Когда во мне проснулся интерес к противоположному полу? Помню, в детском саду я редко мог заснуть во время «тихого часа». Кровати стояли попарно, и на одну всегда укладывали мальчика, а на другую – девочку. Уж и не знаю, зачем, но такой порядок старались соблюдать. И не мог я спать, когда рядом лежала девочка, не мог! Что с ней делать я, конечно, не знал. Я ничего и не делал, а просто лежал и смотрел на нее – и она меня волновала. Эрекции не было еще, а волнение уже было! И природа этого волнения была мне непонятна. И еще мое любопытство вызывали тихие разговоры наших воспитательниц, которые делились друг с другом женскими секретами. До меня доносились фразы, типа: «Он так сильно сжал меня, что я…» и т.д. и т. п. Смысл этих фраз был мне недоступен, но я все равно почему-то волновался. Так что, может быть, прав Фрейд, утверждавший, что сексуальность в детях начинает пробуждаться задолго до переходного возраста. Ну, а то, что у двенадцатилетних мальчиков женилки уже так торчат, что хоть гантели на них вешай, об этом даже в советской педагогической литературе открыто писали. И советовали родителям отдавать детей в спортивные секции! Что правильно, конечно… Летом я часто гостил на даче у своего дружка, Пашки. А Пашкин папа был тренером по «атлетической гимнастике». Культуризм тогда, как буржуазный вид спорта, был под запретом, поэтому его приверженцы маскировались под «атлетических гимнастов». В комнате у Пашки валялась куча западных журналов, доставляемых в нашу страну контрабандой и посвященных бодибилдингу. Или «бодиблядингу», как говорил веселый Пашкин папа во время посиделок с друзьями. Культуристы, запечатленные на фотоснимках, производили неизгладимое впечатление! Загорелые, бугристые и лоснящиеся, они напоминали мне копченых куриц с Центрального рынка. Один из соседей по даче занимался карате. Которое тоже было под запретом, и секции карате маскировали под «группы ОФП», то есть, «обще-физической подготовки». Но веселый Пашкин папа расшифровывал эту аббревиатуру иначе: «особо фиксированная пиздюлина». У каратиста была дочка Аленка, моя ровесница, в обществе которой мы с Пашкой испытывали волнение. А когда она отсутствовала – томление. Она же воспринимала нас лишь как партнеров по пинг-понгу, не более. Постоянного кавалера у нее, впрочем, еще не было. Ее, кажется, больше интересовали точные науки, чем кавалеры. Даже во время летних каникул она каждое утро сидела за учебником математики на веранде. Ветер трепал ее каштановую челку. Поддерживая бледной рукой свою умную голову, Аленка погружалась в мир чистой абстракции. На нас с Пашкой не реагировала. Зато днем она снисходила до нас, и мы втроем отправлялись к морю. Хулиган Пашка придумал игру, которую он назвал «подводная лодочка». Мы ныряли, снимали под водой плавки, переворачивались кверху пузом и всплывали, выставив письки. Серьезная Аленка реагировала на эту выходку очень спокойно – лишь крутила пальцем у виска. Исполнять этот номер перед ней было неинтересно, поэтому мы стали играть в «подводную лодочку» перед незнакомыми пионерками, которые дико визжали! Вечерами мы обычно развлекались «подкидным дураком», и Аленка была непобедима, потому что запоминала все карты, которые выбывали из игры. И еще она могла в уме делить и умножать многозначные числа. И в шахматы со взрослыми играла на равных. Но пленяла она, конечно, не этим, а своею каштановой челкой, тонкими бледными руками и внимательным взглядом темных влажных глаз… Как-то я уехал в Ригу, отсутствовал неделю, а когда вернулся, то узнал, что Пашка стал тайным «любовником» Аленки. Тайным потому, что сама Аленка об это даже не заподозрила: - Мы с ней, как обычно, играли вечером в карты… - начал свой рассказ мой товарищ, - ну, и она, наверное, так устала за день, что не выдержала и уснула… Мне было жалко ее будить… Я смотрел, смотрел на нее… а потом взял и… потерся об нее! - Подрочил, что ли? - Сам ты подрочил! Потерся! Это же совсем другое дело… - А она что? - Ничего! Ничего не почувствовала… А то бы убила, наверное! Вот так-то! И я даже не знаю, можно ли назвать то, что произошло между этим юным бандитом и благонравной отличницей, «сексом» или нельзя? Конечно, Аленка не утратила невинности и ее репутация осталась безупречной. Ибо она в этом темном деле как бы и не участвовала вовсе, будучи в забытьи. Но можно ли считать, что Пашка в тот летний вечер «познал женщину»? Или нет?