Лорка пригласил меня в гости к своим знакомым. -- Тебе понравится, -- сказал он. Я пожала плечами. Я уже успела увидеть многих Лоркиных приятелей. Кое-кто из них действительно был очень интересным существом, хотя среди них не было ни одного настоящего. Все эти люди ужасно утомляли, но я хоро-шо знала, что Лорка хотел всего лишь развлечь меня. А заодно похвастаться своими друзьями – на мой взгляд, это куда безобиднее, чем хвастать самим со-бой. -- Энджи пишет стихи, - продолжал тем временем Лорка, видя, что я ко-леблюсь. – И Павел тоже неплохой парень. Уж не знаю почему Лорка решил, что мне должно понравиться то, что Энджи пишет стихи. Настоящих Поэтов всегда мало, а любители могут только запороть тему, даже если и выбредут на нее. Но не это меня останавливало. Я знала, что эти приятели Лорки, Энджи и Павел, живут в центре самого шумно-го, пыльного и угрожающе мертвого города, куда мне совсем не хотелось со-ваться; почему бы им, в конце концов, самим не приехать сюда, на берег моря? Заметив мои сомнения, Лорка усмехнулся: – Ну что ты, в самом деле, как ребенок… Брось, это всего лишь город. Всего лишь город? Возможно, но я – существо слабое, и не мне тягаться с чудовищем, пожирающим все живое. Но в словах Лорки я почуяла что-то еще, кроме понятного желания показать мне своих друзей. Он хотел, чтобы я ПОСМОТРЕЛА на них, чтобы я одобрила их... или отвергла. Я удивилась про себя: неужели Лорка считает, что я могу указывать ему с кем дружить, а с кем -– нет? – Энджи значит что-то особое для тебя? – спросила я осторожно. Лорка моргнул и растерянно посмотрел на меня. – В некотором роде, – ответил он после небольшой паузы. Она… она ищет Дорогу, и… думаю, она нащупала ее. По крайней мере, Энджи так говорит. – А, – сказала я. Я встречала людей, утверждавших, что они могут указать Путь. Один из них был священником, второй – доктором философии, выпус-кавшим книги о судьбах своей Родины. К Пути их рассуждения не имели ника-кого отношения. – Ладно, – ответила я со вздохом. – Поехали. Сначала мы тряслись в жестком вагоне пригородного поезда вместе с де-ревенскими торговками, усталыми и злыми дачниками и рабочими парнями из пригорода – они ехали в город, чтобы оттянуться, как они выражались. Забав-ные ребята… В вагоне было слишком много людей и слишком мало света, что-бы я чувствовала себя хорошо. И мешала мне не толкотня и спертый воздух, а та особая аура, что висела над этими измученными людьми. Их силы были ис-тощены постоянной борьбой не за жизнь, а за выживание, ежедневной гонкой, ибо отставших здесь презирали, а отставшим в этом мире мог оказаться любой, кто хочет жить сейчас, а не потом. Вот, например, этот молодой мужчина с ранней сединой, каждый день ездит на престижную работу в центр Города, тра-тя на дорогу четыре часа. Он ездит ради своей семьи, чтобы его дети ни в чем не нуждались, чтобы жена могла съездить отдохнуть к морю, но для семьи у него уже не остается времени. Жена уже нашла богатого любовника, сын со-стоит на учете в милиции. Вот молодая женщина, которая проводит дни с не-любимым мужем, потому что оставаться одной – не престижно и стыдно; она надеется, что когда-нибудь она станет независимой и сможет заняться тем, что ей действительно интересно, но в глубине души она уже начинает понимать, что этот момент не наступит никогда… На Центральный вокзал мы прибыли уже в полупустом вагоне; дачники и торговки сошли на промежуточных станциях. Мы прошли по чисто вылизан-ному перрону, мимо контролера и оказались в здании вокзала. Вокзал, недавно отреставрированный, выглядел вполне по-столичному: блистающим чистотой и респектабельностью. Он уже давно лишился того особого аромата, которым благоухают все вокзалы провинциальных городков – запаха горячего угля и на-гретых солнцем рельсов, запаха, странствий, зовущего в дорогу. Не дело, когда вокзалы, всего лишь краткие остановки на долгом пути, превращаются в жал-кое подобие дорогой комфортабельной гостиницы и перестают напоминать о путешествии. Мы с Лоркой познакомились именно на вокзале, в малюсеньком городке, где заканчивались всякие железные дороги. Он сидел на деревянной скамейке в крошечном зале ожидания, а рядом стоял туго набитый рюкзак и горный вело-сипед, а у меня вообще никакого багажа не было. Глаза Лорки отражали истин-ный свет, и я подошла к нему и сказала: «Привет». От вокзала мы пошли пешком. Лорка хорошо знал, что я не выношу авто-бусов и многолюдных улиц, полных странных запахов и грохота машин: я на-чинала задыхаться, у меня кружилась голова, я чуть не падала в обморок. И да-же когда мы шли через тихие городские дворы, я чувствовала, как яд пластмас-сового города разливается по моим жилам. Вообще-то тенистые, безмолвные городские дворы я любила несколько больше, чем сам город. Здесь росли печальные тополя, никогда не знавшие ножниц, в отличие от безжалостно обкорнанных тополей на улицах; здесь ца-рило легкое запустение, делающее жилища людей даже немного уютными. Впрочем, и сюда доносился ровный гул машин и резкий, горький запах резины и раскаленного пластика. Дворы были пустынны: здесь никого не было, кроме пары кошек, глядев-ших друг на друга в крайнем недоверии. Несмотря на то, что власти Города раскошелились на детские площадки, дети не играли здесь – иногда мне каза-лось, что в городе вообще нет детей. Никто не катался на карусели, не прыгал на динозаврике-попрыгунчике, не возился в песочнице. Динозаврику уже отко-выряли один глаз, а на качелях нацарапали гвоздем грязное ругательство. В пе-сочнице с натужно-задумчивым видом сидела желтая дворняга. Лорка шуганул ее и подвел меня к подъезду мрачной пятиэтажки из темного кирпича. Когда мы поднимались по лестнице, Лорка небрежно сказал мне: -- У Энджи иногда собирается общество, -- он скосил на меня темный глаз. – Болтают о том о сем, читают свое, обсуждают. Играют. Энджи, кстати, не-плохая пианистка. Я вздрогнула. Только один раз я слышала как играет на флейте какая-то приятельница Лорки, кудрявая очкастая девица. Играла она, может, и неплохо, но оценить ее искусство я не могла – все портила ее манера исполнения. Она играла не потому, что этого хотело ее сердце, но потому, что это принесло бы ей восхищение окружающих. Выводя на флейте средневековую английскую мелодию, она как будто говорила: «Восхищайтесь мною! Я единственная, больше никто так не может!» Ее жажда поклонения