Глава 10. ТРУДНО ПЛЫТЬ В СОЛЯНОЙ КИСЛОТЕ Было совсем темно. Пробираясь по узкой, заросшей высокой травой тропинке к задней калитке дачи своего родственника, Яша Давиденко вспомнил, что калитка всегда заперта на ключ, которого у него, естественно, не было. Можно было бы перелезть через забор, но кроме колючей проволоки по верху ограды можно налететь на пару здоровенных волкодавов с очень скверным и злобным характером. Это ему тоже было известно. – Конспираторы двинутые, – пробормотал он около калитки и подергал за ручку. Калитка оказалась заперта. – Кто? – донеслось до него из-за калитки. Это было настолько неожиданно, что Яша резко отдернул руку, словно его ударило током. – Конь в пальто! – зло ответил он первое, что пришло на ум. И уже более спокойно добавил: – Давиденко! Негромко щелкнул замок, калитка приоткрылась, и поздний гость проскользнул в сад. До самого дома, стоящего в глубине обширного участка, его сопровождал какой-то неразговорчивый тип, который шел впереди него по узкой бетонной дорожке. Собаки в саду им не встретились, по-видимому, хозяин дачи запер их в сарае: оттуда слышалось приглушенное рычание. В большой и со вкусом обставленной комнате трехэтажной дачи Давиденко-старшего, за восьмигранным ломберным столом сидели четыре человека весьма респектабельной наружности и играли в карты. Во что именно они играли Давиденко-младший не знал да и знать не хотел. Еще в молодости его здорово «нагрели» залетные шулера, и с тех пор он твердо следовал принципу: «не умеешь играть – не садись». Поэтому он устроился в полумраке на мягком, удобном диване в углу гостиной и потягивал прямо из бутылки холодную кока-колу. Рядом с ломберным столом стояла блестящая никелированная тележка, заставленная бутылками с яркими этикетками, тарелочками с холодными закусками, вазами с фруктами и конфетами. Прислуживала игрокам молодая женщина в белом передничке и кружевной наколке на голове, и видом, и манерами похожая на официантку. Свои обязанности, как и вкусы гостей, она знала хорошо, так как работала совершенно молча. Наполняла рюмки и бокалы, меняла пепельницы, тарелочки с закуской, и делала это уверенно, без суеты. Яша Давиденко мысленно сравнил ее со своей женой. Сравнение оказалось не в пользу его дражайшей половины. И не только внешне. Его жена была болтлива, слова из нее сыпались в несусветном количестве и по любому поводу. Отсутствие повода ее тоже не сильно смущало. Даже полное отсутствие слушателей не всегда могло ее остановить: часто она начинала напевать какую-либо песенку. Справедливости ради, надо отдать ей должное: у нее был приятный голос и хороший слух. Чего, правда, нельзя сказать о ее «репертуаре», в котором главное место занимали модные песенки-однодневки. «А как хорошо бы иметь вот такую молчаливую жену! – мечтал Яша, удобно устроившись в углу роскошного дивана. – А еще б лучше – и вовсе немую! Ну для чего ей язык? Чтобы молоть вздор с утра до ночи? Не хочется обсуждать творение божье – не нашего это ума дело – но, похоже, чего-то намудрил Бог, когда создавал жену для Адама. В те допотопные времена, Адам, праотец наш, бродил по кущам Эдемского рая, пожевывал сочные бананы, ананасы или дыни и безмерно скучал: поговорить ему, видите ли, было не с кем... Лучше бы уж попугая себе завел и научил его говорить. Того хоть известно как «выключать…» Накинул на клетку кусок ткани, устроил болтливому попугаю «ночь» – и всё, молчит голубчик! А если я, к примеру, что-нибудь накину на голову своей жены, то два дня придется у знакомых ночевать. А потом еще с неделю выслушивать ее обиженную и бестолковую трескотню. Нет у нее «выключателя», не предусмотрено это в их конструкции...» Он немного ослабил узел галстука, закинул ногу за ногу и продолжил свои мечтания: «...