Мест откинул крышку люка и заглянул внутрь. Внутри было тесно, но не обидно. Уйдя в себя, задраив люк и освоившись в темноте, Мест подождал, пока темнота освоится вокруг него. Освоившись, она перестала быть абсолютной: где-то рядом был светоч. Мест огляделся по сторонам и увидел перевернутую каплю голубого огонька умирающего на блестящих ступенях расплющенной свечи. Растекаясь по плечам и мягко обнимая Места, тьма заглянула ему в глаза. Мест отвернулся, но черные бездонные глаза были везде. Лишь несколько левее и ниже, еле светясь, стекленел обрезиненный глаз прицела. Мест, раздвинув тьму, придвинулся поближе и вжал глаз в окуляр. Там, много дальше и ниже перекрестия, сияла равнина переломанных льдов. Они стояли вертикально, вплотную друг к другу и блестели, шлифуясь лунными лучами. Мест отрегулировал резкость, и тут же круг прицела заслонила бурая шерсть Сторожевой Собаки. Друг человека, не мигая, посмотрел в обратную сторону прицела и ушел. Через некоторое время на ледяном поле показалась черная цепочка Сторожевых Собак. Пройдя некоторое расстояние, стая улеглась на перевернутых льдах, своими телами образовав контур спящего Кашалота. Мест, посмотрев на лежбище друзей человека, навел прицел на Сопредельную Страну, которая покоилась на другой стороне ледяной равнины. Там было спокойно. Однако Мест напряг прицел и заметил Супостата, который, обитая в Сопредельной Стране, злобно поглядывал на Родину и готовил Чудовищные Планы. Достав вексель и прочтя его, Мест решил выполнить долг. - Засунь вон тот, - указал он Заряжающему на бронебойный снаряд. Затем, повернувшись к Наводчику, сказал, - Наведи вон туда. - Мы готовы, - после клацанья казенника и жужжания двигателя механической наводки, донеслось из тьмы. - Стреляй из пушки снарядом огонь! - скомандовал Мест. Тьма покачнулась, из нее отдачей вытолкнуло металлическую глыбу казенной части орудия, где-то снаружи хлестко гулкнул выстрел, и горячая гильза, вывалившись из заднего прохода казенника, вспорола морозный воздух и со звоном ушла в нижний люк. Мест посмотрел в прицел. Бронебойный снаряд, уютно светясь зеленым огоньком трассера, приближался к ледяным глыбам гор Сопредельной Страны. Друзья человека, подняв головы и неслышно воя, провожали уходящую на Супостата смерть. Однако, покружив над Сопредельной Страной, бронебойный круто повернул вверх, и вскоре зеленый огонек затерялся среди звезд. - Перелет, - нахмурился Мест. Оглянувшись и увидев, что от всего боекомплекта остался лишь один осколочно-фугасный снаряд, он сказал, - Армией управляют маршал и дед, - затем, повторно нахмурившись, вышел из себя. Неподалеку, залитый лунным светом, на снегу лежал Ротный. Распластав ухо по белому савану земли, он вслушивался в ритмы планеты. Когда ритмы оборвал взрыв воротившегося и рухнувшего-таки на Сопредельную Страну бронебойного, Ротный поднялся и, приложив к каске руки, сообщил: - Стреляешь ты плохо, но дедовщина, это хорошо. Назначаю тебя ночным командиром роты. - Служу нетрудовому народу, - ответил Мест. - И вообще, - расщедрился Ротный, - проси чего хочешь, - затем, пожевав ус, спросил, - Чего хочешь? - У меня все есть, мне ничего не нужно, брат Ротный, - ответил Мест. Ротный, сняв каску и прожевав бороду, сказал: - Благодарю за службу, брат Орудийный! - Не за что! - кратко, по-военному ответил Мест и посмотрел в сторону Сопредельной Страны. Оттуда, переливаясь в лучах восходящей луны, летела мегатонная неразбериха. - Балуют супостаты, - сурово вздохнул Ротный. - Потомки рассудят, - поддержал Мест. Мегатонная неразбериха проплыла над огневой позицией и, так как огня не было, двинулась к стае друзей человека: та испускала тепло. Достигнув места стоянки Сторожевых Собак, мегатонная неразбериха пошла на высоту. Набрав необходимое число тысячеметрий под килем, неразбериха остановилась. В верхней ее части открылся люк, и оттуда высыпала команда смертников. Установив флагшток и подняв на него брачную простыню, смертники выстроились в каре и запели какую-то песню. Допев последний куплет, они крикнули: "...