Глава 17. ЗАПЛЕЧНЫХ ДЕЛ МАСТЕРА ...Машина, наконец, остановилась и Ветвицкого грубо выволокли наружу. Потом распутали ноги и куда-то повели. Они прошли по нескольким лестницам, последняя и самая длинная вела вниз. Когда ему освободили руки и сняли с головы ненавистный мешок, Ветвицкий испытал сильнейшее психическое потрясение. Какое-то время он только дико таращил глаза, вертел по сторонам взлохмаченной головой и щурился от яркого света. Дыхание стало частым и неровным, язык безнадежно прилип к гортани, вместо слов он издавал невнятное мычание. Он сидел на краю массивного, грубо сколоченного стола в центре большого помещения с высоким сводчатым потолком, покрытом копотью и сажей, а вдоль трех стен были расставлены жуткие средневековые орудия пыток! Он еще раз протер глаза – наваждение не исчезало... Он, ответственный и уважаемый работник, сидел на дубовом столе посреди настоящего пыточного застенка! В это невозможно было поверить! Однако поверить пришлось: здесь была и дыба с цепями, и кузнечный горн с раскаленными до бела клещами и какими-то железными крючьями жуткой, устрашающей формы, и небрежно оструганный, покрытый какими-то бурыми потеками острозаточенный кол, забетонированный нижним концом в пол... Были и другие, не менее ужасающие приспособления, названия которых Ветвицкий не знал. Большие и малые, стоящие вдоль стен и лежащие на грубых столах, но с одним и тем же зловещим назначением – это были орудия пыток. Редкие волосы шевелились на его голове, а животный, панический страх сжимал стальным обручем быстро бьющееся сердце. Он снова застонал и схватился руками за голову: дьявольское наваждение не пропадало! Хуже того, перед ним появился и палач в капюшоне с прорезями для глаз и рта, одетый в красный драный балахон, подпоясанный замызганной веревкой. Палач молча стоял возле массивной плахи, опираясь на длинную ручку топора, и внимательно изучал свою жертву. Все это было настолько дико, страшно и нереально, что Ветвицкий ущипнул себя за руку. Но и это не помогло – жуткое видение не исчезало. Коротко размахнувшись, палач вонзил топор в плаху. Потом подошел к горну, и, выхватив из него раскаленные клещи, приблизился к своей жертве. – Хорошо прогрелись, – вслух заметил он низким хрипловатым голосом. – Пожалуй, можно начинать. Итак, Семен Вениаминович, в прошлый раз ты валял дурака и жаловался на свою память. Тебе невероятно повезло: ты попал к лучшему специалисту в этой области. Здесь есть много средств, которые очень хорошо помогают от склероза. «Неизменно превосходный результат!» У нас большой выбор и мы даже идем навстречу пожеланиям своих клиентов. Если тебе, к примеру, не нравятся средневековые орудия пыток, то у нас найдется кое-что и посовременней. Специально для привередливых клиентов с утонченным вкусом. В голосе палача явно слышались злорадство и сарказм, и только теперь Ветвицкий начал понимать, что предвещали те же мрачные интонации в разговоре с бандитами в его собственном кабинете в обеденный перерыв. – Есть допотопная бормашина, от воя которой некоторые слабонервные люди почему-то теряют сознание, – продолжал нагонять страх заплечных дел мастер в средневековом костюме. – Или вот, гидравлический пресс, который шутя дробит кости и раскалывает черепа как гнилые орехи, – с гордостью добавил он и указал рукой на громоздкое сооружение в углу комнаты. – Есть даже микроволновая печь, изготовленная по спецзаказу. Если ты настоящий гурман, то сможешь испытать на собственной шкуре, что должен чувствовать цыпленок, когда его поджаривают изнутри. Золотистой корочки, правда, не обещаю – это не всегда получается, но все остальное ты испытаешь в полной мере. – Есть у нас кое-что и для любителей