удручала. Когда кто-то иг-рает на музыкальных инструментах, я привыкла слышать музыку, а не истош-ные вопли человека о себе самом. Не думаю, что Энджино исполнение окажет-ся лучше. Всего этого я не стала говорить Лорке: он уже стучал в дверь квартиры. Отступать было поздно. Дверь нам открыла худенькая черноволосая девушка в темно-синем пла-тье. -- Привет, -- сказал Лорка, переступая порог, -- а где Энджи? Девушка с нескрываемым интересом на меня и, казалось, не слышала во-проса. -- Все в комнате, -- ответила она наконец. – Только вас ждали. Из глубины квартиры доносились чьи-то голоса, смех и звон посуды. Мы с Лоркой разулись и последовали за девушкой. В комнате, за накрытым столом сидели люди. Энджи, спортивная девушка с золотисто-рыжими волосами, сидела возле окна, и солнечный свет обрамлял ее фигуру, словно рама. Выглядела она аристократично, и даже величественно. Она была похожа на эльфийскую принцессу волшебной прелести и глубокой мудрости, но была она точно таким же призраком, неуверенным в собственном существовании, как и все остальные. И все же Энджи притягивала к себе, она так искренне верила в свою маску, что та почти срослась с ее истинным обли-ком, хотя и изменить истинную природу ей было не под силу. Энджи настоль-ко была уверена в своей маске, что, если бы я или кто другой вздумал открыть ей правду, она бы просто не поверила, сочтя такие разговоры плодом зависти. Элга, открывшая нам дверь, пристроилась на краешке стула в самом углу. Муж Энджи, Павел, высокий, мрачный, с задумчивым видом жевал бутерброд. Здесь было еще двое: худой обаятельный парень в растянутом свитере и серь-езная молодая девушка с недовольно надутыми губами. Я подумала, что она всегда такая хмурая, не только сегодня, да и ее взгляд ее из-под очков был до-вольно-таки тяжелым. Ее звали Калина, а парня – Марк. -- Садитесь куда-нибудь, -- величественно произнесла Энджи. – Вы как раз вовремя, все уже читали свое, а я еще нет. На столе, рядом с ее чашкой, лежала толстая общая тетрадь в черной об-ложке. Энджи нежно поглаживала ее, и мне вдруг стало жалка Павла: себя Энджи любила куда больше, чем супруга, и все остальные тоже были обязаны любить ее, а иначе они рисковали оказаться в списке заклятых врагов. Как Лор-ка мог подумать, что эта женщина знает Путь? Павел налил нам чаю, придвинул блюдо с бутербродами, и его жена рас-крыла тетрадь и начала читать свою поэму. Поначалу я внимательно слушала ее, а потом мне стало скучно. Стихи Энджи были… странными. Богатые рифмы, очень музыкальный ритм – строки просто источали завораживающую мелодию – но образы, рождаемые ими, ужа-сали. Унылые. Претенциозные. Туманные, будто Энджи хотела не открыть смысл, а спрятать его, или, что вернее, спрятать полное его отсутствие. Стихи молодой женщины напоминали темный, угрюмый лабиринт, лишенный зелени и света и она бродила там совсем одна, полная отчаяния, ненависти и ужаса. И все же в ее стихах были сила, и они легко заманивали в эту бездну других, обе-щая им освобождение и красоту, и обманывая их, точно так же, как Энджи об-манывала себя. Я покосилась на Лорку. Он слушал Энджи очень внимательно, даже по-дался вперед, но я видела, как в его глазах отражалось недоумение и разочаро-вание. Он-то чему удивляется? Лорка знал Энджи очень давно, чуть ли не со школьной скамьи, неужели он только сейчас Увидел ее? Я покачала головой. Люди не переставали удивлять меня. Бьется ветер в облаках, Ключ к вратам в моих руках… Наконец, Энджи закончила чтение своих горьких и мрачных стихов. Она отложила тетрадку и выжидательно уставилась на нас: должно быть, сейчас на-стало время обсуждения. Я решила, что ничего не буду говорить – зачем рас-страивать Энджи? Все равно мои слова не смогут ее изменить. Первой заговорила Калина. Она что-то нудно говорила о размере, о внут-ренней гармонии, о лексике и фонетике, но ничего о том, что содержала Энд-жина поэма. -- Слово «твердыня» выбивается из общего стиля, -- сказала она под конец своей речи. – Конечно, под влиянием перевода Муравьева--Кистяковского оно уже потеряло свой славянский оттенок… В общем, это лучшие твои стихи. Лучшие? Я недоверчиво посмотрела на Энджи, потом перевела взгляд на Лорку. В этих стихах просвечивала душа Энджи, но если она впервые написала нечто подобное, понятно? почему Лорка впервые увидел ее сердце. -- Твои стихи куда лучше прозы, -- сказал звонким голосом Марк. – Но, ты уж извини, смысла в них маловато. Так пишут прыщавые школьницы, когда у них не ладится с очередным кавалером. Он сумел проникнуть за маску, но, однако же, прыщавая школьница нико-гда не сумеет придать бессмыслице настолько безупречную форму. Энджи серьезно обиделась, но справилась с собой. Она величественно улыбнулась Марку и открыла было рот, чтобы дать ему отповедь, но тут в обсуждение вмешалась я. -- А что это за врата из последней строфы? Лорка покосился на меня с легким удивлением. Ну, разумеется, я знаю, что это за Врата, но мне хотелось услышать ответ Энджи. В стихах за этими слова-ми не стояло ничего, кроме неизбывной тоски по тому, что было утрачено и никогда больше не вернется, но Энджи претендовала на то, что знает, как вер-нуть призракам жизнь. Энджи посмотрела на меня, как на школьницу средних умственных спо-собностей. Снисходительно улыбнулась. Она была рада объяснить мне все – она вообще любила объяснять и руководить, считая, что она – единственная, кому открыты все тайны мироздания. -- Наша жизнь есть страдание, -- произнесла она лекторским тоном. Марк поморщился и занялся тортом, что лежал у него на тарелке. Элга же вслушива-лась в слова Энджи чуть ли не с благоговейным восторгом. – Его порождают неправильное мышление, неправильные деяния, то есть, майя, иллюзия, кото-рая затмевает реальность… Посмотри, что вокруг творится. Люди чуть ли не намеренно разрушают собственную среду обитания. Современная цивилиза-ция… -- Я знаю, что происходит с людьми и с этим миром, -- прервала я Энджи. Она остановилась и обиженно посмотрела на меня, как ребенок, у которого от-няли любимую игрушку. – Расскажи про Врата. Куда они ведут, по-твоему? -- Врата – это метафора, -- ответила Энджи наставительно. – Врата это ос-вобождение от страданий нашего мира. От бессмысленного бега по кругу. -- Куда они ведут? – снова повторила я свой вопрос. Похоже, добиться от Энджи прямого ответа не так уж просто. Впрочем, чего я