дец!" и, засыпавшись внутрь, задраили люк. Мегатонная неразбериха, простирая по полосатому небу простыню на флагштоке, ринулась к контуру Кашалота. Друзья человека, заметив гордо реющую мегатонную неразбериху, прижали уши к хвостам и затянули сторожевую песню. Взрыв выгнул небо и вогнул льды. - Недолет, - нахмурился Мест, выбираясь из-под обломков Ротного. - Кто стрелял без разрешения?! Молчать! Отвечать будете трибуналу! - размахивая переломанными корнями и коренным образом переламывая воинскую дисциплину, появился Комбат. Переведя дух и внимательно рассмотрев Места, Комбат взялся за укрепление дисциплины, - Брат Орудийный, выньте руки из карманов, когда разговариваете с офицером! - Брат Комбат, а если я не буду с тобой разговаривать, можно оставить руки в карманах? - спросил Мест. - А вы кто? - насторожился Комбат. - Дед. Ночной командир роты. - Так что же вы раньше-то не сказали?! - изумился собеседник Места и с восхищением посмотрел на погоны ночного командира роты, где светились золотые буквы "ДЕД". Полюбовавшись магическими буквами и справившись с восхищением, Комбат, спохватившись, продолжил мысль, - А насчет рук, это конечно... О чем это я?.. Ах, да! Можете оставить руки в карманах. Можете даже разговаривать, не вынимая рук из карманов. Холодно рукам-то без перчаток? - посочувствовал Комбат. - Холодно. - Конечно, не май месяц-то, - засуетился комбат, выковыривая из карманов своего бушлата сторожевые тулупы, валенки и перчатки ходовых и неходовых размеров. - Баловство все это, - нахмурился Мест. - Ась? Виноват, не расслышал-с, - вытряхнув ухо о колено и протянув его Месту, виновато улыбнулся Комбат. - Буду стойко переносить тяготы и лишения воинской службы, - проговорил Мест в предложенное ухо и, глубже прикарманив руки, пошел прочь. Потом, оглянувшись на собирающего теплые вещи Комбата, сказал, - А стрелял Супостат из Сопредельной Страны. - У-у-у, вероломник! - встрепенулся Комбат и, раскинув оба уха, перемахнул через отдыхающих Сторожевых Собак и запрыгал по льдинам и торосам в сторону Сопредельной Страны. Мест посмотрел на Луну. Она была неполная. Зенит затягивался. Сняв с плеча автомат и отдав его проходящему мимо часовому, Мест пошел в казарму. Приблизившись к серому домику, он услышал крики молодых воинов. "Разгул дедовщины", - подумал Мест и вошел внутрь. Мимо, никого не замечая, согнувшись под тяжестью отслуженных месяцев, прошаркал дед. Подойдя к румяному безусому дневальному, он прохрипел: - Внучок, время-то сколько? - К двум подходит, - щелкнул каблуками тот. - Точнее, сучара, - ласково прошамкал дед. - Тринадцать часов, пятьдесят одна минута, - по-молодецки уточнил служивый. - Когда же дембель... - горестно вздохнул дед и побрел дальше. Но не успел дневальный ухватить лямку, чтобы тащить службу дальше, к нему, глубоко прихрамывая на отсиженную ногу и, опираясь на штык-нож, подковылял другой дед: - Внучара, мне письма с Родины есть? - Никак нет, - обречено вздохнул воин. - Почему? - тоскливо удивился тот. - Не могу знать, брат дед. - А почему сам не написал? - удрученный неучтивостью юноши, уточнил вопрос дед. Дневальный упал на колени и, воздев военнообязанные руки к лампе дежурного освещения, зашептал главы из устава. - Сам погибай, а товарища выручай, - проворчал дед и, обнажив штык-нож, всадил блестящее лезвие меж вздрагивающих лопаток. Мест зевнул и вошел в спальное помещение. Здесь, между двухъярусными кроватями, шло выступление казарменной самодеятельности. Молодой гитарист с помощью шестиструнной подруги изливал радость, которую ему причиняла служба, на своих безусых однополчан, а те, обняв друг друга за плечи, со свойственным только молодежи задором, исполняли мазурку. На кроватях сидели пожилые, если не в летах, то в месяцах критики и, пожевывая седые бороды, вздыхали о вырванных из книги жизни месяцах молодости. - Комбат в Сопредельную