водных процедур… Ты ведь любишь понежиться в бассейне с теплой водой, не так ли? У нас найдется чан с кипятком, в котором можно сварить заживо. А можно сварить и в кипящей смоле... – изощрялся палач. – Дело вкуса, конечно, но лично мне смола не нравится: слишком много от нее копоти, – он показал клещами на закопченный потолок. – Но что делать? Приходится идти навстречу пожеланиям клиентов. Ибо клиент всегда прав, – усмехнулся он и добавил: – Даже когда он совсем не прав! Этот жизнерадостный монолог произвел на Ветвицкого тягостное впечатление. Он подавленно сидел на своем месте, уставившись в пол, чтобы не видеть всех тех жутких орудий пыток, о которых ему так интересно и со знанием дела рассказывали. – Ну, так как? Будешь и дальше валять дурочку и симулировать склероз? – не унимался разговорчивый палач. – Или, может, ты хочешь стать мучеником и умереть за идею? Лично мне фанатики нравятся… С ними приятно работать: за идею человек идет на дыбу и принимает смертные мучения, не за деньги. В высшей степени похвально и достойно уважения! Я, знаешь ли, неисправимый либерал и свято уважаю чужие взгляды и принципы, даже если не разделяю их. И представь себе, готов отдать за них жизнь. Правда, не свою! Палач рассмеялся собственной мрачной шутке, и от этого смеха Ветвицкого явственно продрало морозцем по спине. – У тебя есть такая идея, за которую ты готов пойти на плаху? Нету? Очень жаль! Я с большим удовольствием раздробил бы тебе все кости, а потом отрубил бы сначала правую руку, затем – левую, потом – ноги, и только в самом конце – голову. Ибо зачем человеку такая дурная голова, которая не уберегла собственные руки и ноги? Не для вшей же? – изгалялся мучитель над своей жертвой. – Кстати, Семен Вениаминович, вон тем топором, – палач мотнул головой в сторону плахи, – очень легко избавить человека от перхоти. Причем, навсегда. Гарантия – сто процентов! – С чудовищным сарказмом и несколько театрально воскликнул неисправимый либерал. – И заметь, это не рекламный трюк какой-нибудь компании, пропихивающей на рынок свой шампунь «Вошь энд блохас». Это, действительно, стопроцентная гарантия! Настежь распахнулась тяжелая, обитая железными полосами дверь, и двое подручных палача втащили за ноги свою окровавленную и истерзанную жертву. Это был совсем молодой парень в разодранной рубахе. На его лице и теле были видны следы свежей крови и жестоких пыток. – Чего вы его опять приперли? – недовольно повернулся палач в сторону своих помощников. – Что, снова у него приступ склероза? Второй день таскаете его туда-сюда... Работнички! – Ну, чего ты взъелся? Мы-то здесь причем? Здесь он разговорчивый, а у следователя молчит как партизан. То ли крыша у него съехала, то ли он в самом деле решил сдохнуть под пытками. Дефективный какой-то... Этот разговор, как и вид истерзанного тела, привел Ветвицкого в ужас, и без того слабое его сопротивление было окончательно сломлено. Он едва слышно шептал, слегка заикаясь: – Н-не надо пыток... Я все с-скажу... – Ха! Хотел бы я видеть хотя бы одного такого неразговорчивого клиента. Обычно, как раз наоборот: так орут, что уши закладывает. Жаль… Я как раз придумал новый способ одной очень старой и изощренной византийской пытки, – разочарованно протянул палач. – Тебе бы понравилось... Слезай со стола, сейчас тобой займется следователь! В комнате, куда привели Ветвицкого никаких орудий пыток, слава богу, не было. За обычным письменным столом сидел человек, лица которого было нельзя разобрать из-за слепящей глаза мощной настольной лампы. На столе лежали хорошо знакомые Ветвицкому вещи: его записные книжки, которые он держал в своем служебном сейфе, и несколько ежедневников. Палач грубо усадил