Чтобы Адаму было веселее, Бог сотворил для него женщину. И так ему впоследствии стало весело с молодой женой, что и из Рая их выперли с треском. Из-за Евы, конечно, из-за кого же еще? А «приговор» оказался на редкость суровым: Ева должна была рожать в муках и болезни, а Адам – добывать хлеб насущный в поте лица своего... Получается, что Адам пострадал больше: женщины хоть и рожают в муках, но ведь не каждый год даже, а есть хочется почему-то всегда. Да еще три раза в день... Вот и маются с тех пор мужики, хлеб тот добывая, вкалывая и изворачиваясь. Приговор-то оказался не только пожизненным, но и наследственным. Так и передается: от отца к сыну, от сына к внуку. Обжалованию – не подлежит, амнистий тоже не предвидится. А всё потому, что Ева оказалась не только болтливой – нечего было с незнакомым Змеем разговаривать – но и не в меру любопытной и легковерной. Ведь говорил же им Бог: «Ешьте любые плоды, кроме тех яблок». Так нет же – яблоки ей подавай, иначе цинга у нее начнется! Сотни разных плодов променять на какие-то яблоки, пусть даже с древа познания Добра и Зла. Ну? Как ее после этого назвать?! Не знали до этого наши прародители всех этих премудростей – и ничего! Жили вполне счастливо, в мире и согласии, и никаких проблем у них не было. Вот же женская натура! Тьфу!» Яша окончательно ослабил галстук и снова вернулся к занятной теме: «Змей там тоже подсуетился с советами своими лукавыми: «Откушай румяного яблочка! Ты не умрешь, но познаешь Добро и Зло...» А зачем им это было знать? От добра добра не ищут. Зла – тем более... Адама охмурить не удалось, так Змей за Еву взялся. Быстро он нашел слабое звено... Оно, конечно, попробуйте из одного-единственного ребра сотворить целую женщину! Что у вас получится при таком дефиците материала?! Вряд ли что-нибудь стоящее: внешность одна и видимость. Ну а внутри – и вовсе всё от лукавого: хитрость, глупость, коварство, болтливость и прочее, и прочее... И поныне дочери Евы расчетливы и коварны. А хитрые какие! Поймать на крючок мужичка для них – раз плюнуть, а точнее – пару раз вильнуть хвостом! Не успел отдышаться и штаны надеть – хлоп! – уже печать в паспорте, в разделе о семейном положении. А кто на шевеление хвоста слабо реагирует, того на домашнюю еду приваживают: «неиз¬менно превосходный результат!» По части охмурения и соблазнения мужчин – равных им нет. Эти таланты у них в крови, от рождения: «Прокатился на саночках? Правда ведь здорово и дух захватывает?! А теперь, милый, вези-ка эти саночки в гору и завтра, и каждый день... Да не забудь о хлебе насущном: это же твоя обязанность!» Он вздохнул: «Определенно, в конструкции мужчин тоже есть существенный дефект. Как только начинает «дух захватывать», так начисто перестает соображать голова. И ведут себя мужики в таких ситуациях как самые бестолковые бараны. В этот момент накинуть им веревочку на шею ничего не стоит. Их уже ведут на этой самой веревочке, а они только от счастья млеют: «Я люблю тебя, дорогая... Ты самая красивая, и вообще, единственная и неповторимая на всём белом свете!» Это Ева была единственной: Бог создал ее для Адама в единственном экземпляре. А сейчас выбор есть, женщин вокруг много – их даже больше, чем мужчин. Но только все они одного роду-племени... Не будь у нас этого досадного дефекта, то не мы бы гонялись за юбками, а как раз наоборот: женщинам пришлось бы немало потрудится, чтобы заслужить доверие мужчин и занять свое скромное место у ног своих повелителей. Как, например, в арабских странах... Вот там мужчины держат своих жен в ежовых рукавицах. Те рта раскрыть или сесть за стол рядом с мужем не смеют без особого разрешения. И между прочим, в парандже ходят, чтоб посторонние не пялились. Очень разумная традиция... А так, конечно...» Яша снова вздохнул: «Дали им волю, совсем от рук отбились и вертят теперь мужиками как хотят. Впрочем, по нашей жизни не всегда угадаешь, кто перед тобой: мужик или баба? То в штанах шастают, то чуть не наголо обреются, то кольцо в нос вставят, то матерятся как сапожники... Пойди разберись: кто из них кто? То мазохистки, то лесбиянки, а то и того хуже – феминистки проклятые! У тех с гормонами бардак, а у этих, вообще, сдвиг по фазе идет. Всё права качают и пыжатся доказать, что они ни в чём не уступают мужчинам. А чего тут доказывать? Разденься и встань перед зеркалом! Только слепые и не увидят различий. Уж так им хочется сравняться с мужиками, так хочется! До того договорились, что скоро и рожать будем по очереди: одного ребенка – баба, а второго – мужик. Зато полное равноправие. Радуйтесь, что женщинами родиться сподобились... Куда там! Все плачут: не всегда им место уступают, редко комплименты говорят и еще реже цветы дарят. Большие проблемы! Нам, между прочим, цветы если и дарят, то раз в году – на День рождения. Ну, а чтобы вы место уступили в троллейбусе – это только если мужик сознание потеряет и грохнется прямо на пол. Да и то вряд ли: посчитают, что пьяный...» В гостиной появилась молчаливая женщина, и Давиденко снова принялся ее разглядывать. Определенно, у нее была неплохая фигура: не худая и не толстая, в самом соку и всё при ней – такой тип женщин ему нравился: «Соблазнительная дамочка... - оценивал он ее. - Но все же это самый дорогой и быстро преходящий вид удовольствия. За пять минут сомнительного блаженства, мужчина будет до самой своей смерти в должниках числится. Вот что значит основной инстинкт. Никакие доводы тут не помогут. …Лучше бы уж почковались или делились как инфузории. Не так досадно бы было: все одинаковые и никаких половинок по жизни искать не надо. Пришло время, дозрел до кондиции – вот вам два маленьких, новых Давиденки вместо одного, большого и старого. И при этом никаких измен, ревности, семейных сцен и скандалов, чужих детей и пресловутых «треугольников». Всё пополам и всё по-честному! И сама собой осуществилась бы заветная мечта о вечной жизни: мы только раздваивались и множили свои точные копии, но не умирали. Правда, эти бесконечные раздвоение личности чем-то смахивают на обыкновенную шизофрению, но в принципе, вечная жизнь обеспечена. Только не понятно, где будет копия, а где оригинал...» В комнате появилась та же официантка и принялась исполнять свои обязанности, по-прежнему, не раскрывая рта. В гостиной было тихо, в углу негромко отсчитывали время большие напольные часы красного дерева, и только изредка игроки обменивались репликами. Давиденко-младший со своего дивана следил за молчаливой женщиной: кокетливо завязанный бантик от передника на ее талии привлекал его мужское внимание. Форма бедер у нее была довольно пышная и все эти бантики-завязочки только подчеркивали соблазнительность ее фигуры. «Кучеряво живет мой родственник, ничего не скажешь, – с завистью думал Яша. – И скромную виллу в три этажа себе отгрохал, и официанточку с хорошей фигурой завел. Умеют устраиваться некоторые... Одним словом, всё лучшее – боссам! Но всё же интересно: где он раскопал эту женщину, которая за целый час слова не проронила? Такие, вообще, одна на тысячу встречаются. Может быть, и в самом деле, немая? Вот на такой мне нужно было жениться…» Увлекшись своими мечтаниями, он на время упустил из виду симпатичную ему официантку. И неожиданно получил из ее рук чашку чая с куском бисквитного торта... «Фантастика! – заметил про себя Давиденко-младший. – И самое удивительное, что и на этот раз она обошлась без слов! Нет, если и существует в природе идеальная женщина, то только вот в таком, «бессловесном исполнении». И не смотря на то, что одним нравятся блондинки, другим – шатенки или брюнетки, но в одном все мужчины были бы солидарны: чем меньше слышишь от них слов – тем лучше и тем ближе к идеалу!» Часы пробили половину первого ночи, игроки, наконец, закончили свою партию и стали расходиться. Вскоре остался только хозяин дома и высокий незнакомец со шрамом на сухощавом, волевом лице. Все перешли в малую гостиную и устроились в мягких креслах вокруг низкого столика. Молчаливая служанка подала черный кофе и, вильнув бедрами, исчезла за плотно закрытой дверью. – Александр Ефимович Мельников, ответственный работник ФСБ, подполковник и мой хороший знакомый; Яков Ильич Давиденко, мой дальний родственник, – представил их друг другу Давиденко-старший и оставил наедине, посчитав свою миссию выполненной. Такого поворота Яша Давиденко никак не ожидал, и даже самые худшие его опасения оказались недостаточно плохими по сравнению с действительностью. Это не милиция или прокуратура, это было значительно хуже и, соответственно, опаснее. «Чекистам-то чего от меня надо?» – со страхом и беспокойством думал Яша. – Я