Поздним мартовским утром, примерно около 11 часов Мякишев Григорий Петрович, пенсионер, инвалид 2-й группы сидит у кабинета участкового терапевта в ожидании своей очереди. Он ждет, когда вспыхнет большая матовая лампа над входной дверью в кабинет. Ждет недолго, минут 10 не более. Рядом с ним четыре пустующих стула. Мякишев оглядывается по сторонам, не веря тому, что на прием к новому врачу Мызлиной Виктории Львовне он один. Его охватывает чувство легкой тревоги. – А может быть, врача нет вообще? Мякишев, стукнув в дверь, приоткрывает ее и в щелку видит медсестру Зину. – Что Вам, Мякишев? Ваша карта у нас. Ждите. Врач сейчас придет. Григорий Петрович успокоился, но ненадолго. Пустующий вестибюль со стульями заставляют его нервничать. Подобного безобразия у кабинета участкового он прежде не видывал за все девять лет лечения в поликлинике. Когда лечил Сверчков Юрий Данилович, лет шесть назад, больные толпились у кабинета, штурмом шли на прием. Рослый, с толстой шеей, широким лбом с капельками пота, Сверчков вызывал доверие, располагал к себе. Больных подкупал его цветущий вид, красное, добродушное лицо. Когда-то в очереди на прием к Сверчкову затевались разговоры: А чего-то это у него такое лицо красное? Пьющий он, что ли? – Старушки в ответ бурно шикали, протестуя против таких крамольных предположений: У Юрия Данилыча высокий гемоглобин. Совершенно верно! – подтверждала сухопарая бабулька интеллигентного вида. – Вот вы бледная, питаетесь, наверняка, скудно. Крови у вас мало. А у Юрия Данилыча все в порядке, потому что он хороший врач, следит за собой, блюдет себя. – Очередь с понимаем и одобрением кивала. Мякишеву тоже было что вспомнить. Лет девять назад Сверчков, измерив давление и полистав медкарту, сказал: Да, вам инвалидность оформлять надо – одна почка, злостная гипертония, плюс сопутствующие болячки. А? Как вы думаете? – Хорошо, оформляйте,- с готовностью сказал Мякишев. Он давно уже был внутренне готов к подобному предложению. - Для начала мы вас в больничку положим, а потом и оформим. – Если надо, то кладите, - покладисто согласился Мякишев. -Как все просто и быстро делалось в ту пору,- думал с тоской Григорий Петрович. - Ну и пускай что Сверчков пульс не мерил и живот не мял, зато лекарства выписывал быстро без всяких там антимоний, типа «этого препарата сейчас нет, давайте попробуем и его заменим другим, он из той же группы». Дрожь берет от нынешних времен. Раньше все было надежно – назначили и принимаешь из месяца в месяц то, что прописали. Поставщики стабильные, лекарства стабильные, самочувствие стабильное. Сейчас же чехарда – то этого лекарства нет, то того препарата. – Давайте попробуем, полечимся этими таблеточками, понаблюдаем,- говорит врач. – А если их в другой раз не будет на складе? – спрашивает больной. – Будут или не будут - никто не знает. Мы выписываем по льготному списку то, чем располагаем. – Да от таких экспериментов можно и дуба дать! – возмущался Мякишев. – Не дадите!- язвит врач.- Вы больной со стажем, адаптированный к болезням, знаете, что надо принимать в экстренных случаях. – А если мне совсем плохо станет? Что тогда делать?- Вызывать «скорую», да и только, - обнадеживает доктор. – Мне ли учить вас? – Мякишев тупо смотрит в одну точку и больше ни о чем не спрашивает врача. – Да не огорчайтесь вы так! Мы выписываем вам препараты хорошие, надежные, проверенные. Коллапсы крайне редки и бывают они не у всех, а у тех, кому данное действующее вещество не совсем подходит, - успокаивает врач. Вы же принимаете не одно, а несколько лекарств. Бывает, конечно, и не стыковка, несогласование между ними. Но это так редко, так редко! Так что, лечитесь спокойно и ни о чем не думайте. Как все честно было в те годы. Мякишев вспоминал, как, вернувшись из больницы, прямиком направился к Сверчкову с выпиской из истории болезни. – Прекрасно, - говорит Юрий Данилыч. – Вот вам посыльный лист на МСЭ, заполните его и вперед! Куда вам скажут. – А кто этот лист заполнять будет? - Вообще-то должен я,- признался Сверчков,- но не люблю я писать! Почерк у меня негодный, да и времени нет. – А как же? Кто заполнит? – беспокоился Мякишев. - Да, подойдите к Снегиревой, так, мол, и так и она оформит вас на комиссию. Извините, нет времени. – Снегирева, действительно, согласилась