Ночью уеду, буду вечно стоять Истуканом на острове Пасхи. Собран багаж, осталось взять блок сигарет и в дорогу чтиво. Маленький перекур, глядя в лицо зиме, что-то устала адски. Мой опустевший дом темной пещерой ежится сиротливо. Вот и такси, пора, сяду на чемодан перед дальней дорогой, Только б не зареветь, - плачущий Идол – это смешно, ей богу… Это ж подарок судьбы, незаслуженный дар – такая вакансия! Там Язычнице место. Как был проницателен кто-то влиятельный … Ведь не случайно всю жизнь замирала в священном трансе, Стоило только Любви коснуться, задеть по касательной. Своя ли, чужая, - знать не хотела, неважно, какая к дьяволу разница, Любую тащила в себя, собирала, копила убогая странница. Девчонкой тянула любовь из глупой куклы в клетчатом платье, Выросла – стала умней, научилась красть незаметно у незнакомцев. Грабежом промышляла, воруя у встречных по крохе, по капле, В темной пещере из краденой искры всю ночь раздувала Солнце. Так и сидела веками, углями греясь, своих сокровищ на страже, Не замечая, что вместо дома пещера и руки в саже… Жертвы меня не искали, не мстили, зачем, ведь им же не было больно, Только один застукал на черном деле, и не успела отдернуть пальцы. Ты не сердился совсем, напротив, над убогой готов был сжалиться, В страхе спугнуть, огрызалась истово, испуганным жалким волчонком. Пожал плечами, продолжил путь, брезгливо поморщившись, И не увидел, как из пещеры вдогонку швыряла свои сокровища. Разорила сама себя, теперь стоять Истуканом на острове Пасхи. Собран багаж, осталось взять лишь блок сигарет и в дорогу чтиво. С собратьями по судьбе никчемную веру свою разделю по-братски. Мой опустевший дом холодной пещерой ежится сиротливо. Вот и такси, пора, сяду на чемодан перед дальней дорогой, Только б не зареветь, - плачущий Идол – это смешно, ей богу…