Утро эпикуреца. ( несравненной Наталии от него самого) . Проснулся от довольно жесткой складки на простыне слегка разосадованный. Обстоятельства доставали. Не то чтобы очень, но... -Наташа... Ну, конечно. Почему она так непримиримо отстаивает свою позицию? Зачем так резко? И ультимативно? В конце концов это неприлично...Захотелось яичко в смятку. Сейчас же, и неприменно со свежим маслом. На кухне кто-то гремел тазам и слишком громко слушал новости. Курс рубля вел себя, как шлюшка, он гнулся перед долларом и фунтом, так что была видна резинка на его трусиках. -Таня, мне пора завтракать, яичко, пожалуйста, и неприменно в мешочек со свежим маслом, и компоту с ягодами изюма...На кухне хлопнул холодильник и еще громче загремели кастрюльки. День входил в свою привычную колею, что несколько успокоило мою истрепанную Наташей душу. • Что она о себе думает? Спряталась за псевдонимом и может выставлять мужиков в непотребном виде!? И ведь как натурально! Не без способностей барышня... Но одно дело, когда мы сами так о себе, это еще можно понять, а другое, когда об нас так женщина... Нонсес да и только...Я должен, просто обязан указать ей место и рамки приличий... Ругать Россию в праве только русский, в остальных случаях- это оскорбление. • Я закашлялся до покраснения, и невольного выделения капелек мочи. В сортир...в сортир билось в висках. А ведь даже успел ее было полюбить, она мне даже приснилась вдруг отчетливо вспомнил я тяжелую женскую грудь и след от резинок на ее бедрах. • Да, это нехорошо. Это похоже на плагиат... Но она не оставляет мне выбора... Я мысленно пощекотал ее пухлый животик воображаемой соломенкой.Она сморщиа носик, угрызения совести растворились сами собой. И потом, я не изменю в ее тексте ни одного знака, я просто выкину все лишнее! – Я... ... человек порядочный. Был, есть и буду, не смотря ни на что. Хотя время, сами знаете, какое у нас сейчас, а уж – люди – и слов нет, особенно, женщины. Их-то, наших современниц, так назвать у меня язык даже не поворачивается. Почему? Да вот хотя бы моя бывшая жена... Да что о ней! Удрала куда-то вместе с ребёнком. Ну туда ей и дорога. Зарабатываю, видите ли, мало – не шевелюсь. Кому мало, а кому и хватает. Пусть теперь сама выкручивается, а мне без них, так, если честно, то и лучше- не дёргает никто. Было же туда-сюда, туда-сюда – никакой жизни. Теперь вроде сам себе начальник. Вот по ночам без бабы спал, помню, в армии только, а сейчас – муки одни. А найти какую, да чтоб нормальная – сложно. И по объявлениям пробовал. Так если при деньгах, то с придурью, а голодранки эти – на квартиру лапу так и норовят наложить. Всем им – человек не нужен, только бы ноготки свои наманикюренные запустить либо в кошелёк, либо в душу. Лучше уж, конечно, со шлюхами дело иметь – нервов меньше уходит. Только денег сколько! больше, чем раз в месяц, не разгуляешься. Да что я вру-то сам себе? Я только с женой знал, с какого боку к ней подойти, а после неё – хоть в кулак. Ну решился я, наконец. Отозвал как-то на работе своего приятеля-тёзку покурить и спросил нету ли у него на примете какой-нибудь б**ди. Я и заплачу, если немного. Тот ржёт подлец, мол, и здесь без протекции не могу. Да, не могу! Ну и что! Я такой. Позабавился дружок, конечно на славу над моим смущением монашка. Будто сам – Казанова! Лицо серьёзное делает гад, инструкции подробные даёт, еле телефон из него вытянул. Он, правда, сам пообещал с ней сначала поговорить. – Что? Жмут? – уколон на прощание. – Кто? – не понял я. – Да никто, ладно, это я так. Домой я шёл с бешено колотящимся сердцем. Не дошёл. Не выдержал. Позвонил из автомата рекомендованной особе. – Алло, – послышался в трубке бархатный голосочек. Я молчал, в горле пересохло. – Алло, – это