(Фрагмент из романа «Сила незнания») [:style=font-family:Garamond; font-weight:bold; font-size:300%; color:red; float:left; :]П[:/style:]ереключение произошло мгновенно. На сей раз – Рита начала говорить. Было немного горечи и грустного смеха в её рассказе. Но он был более богат словами. Она рассказала про своё путешествие на Тибет. Нет. Рита не искала Шамбалу. В прямом смысле. И паломничеством это назвать затруднительно. Просто, когда у неё погиб сын, а потом и муж, оба семейства, не сговариваясь, так сказать – параллельно, решили её отправить куда-нибудь подальше. Официальный предлог – женщина после такой травмы должна восстановиться, а самый действенный способ – сменить обстановку и заместить горестные воспоминания яркими впечатлениями. Что на самом деле было в мозгах этих людей, Рита догадывалась, но наверняка знать не жаждала – хотят люди быть или выглядеть добрыми, сострадательными и сделавшими всё, что было в их силах, зачем же им мешать? Так Рита стала обладательницей весьма внушительной суммы в условных единицах. Гибель семьи не была для Риты такой уж трагедией. Сын умер, и жизнь Риты закончилась. Та жизнь – матери. Додуматься до такой глупости как наложить на себя по этому поводу руки Рите не позволил природный рационализм и сопутствующий ему саркастический оптимизм – всё, что нас не убивает, то делает нас сильнее. Она не задохнулась от слёз при виде истерзанного случайным автомобилем трупика, её сердце не остановилось, когда земля со злорадным шипением сползала с лопат, чтобы с сухим безразличным звуком брякнуться о гробик. И что же? После этого пить уксус или сигать с крыши многоэтажки, демонстрируя безысходность своего горя? И что б им всем после этого хорошо жилось? Нет. Рита не была способна на такой подвиг. Раз судьба распорядилась ей жить – так тому и быть. В конце концов, сынишка оставался в её памяти. И не только. Плоти не было, но существовал дух и смятённая, алчущая отмщения за столь короткий век душа. Они говорили с Ритой. Часто. Поэтому, когда вслед за сыном отправился и муж, во-первых, для Риты это не было неожиданностью, а во-вторых, она почувствовала облегчение – будто нечто склизкое и липучее сползло с её груди. Что чувствовали те, кому в данной ситуации предполагалось оплакивать этого человека, было ясно без слов. И переживали они отнюдь не горечь утраты. Однако Риту их нервы интересовали ещё меньше, чем собственная, последующая, судьба. Она решила пусть будет, как будет и… попала сначала в Амстердам. То есть, сперва – Польша, потом – Германия. По большей части автостопом и без языка. Когда про «зарубеж» рассказывают эдакие страсти, особенно про то, как там не любят бывших «советских» ей есть от чего сейчас пожимать плечами. А тогда… ей хотелось во что-нибудь влипнуть. И желательно – покруче. Но ангел-хранитель был на страже. Хотя Рите на тот момент и вовсе не хотелось его забот. В Амстердаме было как всегда – много спиртного, много наркотиков и много секса. Хочешь – смотри, хочешь – участвуй. В общем, отрывайся по полной. Риту такое времяпровождение не удовлетворяло, но она плыла по течению и, так сказать, смотрела по сторонам. Её удивляло, как люди целенаправленно губят свои жизни, называя сей ад свободой, не ощущая, по большому счёту, даже полной вседозволенности – выпендривайся в строго ограниченном месте, а «за флажками» тебя и арестовать могут… за то же самое. Зоопарк! И вот кто-то из тех, кому уже не горячили кровь игры с заветным словом «апельсин», рассказал ей про Тантру, буддизм и ашрамы. В общем – про Индию с её мистицизмом и просветлениями. А главное – в этом не совсем здоровом бреду прозвучало что-то о покое. Вот его мятущаяся Ритина душа жаждала пристрастнее всего. Тем более дел-то – взять билет до Дели. Хвала родственничкам – деньги были. Самое смешное, что разницу между Западом и Востоком Рита не почувствовала. Разве что в полдень пожарче да шуму побольше. Ну и, конечно, неприлично удушающий запах дезинфекции. В аэропорту Рите растеряться не дали. Едва она минула бюрократические барьеры, наткнулась на странную личность – волосы напомажены, на каждом пальце по кольцу с неприлично большим для натурального камнем. Одето