Страну ушел, - сказал Мест. - Не выдержал, значит, - понимающе кивнул один из дедов. - Я сразу сказал, не наш это человек, - подтвердил другой. - Отставить веселье! - встрепенулся третий. Молодежь угомонилась. Третий дед выдержал паузу и добавил, - А кто тяготы и лишения будет переносить? Мы тут без жратвы будем подыхать, а он... - третий дед выдавил из себя необходимое в этом месте речи слово и закончил, - Жизни красивой захотел, собака! Казарма, содрогнувшись, потонула в океане аплодисментов и оваций. - Ты собак не трожь, - прерывая аплодисменты, сказал Мест и пояснил, - они и рубеж стерегут, и нас своим мясом кормят. Казарма затихла. Перед каждым встал вид границы запертой на множество заржавевших замков, а под замками - Сторожевые Собаки. Потом каждый вспомнил немигающий взгляд друга человека, а рядом - шипящие, переливающиеся в жиру, кусочки собачатины зажаренные в цинке из-под патронов. Потом воспоминания разделились: один вспомнили далекие многоэтажки, другие - горные селенья, третьи - родные избы... Воспоминания омрачили лица дедов. Это были непростые воспоминания. Эти воспоминания, как беседы с замполитом или особистом, выворачивали души наизнанку с тем, чтобы вывалить их в сладкую грязь и растоптать... Молодые ратники, почуяв запах жаренного, незаметно посочились из казармы. Успели не все. - У-у-у, суки! - всхрипел самый сентиментальный дед, бросая в гущу сочащейся молодежи ботфорт, - мы тут по двадцать месяцев гниём, а они - с маменькиных пирожков... Стоять! Не успевшие эвакуироваться остановились. - Всем сюда!!! - заревели деды, кидая ботфорты и пенковые чубуки в возвращающихся блудных внуков. Когда все вернулись в казарму, деды закипели, забурлили, заурчали, - Вам что, уроды, служба мёдом кажется?! Может, тоже к Супостату рванете?.. Был холодный июньский полдень. То выплывая, то зарываясь в проплывающие через сопку облака, подле Орудий Мира, стояла черно-бушлатная рота. Облака, тяжело переваливаясь через заросшую бамбуками сопку, промозглыми туманами катились вниз по склону и, сочась сквозь колючую проволоку ограждения, белыми глыбами, едва касаясь серой воды, шли на Сопредельную Страну. "Черные бушлаты" ждали. Сейчас не было ни молодых, ни стариков: все способные носить оружие были на сопке. Внизу, первым смертником, остался повар. Мест приложил бинокль к глазам. По серо-соленой зыби пролива плыл косяк Сторожевых Собак, выстроенный контуром Кашалота. Много дальше, в Сопредельной Стране, разгоралось пламя освободительной борьбы. "Дошел-таки Комбат", - подумал Мест, отдавая бинокль стоящему рядом Министру Нападения. Новая волна тумана хлынула через сопку, поглотив "черных бушлатов"... "Надо хоть прошлое вспомнить, - смутно подумал Мест, - например, дом..." Однако дом не вспоминался. Мест родился здесь: на берегу, на рубеже, в казарме. Самыми близкими людьми в его жизни были "черные бушлаты". Письма, которые иногда вручал ему чумазый и шумный тягачист, были чем-то абсурдным, нереальным: там описывалась какая-то нелепая жизнь, какие-то иные обычаи, отличающиеся от тех, среди которых Мест родился и вырос в казарме. К этому состоянию Мест привык. Единственное, что его еще удивляло, это какая-то смутная тоска по тому миру, откуда приходят эти письма. Тоска подкреплялась и обрывками каких-то видений, которые во сне, а иногда и наяву всплывали в мозгу Места. Мест знал, что эти видения вместе с тоской называются воспоминаниями. Знал, но не верил в это. Именно поэтому он все реже и реже отвечал на письма с Родины... Очнувшись от тоскливых видений, Мест обнаружил себя на самом берегу с автоматом в руках. Плавающие неподалеку Сторожевые Собаки, почуяв близость биомассы, булькающе залаяли. Мест напряг мозг, и оттуда выскользнула цитата из Сторожевого Устава: "Пункт 13. Услышав лай Сторожевой Собаки, часовой, во избежание возникновения нездорового интереса со стороны вероятного противника, обязан ответить идентичными звуковыми сигналами". Тявкнув