прозвучало на сей раз несколько требовательнее, одним словом – профессионалка! – Зззздра-вст-вуййй-те, – я заикался, на том конце послышался лёгкий смешок. Я начинал злиться. – Хэллоууу... а это кто? Я уже весь колотился, у меня начиналось что-то вроде истерики. Я не мог подавить в себе дрожь и не знал как ответить на её вопрос. – Это я, – говорю, только и смог из себя выдавить. – Алло-алло, Вас что-то не слышно, – хихикало в телефоне, но трубку я не бросил, пока не послышался спасительный гудок. Я с облегчением шлёпнул трубу на рычаг, но тот, кто сидит у меня в голове, отчаянно запротестовал: «Ну что, тормоз? Всё тормозишь, кастрат несчастный! Уж по телефону с бабой и то поговорить не можешь. Иди в туалет и займись онанизмом. Подрочи! Это единственное, на что ты способен!» Нет, только не это, я – человек порядочный, не извращенец. Опять набрал номер. – Алло, – на том конце бархату немного поуменьшилось. – Да-да, алло, я звоню... – замешательство сдавливает горло, но этот паразит внутри подначивает: «Ну давай – смелей, осёл непутёвый!» – Слушаю внимательно, – надо мною явно потешались. Я себя пересилил. – Вам должен был звонить Коля. Я – его друг. Вместе работаем. – А Вы – его тёзка, верно? Да, мне Николай звонил. Меня Милой зовут, между прочим. Будем знакомы... Надеюсь, не только по телефону. – Очень приятно, – я немного повеселел, но трубка в руках всё ещё тряслась. Мила назвала время и адрес, цену, от которой у меня глаза полезли на лоб, ещё раз зазывно хихикнула и повесила трубку. Минуты две я стоял ничего не соображая, а потом твёрдо решил – никуда не пойду и баста! Виданное ли дело, столько денег! И за что? Да я полмесяца пашу как папа Карло, а она за «визит» – чик и готово! Нееет, рыбка, так дело у меня не пойдёт, не на того напала! В кармане сама собой сложилась фига, ткнул её в телефонную трубку. – Вот тебе, стерва. Мииила, тьфу! – на второй руке тоже сам собою вырос кукиш, я и его показал. После чего потихоньку начал успокаиваться. «Ну надо же! Столько денег! И язык ведь повернулся, а! Ни стыда, ни совести – приговаривал я сам про себя, меряя шагами кухню. – Ууу, стервь, М-и-и-и-л-а-а-а, тьфу ты, болячка!» Вспоминал её бархатно-лощёный голосок, а в голове чирикало: «Она красивая небось» – брюки потихоньку стали жать в районе ширинки. Чёртова кукла, чтоб её. Мысли нахлынули разом, вспотел даже. «А ты возьми, да и не плати ей...Коля-Коля-Николаша, чего она, баба, с тобою сделает? Ты – мужик рослый!» А ведь точно, чего это я ей, этой, как её, платить буду? Нет, а вдруг она не одна в квартире? Вдруг там ещё кто-то? Это ж мафия, блатота! Но внутренний голос, полный решимости, отверг все опасения: «Какая там мафия, дурень, она ведь назначила тебе время, значит, в квартире никого не будет. Она же не последняя какая-нибудь, чтобы при ком-то...» Ну да, верно. А если она потребует вперёд? Я ещё сомневался. Змей внутри шептал: «А ты скажи, что может товар не подойти. Да и откуда ты знаешь, бестолочь, что за такие дела верёд берут?» Да, да, да! Ни-знаю, не видел, не слышал. Ну и что?.. Я опять почувствовал прилив стыда и стеснительности. Сел на стул – в голове мелькали женские ляжки, я почти бредил. Сил идти, куда бы то ни было, во мне уже не оставалось, но подлый червь внутри опять заорал: «Ну что же ты, храбрец! – издевался он. – Решайся, это же всё так просто. Ведь не пойдёшь – засмеёт тёзка». Это было уже слишком, я и так унизился перед этим ничтожеством достаточно , чтобы он ещё надо мной смеялся. Господи, он что-то говорил о том, какая у неё славная задница? Сукина дочка! Стрелки постепенно подходили к назначенному часу, а я ещё спорил сам с собой или с тем, кто сидел внутри меня. За китайской стеной. Наконец, она рухнула под его напором. Она рано или поздно должна была рухнуть. Заглянул в бумажник. Получку давали не так давно, и оговоренная сумма был в наличии. «Нет, ну столько денег, уму не постижимо, кошмар просто»... «Никто ж их у тебя не отбирает. Может и не придётся платить?!»