произвести нудную работу по заполнению формы для МСЭ. Мякишев не остался в долгу перед любезным врачом, спасшим его, и в знак благодарности, не без стеснения, вручил даме коробку конфет. Тем временем, вспоминал Мякишев, Сверчкова повысили в должности, но он все не уходил и продолжал сидеть в 308 кабинете, нервируя больных. – Да не принимаю я! У меня другой участок, другие обязанности! Вы можете это понять! Идите к любому другому врачу! У вас временно нет участкового! – Так чего же вы тут сидите? Только больных смущаете своим присутствием! – высказывала очередь свою горечь в лицо бездушному врачу. – Мне только направление выписать! А? Вам что трудно Юрий Данилыч? – умоляла не то пенсионерка, не то, готовящаяся ею стать. – Сверчков мягко, добродушно улыбался: - Ну не могу! Не могу! – Можете, но не хотите! Смотрите, какой гусь стал! – вспылила просительница. Окружившие ее женщины успокаивали: Зря вы пристаете к Сверчкову! Он теперь не наш врач, его, говорят, повысили. Кто мы теперь ему? Идите к другому врачу. Нам теперь долго будут искать участкового. Кто пойдет на копеечную зарплату. - Так рушились представления о врачебной отзывчивости - последнем оплоте утешения для больных.. Сверчков же торчал в своем 308 кабинете по очень простой причине – помещение, в котором ему предстояло сидеть в новой должности, ремонтировалось. Место участкового пустовало и Мякишев не мог забыть, как мыкался по незнакомым врачам, пытаясь рассказать многолетнюю историю своей болезни. Врачи, все как один, слушали молча, холодно, не отрываясь от своей бесконечной писанины. Мякишев жаловался на сон, отеки, давление, аппетит, головокружение, слабость. Делал паузы, ждал вопросов, но врачи сидели, склонившись над бумагами, как в читальном зале, и не реагировали на скорбные повествования Мякишева. Со временем Мякишев стал умнее, опытнее и на вопрос: На что жалуетесь? – Отвечал: Лечусь, но улучшений не замечаю. - Врачи выжидающе смотрели на Мякишева, листали его медкарту, мерили давление, что-то записывали. Прием больного осуществлялся в полной тишине. Врачи напоминали Мякишеву роботов в белых халатах без человеческой души и сердца. Они все работали по какой-то своей особой, тайной программе, которая не предусматривала общения с больным, кроме одного единственного вопроса: На что жалуетесь? Этот обычный вопрос напоминал Мякишеву английскую форму вежливости при встрече «How are you?» (Как поживаете?), не требующую развернутого ответа, кроме лаконичного «Fine!» (Прекрасно!). Глупый Мякишев жил давними представлениями о контакте больного и врача, но теперь он умнел, понимая все отчетливее, что он превратился из пациента в клиента, которого обязаны обслуживать бесплатно. А за бесплатно, как говорят, разговаривай дома с женой. Мякишев не мог не видеть, что прагматизм, охвативший все сферы деятельности, своими метастазами добрался и до лечебных заведений. Мякишев был зол на врачей, но одновременно и понимал их психологию: Коль государство делает вид, что платит врачам, то врачи приспособились делать вид, что лечат больных. И ему становилось не по себе от давящего чувства безысходности. Некоторое облегчение навестило Мякишева, когда, наконец-то, на мизерную ставку участкового терапевта нашли врача - полноватую, с длинными вьющимися волосами женщину по имени Гульнара Саидовна. Приветливая, внимательная, чуткая. Побывает Мякишев на консультации у нефролога и пересказывает в подробностях беседу, а Гульнара слушает. Ее лицо постоянно двигалось, то хмурилось, то удивлялось, то улыбалось. – Ну, теперь мы с вами знаем, как надо лечиться, да? – улыбалась врач и выписывала стопу рецептов. Гульнара Саидовна стала любезной и внимательной, как заметил Мякишев, не с первых дней работы, а спустя месяца два. В ту пору Мякишев ежегодно проходил переосвидетельствование МСЭ и врачам надо было знать динамику показателей его кровяного давления. Перед посещением врача Мякишев измерял давление и записывал цифры, но они всегда отличались в меньшую сторону в кабинете Гульнары Саидовны. Но однажды случился конфуз. Измерив давление, врач сказала: Неплохо. Стабильно 140/90. – и, довольная цифрами, улыбнулась. – А ваш тонометр исправен? – поинтересовался Мякишев. – Думаю, что да. А что? – А можно мы измерим давление моим электронным, японским? – И