свою ускользнувшую жертву на жесткий табурет и доложил: – Похоже, память у него начала восстанавливаться. Но если снова начнет прикидываться шлангом, дай мне знать. Через пять минут он будет похож на бифштекс. Тебе, шеф, как больше нравится: с кровью или хорошо прожаренный? – спросил закоренелый садист и довольно заржал. – Можно оформить в любом варианте. Это мы могём. Дверь закрывать не буду: крикни, если понадоблюсь! – Иди-иди! Тебе бы только шкуры живьем сдирать. Ветвицкому удачный каламбур с бифштексом смешным вовсе не казался. У него противно похолодело в животе, ноги начали мелко дрожать. Он уже не сомневался, что обещанные кулинарные изыски могут стать жуткой реальностью. Ему даже почудился тошнотворный запах горелого мяса... Через полчаса Ветвицкий выложил многое из того, что знал. Но о некоторых важных вещах он все же умолчал. Из пыточного застенка время от времени доносились то стоны, то душераздирающие крики, от которых у «подследственного» стыла кровь в жилах и противно дрожали колени. Кроме того, из коридора потянуло запахом горелого мяса и паленых волос, от которого у Ветвицкого начинались непроизвольные спазмы в желудке. – Какого черта вы его сунули в пресс?! Опять мозги по всему полу! – донесся хрипловатый голос старшего палача. – Тащите его отсюда, он уже ничего не скажет! И чтоб убрали все за собой, я проверю. Работнички! Ничего поручить нельзя... За открытой дверью послышалась какая-то возня, двое подручных за ноги проволокли по коридору изувеченное тело своей жертвы. Голова и грудь парня были прикрыты окровавленной тряпкой, от которой на светлом кафельном полу оставались зловещие кровавые полосы. Увиденное потрясло Ветвицкого до глубины души, от всей этой чудовищной мерзости его начало тошнить и выворачивать наизнанку. Воспользовавшись новым психическим шоком, следователь без особого труда получил от Ветвицкого сведения о связях с ФСБ, об их осведомителях, о телефонах, которые они прослушивают и о многом другом, что ему было известно по долгу службы. Те расписки о неразглашении секретов, которые он давал офицеру ФСБ, не шли ни в какое сравнение даже с обычной дыбой. Не говоря уж о других страшных вещах, увиденных Ветвицким в этом жутком подземелье. После допроса его закрыли в какой-то вонючей камере с крысами, не забыв на прощание бросить избитую, дурацкую шутку: «Никуда не уходи!» и часа на три оставили в покое. Забравшись с ногами, он сидел на прикрытом тряпьем деревянном топчане и размышлял о страшном ударе судьбы, так внезапно его постигшем... Где-то над ним, этажом выше, весело ржали его недавние мучители, подтрунивая над своей мнимой жертвой с «раздавленной в прессе головой». Парень в разодранной рубахе смывал с себя бутафорскую кровь и следы увечий. На полу стоял высококлассный магнитофон, но теперь он воспроизводил не ужасные стоны и душераздирающие крики, а какую-то песню группы «ДДТ». ...В коридоре раздались шаги, лязгнул засов и дверь в камеру узника открылась. На пороге стояли двое подручных палача в своих неизменных капюшонах: – На выход с вещами! Вещей у Ветвицкого не было, но он молча встал и подчинился приказу. Пока они шли по длинному гулкому коридору, он ломал себе голову над новым актуальным вопросом: «Что они еще придумали? Вряд ли они ведут меня на выход из этого подвала... Впрочем, пока они скрывают свои лица, такой шанс остается». Набравшись смелости, он все же робко спросил: – Что со мной будет? Полученный ответ не внушал оптимизма: – После ознакомительной экскурсии по нашему славному заведению имени Малюты Скуратова тебя ждет Трибунал. Потом приговор и, возможно, еще одна экскурсия. Но уже не ознакомительная. «Вот, выродки, – со страхом думал Ветвицкий, – совсем