Видали хаос на полотне? Красивый – иногда мрачный, иногда живой, иногда весёлый хаос? Покупной бывает, бывает непокупной – но всегда шедевр. Есть два типа художников. У первого – хаос на полотне. У второго – хаос в душе. Первый, как правило, от бога. Проявится, никуда не денется. Все зависит от температуры проявительного раствора. Второй – дилетант. Он пишет идеалистические картинки, тщательно высунув язык, прописывая мельчайшие подробности. В то время как первый широченный флейц не выпускает из рук. И всё же, какая между ними разница? Никакой! Только вот отношение к женщине… А! Все художники – пьяницы… Тьфу! Юля шмыгнула носом и хлопнула за собой дверью, как всегда – «в последний раз!» В кресле-качалке, запрокинув голову назад, по-пьяному неприлично развалился человек. Из левого уголка его рта прямо в ноздрю, левую же, текла слюна. То ли от этого, то ли просто от жизни, вечно нетрезвой, виделся ему сон. Снилось, что тонет он посреди огромного шумного моря. Волны захлестывают его голову. И словно чьи-то руки пытаются втолкнуть её поглубже в воду, чтобы он захлебнулся окончательно. И так ему плохо! И воздуха не хватает. И сил уж нет. И желания сопротивляться – никакого. Ну, до того никуда, что он вдруг обнаружил, будто и под водою дышать можно. Нет, дышать не надо – ни носом, ни ртом. Просто живым быть достаточно – не умирать и всё. От этого – хорошо… Сил – даже больше, чем прежде. Только вот не хватает ему Юли. Не то, чтобы очень, а нет её – и тоскливо на душе. Кругом – одна вода. И сверху тоже. Лишь под ногами – дно морское. И видит он, вроде как снизу, с этого самого морского дна, что Юля по берегу ходит. Ходит она по берегу, цветочки-камушки собирает. Красивые. Разноцветные… И беззаботно себе что-то напевает. По-детски. Или плачет? Так бесстрастно… воет?! Понял он вдруг, что если вылезет из воды, то дышать опять надо будет. А как это – вроде и позабыл уже. Получается, что если вылезет, то смерть ему там – на воздухе. Там – всегда смерть духу водяному. В больницах всегда мрачно и тоскливо. Бывают, конечно, и шутки, и смех, и весело, но всё равно тоскливо… Дежурный врач долго не сводил взгляд с броши на груди, которой Юля заменила в спешке вырванную пуговицу. Она же – не знала, куда девать руки. Наконец глаза эскулапа ожили. Но лишь для того, чтобы продолжить начатое – взгляд потихоньку переместился вниз. Остановился на туфлях и, скользнув обратно вверх, рассеялся по юбке где-то в районе живота, от чего тот голодно и недовольно заурчал. – У Вашего мужа, знаете ли… Короче – он в коме. Бывает такое. Вследствие чрезмерного злоупотребления. А вот когда в себя придет – неизвестно. – Доктор, а он выживет? – Общее состояние удовлетворительно… – Доктор! – Я же сказал – когда в себя придет, одному Богу известно. А так – все в порядке. – А домой забрать? Когда? Можно?! – Я думаю, можно будет. В том случае… если в течение трёх суток деятельность сердца восстановится… Да! Я думаю, это будет возможно. Только ведь Вам придётся ухаживать за ним. Лежачим. Впрочем, можно нанять сестру, которая будет делать всё, что надо делать. Ну, это – потом. – А сейчас? Взглянуть? Можно? – Да. Вам принесут халат и проводят. На больничной койке без видимых для Юли признаков жизни лежал некогда любимый до беспамятства мужчина – её муж. Вдовство Юлю не пугало – она и замуж выходила не за молоденького, и он это понимал. Знал, рассчитывал… Но вот так – скелетом, обтянутым серой кожей, среди желто-стерильных простыней! Юле стало себя жалко. И она разрыдалась. Его тоже было немножечко жалко: – Допился, бедненький… – запричитала она, всхлипывая, почти