... «Рискни! Ты же мужик, что надо... Только малость тупой и, если честно, то как валенок»... Эта язва опять надо мной издевалась. Я не мог выдержать... Но деньги решил взять на всякий случай, мало ли что. Долго собирался – не знал как надобно в таких случаях. Сначала надел костюм, потом снял, потому что этот внутри хохотал. Наконец – вышел. Пройдя метров десять, обнаружил, что забыл деньги. Вернулся. В прихожей на меня опять обрушился груз стыда и смущения, откуда-то с потолка. Тот, внутри просто захлёбывался от смеха и орал «слабо!». Ладно, я ему ещё покажу. Пулей выскочил из квартиры, скатился по лестнице, но у выхода из подъезда походка была уже тверда. Знай наших! *** Дверь открыла очень приятная, в меру юная, леди. Она была в тёмно-бордовом вечернем платье с умопомрачительными вырезами и разрезами, но обута почему-то в страшные растоптанные тапочки, размера сорок пятого. Тапочки были явно с мужской ноги и по-мужски топтали подол платья, нелепо тёршийся между ними. Вид этих тапочек меня успокоил, и я почти нахально процедил: – Вы – Мила? – О да, милый, – вроде как сострила она. – А Вы Николай? Очень приятно. Проходите. Проходите же в комнату! У какой молодец, – она двумя пальцами потрепала меня за щёку, будто проверяя, есть ли у меня зубы. Я опять начал звереть. Мне захотелось отвесить ей звонкую оплеуху. – Мы с Вами на «ты» или на «Вы», Николя? – затарахтела Мила, и у меня отлегло от души. Даже улыбнулся, вспомнив собственную бредятину про здоровенных мужиков с пистолетами. Представил их с автоматами Калашникова и хихикнул. Мила аж просияла – подумала, что я ей. Дура! И продолжала что-то говорить, голос успокаивал и усыплял. Да и сам я был как во сне, потому что всё, что от меня осталось – это был низ живота и мужское достоинство, готовое упереться в потолок. Мы прошли в комнату. Сели на диван. Мила была лапушка. Как кошечка взобралась на колени. Руки удобно устроились на моей шее. Лицо было очень близко. Оно притягивало. Может быть потому что она облизывала кончиком языка губы? Свои губы. Медленно. Специально. Рот был такой красный-красный. Я видел, что влажный. Он был похож... у меня сработал... в брюках... Плохо помню. Мила ласково улыбнулась – условный рефлекс. Маленькая холёная ручка поползла мне под рубашку. Мягкая нежная, но натянутую молнию ширинки рванула твёрдым, уверенным, движением. Я что-то лепетал как кришнаит мантру, похо же – в восторге. – Николя, пёсик, – шептала Мила, расстёгивая пуговицы. – А у меня правило, зайчик, – и она сделала рукой какой-то странный жест, который мне смутно что-то напомнил. Я глупо кивнул головой, вроде понимаю. – Птенчик, денюжку давай, радость моя. – А-а-а, ну да, – довольный своей сообразительностью я привстал. Из расстёгнутой ширинки игриво выглянул оптимистически настроенный член. Я шарил по карманам. Карманов было немного, однако, кроме ключей и потрёпанного проездного там ничего не было. Лихорадочно засовывал руки то в один, то в другой, от чего то, что всё ещё торчало из ширинки медленно и неумолимо теряло свой оптимизм и прыгало из стороны в сторону, как сдутый резиновый шарик. Мила с некоторым сожалением смотрела на это безобразие – она не понимала, в чём дело. Я, наконец, опомнился и застегнул брюки. Мила беспомощно раскрыла на меня свои большие глазки, икнула и завопила: – Серррьооожа!!! У меня всё оборвалось. Представляю, как жалок был мой вид. Словно у старого пса, который пукнул под столом во время обеда хозяев, да ещё