несколько раз, и успокоив Сторожевых Собак, Мест достал янтарный чубук и закурил. Дым, сдвигаемый ленивым ветром, растекался по розовому куполу погибающего восхода и растворялся среди догорающих Звезд. Солнце, расплющившись о ледяные склоны гор Сопредельной Страны, красило лед в фиолетово-розовые тона. Внезапно, среди серого плаца пролива, показалась голова одиноко плывущего динозавра. Пришвартовавшись к берегу, он выплюнул в заросли шиповника застрявшего в зубах Комбата и, облаиваемый Сторожевыми Собаками, лег на курс, тянущийся в Сопредельную Страну. - А ну-ка, ребятушки-бушлатушки! - гаркнул Министр Нападения и, развернув узбекского скакуна, первым заскользил по обледеневшему склону сопки. За ним посыпались "черные бушлаты". Приблизившись к висящему на колючках Комбату, Министр Нападения спешился и наклонился. Комбат поднял голову и недоверчиво посмотрел на подошедших. - Всем стоять! Мест и Министр Нападения, ко мне! - осмелел Комбат. Когда двое посвящаемых подошли ближе, Комбат снял с головы шлемофон и дал послушать сначала Месту, затем Министру Нападения. Из наушников донеслось: "А сейчас лауреаты премий Дружбы Уродов, Союза Есаулов, Ассоциации Беглых Агрономов и газеты "Апрельские шутки" исполняют инародную песню "Тяжела ты, доля лауреатская". - Что в мире творится, брат Комбат? - оторвавшись от шлемофона и, кивнув в сторону Сопредельной Страны, спросил Мест. Комбат конспиративно огляделся по сторонам и жестом подозвал посвящаемых еще ближе. Когда Мест и Министр Нападения приблизили свои уши к разящему сырой рыбой и динозаврятиной рту Комбата, тот прошептал: - Покупайте автомобили только фирм "Тойота" и "Митцубиси", они заправляются "Кока-колой"! - Понятно. - промолвил Министр Нападения, сурово поглядев на Комбата. Затем, оглянувшись и не увидев ни одного "черного бушлата", залез на скакуна и, перемахнув через колючую проволоку, поскакал к казарме. За ним ринулся Комбат, крича на ходу: - Рота, тревога! Как только Министр Нападения и Комбат скрылись в казарме, из ее окон брызнули снопы недокуренных чубуков. А еще через некоторое время рота с грохотом и матюгами вылетела на плац, вытащив из оружейки все, что нужно для войны. - Стройсь, войско потешное! - поймав одобрительный взгляд высунутого из окна казармы Министра Нападения, гаркнул Комбат. Затем, подождав, пока все от мала до велика утихнут, оглядел черно-бушлатную толпу и зловеще спросил, - Кто курил в казарме? - Супостат идет? - донеслось из толпы. - Я спрашиваю, кто курил в казарме? - не поддавался Комбат. - А я спрашиваю, Супостат идет? - вновь донеслось из черной гущи. - Если не прекратите курить в казарме, обязательно придет, - пообещал Комбат и привел пример, - Вот Ротный курил-курил и докурился, - Комбат назидательно указал в сторону огневой позиции, на которой еще дымились обломки Ротного. Потом, оглядев толпу, спросил, - Вопросы есть? - Так точно! - донеслось из-под земли. И тут же, не дав Комбату возразить, разорвав рулёжечное покрытие плаца, наружу вылез Майор В Черных Очках и сразу же задал свой вопрос, - Кто здесь старший? - Я, - растерянно улыбаясь, произнес Министр Нападения, который к тому времени успел выйти из казармы. - Повторяю вопрос, - нахмурившись сквозь Черные Очки, сказал Майор, - Кто ЗДЕСЬ старший? - Я, - поглядев на мгновенно постаревшего Министра Нападения, откликнулся Мест. - Точнее, - приказал Майор В Черных Очках. - Ночной командир роты, дед Мест. Майор В Черных Очках посмотрел на часы и произнес: - Все сходится: сейчас ночь. Следуйте за мной. Мест вышел из толпы и двинулся вслед за Майором В Черных Очках. Когда они вошли в казарму и сели на кровать, Майор В Черных Очках придвинулся к ночному командиру роты и, дружески обняв, улыбнулся: - Знаешь, что такое КГБ? - Знаю. - Так вот, я оттуда. А теперь, когда мы с тобой познакомились, рассказывай - кто ты есть и чем ты дышишь, мне все интересно. - Сам я служивый, а дышу морозным морским воздухом. - Ну что ж, вижу, парень