что, и этим дорогу перешел? Если еще и Мельников окажется каким-нибудь племянником Донцова, то мне конец. Тут уж мебелью не откупишься. Вот черт! Похоже и в самом деле, мы не того «обули». Сначала шуваловская мафия, а теперь и того чище – ФСБ... Что-то в нем есть опасное, надо быть начеку». – Собственно говоря, – начал ответственный работник ФСБ, – эта встреча была устроена по моей личной просьбе. У нашего ведомства есть к вам кое-какой интерес... – Помилуйте, Александр Ефимович! – едва не подскочил на своем кресле Давиденко. – Я человек маленький и в такие опасные дела никогда не был замешан. Даже фильмы про шпионов – и те не люблю смотреть, – приврал он на всякий случай. – Не знаю уж, что вам там наговорил про меня Борис Павлович, но к делам вашего ведомства я никогда не имел и не имею никакого отношения, – запинаясь, выдавил из себя Давиденко-младший. – Борис Павлович здесь не при чем. Вы сами, совершенно самостоятельно, попали в поле зрения нашей службы оперативного наблюдения. Может – по глупости, а может – и нет, – с этими словами он вытащил из кармана пачку фотографий и веером рассыпал их по столу перед опешившем Давиденко. Противный и липкий страх снова накатил на владельца риэлтерской конторы – этого он уж никак не ожидал. На фото были запечатлены некоторые моменты его слишком бурной в последние дни жизни. И самое скверное, что все они так или иначе были связаны с той злополучной квартирной аферой. Вот он едет на «Мазде» в больницу, вот бандиты передают ему новый счет у входа в отделение травматологии, а вот и сцена на улице, рядом с черным «Мерседесом»... Такого опасного поворота он не мог себе представить даже в самом кошмарном сне. Ладони рук мгновенно стали мокрыми, а правое веко непроизвольно задергалось. «Если от бандитов почти удалось откупиться – осталось завтра оплатить их новый счет, то от чекистов так просто не отмажешься. Трех часов не прошло, как я приезжал в больницу, а фотографии уже готовы…» – лихорадочно соображал Яша, но мысли его уже начали путаться. – Собственно говоря, я даже выписал на ваше имя повестку на допрос. Пока – в качестве свидетеля, – с заметным нажимом на слове «пока» сказал Мельников и положил перед ошалевшим Давиденко казенный бланк, заполненный по всей форме: имя, адрес, печать, подпись... Мысли окончательно спутались в голове у Давиденко-младшего и он тупо таращил глаза на зловещий листок бумаги. Ошибки не было: имя и адрес были указаны правильно. – Но поскольку, вы являетесь родственником Бориса Павловича, – продолжал подполковник, – разговор наш происходит на его даче, а не в следственном изоляторе ФСБ. – Большое сп-спасибо, – заикаясь, выдавил из себя Яша. – Но только я не знаю никаких секретов: ни государственных, ни военных. Вообще никаких... Человек я маленький, жизнь веду тихую, а работа у меня самая обычная и несекретная... – Ну-ну! Бедненьким и глупеньким решил прикинуться... Я не я и лошадь не моя! Вспомни еще, как макулатуру в пионерском отряде собирал и писал заметки в школьную стенгазету. Авось зачтется! Только со мной этот дешевый спектакль не пройдет. И не надейся! – резко переменил тон Мельников, и теперь в его голосе слышалась угроза. – Твои махинации с квартирами нас интересуют постольку-поскольку – у нас не та контора. Могу, конечно, передать материал на тебя в милицию и лично похлопотать в прокуратуре, чтобы твой лагерь оказался усиленного режима и поближе к Полярному кругу. А могу и до суда определить в самую вонючую камеру городской тюрьмы с отпетыми уголовниками-рецидивистами. Чтобы они тебе мозги вправили... - Чем, а главное, через какое место они тебе мозги прочистят, знаешь? – усиливал Мельников натиск на парализованного от страха свидетеля-подозреваемого. – Даже если отсидишь свой срок, всё равно человеком оттуда не выйдешь. Останешься опущенным «петухом» на всю оставшуюся жизнь. Мне ничего не стоит поломать твою никчемную жизнь… Ты понял, с кем имеешь дело, или сначала тебе надо мозги прочистить? Давиденко смертельно побледнел и затравленно молчал. Мельников продолжил «воспитательную беседу»: – Жена твоя, утешится с другим, дети от тебя