могла ждать от при-зрака? Она заблудилась в собственных речах.. Энджи замолчала на мгновение. Должно быть, она часто думала об этом, потому что вскоре улыбнулась и сказала: -- В Иной мир. В Нирвану, если хотите. В мир, где все подлинное, истин-ное. -- А, -- я вздохнула А она умна, эта Энджи Одного только не знает: только настоящие – человек ли, оборотень, добрый или злой – сможет пройти этими вратами. Но здесь настоящих было немного, а призраки не всегда хотят обрес-ти жизнь. Потом я встала и сказала тихо: -- Вот он, ключ к Вратам. Он в МОИХ руках. Я вытянула руку вперед и разжала пальцы. На моей ладони лежали два ключа на латунном колечке. Один маленький, плоский, словно ключ от маши-ны, второй – побольше, с витой двусторонней бородкой. В ослепительной ти-шине я бросила ключи на стол, рядом с пустой конфетницей. Они тихо звякну-ли, и от этого простого звука Энджи вздрогнула, словно от выстрела. -- Ключи самые настоящие, -- продолжала я. – И взять их может любой… Кроме призрака, разумеется. Все смотрели на меня и щурились, как от яркого света. Марк поднес ко лбу руку козырьком, Элга зажмурилась. Лорка глядел на меня, словно боялся ве-рить своей удаче. Павел выглядел совершенно невозмутимым, но его волнение выдавала внезапная бледность, покрывшая его лицо. -- Врата не метафора. Кто возьмет ключи? – спросила я, повышая голос, и взглянула на Энджи. Раз уж она знает путь, то ей и честь. Энджи провела языком по сухим губам и решительно протянула руку к ключам. Ее пальцы прошли сквозь них, ухватили пустоту и уперлись в столеш-ницу. Энджи сморщилась и попробовала еще раз – с тем же успехом. Откинувшись на спинку своего стула, она досадливо поджала губы и ска-зала с легким раздражением: -- Сложно наведенная галлюцинация… Я словно дым хватаю. Я чувствовала, что она не только рассержена, но еще и разочарована. Энд-жи судорожно пыталась найти любое объяснение, которое помогло бы ей со-хранить лживую веру в себя, кривое зеркало ее существования. Все призраки существуют только отражаясь в других, а ее зеркало сейчас пошло мелкой, но густой сетью трещин. -- Наоборот, -- сказала я. – Это твоя рука дым. Взять ключи попробовал Павел – с тем же результатом. Он кивнул с мрач-ной удовлетворенностью и отвернулся к окну. Я грустно улыбнулась ему в спину. Если бы он больше верил в себя, у него бы получилось, но никто в мире не сможет добавить ему этой веры. Думая подбодрить Павла, я коснулась его мыслью, но он вздрогнул и инстинктивно закрылся, окинув комнату нервным взглядом. Я вздохнула. -- Можно я попробую? – тихо спросил Марк. Я обернулась к нему. -- Почему ты спрашиваешь, Сиде? Бери. Марк вытаращился на меня, как на восьмое чудо света. Нервно облизал гу-бы, повел плечами и попытался поднять ключи. У него почти получилось, но в последний момент он дрогнул, и пальцы его схватили воздух. Марк сморщился, будто хотел сдержать слезы и, закусив нижнюю губу, опустился на диван. Я со-чувственно улыбнулась ему и перевела взгляд на Лорку. Тот колебался; то ли не верил, то ли стеснялся лишних глаз. Я ждала, все остальные тоже. Лорка встретился глазами со мною. Он никак не мог решиться переступить порог, и призраки Города, чувствуя его слабость, обступили его со всех сторон. «Нельзя так тянуть! – подстегнула я его. – Давай, мы ждем!» Наконец Лорка встрепенулся, подобрал ключи со стола, и они тихо звяк-нули в его руке. Он не удивился, просто сжал кулак и посмотрел на меня. -- Интересно, -- проговорила Калина, -- где находится дверь, к которой подходят эти ключи? -- Думаю, везде, -- криво усмехнулся Марк. – Меня больше занимает то, как ты сумел их взять? Лорка пожал плечами. -- Не знаю. Просто взял. Мы идем? – он повернулся ко мне. -- Идем, -- отозвалась я. В полной тишине мы вышли в коридор; Лорка сунул ключ в замочную скважину входной двери. Дверь отворилась с легким звоном, и мы шагнули на узкую тропку, что вилась вниз по холму к видневшимся внизу вишням в блед-но-розовом цвету. Перед тем, как захлопнуть дверь, Лорка оглянулся назад: нас провожали Марк и Павел. Они стояли в дверях, чуть приоткрыв рты. Теперь они точно знают, что покинуть Город возможно. Я улыбнулась им, а Лорка махнул рукой и крикнул: -- Пока! Скоро увидимся! – и закрыл дверь. КЛЮЧ К ВРАТАМ Лорка пригласил меня в гости к своим знакомым. -- Тебе понравится, -- сказал он. Я пожала плечами. Я уже успела увидеть многих Лоркиных приятелей. Кое-кто из них действительно был очень интересным существом, хотя среди них не было ни одного настоящего. Все эти люди ужасно утомляли, но я хоро-шо знала, что Лорка хотел всего лишь развлечь меня. А заодно похвастаться своими друзьями – на мой взгляд, это куда безобиднее, чем хвастать самим со-бой. -- Энджи пишет стихи, - продолжал тем временем Лорка, видя, что я ко-леблюсь. – И Павел тоже неплохой парень. Уж не знаю почему Лорка решил, что мне должно понравиться то, что Энджи пишет стихи. Настоящих Поэтов всегда мало, а любители могут только запороть тему, даже если и выбредут на нее. Но не это меня останавливало. Я знала, что эти приятели Лорки, Энджи и Павел, живут в центре самого шумно-го, пыльного и угрожающе мертвого города, куда мне совсем не хотелось со-ваться; почему бы им, в конце концов, самим не приехать сюда, на берег моря? Заметив мои сомнения, Лорка усмехнулся: – Ну что ты, в самом деле, как ребенок… Брось, это всего лишь город. Всего лишь город? Возможно, но я – существо слабое, и не мне тягаться с чудовищем, пожирающим все живое. Но в словах Лорки я почуяла что-то еще, кроме понятного желания показать мне своих друзей. Он хотел, чтобы я ПОСМОТРЕЛА на них, чтобы я одобрила их... или отвергла. Я удивилась про себя: неужели Лорка считает, что я могу указывать ему с кем дружить, а с кем -– нет? – Энджи значит что-то особое для тебя? – спросила я осторожно. Лорка моргнул и растерянно посмотрел на меня. – В некотором роде, – ответил он после небольшой паузы. Она… она ищет Дорогу, и… думаю, она нащупала ее. По крайней мере, Энджи так говорит. – А, – сказала я. Я встречала людей, утверждавших, что они могут указать Путь. Один из них был священником, второй – доктором философии, выпус-кавшим книги о судьбах своей Родины. К Пути их рассуждения не имели ника-кого отношения. – Ладно, – ответила я со вздохом. – Поехали. Сначала мы тряслись в жестком вагоне пригородного поезда вместе с де-ревенскими торговками, усталыми