ты открытый, доброжелательный. Думаю, мы с тобой подружимся. - Служу нетрудовому народу. - Ладно, Мест, давай без формальностей. Мы же друзья! - Конечно. - Ну, тогда ответь мне на риторический вопрос - хочешь принести пользу Родине? - Хочу. - Тогда скажи - кто курил в казарме? - Не знаю. Майор В Черных Очках улыбнулся и, достав из рукава Орден Нечётного Легиона, пообещал: - Скажешь, кто курил - вручу. - Не знаю. - Подумай лучше, парень, ведь скоро домой поедешь. Представь - заходишь домой, распахиваешь бушлат, блещешь Орденом... - Не знаю. - Очень жаль, - скомкав Орден Нечетного Легиона и бросив его под кровать, сказал Майор В Черных Очках. Затем встал и, расправив складки на фуражке, сказал, - О нашем разговоре - никому! Это государственная тайна. Обещаешь? - Обещаю. Выбросив руку в легионерском прощании, Майор В Черных Очках вышел на плац. Мест выглянул в окно и увидел, как Майор подозвал Комбата и, достав из-за голенища сапога блестящий магнитофон, ткнул тому в квадратный подбородок. Комбат упал. Кассеты завращались. Мест прислушался. "...фирм "Тойота" ...ются "Кока-колой"...", - гремел магнитофон комбатовским шепотом. Дослушав запись, Майор В Черных Очках поднял уроненного Комбата и, защелкнув у него на руках колодки, ткнул пальцем в комбатовскую грудь и крикнул роте: - Не наш человек! "Черные бушлаты" подняли автоматы, и воздух треснул троекратными салютом. Из Сопредельной Страны донеслись приглушенные динамиками рыдания на чуждом языке. С ненавистью поглядев через пролив и, с преданной любовью, оглядев родные сопки, Майор В Черных Очках приставил к передней части Комбата перезаряжённый пистолет и, трижды крикнув: "Умри как человек, гадюка!", дважды выстрелил тому в желудок. Комбат рухнул. Выполнив свой долг, Майор В Черных Очках снял фуражку и, вынув из-за подкладки книжку отрывных векселей, выдернул один и, скомкав, бросил на Комбата. Затем, продув ствол пистолета, резко повернулся к роте и сказал: - Кто будет курить в казарме, тот не наш человек. Рота согласилась. Майор В Черных Очках сунул пистолет под мышку и юркнул в ту дыру, откуда вылез на свет. Железные полосы сразу же сомкнулись и срослись. Постояв в нерешительности, Министр Нападения тихо скомандовал: - Всем можно выйти из строя. "Черные бушлаты" тут же разбились на три национальные кучки и начали обсуждать происшедшее. Почувствовав свою никчемность, Министр Нападения отбыл на Родину. Мест отошел от окна и, подойдя к своей койке, в сапогах, не вынимая рук из карманов, рухнул на нее ничком. "Заходишь домой, распахиваешь бушлат..." - перебирая слова Майора В Черных Очках, думал Мест. Какой он, этот ДОМ? Мест о нем уже почти ничего не знал. Когда он пытался вообразить многоэтажные дома больших городов, ему представлялись высокие груды точных копий его маленькой одноэтажной казармы. Когда он пытался представить лица родных и друзей, они куда-то ускользали и, размазываясь по зарослям бамбука, исчезали в шелестящей зелени. Когда он пытался вспомнить шипящие на сковороде домашние котлеты, перед глазами возникал цинк с собачатиной... И в этот забытый, а, возможно, придуманный Местом мир, ему вскоре предстояло возвращаться. Зачем?.. - Мест, брагу будешь? - свесив косматую бороду с верхнего яруса коек, спросил один из дедов. - Буду. Собрав элиту роты, они вышли из казармы. На берегу, предлагая Харону взятку, "черные бушлаты" силой впихивали в ладью упирающегося Комбата, который правдоподобно кричал и приводил доводы: - Я наш человек! Я рота тревога! "Черные бушлаты" не верили, совали Харону золотой, впихивали Комбата в ладью и салютовали из автоматов. Затем ловили выбравшегося из ладьи Комбата, совали Харону золотой, впихивали Комбата, салютовали, ловили, совали, впихивали, салютовали, ловили, совали... Наконец ладья, под тяжестью золотых, затонула. Комбат, злорадно расхохотавшись, раскинул оба уха и поскакал проверять часового. Расстроенные "черные бушлаты" побрели к казарме. Досмотрев