отрекутся, и сдохнешь ты на какой-нибудь помойке как шелудивая, старая собака. Но это если ты не сдохнешь в лагере – там таких не любят. И не всегда за свои «услуги» ты будешь получать полпайки хлеба или кусочек сахару. Приготовься, что трахать тебя будет всякая лагерная шушера и по большей части – бесплатно. Ну? Так как? Хочешь испробовать все эти прелести на собственной заднице? Или уже поумнел? На этом месте подполковник был вынужден остановиться: Давиденко от такой жуткой перспективы стало совсем плохо, он был на грани шока и как рыба хватал воздух открытым ртом. Опытный в таких делах Мельников напичкал его валидолом и влил в него фужер коньяка. Потом довольно долго возился с ним, пока владелец риэлтерской конторы не пришел в более-менее вменяемое состояние. Но выглядел Давиденко скверно. Поняв, что сопротивление сломлено, Мельников снова поменял тактику: – Собственно говоря, нас интересуешь не ты, а человек по фамилии Свиридов. Да и некоторые другие – тоже. Ты с этим Свиридовым встречался, имел с ним разговор, поэтому и попал в поле нашего зрения... – Честное слово, я ничего не знаю о нем, – слабо возразил Яша. – А до этого случая даже не подозревал о его существовании... – Может и так, но выбора у тебя нет. Или ты будешь с нами сотрудничать, и тогда мы закроем глаза на твои махинации, или пойдешь по делу об организованной преступной группе как пособник и соучастник преступлений. А это уже не аферы с квартирами – можешь и «червонец» схлопотать. – Я не хочу в тюрьму… У меня семья, дети… – едва слышно, выдавил из себя насмерть перепуганный Давиденко. Его душил страх и колотила нервная дрожь. – Вот и хорошо! В тюрьму ты всегда успеешь, – вполне миролюбиво, но не без садистского юмора заметил Мельников. Ни сочувствия, ни сострадания в его голосе не было. – Подпиши вот эту бумагу, и на сегодня, пожалуй, хватит. Тот не глядя подмахнул казенный бланк и залпом выпил еще один фужер коньяка. Было слышно, как его зубы выбивают о край хрустального бокала неровную, лихорадочную дробь… Как в ту ночь он попал домой, Яша помнил смутно. Помнил только, что вез его в его же машине какой-то мужик. Он же и доставил его на себе до двери квартиры. От пережитых волнений, нервных потрясений и выпитого коньяка новый внештатный сотрудник ФСБ «отключался» и засыпал в любом положении, даже стоя. До обеда Давиденко-младший провалялся в постели. Потом проклиная всё и вся, кое-как оделся и отправился тратить свои и чужие деньги на благоустройство ненавистной квартиры Донцова. Бандитам наплевать, что вчера вечером его едва до инфаркта не довели. Не заплатишь вовремя – могут на счетчик поставить или еще какую-нибудь гадость придумать… После встречи с подполковником Мельниковым у Давиденко начисто пропал аппетит, а во сне его стали донимать кошмары. И почти всегда ему снился один и тот же сон: в зековской одежде он лежит у самой стены под какими-то вонючими нарами, а уголовники-рецидивисты пытаются выгнать его из последнего убежища. Примерно так, как злой хозяин палкой выгоняет из-под дивана несчастную собаку, а та только скулит и еще плотнее втискивается в самый дальний угол. А главарь рецидивистов почему-то был похож на Мельникова и тоже имел шрам на лице… Жена сильно переживала по поводу его неожиданно расстроившегося здоровья, но на третий день он оклемался и вышел на работу. Внешне Давиденко тоже несколько изменился: стал подозрительным и неразговорчивым, часто задумывался и надолго уходил в себя. Каждое утро он теперь мысленно начинал с отборных проклятий не только в адрес бандитского «Легиона», но и своего нового, не в пример более опасного врага – подполковника Мельникова. Не забывал он и Лёву Березина, но теперь в его «табели о рангах» он занимал всего лишь третье место. С такими же мыслями он и засыпал. Но и во сне его донимали кошмары. Тогда он просыпался в холодном поту и едва слышно, чтобы не разбудить жену, выдавливал сквозь зубы: – Черт бы вас всех побрал! Мало мне было заморочек с бандитами, так еще и Мельников едва до инфаркта не довел. Накинул мне петлю на шею и усмехается теперь, садист проклятый! Даже во сне покоя не дает…