не дожидаясь ответа, Мякишев достал из сумки симпатичный белый аппарат. Лицо Гульнары Саидовны приобрело, неизвестно по какой причине, цвет недозрелого помидора. Она явно смутилась и не могла скрыть этого. – Конечно, можно. Даже интересно будет проверить. – Врач быстро накачала манжету. Аппарат запикал, замелькали цифры, остановившись на 160/100. – Мой аппарат тоже может барахлить, - сказал Мякишев, - но и дома давление было примерно такое же. – Нет-нет! Ваш тонометр показывает правильно. Это мой надо настраивать. Он же изнашивается! Ведь столько раз за день им приходится пользоваться! Сейчас я запишу в карту эти цифры. Вы очень правильно сделали, Григорий Петрович, что проверили меня. – Да я не Вас проверял! Я хотел знать, хотя бы средние цифры давления, если наши аппараты врут. – Нет, ваш не врет! – С тех пор Гульнара Саидовна мерила давление чрезвычайно тщательно и воплощала собой редкую сердечность. Но не прошло и двух лет, как и ей пришлось покинуть кабинет 308 и уволиться с работы по семейным обстоятельствам. Образы участковых терапевтов минувших лет вспыхивали в памяти Мякишева ярко и он улыбался от теплых воспоминаний. Он даже рассмеялся, припомнив как в этом самом кабинете появился, к счастью ненадолго, молодой врач с серьгой в ухе Афанасий Бирюков. Он работал не то в больнице в приемном покое, не то гонял на «скорой» по вызовам. Факт оставался фактом, что зарплаты ему хронически не хватало, но, прознав, что участковым врачам поликлиник повысят зарплату с нового года до 15 тысяч рублей в месяц, он немедленно уволился. Главврач брал Бирюкова на работу без энтузиазма, можно сказать, с подозрением. Оно и понятно: что особенного ждать от 26-летнего выпускника медвуза с двухгодичным стажем безответственной работы на вторых ролях. Но, как говорится, «на безрыбье и рак рыба» и Бирюкова приняли.- Пусть поработает, а там видно будет. Кем-то же надо заполнять оголенный участок,- пояснял главврач недоверчивой заведующей терапевтическим отделением. – Скажите, кто сейчас пойдет работать участковым на 7 или даже на 15 тысяч рублей? А? Пусть хоть как-то лечит, как-то разгрузит других участковых. А вы помогайте ему! Подсказывайте! Главное, чтобы этот Бирюков работал с желанием, охотой, - горячился главврач. В общем, Бирюков занял пустующий кабинет и принялся ждать наступления Нового года, новой большой зарплаты, до начисления которой оставалось более четырех месяцев муторной работы с новыми обязанностями и окладом в 7500 рублей. Когда Мякишев пришел на прием, Афанасий сидел на стуле нога на ногу и сосредоточенно жевал резинку. Его серьга в правом ухе, то блестела на солнце, то исчезала из поля зрения Мякишева. Через несколько минут полной тишины человек с серьгой спросил: Жалуетесь на что? – Ноги отекают. – Бирюков продолжал что-то писал в карте. – Вот, посмотрите,- сказал Мякишев и приподнял штанину. – Ни фига себе! – воскликнул врач. – Во разнесло голень! Во раздуло! – И я об этом. Посоветуйте что делать? – А что они говорят? – Кто они? – Ну нефрологи? Вы же консультировались? – Да. Но тогда такого не было. – Да черт его знает! Надо еще бы куда-нибудь вас послать.- Да уже посылали, - сказал Мякишев. – Может лекарство не то дали? И от него начали ноги опухать? – Я вам еще ничего не давал и не выписывал! - Так это был другой врач, когда вас не было. – А что он вам выписал…А, вот вижу амлотоп. Да, от него может распухать, отекать, но должно со временем пройти. Препарат-то хороший. Неплохо снижает давление. Привыкнуть вам к нему надо бы. Продолжайте пить, если через месяц не пройдет, то подумаем. – На том рандеву и закончилось. Было оно первым и последним, потому что через месяц кабинет опять пустовал и пронесся слух, что Гульнара снова вернется. И действительно, вернулась, но ровно через полгода уехала навсегда к себе на далекую родину. Ее медсестра Зинаида возмущалась: Им такие деньжищи платят, а они морды воротят! Я бы за ее 15 тысяч день и ночь работала! А они бегут! Мало все им! Совсем стыд потеряли! Врач - это призвание, а они в крохоборов превратились! Опять вам быть без врача, а мне тоже что делать? Что же наш кабинет 308 такой неудачный!? – бурчала Зинаида. Когда же все это кончится с врачами? - Вы к врачу один? Больше никого нет? – Мякишев вздрогнул. Перед ним стояла, опираясь