и злыми дачниками и рабочими парнями из пригорода – они ехали в город, чтобы оттянуться, как они выражались. Забав-ные ребята… В вагоне было слишком много людей и слишком мало света, что-бы я чувствовала себя хорошо. И мешала мне не толкотня и спертый воздух, а та особая аура, что висела над этими измученными людьми. Их силы были ис-тощены постоянной борьбой не за жизнь, а за выживание, ежедневной гонкой, ибо отставших здесь презирали, а отставшим в этом мире мог оказаться любой, кто хочет жить сейчас, а не потом. Вот, например, этот молодой мужчина с ранней сединой, каждый день ездит на престижную работу в центр Города, тра-тя на дорогу четыре часа. Он ездит ради своей семьи, чтобы его дети ни в чем не нуждались, чтобы жена могла съездить отдохнуть к морю, но для семьи у него уже не остается времени. Жена уже нашла богатого любовника, сын со-стоит на учете в милиции. Вот молодая женщина, которая проводит дни с не-любимым мужем, потому что оставаться одной – не престижно и стыдно; она надеется, что когда-нибудь она станет независимой и сможет заняться тем, что ей действительно интересно, но в глубине души она уже начинает понимать, что этот момент не наступит никогда… На Центральный вокзал мы прибыли уже в полупустом вагоне; дачники и торговки сошли на промежуточных станциях. Мы прошли по чисто вылизан-ному перрону, мимо контролера и оказались в здании вокзала. Вокзал, недавно отреставрированный, выглядел вполне по-столичному: блистающим чистотой и респектабельностью. Он уже давно лишился того особого аромата, которым благоухают все вокзалы провинциальных городков – запаха горячего угля и на-гретых солнцем рельсов, запаха, странствий, зовущего в дорогу. Не дело, когда вокзалы, всего лишь краткие остановки на долгом пути, превращаются в жал-кое подобие дорогой комфортабельной гостиницы и перестают напоминать о путешествии. Мы с Лоркой познакомились именно на вокзале, в малюсеньком городке, где заканчивались всякие железные дороги. Он сидел на деревянной скамейке в крошечном зале ожидания, а рядом стоял туго набитый рюкзак и горный вело-сипед, а у меня вообще никакого багажа не было. Глаза Лорки отражали истин-ный свет, и я подошла к нему и сказала: «Привет». От вокзала мы пошли пешком. Лорка хорошо знал, что я не выношу авто-бусов и многолюдных улиц, полных странных запахов и грохота машин: я на-чинала задыхаться, у меня кружилась голова, я чуть не падала в обморок. И да-же когда мы шли через тихие городские дворы, я чувствовала, как яд пластмас-сового города разливается по моим жилам. Вообще-то тенистые, безмолвные городские дворы я любила несколько больше, чем сам город. Здесь росли печальные тополя, никогда не знавшие ножниц, в отличие от безжалостно обкорнанных тополей на улицах; здесь ца-рило легкое запустение, делающее жилища людей даже немного уютными. Впрочем, и сюда доносился ровный гул машин и резкий, горький запах резины и раскаленного пластика. Дворы были пустынны: здесь никого не было, кроме пары кошек, глядев-ших друг на друга в крайнем недоверии. Несмотря на то, что власти Города раскошелились на детские площадки, дети не играли здесь – иногда мне каза-лось, что в городе вообще нет детей. Никто не катался на карусели, не прыгал на динозаврике-попрыгунчике, не возился в песочнице. Динозаврику уже отко-выряли один глаз, а на качелях нацарапали гвоздем грязное ругательство. В пе-сочнице с натужно-задумчивым видом сидела желтая дворняга. Лорка шуганул ее и подвел меня к подъезду мрачной пятиэтажки из темного кирпича. Когда мы поднимались по лестнице, Лорка небрежно сказал мне: -- У Энджи иногда собирается общество, -- он скосил на меня темный глаз. – Болтают о том о сем, читают свое, обсуждают. Играют. Энджи, кстати, не-плохая пианистка. Я вздрогнула. Только один раз я слышала как играет на флейте какая-то приятельница Лорки, кудрявая очкастая девица. Играла она, может, и неплохо, но оценить ее искусство я не могла – все портила ее манера исполнения. Она играла не потому, что этого хотело ее сердце, но потому, что это принесло бы ей восхищение окружающих. Выводя на флейте средневековую английскую мелодию, она как будто говорила: «Восхищайтесь мною! Я единственная, больше никто так не может!» Ее жажда поклонения удручала. Когда кто-то иг-рает на музыкальных инструментах, я привыкла слышать музыку, а не истош-ные вопли человека о себе самом. Не думаю, что Энджино исполнение окажет-ся лучше. Всего этого я не стала говорить Лорке: он уже стучал в дверь квартиры. Отступать было поздно. Дверь нам открыла худенькая черноволосая девушка в темно-синем пла-тье. -- Привет, -- сказал Лорка, переступая порог, -- а где Энджи? Девушка с нескрываемым интересом на меня и, казалось, не слышала во-проса. -- Все в комнате, -- ответила она наконец. – Только вас ждали. Из глубины квартиры доносились чьи-то голоса, смех и звон посуды. Мы с Лоркой разулись и последовали за девушкой. В комнате, за накрытым столом сидели люди. Энджи, спортивная девушка с золотисто-рыжими волосами, сидела возле окна, и солнечный свет обрамлял ее фигуру, словно рама. Выглядела она аристократично, и даже величественно. Она была похожа на эльфийскую принцессу волшебной прелести и глубокой мудрости, но была она точно таким же призраком, неуверенным в собственном существовании, как и все остальные. И все же Энджи притягивала к себе, она так искренне верила в свою маску, что та почти срослась с ее истинным обли-ком, хотя и изменить истинную природу ей было не под силу. Энджи настоль-ко была уверена в своей маске, что, если бы я или кто другой вздумал открыть ей правду, она бы просто не поверила, сочтя такие разговоры плодом зависти. Элга, открывшая нам дверь, пристроилась на краешке стула в самом углу. Муж Энджи, Павел, высокий, мрачный, с задумчивым видом жевал бутерброд. Здесь было еще двое: худой обаятельный парень в растянутом свитере и серь-езная молодая девушка с недовольно надутыми губами. Я подумала, что она всегда такая хмурая, не только сегодня, да и ее взгляд ее из-под очков был до-вольно-таки тяжелым. Ее звали Калина, а парня – Марк. -- Садитесь куда-нибудь, -- величественно произнесла Энджи. – Вы как раз вовремя, все уже читали свое, а я еще нет. На столе, рядом с ее чашкой, лежала толстая общая тетрадь в черной об-ложке. Энджи нежно поглаживала ее, и мне вдруг стало жалка Павла: себя Энджи любила