сие чудо было в весьма чистую белую рубашку, поверх которой бесновался всеми цветами радуги парчовый жилет. Это существо прекрасно понимало, что Рите надо куда-то ехать и пыталось на этом чуть-чуть подзаработать. Рита была не в том настроении. Цыгане, они, везде – цыгане. На Риту не подействовали его безумно услужливый взгляд и выверенный речитатив профессионального пройдохи. Она рубанула его одним словом: «Шамбала». И это почему-то сработало. Сей «сутенёр» испуганно сник и стал похожим на человека. – Мадам – анили? – неловко пробормотал он. – А почему бы и нет? – пробормотала Рита себе под нос по-русски, примерно догадываясь, что этот живчик хочет сказать. Её безразличие и вселенская «абыякавасть да жыцця» произвели на собеседника странное действие. Он рассказал ей про Дхармасалу. Рита, руководствуясь его объяснениями, кое-как добралась до Центральной автобусной станции. Там на неё налетел попрыгунчик с крашеными ногтями, одетый не менее импозантно, чем «диспетчер» такси. Разве чуть победнее. Этот тип засунул Риту вместе с пожитками в допотопный автобус, мирно почивавший в каких-то закоулках, куда надо было добираться на рикше. Когда на небе показались звёзды, эта ломатчина завелась и, дребезжа, тронулась в путь, едва не теряя по дороге пассажиров, которые облепили сие транспортное средство даже снаружи. Но, как Рите показалось, все были довольны, ибо дорогой слаженно вопили песни. Часов в пять утра Риту высадили в темноту рядом с Патханкотом. Темнота – не пустота. В ней обитали, алчущие работы рикши. Одному из них удалось завладеть вещами, а значит, и Ритой. Он-то и доставил её на станцию. А там опять автобус, но уже с менее разношёрстной публикой – в основном нищими. В такой компании Рита доехала до Дхармсалы. В общем-то, это было вовсе не затруднительное путешествие. Отсутствие знания языка никак не сказывалось ни на темпе, ни на качестве передвижения. Риту происходящее потихоньку начинало смешить. Может быть, потому что она не опасалась приехать «не туда». Какая разница куда ехать, если тебя никто нигде не ждёт? *** Никто не ждал – это если опираться на рассудочный момент. По впечатлениям выходило обратное. Как игрушечные чёртики из табакерки из пёстрой толпы выныривали очень странные индивиды и на разных языках «просвещали» её относительно места, относительно царивших здесь обычаев и относительно их, а значит, и её цели пребывания рядом с резиденцией Далай Ламы. Рита узнала, чем «инджи» отличаются от «турис», почему европейцы тщатся вырядиться в одеяние бикшуни или тоги гецулов. Волна равнодушия, припудренная судорожной радостью надежды, захлестнула её. Сытый эгоизм Европы ничем не отличался от голодного фанатизма Индии. «У вас есть деньги. У нас есть время. Может, поменяемся?!» Тот, кто отваживался на такой обмен, очень скоро узнавал, что корни своих бед он должен искать в дурных деяниях, совершённых сто, а то и более лет назад. Бесплатно «пилигримам» доставалась лишь одна истина – «религия – только для богатых». Рита, таковой себя не числила, поэтому возжелать стать монашкой Намгьяла не спешила. Не соблазняло её воодушевлённое повторение милого сердцам большинства, шатающегося по Дхармсале, воззвания: «О Великий Лама, благослови нас своим светом так, чтобы наш замутнённый рассудок обрёл понимание, измени наше мышление, научи нас, чтобы мы смогли отныне перестать быть привязанными к этой Земле…». Не прельщал её пример «частично просветлённых» немцев, русских, американцев, французов и прочих-прочих-прочих, бродящих по улице с мешками монет и раздающих каждому встречному нищему по рупии; промокших от пота, размахивающих руками, топающих ногами и с налитыми кровью глазами мычащих нечто нечленораздельное. Их, оборванных и жутко улыбающихся беззубыми ртами, со слипшимися волосами, собранными в жидкий пучок, ждала принудительная отправка в Дели, в посольство той страны, из которой они прибыли, как только закончатся деньги. Ну а пока они могли почти безнаказанно валяться в пыли, откуда их, всхлипывающих и плачущих, словно маленькие дети, пытались периодически поднять, а если они преграждали путь Святейшеству – оттащить подальше отнюдь не добросердечные с