при гостях. Да, мы были не одни в квартире. Сердце стучало где-то в горле, и от каждого удара в желудке творилось чёрт знает что, похожее на работу ржавой бетономешалки. Из глаз посыпались зелёные звёзды, мне стало жутко. Дверь открылась как ворота ада. Я сначала увидел неуместную улыбочку, а затем – её хозяина, действительно здоровенного детину. – Проблемы? – спросил он, чуть пошевешив тонкими губёнками. – Смотрю, не платют?! – он вроде как удивился или просто играл в удивление. – Понимаешь, друг, деньги забыл... – начал, было, я, но он не слушал. В комнату входили ещё трое «друзей». У меня всё поплыло перед глазами, и только внезапная острая резь в желудке вернула в действительность. Ноги подкосились, и я рухнул на диван. В голове кто-то играл в футбол, по-моему, они это поняли, я испугался ещё больше. Я не трус, честное слово, сами представьте себя на моём месте. Я – человек порядочный... – Дядя, в дурня сыграем? – около меня материализовался журнальный столик, вокруг которого в строго определённом порядке (по росту) разместились слоновьи коленки. Кто сидел на стуле, кто на табуретке – глаза не улавливали, я видел только иронию в лицах и на неё ориентировался. Милы нигде не было. Кто-то тасовал замызганную колоду карт. Я это чётко слышал. Играть вовсе не хотелось, и я решительно встал с дивана: – Мне пора. В уши заполз подлый ехидный смех. Он наполнил всю квартиру, и от него некуда было бежать. Сбежать вообще было некуда. Потому что я понял – ЭТО, наконец, произойдёт. ТО, чего так боялся в армии. Боялся тогда, а будет сейчас. – Да пойдёшь, пойдёшь себе, не бойся. Посиди вот, гость как-никак, – один из парней приобнял меня за плечи. «Выйду я отсюда голобуго цвета» – пронеслась мысль-злодейка. – Я не буду с вами играть. Не буду! – Ну один разик, выйграешь – иди на все четыре стороны... А вот ежели не выйграешь... – вся компания заржала как стадо жеребцов. Они строили многообещающие глазки, деваться было некуда. Карты слегка подрагивали. Я слабо надеялся на выигрыш и уже чувствовал чьи-то лапы на собственных ягодицах... Я не выиграл ни в первый раз, ни во второй, я вообще не выиграл в этот вечер... Всё выглядело нормальной вечеринкой, но я-то знал, чем это кончится, и был готов. Ишь какие добренькие. Хохочут с мужичка, что деньги забыл, жалеют его, пивком поют. Сочувствуют вроде, скоты. Вдруг жутко захотелось в туалет. Выпитое стояло в горле и, казалось, было готово выплеснуться наружу. Я не в силах был пошевельнуться. Слёзы бессилья навернулись на глаза. – Мне бы домой, – это прозвучало как мышиный писк. Они вновь заржали, а я взбесился. Ну что я мог поделать! Я один, а их много. Было по-настоящему невмоготу, и, казалось, мочевой пузырь вот-вот взорвётся, как ручная граната, у которой давно выдернули чеку. Послышалось: – Ну что, пора и честь знать, последний кон, на посошок и милости просим.. Ааа, чуть не забыл, выйграешь – скатертью дорога. Нет... – говоривший многозначительно посмотрел на своих друзей, после чего те заржали как безумые – ... ВЕРТОЛЁТ. Резь внизу живота стала невыносимой. Всё, происходившее в комнате, заслонило одно желение – помочиться. Не обращая внимания ни на что. Никуда не отходя. Не медля ни мгновения. Я понял, эти гады специально издевались надо мной. Но я – порядочный человек, и поэтому держался из последних сил. Никогда не доставлю им такого удовольствия. Не вылью всё из себя прямо на диван через брюки, и пускай делают себе свой вертолёт, буду только улыбаться, а потом гордо плюну в их наглые рожи. От того, что мне засунут что-то в зад, я не перестану быть мужчиной. *** «Вертолёт» – было совсем не то, что я думал. Эти сволочи просто засунули швабру в рукава куртки, а потом меня туда же. Скрепили конструкцию