куда больше, чем супруга, и все остальные тоже были обязаны любить ее, а иначе они рисковали оказаться в списке заклятых врагов. Как Лор-ка мог подумать, что эта женщина знает Путь? Павел налил нам чаю, придвинул блюдо с бутербродами, и его жена рас-крыла тетрадь и начала читать свою поэму. Поначалу я внимательно слушала ее, а потом мне стало скучно. Стихи Энджи были… странными. Богатые рифмы, очень музыкальный ритм – строки просто источали завораживающую мелодию – но образы, рождаемые ими, ужа-сали. Унылые. Претенциозные. Туманные, будто Энджи хотела не открыть смысл, а спрятать его, или, что вернее, спрятать полное его отсутствие. Стихи молодой женщины напоминали темный, угрюмый лабиринт, лишенный зелени и света и она бродила там совсем одна, полная отчаяния, ненависти и ужаса. И все же в ее стихах были сила, и они легко заманивали в эту бездну других, обе-щая им освобождение и красоту, и обманывая их, точно так же, как Энджи об-манывала себя. Я покосилась на Лорку. Он слушал Энджи очень внимательно, даже по-дался вперед, но я видела, как в его глазах отражалось недоумение и разочаро-вание. Он-то чему удивляется? Лорка знал Энджи очень давно, чуть ли не со школьной скамьи, неужели он только сейчас Увидел ее? Я покачала головой. Люди не переставали удивлять меня. Бьется ветер в облаках, Ключ к вратам в моих руках… Наконец, Энджи закончила чтение своих горьких и мрачных стихов. Она отложила тетрадку и выжидательно уставилась на нас: должно быть, сейчас на-стало время обсуждения. Я решила, что ничего не буду говорить – зачем рас-страивать Энджи? Все равно мои слова не смогут ее изменить. Первой заговорила Калина. Она что-то нудно говорила о размере, о внут-ренней гармонии, о лексике и фонетике, но ничего о том, что содержала Энд-жина поэма. -- Слово «твердыня» выбивается из общего стиля, -- сказала она под конец своей речи. – Конечно, под влиянием перевода Муравьева--Кистяковского оно уже потеряло свой славянский оттенок… В общем, это лучшие твои стихи. Лучшие? Я недоверчиво посмотрела на Энджи, потом перевела взгляд на Лорку. В этих стихах просвечивала душа Энджи, но если она впервые написала нечто подобное, понятно? почему Лорка впервые увидел ее сердце. -- Твои стихи куда лучше прозы, -- сказал звонким голосом Марк. – Но, ты уж извини, смысла в них маловато. Так пишут прыщавые школьницы, когда у них не ладится с очередным кавалером. Он сумел проникнуть за маску, но, однако же, прыщавая школьница нико-гда не сумеет придать бессмыслице настолько безупречную форму. Энджи серьезно обиделась, но справилась с собой. Она величественно улыбнулась Марку и открыла было рот, чтобы дать ему отповедь, но тут в обсуждение вмешалась я. -- А что это за врата из последней строфы? Лорка покосился на меня с легким удивлением. Ну, разумеется, я знаю, что это за Врата, но мне хотелось услышать ответ Энджи. В стихах за этими слова-ми не стояло ничего, кроме неизбывной тоски по тому, что было утрачено и никогда больше не вернется, но Энджи претендовала на то, что знает, как вер-нуть призракам жизнь. Энджи посмотрела на меня, как на школьницу средних умственных спо-собностей. Снисходительно улыбнулась. Она была рада объяснить мне все – она вообще любила объяснять и руководить, считая, что она – единственная, кому открыты все тайны мироздания. -- Наша жизнь есть страдание, -- произнесла она лекторским тоном. Марк поморщился и занялся тортом, что лежал у него на тарелке. Элга же вслушива-лась в слова Энджи чуть ли не с благоговейным восторгом. – Его порождают неправильное мышление, неправильные деяния, то есть, майя, иллюзия, кото-рая затмевает реальность… Посмотри, что вокруг творится. Люди чуть ли не намеренно разрушают собственную среду обитания. Современная цивилиза-ция… -- Я знаю, что происходит с людьми и с этим миром, -- прервала я Энджи. Она остановилась и обиженно посмотрела на меня, как ребенок, у которого от-няли любимую игрушку. – Расскажи про Врата. Куда они ведут, по-твоему? -- Врата – это метафора, -- ответила Энджи наставительно. – Врата это ос-вобождение от страданий нашего мира. От бессмысленного бега по кругу. -- Куда они ведут? – снова повторила я свой вопрос. Похоже, добиться от Энджи прямого ответа не так уж просто. Впрочем, чего я могла ждать от при-зрака? Она заблудилась в собственных речах.. Энджи замолчала на мгновение. Должно быть, она часто думала об этом, потому что вскоре улыбнулась и сказала: -- В Иной мир. В Нирвану, если хотите. В мир, где все подлинное, истин-ное. -- А, -- я вздохнула А она умна, эта Энджи Одного только не знает: только настоящие – человек ли, оборотень, добрый или злой – сможет пройти этими вратами. Но здесь настоящих было немного, а призраки не всегда хотят обрес-ти жизнь. Потом я встала и сказала тихо: -- Вот он, ключ к Вратам. Он в МОИХ руках. Я вытянула руку вперед и разжала пальцы. На моей ладони лежали два ключа на латунном колечке. Один маленький, плоский, словно ключ от маши-ны, второй – побольше, с витой двусторонней бородкой. В ослепительной ти-шине я бросила ключи на стол, рядом с пустой конфетницей. Они тихо звякну-ли, и от этого простого звука Энджи вздрогнула, словно от выстрела. -- Ключи самые настоящие, -- продолжала я. – И взять их может любой… Кроме призрака, разумеется. Все смотрели на меня и щурились, как от яркого света. Марк поднес ко лбу руку козырьком, Элга зажмурилась. Лорка глядел на меня, словно боялся ве-рить своей удаче. Павел выглядел совершенно невозмутимым, но его волнение выдавала внезапная бледность, покрывшая его лицо. -- Врата не метафора. Кто возьмет ключи? – спросила я, повышая голос, и взглянула на Энджи. Раз уж она знает путь, то ей и честь. Энджи провела языком по сухим губам и решительно протянула руку к ключам. Ее пальцы прошли сквозь них, ухватили пустоту и уперлись в столеш-ницу. Энджи сморщилась и попробовала еще раз – с тем же успехом. Откинувшись на спинку своего стула, она досадливо поджала губы и ска-зала с легким раздражением: -- Сложно наведенная галлюцинация… Я словно дым хватаю. Я чувствовала, что она не только рассержена, но еще и разочарована. Энд-жи судорожно пыталась найти любое объяснение, которое помогло бы ей со-хранить лживую веру в себя, кривое зеркало ее существования. Все призраки существуют только отражаясь в других, а ее зеркало сейчас пошло мелкой, но густой сетью трещин. -- Наоборот, -- сказала я. – Это твоя рука дым. Взять ключи попробовал Павел – с тем же результатом. Он кивнул с мрач-ной удовлетворенностью и отвернулся к окну. Я грустно улыбнулась ему в спину. Если бы он больше верил в себя, у него бы получилось, но никто в мире не сможет добавить ему этой веры. Думая подбодрить Павла, я коснулась его мыслью, но он вздрогнул и инстинктивно закрылся, окинув комнату нервным взглядом. Я вздохнула. -- Можно я попробую? – тихо спросил Марк. Я обернулась к нему. -- Почему ты спрашиваешь, Сиде? Бери. Марк вытаращился на меня, как на восьмое чудо света. Нервно облизал гу-бы, повел плечами и попытался поднять ключи. У него почти получилось, но в последний момент он дрогнул, и пальцы его схватили воздух. Марк сморщился, будто хотел сдержать слезы и, закусив нижнюю губу, опустился на диван. Я со-чувственно улыбнулась ему и перевела взгляд на Лорку. Тот колебался; то ли не верил, то ли стеснялся лишних глаз. Я ждала, все остальные тоже. Лорка встретился глазами со мною. Он никак не мог решиться переступить порог, и призраки Города, чувствуя его слабость, обступили его со всех сторон. «Нельзя так тянуть! – подстегнула я его. – Давай, мы ждем!» Наконец Лорка встрепенулся, подобрал ключи со стола, и они тихо звяк-нули в его руке. Он не удивился, просто сжал кулак и посмотрел на меня. -- Интересно, -- проговорила Калина, -- где находится дверь, к которой подходят эти ключи? -- Думаю, везде, -- криво усмехнулся Марк. – Меня больше занимает то, как ты сумел их взять? Лорка пожал плечами. -- Не знаю. Просто взял. Мы идем? – он повернулся ко мне. -- Идем, -- отозвалась я. В полной тишине мы вышли в коридор; Лорка сунул ключ в замочную скважину входной двери. Дверь отворилась с легким звоном, и мы шагнули на узкую тропку, что вилась вниз по холму к видневшимся внизу вишням в блед-но-розовом цвету. Перед тем, как захлопнуть дверь, Лорка оглянулся назад: нас провожали Марк и Павел. Они стояли в дверях, чуть приоткрыв рты. Теперь они точно знают, что покинуть Город возможно. Я улыбнулась им, а Лорка махнул рукой и крикнул: -- Пока! Скоро увидимся! – и закрыл дверь. КЛЮЧ К ВРАТАМ Лорка пригласил меня в гости к своим знакомым. -- Тебе понравится, -- сказал он. Я пожала плечами. Я уже успела увидеть многих Лоркиных приятелей. Кое-кто из них действительно был очень интересным существом, хотя среди них не было ни одного настоящего. Все эти люди ужасно утомляли, но я хоро-шо знала, что Лорка хотел всего лишь развлечь меня. А заодно похвастаться своими друзьями – на мой взгляд, это куда безобиднее, чем хвастать самим со-бой. -- Энджи пишет стихи, - продолжал тем временем Лорка, видя, что я ко-леблюсь. – И Павел тоже неплохой парень. Уж не знаю почему Лорка решил, что мне должно понравиться то, что Энджи пишет стихи. Настоящих Поэтов всегда мало, а любители могут только запороть тему, даже если и выбредут на нее. Но не это меня останавливало. Я знала, что эти приятели Лорки, Энджи и Павел, живут в центре самого шумно-го, пыльного и угрожающе мертвого города, куда мне совсем не хотелось со-ваться; почему бы им, в конце концов, самим не приехать сюда, на берег моря? Заметив мои сомнения, Лорка усмехнулся: – Ну что ты, в самом деле, как ребенок… Брось, это всего лишь город. Всего лишь город? Возможно, но я – существо слабое, и не мне тягаться с чудовищем, пожирающим все живое. Но в словах Лорки я почуяла что-то еще, кроме понятного желания показать мне своих друзей. Он хотел, чтобы я ПОСМОТРЕЛА на них, чтобы я одобрила их... или отвергла. Я удивилась про себя: неужели Лорка считает, что я могу указывать ему с кем дружить, а с кем -– нет? – Энджи значит что-то особое для тебя? – спросила я осторожно. Лорка моргнул и растерянно посмотрел на меня. – В некотором роде, – ответил он после небольшой паузы. Она… она ищет Дорогу, и… думаю, она нащупала ее. По крайней мере, Энджи так говорит. – А, – сказала я. Я встречала людей, утверждавших, что они могут указать Путь. Один из них был священником, второй – доктором философии, выпус-кавшим книги о судьбах своей Родины. К Пути их рассуждения не имели ника-кого отношения. – Ладно, – ответила я со вздохом. – Поехали. Сначала мы тряслись в жестком вагоне пригородного поезда вместе с де-ревенскими торговками, усталыми и злыми дачниками и рабочими парнями из пригорода – они ехали в город, чтобы оттянуться, как они выражались. Забав-ные ребята… В вагоне было слишком много людей и слишком мало света, что-бы я чувствовала себя хорошо. И мешала мне не толкотня и спертый воздух, а та особая аура, что висела над этими измученными людьми. Их силы были ис-тощены постоянной борьбой не за жизнь, а за выживание, ежедневной гонкой, ибо отставших здесь презирали, а отставшим в этом мире мог оказаться любой, кто хочет жить сейчас, а не потом. Вот, например, этот молодой мужчина с ранней сединой, каждый день ездит на престижную работу в центр Города, тра-тя на дорогу четыре часа. Он ездит ради своей семьи, чтобы его дети ни в чем не нуждались, чтобы жена могла съездить отдохнуть к морю, но для семьи у него уже не остается времени. Жена уже нашла богатого любовника, сын со-стоит на учете в милиции. Вот молодая женщина, которая проводит дни с не-любимым мужем, потому что оставаться одной – не престижно и стыдно; она надеется, что когда-нибудь она станет независимой и сможет заняться тем, что ей действительно интересно, но в глубине души она уже начинает понимать, что этот момент не наступит никогда… На Центральный вокзал мы прибыли уже в полупустом вагоне; дачники и торговки сошли на промежуточных станциях. Мы прошли по чисто вылизан-ному перрону, мимо контролера и оказались в здании вокзала. Вокзал, недавно отреставрированный, выглядел вполне по-столичному: блистающим чистотой и респектабельностью. Он уже давно лишился того особого аромата, которым благоухают все вокзалы провинциальных городков – запаха горячего угля и на-гретых солнцем рельсов, запаха, странствий, зовущего в дорогу. Не дело, когда вокзалы, всего лишь краткие остановки на долгом пути, превращаются в жал-кое подобие дорогой комфортабельной гостиницы и перестают напоминать о путешествии. Мы с Лоркой познакомились именно на вокзале, в малюсеньком городке, где заканчивались всякие железные дороги. Он сидел на деревянной скамейке в крошечном зале ожидания, а рядом стоял туго набитый рюкзак и горный вело-сипед, а у меня вообще никакого багажа не было. Глаза Лорки отражали истин-ный свет, и я подошла к нему и сказала: «Привет». От вокзала мы пошли пешком. Лорка хорошо знал, что я не выношу авто-бусов и многолюдных улиц, полных странных запахов и грохота машин: я на-чинала задыхаться, у меня кружилась голова, я чуть не падала в обморок. И да-же когда мы шли через тихие городские дворы, я чувствовала, как яд пластмас-сового города разливается по моим жилам. Вообще-то тенистые, безмолвные городские дворы я любила несколько больше, чем сам город. Здесь росли печальные тополя, никогда не знавшие ножниц, в отличие от безжалостно обкорнанных тополей на улицах; здесь ца-рило легкое запустение, делающее жилища людей даже немного уютными. Впрочем, и сюда доносился ровный гул машин и резкий, горький запах резины и раскаленного пластика. Дворы были пустынны: здесь никого не было, кроме пары кошек, глядев-ших друг на друга в крайнем недоверии. Несмотря на то, что власти Города раскошелились на детские площадки, дети не играли здесь – иногда мне каза-лось, что в городе вообще нет детей. Никто не катался на карусели, не прыгал на динозаврике-попрыгунчике, не возился в песочнице. Динозаврику уже отко-выряли один глаз, а на качелях нацарапали гвоздем грязное ругательство. В пе-сочнице с натужно-задумчивым видом сидела желтая дворняга. Лорка шуганул ее и подвел меня к подъезду мрачной пятиэтажки из темного кирпича. Когда мы поднимались по лестнице, Лорка небрежно сказал мне: -- У Энджи иногда собирается общество, -- он скосил на меня темный глаз. – Болтают о том о сем, читают свое, обсуждают. Играют. Энджи, кстати, не-плохая пианистка. Я вздрогнула. Только один раз я слышала как играет на флейте какая-то приятельница Лорки, кудрявая очкастая девица. Играла она, может, и неплохо, но оценить ее искусство я не могла – все портила ее манера исполнения. Она играла не потому, что этого хотело ее сердце, но потому, что это принесло бы ей восхищение окружающих. Выводя на флейте средневековую английскую мелодию, она как будто говорила: «Восхищайтесь мною! Я единственная, больше никто так не может!» Ее жажда поклонения удручала. Когда кто-то иг-рает на музыкальных инструментах, я привыкла слышать музыку, а не истош-ные вопли человека о себе самом. Не думаю, что Энджино исполнение окажет-ся лучше. Всего этого я не стала говорить Лорке: он уже стучал в дверь квартиры. Отступать было поздно. Дверь нам открыла худенькая черноволосая девушка в темно-синем пла-тье. -- Привет, -- сказал Лорка, переступая порог, -- а где Энджи? Девушка с нескрываемым интересом на меня и, казалось, не слышала во-проса. -- Все в комнате, -- ответила она наконец. – Только вас ждали. Из глубины квартиры доносились чьи-то голоса, смех и звон посуды. Мы с Лоркой разулись и последовали за девушкой. В комнате, за накрытым столом сидели люди. Энджи, спортивная девушка с золотисто-рыжими волосами, сидела возле окна, и солнечный свет обрамлял ее фигуру, словно рама. Выглядела она аристократично, и даже величественно. Она была похожа на эльфийскую принцессу волшебной прелести и глубокой мудрости, но была она точно таким же призраком, неуверенным в собственном существовании, как и все остальные. И все же Энджи притягивала к себе, она так искренне верила в свою маску, что та почти срослась с ее истинным обли-ком, хотя и изменить истинную природу ей было не под силу. Энджи настоль-ко была уверена в своей маске, что, если бы я или кто другой вздумал открыть ей правду, она бы просто не поверила, сочтя такие разговоры плодом зависти. Элга, открывшая нам дверь, пристроилась на краешке стула в самом углу. Муж Энджи, Павел, высокий, мрачный, с задумчивым видом жевал бутерброд. Здесь было еще двое: худой обаятельный парень в растянутом свитере и серь-езная молодая девушка с недовольно надутыми губами. Я подумала, что она всегда такая хмурая, не только сегодня, да и ее взгляд ее из-под очков был до-вольно-таки тяжелым. Ее звали Калина, а парня – Марк. -- Садитесь куда-нибудь, -- величественно произнесла Энджи. – Вы как раз вовремя, все уже читали свое, а я еще нет. На столе, рядом с ее чашкой, лежала толстая общая тетрадь в черной об-ложке. Энджи нежно поглаживала ее, и мне вдруг стало жалка Павла: себя Энджи любила куда больше, чем супруга, и все остальные тоже были обязаны любить ее, а иначе они рисковали оказаться в списке заклятых врагов. Как Лор-ка мог подумать, что эта женщина знает Путь? Павел налил нам чаю, придвинул блюдо с бутербродами, и его жена рас-крыла тетрадь и начала читать свою поэму. Поначалу я внимательно слушала ее, а потом мне стало скучно. Стихи Энджи были… странными. Богатые рифмы, очень музыкальный ритм – строки просто источали завораживающую мелодию – но образы, рождаемые ими, ужа-сали. Унылые. Претенциозные. Туманные, будто Энджи хотела не открыть смысл, а спрятать его, или, что вернее, спрятать полное его отсутствие. Стихи молодой женщины напоминали темный, угрюмый лабиринт, лишенный зелени и света и она бродила там совсем одна, полная отчаяния, ненависти и ужаса. И все же в ее стихах были сила, и они легко заманивали в эту бездну других, обе-щая им освобождение и красоту, и обманывая их, точно так же, как Энджи об-манывала себя. Я покосилась на Лорку. Он слушал Энджи очень внимательно, даже по-дался вперед, но я видела, как в его глазах отражалось недоумение и разочаро-вание. Он-то чему удивляется? Лорка знал Энджи очень давно, чуть ли не со школьной скамьи, неужели он только сейчас Увидел ее? Я покачала головой. Люди не переставали удивлять меня. Бьется ветер в облаках, Ключ к вратам в моих руках… Наконец, Энджи закончила чтение своих горьких и мрачных стихов. Она отложила тетрадку и выжидательно уставилась на нас: должно быть, сейчас на-стало время обсуждения. Я решила, что ничего не буду говорить – зачем рас-страивать Энджи? Все равно мои слова не смогут ее изменить. Первой заговорила Калина. Она что-то нудно говорила о размере, о внут-ренней гармонии, о лексике и фонетике, но ничего о том, что содержала Энд-жина поэма. -- Слово «твердыня» выбивается из общего стиля, -- сказала она под конец своей речи. – Конечно, под влиянием перевода Муравьева--Кистяковского оно уже потеряло свой славянский оттенок… В общем, это лучшие твои стихи. Лучшие? Я недоверчиво посмотрела на Энджи, потом перевела взгляд на Лорку. В этих стихах просвечивала душа Энджи, но если она впервые написала нечто подобное, понятно? почему Лорка впервые увидел ее сердце. -- Твои стихи куда лучше прозы, -- сказал звонким голосом Марк. – Но, ты уж извини, смысла в них маловато. Так пишут прыщавые школьницы, когда у них не ладится с очередным кавалером. Он сумел проникнуть за маску, но, однако же, прыщавая школьница нико-гда не сумеет придать бессмыслице настолько безупречную форму. Энджи серьезно обиделась, но справилась с собой. Она величественно улыбнулась Марку и открыла было рот, чтобы дать ему отповедь, но тут в обсуждение вмешалась я. -- А что это за врата из последней строфы? Лорка покосился на меня с легким удивлением. Ну, разумеется, я знаю, что это за Врата, но мне хотелось услышать ответ Энджи. В стихах за этими слова-ми не стояло ничего, кроме неизбывной тоски по тому, что было утрачено и никогда больше не вернется, но Энджи претендовала на то, что знает, как вер-нуть призракам жизнь. Энджи посмотрела на меня, как на школьницу средних умственных спо-собностей. Снисходительно улыбнулась. Она была рада объяснить мне все – она вообще любила объяснять и руководить, считая, что она – единственная, кому открыты все тайны мироздания. -- Наша жизнь есть страдание, -- произнесла она лекторским тоном. Марк поморщился и занялся тортом, что лежал у него на тарелке. Элга же вслушива-лась в слова Энджи чуть ли не с благоговейным восторгом. – Его порождают неправильное мышление, неправильные деяния, то есть, майя, иллюзия, кото-рая затмевает реальность… Посмотри, что вокруг творится. Люди чуть ли не намеренно разрушают собственную среду обитания. Современная цивилиза-ция… -- Я знаю, что происходит с людьми и с этим миром, -- прервала я Энджи. Она остановилась и обиженно посмотрела на меня, как ребенок, у которого от-няли любимую игрушку. – Расскажи про Врата. Куда они ведут, по-твоему? -- Врата – это метафора, -- ответила Энджи наставительно. – Врата это ос-вобождение от страданий нашего мира. От бессмысленного бега по кругу. -- Куда они ведут? – снова повторила я свой вопрос. Похоже, добиться от Энджи прямого ответа не так уж просто. Впрочем, чего я могла ждать от при-зрака? Она заблудилась в собственных речах.. Энджи замолчала на мгновение. Должно быть, она часто думала об этом, потому что вскоре улыбнулась и сказала: -- В Иной мир. В Нирвану, если хотите. В мир, где все подлинное, истин-ное. -- А, -- я вздохнула А она умна, эта Энджи Одного только не знает: только настоящие – человек ли, оборотень, добрый или злой – сможет пройти этими вратами. Но здесь настоящих было немного, а призраки не всегда хотят обрес-ти жизнь. Потом я встала и сказала тихо: -- Вот он, ключ к Вратам. Он в МОИХ руках. Я вытянула руку вперед и разжала пальцы. На моей ладони лежали два ключа на латунном колечке. Один маленький, плоский, словно ключ от маши-ны, второй – побольше, с витой двусторонней бородкой. В ослепительной ти-шине я бросила ключи на стол, рядом с пустой конфетницей. Они тихо звякну-ли, и от этого простого звука Энджи вздрогнула, словно от выстрела. -- Ключи самые настоящие, -- продолжала я. – И взять их может любой… Кроме призрака, разумеется. Все смотрели на меня и щурились, как от яркого света. Марк поднес ко лбу руку козырьком, Элга зажмурилась. Лорка глядел на меня, словно боялся ве-рить своей удаче. Павел выглядел совершенно невозмутимым, но его волнение выдавала внезапная бледность, покрывшая его лицо. -- Врата не метафора. Кто возьмет ключи? – спросила я, повышая голос, и взглянула на Энджи. Раз уж она знает путь, то ей и честь. Энджи провела языком по сухим губам и решительно протянула руку к ключам. Ее пальцы прошли сквозь них, ухватили пустоту и уперлись в столеш-ницу. Энджи сморщилась и попробовала еще раз – с тем же успехом. Откинувшись на спинку своего стула, она досадливо поджала губы и ска-зала с легким раздражением: -- Сложно наведенная галлюцинация… Я словно дым хватаю. Я чувствовала, что она не только рассержена, но еще и разочарована. Энд-жи судорожно пыталась найти любое объяснение, которое помогло бы ей со-хранить лживую веру в себя, кривое зеркало ее существования. Все призраки существуют только отражаясь в других, а ее зеркало сейчас пошло мелкой, но густой сетью трещин. -- Наоборот, -- сказала я. – Это твоя рука дым. Взять ключи попробовал Павел – с тем же результатом. Он кивнул с мрач-ной удовлетворенностью и отвернулся к окну. Я грустно улыбнулась ему в спину. Если бы он больше верил в себя, у него бы получилось, но никто в мире не сможет добавить ему этой веры. Думая подбодрить Павла, я коснулась его мыслью, но он вздрогнул и инстинктивно закрылся, окинув комнату нервным взглядом. Я вздохнула. -- Можно я попробую? – тихо спросил Марк. Я обернулась к нему. -- Почему ты спрашиваешь, Сиде? Бери. Марк вытаращился на меня, как на восьмое чудо света. Нервно облизал гу-бы, повел плечами и попытался поднять ключи. У него почти получилось, но в последний момент он дрогнул, и пальцы его схватили воздух. Марк сморщился, будто хотел сдержать слезы и, закусив нижнюю губу, опустился на диван. Я со-чувственно улыбнулась ему и перевела взгляд на Лорку. Тот колебался; то ли не верил, то ли стеснялся лишних глаз. Я ждала, все остальные тоже. Лорка встретился глазами со мною. Он никак не мог решиться переступить порог, и призраки Города, чувствуя его слабость, обступили его со всех сторон. «Нельзя так тянуть! – подстегнула я его. – Давай, мы ждем!» Наконец Лорка встрепенулся, подобрал ключи со стола, и они тихо звяк-нули в его руке. Он не удивился, просто сжал кулак и посмотрел на меня. -- Интересно, -- проговорила Калина, -- где находится дверь, к которой подходят эти ключи? -- Думаю, везде, -- криво усмехнулся Марк. – Меня больше занимает то, как ты сумел их взять? Лорка пожал плечами. -- Не знаю. Просто взял. Мы идем? – он повернулся ко мне. -- Идем, -- отозвалась я. В полной тишине мы вышли в коридор; Лорка сунул ключ в замочную скважину входной двери. Дверь отворилась с легким звоном, и мы шагнули на узкую тропку, что вилась вниз по холму к видневшимся внизу вишням в блед-но-розовом цвету. Перед тем, как захлопнуть дверь, Лорка оглянулся назад: нас провожали Марк и Павел. Они стояли в дверях, чуть приоткрыв рты. Теперь они точно знают, что покинуть Город возможно. Я улыбнулась им, а Лорка махнул рукой и крикнул: -- Пока! Скоро увидимся! – и закрыл дверь.