виду полицейские. Может быть, именно поэтому, хотя несколько неожиданно для себя, Рита получила от какого-то ужасающего с виду ламы предложение пожить немного в подчинённой ему гомпе, расположенной высоко в горах. Её не пугали шёпотом передаваемые рассказы про доверчивых европейцев, попавших в сети гималайских налджорпа, сказки про то, как эти колдуны превращают понравившихся им женщин в служанок, рабынь, зомби и как свирепо наказывают тех, кто пытается с ними порвать. Она поехала! Точнее поползла в горы… Для того, чтобы узнать, что лама до умопомрачения обожает дорогие подарки, что кнопки, гвоздики и скрепки на его столе покоятся в баночках из-под дорогих кремов, павлиньи перья торчат из полулитрового флакона «Chanel», а личные печати нежатся в бархатном футляре из-под не менее престижной туалетной воды. «Здесь и теперь, уничтожив своё эго, я понимаю, что радость и печаль одинаковы на вкус; что сансара и нирвана одно и то же…» Риту не посещали подобные откровения. У неё просто потихоньку улучшалось настроение от постоянно и старательно внушаемой мысли, что «лама не может быть швалью», ибо «тот, кто на своего ламу смотрит как на Будду, дождется вознаграждения, как от Будды; тот, кто видит в нём лишь обычного человека, и получит то, чего можно ждать от человека; для того лама всего лишь шваль, с тем и поступят, как со швалью». Рита благополучно пережила битву с Шугденом, которого ей советовали называть другим именем – Долгьял, потому как, по мнению знатоков, это было менее опасно. Поговаривали, что борьба будет не на жизнь, а на смерть, что останется в живых и победит только один – или «святейшество» или Долгьял. Монахи выкапывали ямы во дворе храма и свирепо размахивали ритуальными кинжалами, облачившись в одеяния соответствующих божеств. Бросали туда какие-то приношения, выкрашенные в белый, красный и чёрный цвета. Тёмными ночами под призрачный свет луны повторяли мантру Хаягривы, которую каждому из них было велено произнести десять миллионов раз. Что с того, что непосвящённые его не видят? Кто одержит победу – вот в чём вопрос. Хотя Риту занимало другое – почему Шугден, выполнявший функции домового, приносящего богатство, сделался столь популярным среди жителей Тибета, что сам Далай Лама вынужден был вступить с ним в бой? «Комитет в поддержку Шугдена» организовал несколько пикетов в Лондоне, выдвигая воистину фантастическое требование – запретить Далай Ламе въезд в Великобританию на все времена, как нарушителю прав человека. Мистическо-магические действия этой твари не очень понимающие суть вопроса журналисты обсуждали в передачах Би-Би-Си. «Нетерпимый» Долгьял проник даже в мифический для Тибета Интернет. Так битва со злом разворачивалась в Европе. Ну а здесь в горах гостеприимный лама нагло спёр из кельи Риты её будильник, который она напрочь отказалась ему подарить из обыкновенной женской вредности. Рита не смогла простить Шугдену такой проделки – вернула собственность обратно и распростилась с монастырём под искренние уверения ламы, встретившего это её решение слишком бурными слезами, что отныне его гампа – её дом, в котором для неё всегда найдётся келья. Рита ещё какое-то время побродила по Индии. Больше по инерции, чем из любопытства. Пока один восторженный умник, то ли канадец, то ли ирландец, исповедовавший корейскую традицию, в пылу мистического прилива чувств не обозвал её бодхисаттвой-махасаттвой, только за то, что она вовремя попотчевала его пачкой «Мальборо», несколькими глотками дрянного виски да горсточкой гашиша. Рита поняла – пора домой. *** – Пустота не может ранить пустоту… – Рита задумчиво поковыряла вилкой в салате. – А знаете, как здороваются в Ладакхе? Кристине даже не пришлось изображать интерес. Её собеседница и так была… на своей волне. – Джюле… Их «здравствуй» дословно означает «приятное пищеварение». Именно этим пожеланием привечали и пророков и мудрецов. И Наропу и Падмасабхаву. Так что и нам – не болеть! Рита так и не решилась рассказать Кристе, подробности. Ни о сыне, ни о муже, ни о самой себе. Ну а Кристина, в свою очередь, не посчитала нужным добавить ни слова более про Якова. И так для первой встречи речей было многовато.