что по-бабьи. И слёзы услужливо закапали на знаменитую бороду Ивана Мирского. [em]– Поди, Ванятко, стань водяным духом! – А как, бабушка? – Так я и прорубь приготовила, касатик. Иди вот – бултых туда, и всех дел-то, – старуха весело крякнула. – Так не по-людски ж… – Поди, сынок, поди. Лето нынче жаркое будет, засуха, а просить о дожде – нету кого. Вот тебя просить и будем. – Да ну тя, бабка! Тож мне шутку выдумала! – Поди, родной. Стань им. А то ж вся деревня через тебя голодать будет. – Нет, бабка! Не могу я! Виданное ли дело, чтобы самому в прорубь лезть… топиться! – Да поди, говорю, не бойся. Это поначалу вода холодная, а потом ты уж чуять ничего не будешь. Я тебе и выпить дам на дорожку… и зелья. Ты уж нам всем услужи, Ванятко. Христом-богом прошу. Ну что тебе тут? Услужи, Ванятко, прошу… пока… – А потом чё? – Так знамо чё, куды ты денесся, милый. Вон за окошком – мужики стоят. Замёрзли, поди, совсем. Мне только рукой махнуть…[/em] Юля успокоилась. Дом её всегда успокаивал. Да и хорош дом-то был. Она присела на подлокотник дивана и машинально закурила. Мысли путались в голове, и путаница эта постепенно превращалась в один банальный вопрос – что делать? Сигарета почему-то потухла, словно на неё водой кто брызнул. Юля потянулась за зажигалкой. [em]– Бабка, а ежели я на тебя, ведьму, счас красного петуха напущу? – Буде тебе, внучек… Напусти, напусти. Да вот только шкура-то твоя гореть будет, твоя. – А мне – как с гуся вода… – Не дури! Шагай в прорубь, говорю. Стань водяным духом. – Не-а… жить, бабушка, – охота… – Дурак, жизнь-то и начнётся вся, я уж постараюсь. Что тебе живому-то? А так – слава, почёт, уважение. Память людская… Ледяная вода густо шлёпала по краям проруби. Ох и страшно. Ох… А позади мужики, черти, стоят, хоть глазами да подпихнуть норовят. Почесал Иван затылок, глотнул воздуха напоследок, да и бухнулся в воду.[/em] Юлин голос звучал, по крайней мере, очень и очень многообещающе: – Приезжайте, Серёженька, дело есть. Оказалось этого охламона Мирского из больницы забирать надо. Ну да ладно Сергей Ромуальдович и не такое вытерпит, своего – дождется. «Кто умеет ждать, тот получает всё» – любил повторять он. А получать было что. Сергей Ромуальдович приехал, ни на минуту не опоздав. Юле всегда нравилась его пунктуальность и точность. Да и как человек Серёженька был неплохой. Всегда Иванову мазню удачно пристраивал. «По крайней мере – не пьёт беспробудно. Был же выбор в своё время. И надо вот – обязательно замуж за гения» – Юля посмотрела на Ивана. Вспомнилось – о покойниках плохо не говорят. «Да что же это я? Ведь всё в порядке. Живой же. И поднимется, говорят» – испугалась она. Ивана положили на кровать в спальне. Сиделка осмотрелась и будто нехотя ушла вместе с санитарами. До завтра. Когда захлопнулась дверь за всей этой больничной публикой – стало немного легче. Но всё же достали резервную бутылку и выпили – стресс снять. Грустно. Взгляды их встретились. Ах, Иван! Такой талантище! А что Иван? Спит он. Неделю спит – не добудиться. Руки их сплелись. И всё же нехорошо при муже-то, живом… Но глаза смотрят в глаза – дождался Сергей Ромуальдович своего. Ещё чуть-чуть подождать и – всё его будет. Только вот в этом медлить не стоит. Да и что муж? Что есть он, что нет! И будет ли? Там – всегда смерть духу водяному. Жить можно только под водой. Но без Юли скучно. Тоскливо и тягостно. Подходит он к проруби, смотрит вверх, как в чердачную дыру… А там – небо. И она ходит, цветочки-камушки собирает, разноцветные, красивые и беззаботно… воет, воет… как ребенок. И кровь брызжет на бледный лед. Красная…