на клюку, древняя старуха. Ее голос дребезжал, тусклые глаза ничего не выражали. – Да, по-видимому, я один. Но врача нет в кабинете, - сказал Мякишев, увидев, что бабка засеменила в сторону кабинета. Старуха остановилась и зло посмотрела в сторону Мякишева. – Опять нет ее! Когда же она сидит на месте? – бурчала старуха. - Иду, иду, иду! – словно услышав ворчанье, появилась Мызлина, стремительно направляясь в свой кабинет. Худая, подвижная, она не шла, а летела, бросив на ходу «Заходите!» Мякишев порывисто встал и быстрым шагом вошел в кабинет. Врач сидела за столом, заваленным бумагами, и заполняла какой-то формуляр. Мякишев остановился около пустующего стула рядом со столом в нерешительности: то ли сесть самому сразу, то ли подождать пока врач закончит свое творчество и предложит присесть. – Сейчас, сейчас, одну минуточку! А вы присаживайтесь! Я сейчас закончу, тут надо срочно, - Мызлина вздохнула и вскоре отложила бумажку в сторону. - Ну, как наши дела? – улыбясь большими черными глазами спросила Мызлина. Мякишев видел ее второй раз и не успел привыкнуть ни к голосу, ни манере задавать вопросы, слушать ответы и, вообще, общению с новым врачом. Он пока что не мог разобраться, насколько приятен он или неприятен, как больной, ведь бывают же больные симпатичные и не очень. Для Мякишева больного со стажем этот личный фактор был немаловажен, ибо ему предстояло лечиться долго и упорно, находясь во власти Мызлиной. Сама Мызлина была полной противоположностью Гульнары – худая, с острым носом, впавшими щеками и быстро бегающими глазами. У нее бегали не только глаза, но и пальцы, которым она не давала покоя, то брала ручку и что-то писала, то перебирала ими стопу анализов, то рылась в стопе с медкартами, то листала страницы медкарты. От мельтешенья пальцев перед глазами Мякишева начало подташнивать и он отвернулся, чтобы не быть свидетелем хаоса, суеты и возни. - Да какие дела…Был на консультации у нефролога на другом конце города. Устал. Измучился от дороги,очередей, - жаловался Мякишев, ожидая сочувствия врача. – Тсссс..Тсссс. – Мызлина поднесла палец к губам, требуя не то понизить голос, не то замолчать, как-будто в кабинете кто-то спал. – Мякишев смолк на самом интересном и, выждав паузу, понизил голос до шепота: « Вот заключение врача. В нем и новые лекарства и назначения». – Тссс..Тсссс ,- снова приложила палец ко рту врач. Мякишев немедленно притих, хотя его распирало поделиться с врачом своими впечатлениями от беседы со специалистом в области лечения почек. В полной тишине Мызлина глянула на заключение нефролога и прикрепила его скрепкой к карте. – Виктория Львовна, там новые лекарства нефролог назначил от давления. Вот они, - и Мякишев потянулся рукой к бланку, заполненному рукой врача из нефроцентра. – Вы, наверно, не успели прочитать, не обратили, так сказать, внимание на препараты, - приговаривал Мякишев. – Успела!,- услышал Мякишев и почувствовал легкий шлепок пальцами по кисти. – Нельзя здесь ничего трогать! – сказала Мызлина тоном воспитательницы детского сада.. Мякишев отдернул руку и обиженно посмотрел на врача. – Ну зачем вы так? –Я только хотел показать вам, если вы не заметили из-за своей занятости. – Не надо мне ничего показывать! То, что мне надо, я уже видела! Давайте руку давление мерить! – Мякишев сделал движение снять пиджак, чтобы закатать рукав свитера.- Пиджак снимать не надо! – Мызлина набросила манжету поверх толстенного рукава пиджака и торопливо с нервозностью приступила к накачиванию груши. Мякишев почувствовал боль в руке от распираемой воздухом манжеты. – Может, хватит? – робко спросил Мякишев. – Рука немеет. – Мызлина посмотрела в глаза больному и, увидев страдание, спустила воздух. – Впервые вижу, чтобы давление мерили поверх свитера и пиджака. За тридцать лет подобного не было. – Тсссс, тсссс. Ничего говорить не надо Григорий Петрович. Помолчите, пожалуйста, и подождите за дверью. Сестра вынесет рецепты. Пригласите следующего. Когда через месяц Мякишев пришел записываться на прием к врачу, узнал, что Мызлина болеет. Появилась врач только осенью, но через две недели подала заявление на увольнение. Кабинет 308 опять запустовал. Говорят, что не только у людей, но и у кабинетов судьба бывает неудачная. Может быть, ему надо другой номер придумать?