проводы Комбата, элита двинулась в лес. Мест оглянулся: - Двое, сюда. Два молодых защитника рубежей отделились от толпы и засеменили на голос. Войдя в черно-серый мир ночного зимнего леса, ветераны расселись на упавших деревьях. Двое из "службы быта" отправились за дровами. Костер, зажженный от единственной спички, осветил занесенные снегом ели, сосны и пихты, чьи кроны пронзали остекленевшие из-за оттепелей лианы. Обеспечив костер дровами, "обслуживающий персонал" удалился в темноту и вскоре возник снова, трамбуя снег извлеченной из потайных погребов и заросшей мхом бочкой с брагой двухмесячной выдержки. Наполнив первые кружки, молодые ссутулились неподалеку от костра. - Себе тоже налейте, - разрешил дед... Мест открыл глаза. Вокруг, светясь бычками, сидели призраки. Под их тяжестью поскрипывали стоящие рядом кровати. Один бычок качнулся, и из темноты донеслось: - А теперь всем загасить бычки, а то рванёт. Оранжевый бисер огоньков посыпался на пол. Вскоре стало совсем темно: бычки с хрустом погибли под кирзачами. Послышался острый свист, потом - тупое шипенье, затем наступила тишина. Призраки зашевелились. Послышался легкий удар чего-то алюминиевого о борт кружки. Раздалось негромкое журчание. Одна из теней выдохнула: - Водой разбавь. - Сам знаю, - скрипнула кроватью другая. - Мест, будешь? - спросила третья тень, и Мест увидел бледное пятно кружки в пол локте от лица. - А что это? - "Лана". - Это чем тараканов травят? - Не знаю. Мест взял кружку. Коснулся губами. Наклонил. Намочил губы. Облизал. - Не, радиоактивное не пью. Потревожив тени, он поднялся с кровати и вышел из казармы. Надвигалась пурга. Ветер бил в лицо, в спину, под дых. По проливу, вперемешку с айсбергами облаков, не зная к какому берегу пристать, метались черные глыбы штормовых волн. Закутанный в тулуп и занесенный снегом, спал часовой. Злорадно хохоча, осторожно, чтобы не разбудить, перескочил через него Комбат. Прощально мерцая, тлели обломки Ротного. Ветер подхватывал искры и широкой огненной рекой нес их в сторону ГСМ. Застряв на прибрежных камнях, спал тягач. Темные волны, выбравшие берега Родины, накрывали его своими солеными телами, уничтожая лежащие под брезентовым тентом хлеб и письма с того света. Молотя по целлофану, обтягивающему окна казармы, хрипела пурга. Сторожевые Собаки, смяв контур Кашалота, сбились в мокрый косматый комок в углу кочегарки и с тоскливой ненавистью смотрели на цинк из-под патронов. Обняв чуть теплящуюся печурку, спал охраняющий казарму дневальный. Сопредельная Страна, спрятав щетину ракет, расстилалась переговорными столами. Супостат, проникнув на Север тайными каналами, толковал с Рыцарскими Орденами о том, что продолжением политики бывает не только война, но и торговля. Министр Нападения, закованный в мальтийские латы, радушно водил огербованным перстнем по контурным картам Родины. Чудовищные Планы, видоизменяясь, претворялись в жизнь... Мест откинул крышку люка и заглянул внутрь. Внутри было тихо и покойно. Подумав, он ушел в себя и опустил крышку. Освоившись в темноте, Мест подождал, пока темнота освоится вокруг него. Освоившись, она перестала быть абсолютной: где-то рядом был светоч. Мест огляделся по сторонам и увидел перевернутую каплю голубого огонька умирающего на блестящих ступенях расплющенной свечи. Светоч выполнял глупую работу - просвещал ночь. Наконец, темноте это надоело, и голубая капля, мигнув в последний раз, нырнула в черный фитиль. Тьма стала абсолютной - без просвещения. Нащупав рацию и отыскав нужную кнопку, Мест нажал. Шкала засветилась. Мест одел шлемофон. Оттуда посыпалась супостатская музыка. "Измена", - подумал он. Не снимая шлемофон, Мест нащупал взрыватель единственного осколочно-фугасного снаряда. Вывернул колпачок. Пальцы ощутили тонкую мембрану, закрытую от ударов свинченным колпачком. Отбросив темноту, перед Местом отчетливо проявились лица. "Наконец-то", - подумал Мест и почувствовал запах котлет с цинковым привкусом.