бельевой верёвкой. Представляю, как я выглядел – несчастной буквой «Т». Дружески похлопав по плечу, они вежливо вытолкнули меня из квартиры. Так издеваться над человеком! Скоты! Я же в туалет хочу! Едва очутился в подъезде, как тут же почувствовал согревающий ноги поток. Он низвергался в туфли и полноводной спокойной рекой стекал по ступенькам. Руки (РУКИ!), которые могли это всё остановить, были привязаны к проклятой швабре. Оставалось только смотреть на фонтанчик выбивающийся из кармана. Да – я заплакал. А что ещё делать человеку, над которым вдоволь наиздеваласть толпа?! Они добились своего. Распотрошили мою душу на кусочки, и чёрные мерзкие вороны терзают эти кусочки. И каркают, каркают. У них праздник! Как же, не каждый же день можно полакомиться Николаем Григорьевичем. Ишь как весело щебечут! Слёзы градом текли по щекам, по гладко выбритому подбородку. И на кой чёрт брился! Слёзы стекали за воротник, влажными ручейками бежали по груди, прокладывая себе дорогу к основной влаге, которая насквозь пропитала брюки и ползла вверх по рубашке. Я совершенно не соображал куда иду. Шёл лишь бы иди. Единственное, чего хотел, – что бы никогда не наступало утро. Внезапно мною овладела буйная ярость. Эти ублюдки, сопляки, шпана, что и в подмётки мне не годится, так со мною... Да я... Вот сейчас, только руки развяжу! Я им всем... Слёзы уже высохли и не мешали смотреть. Я понял, что забрёл в какой-то совершенно незнакомый район. Здесь были только дома под снос, и в них явно никто не жил. Это было хорошо, потому что уже начинало светать. А что если до всеобщей побудки не доберусь домой? И люди начнут выходить на работу? Каждый будет оглядываться мне вслед. И плевать в меня – идиота. Некуда будет спрятаться, и я не смогу сделать вид, что всё нормально. Господи! ... Я заметался, больно ударясь растопыренными руками то ли о фонари, то ли о стенки домов. Да, действительно, город – не деревня. Обезумев от того, что вот-вот произойдёт (я знал, знал, что кого-то встречу), я побежал. Больно саданулся обо что-то плечом и почувствовал, что верёвка ослабла. Какое счастье! От удара она порвалась! И тут послышался цокот копыт. Я судорожно начал вылазить из куртки. Нет, это ужаснее. Это кто-то топает высоченными шпильками. Я рванулся из последних сил и расстался наконец со шваброй. – Ой! – её толстый задик, обтянутый короткой юбчёнкой, подрагитвал от неожиданности. – Что «ой»? – мой голос звучал как-то зловеще. – Гуляете, дяденька? – Я – дяденька? – Ну не я же... И тут это произошло. Её взгляд упёрся в мои брюки. – А может, не надо, дяденька, – задумчиво спросила она, улыбаясь, словно невинное нашкодившее дитя. – Я ничего не понимал. – Что-о? – голос зазвучал построже, чем у учителя физики. – Неужели я Вам, в самом деле, понравилась? Я подумал, что у меня начался бред и что-то невнятно промычал этому созданию, одетому в прозрачное подобие блузки. Неловкая пауза. – Ну ллла-а-а-дно, – я, наконец, догодался проследить за её взглядом. Она откровенно рассматривала мою ширинку. Которая почему-то не была застёгнутой, и из неё весело выглядывал бескостный кусочек плоти, виновник моих ночных приключений. Я брякнул по этому поводу первое, что мне пришло на ум: – Извините. – Не поняла, Вы что? Просто пописать? – она, похоже, обиделась. – Так это не Вы гонялись за мною полночи!? Я ничего не ответил. Не успел. Свет померк в моих глазах и звёздами взорвался Космос... ... Это она. Опять она. Идиотизм полный. Бормочет что-то? – Очнись. Миленький, очнись. Ты мне ещё тогда понравился... Слышишь? Я не слышал. Был без сознания. И лучше умру, чем увижу её ещё раз. © Наталия Ефименко, 2008 - Вот, даже псевдоним оставил, я поцеловал свое отражение в зеркале и пошел есть яичко… :pint: