Лежу ничком уткнувшись в лужу крови, Вокруг – слоистый дым пороховой. Лишь лед в глазах, и вскинутые брови, И мухи над пробитой головой. Вбегут на шум, узрят, оцепенеют, Потом засуетятся, побегут, Затем же на поминках опьянеют И хрипло дифирамбы запоют. Мне раньше все казалось обновленьем, Могучим пробуждением низов. С восторгом я смотрел и с удивленьем На руки трудовые без оков. Под трубный звук веселого оркестра, Оковы переплавив на штыки, Пока что не с казенного реестра, Шагали в бой голодные полки. Сначала разгромили оккупантов (А кто отстал, загнали в лагеря), Затем, под перезвон родных курантов, Секли башки за дело и зазря. Потом штыков изъяли половину И маузеры сделали из них – Дави, мол, ненавистную вражину, А ну вылазь, эй, кто в избе притих?! Расстрелы, ссылки, лагеря, этапы… Закрытые границы - все враги! Как в корабле, где пушки там, где трапы, И вместо песен – четкие шаги. Зачем же нужно было столько крови? О равенстве и воле говоря, Они разбили старые устои И нового поставили царя. Зачем им я? Затем что им поверив, Я стал придворным яростным певцом И, всех врагов главы страны похерив, Я был прилюдно назван молодцом. Но, черт возьми! Кому я пел во славу?! Народу? Нет – деяниям верхов. И, отравившись сам, я лил отраву На тех, кто нынче ходит без оков. И радостно выкрикивая строки Которые я им преподносил, Они, не исключая драк и склоки, Работали пока хватало сил. Изнемогая падали и гибли, На смену им шли новые ряды, А те, кто поумней, в конторы влипли И в старых креслах – новые зады. Все. Хватит. Ясно – я был соучастник. Какой же совесть даст мне приговор? К тому, вдобавок, я еще и частник – Вон пистолет, какой тут разговор!.. Пустое тело вряд ли вам сгодится – Вам нужен мозг штампующий стихи. Берите, коль от стенки отскоблится… Хватайте, я дарю свои мозги!