[:style=font-family:Garamond; font-weight:bold; font-size:300%; color:red; float:left; :]О[:/style:]н посмотрел на меня так, что я не смогла оставить этот взгляд без внимания. Сразу же взялась за перевод: все незнакомые слова внимательнейшим образом отсеяла и с точнейшей транскрипцией занесла в карманный словарик, чтобы в более интимной обстановке уяснить себе их смысл. Однако он по-прежнему не сводил с меня глаз. Я сморщилась от досады. Он решил, что я ему улыбаюсь, и, окрылённый, подсел ближе. Ещё через полчаса наши коленки слегка соприкасались. А он с воодушевлением терзал салфетку. – У Ваших ног столько поклонников, что я счёл бы счастьем оказаться между ними. Я не совсем поняла эту фразу. Но он так усердно пытался сделать из салфетки две вымытыми по случаю праздника руками, что я решила – он мечтает оказаться среди моих поклонников. В наличии собственных поклонников я сомневаюсь несколько больше, чем в существовании инопланетян. Наверное, поэтому я уже и в этот вечер позволила ему проводить себя до дому. Недельки через две, уютно устроившись в моём кресле, закутанный в мой банный халат, он забавно тянул: – Ну мы-ы-ышь! Поставьте чайник, госпожа, – я была просто в восторге. Восторга моего несколько поубавилось, когда он объяснил, чем в его мире должна быть женщина. Я подумала, что это шутка. Может быть потому, что он уже успел побывать у меня между ног? Долю правды в этой шутке долго искать не пришлось. Она с бесстыдной откровенностью объявилась сама. Это было на улице. Он стоял, приобняв меня за талию. – Созвнимся, – бросил он своему приятелю на прощание. – Не созвнимся, а созвони-и-имся, – тоном отличницы младших классов поправила я, как только тот вышел за пределы слышимости. – Я этого не люблю, крошка, – процедил он сквозь зубы. И эту нелюбовь он проиллюстрировал таким знатным щипком, что я невольно дёрнулась, продолжая по инерции улыбаться вслед удаляющемуся неуклюжему очкарику. Он обнял меня покрепче, можно сказать, даже ласково, той самой рукой, которая только что меня столь жестко покарала за детскую шалость. Я доверчиво к нему прижалась. – И этого я тоже не люблю! – нежно шепнул он на ушко, прикусив его при этом так, что из глаз у меня посыпались искры. Его каблук опустился точнёхонько на тот узенький кусочек модельной туфли, который прикрывает пальцы. Видимо для того, чтобы навечно запечатлеть эту информацию у меня в памяти. Я усиленно заморгала, пытаясь остановить выступившие от неожиданности слёзы. Однако этого оказалось недостаточно, и мне пришлось нежно засмеяться, чтобы слезинки не выскочили из глаз. Ведь было бы неприлично, если бы я утирала слёзы, глядя вслед удаляющемуся мужчине, обнимаясь при этом с другим. Этого бы не понял ни один прохожий. И на нас бы стали оглядываться. Оказаться в центре внимания при скандальных обстоятельствах да ещё на улице? Это как-то не входило в мои планы. Но я была не одна, а со спутником, и это, естественно, вносило некоторые коррективы. Он резко крутанул меня лицом к себе и двумя пальцами прихватил за кадык так, что я закашлялась, и слёзы, наконец, хлынули по щекам. – Я уже сказал, я не люблю этого, тварь! – он отвесил мне пощёчину. Моя голова послушно мотнулась в сторону. Я качнулась за нею вслед. Он бережно выпустил меня из объятий. Искать ускользнувшее равновесие мне пришлось в одиночку под озадаченные взгляды прохожих. Они никак не могли понять, кто из нас пьян: я или тот, от которого я столь скоропалительно отпочковалась. Я тоже никак не могла понять, чего именно не любит мой обожаемый. Того, что ему делают замечания? Того, что ситуация женщиной удерживается в рамках элементарных приличий? Или он просто не любит, когда кто-либо играет не по его правилам? Ещё я была озадачена вот чем – его знакомый давно исчез из виду; значит, весь этот спектакль предназначался не для него. Кто же зритель? Все эти вопросы требовали незамедлительных ответов, потому что лицо пару минут назад ласково тёршееся об меня носом наливалось, а губы на нём нервно дергались, пытаясь выплюнуть какие-то слова, похоже – оскорбления. Их хозяин уже готов был развернуться и покинуть сцену. Голова у меня – не компьютер, и потому я решилась… – Родной мой, что-нибудь не так?! – вся трепеща от ужаса содеянного (по крайней мере, так это должно было выглядеть), я бросилась к нему на шею. – Сука! – его кулак вернул меня на место. Зрители охнули от возмущения, потому что мне удачно удалось выполнить падение не куда-нибудь, а прямо в лужу. – Прости меня, миленький! – вопила я, размазывая по щекам кровь и не успевшие высохнуть слёзы. Зрители сосредоточенно стали высматривать птичек где-то за облаками. – Радость моя! Солнышко! – всхлипывала я, цепляясь за его штанину. Лягнуть меня он не решился. Сообразил всё же, что спектакль может окончиться в милиции. Это, похоже, не входило в его планы. Он судорожно пытался освободить ногу, затравленно оглядываясь по сторонам. Самые бесстрашные зрители, не побоявшиеся стать свидетелями, начали внимательно изучать носки своих ботинок. – Прости меня! Прости-и-и… – завывала я, выпустив его брючину. Я выиграла! – Он обернулся. – Разве так можно! – голос его звучал укоряюще-участливо и прощающе. Виноватое шмыганье носом. – Ты совсем не умеешь пить! – он оглядывался с ловкостью профессионального революционера. Двойное шмыганье носом. – Кто бы мог подумать! Развезло от пары рюмок, – объяснял он неизвестно кому, заботливо устраивая мою голову на своем плече. Одобрительное шмыганье носом. – Да ладно! Бывает. Ты просто не давай ей пить, – раздался голос из массовки. Небольшая пауза и безудержные рыдания. Это его подбодрило, и он живехонько втиснул меня в невесть откуда взявшееся такси. «Всё! Пора менять мужчину», – подумала я, как только он примостился рядом. Хлопнула дверца. Он успокаивающе гладил меня по волосам и возбуждающе – по спинке, счастливо улыбаясь лобовому стеклу. В его реальности наш роман только начинался...