свихнулись в своем подвале! Этого только не хватало... Что это за трибунал? Что они задумали? У них дури хватит: вынесут смертный приговор, и сдохну я в страшных мучениях на колу или дыбе. Дьявольщина какая-то! Чтоб вам самим захлебнуться кипящей смолой! Прав был Ефим: это не обычные бандиты, а конченные психи, которым место даже не в тюрьме, а в психбольнице. В отделении для особо буйных параноиков...» Помещение, куда его привели, действительно напоминало зал судебных заседаний, но было небольшого размера. Ветвицкий сидел на массивной дубовой лавке, в тон остальной мебели, и с ужасом думал об обещанном приговоре. Открылась неприметная боковая дверь, и на свои места прошли члены трибунала, лица которых, в отличие от палачей, были скрыты белыми капюшонами с прорезями для глаз и рта. Возгласа «Суд идет!» не последовало, но подручные палача грубо сдернули его со скамьи и поставили на ноги. Всю процедуру трибунала Ветвицкий простоял на ватных ногах, саму же процедуру помнил довольно смутно. Ему зачитали перечень обвинений, но никаких ссылок на действующий Уголовный кодекс не было. Как не было потом и сакраментальных слов: «Именем Российской Федерации...» Подсудимый испытывал какое-то двойственное чувство. С одной стороны, всё это сильно смахивало на фарс из жизни «Ку-клус-клана», а с другой – ему было очень страшно только от одних воспоминаний о комнате пыток. Председатель трибунала зачитал приговор: – Подсудимый Ветвицкий Семен Вениаминович признан Особым трибуналом виновным по всем пунктам предъявленного обвинения и приговаривается к следующему наказанию: Пункт первый. Возместить материальный ущерб жертвам своих телефонных махинаций в виде безвозмездного возврата им средств связи (действующих домашних телефонов), согласно прилагаемого списка и солидарно с другими соучастниками мошенничества; Пункт второй. Принадлежащее ему домовладение по адресу... подлежит отчуждению в пользу «Русского детского фонда» в виде компенсации за моральный ущерб, причиненный действиями осужденного пострадавшим гражданам и городу в целом. Остальным своим имуществом и денежными средствами, оставшимися после полного, добросовестного и своевременного исполнения приговора в пунктах один и два, осужденный вправе распоряжаться по своему усмотрению; Пункт третий. В качестве дополнительной меры наказания Ветвицкий С.В. приговаривается к высылке за пределы Края сроком на пять лет с отсрочкой исполнения наказания, предусмотренного в настоящем пункте в течении одного месяца со дня вынесения приговора. Приговор вступает в силу немедленно и обжалованию не подлежит! Оглушенный приговором, осужденный плохо понимал, куда его волокут по гулкому коридору. Оказавшись снова в той же самой вонючей камере с крысами, он облегченно вздохнул. За время его отсутствия принесли ужин: кружку с остывшим бледным чаем и кусок серого хлеба. Хлеб он есть не стал, а чай жадно выпил – его уже давно мучила жажда. Через пять минут он почувствовал, что теряет сознание. «Отравили! – мелькнуло в его затуманенной голове. – Но этого не было в приговоре!.. – хотел он крикнуть, но язык уже не слушался. Последним усилием воли он цеплялся руками за край топчана и сползал на грязный пол. Здоровенная крыса внимательно следила за агонией узника и не спускала с него своих блестящих глаз-бусинок. В отличие от человека, крыса терпеливо дожидалась трагической развязки, и только время от времени плотоядно потирала лапкой свою мерзкую пасть. Ужас близкой смерти охватил Ветвицкого, он упал на пол и провалился в забытье. Крыса осторожно приблизилась и начала обнюхивать его лицо. Из темных углов появились и другие хвостатые обитатели, камера наполнилась противным писком…