– «Жизнь вмещает в себя не едину эпоху, ну, а судеб людских, так и не сосчитать. Рассуждаю, что всё это, в общем, неплохо, только что-то не видится и благодать. Кабы был я писателем, может, сюжеты я б из жизни своей переплавил в роман. Там я и гробовщик, и артист оперетты, и матрос, и взрывник, даже и уркаган. По морям я поплавал, чудачил на сцене и работал в цеху, и сидел я в тюрьме. Было время, себе знал высокую цену, а теперь жизнь спиной повернулась ко мне. Я бомжую, а значит, семьи нет и дома. Всё пошло, как считается, кошке под хвост. Не дай, Бог, чтобы это вам стало знакомо. По неделям, бывает, справляю я пост Воровать, попрошайничать не научился, а вот пить… Это водка сломала меня. А вернее я сам, когда к ней пристрастился, и теперь без неё не прожить мне и дня. Хорошо, что в Израиле люди сердечны. Да и климат не страшен для русских бомжей. Только жёнушкам бывшим не спится, конечно, стыд грызёт за своих непутёвых мужей. Да и деток растить сколько надо же силы! Понимаю я жён, когда трезв, как сейчас. А вот выпью… Да ладно… Спасибо вам, милый, что о жизни моей вы стерпели рассказ…» Ничего не прося, встал с приморской скамейки, вдоль пустынного пляжа, хромая, пошёл, – туфли на босу ногу, в чужой кацавейке, ветер треплет волос выцветающий шёлк. Как всё в мире случайно! И эта вот встреча, как обрывок газеты, что ветер принёс,– он чужим языком незнакомой мне речи, не коснулся меня, не растрогал до слёз. Потому, что чужая беда мне не горе, в том рассказе созвучных мне нот не нашёл. …Заходящее солнце купается в море: чтобы это увидеть сюда я пришёл. Посижу, полюбуюсь, про встречу забуду, память вычеркнет месяц, тем более, час. А быть может, и нет – унесу я отсюда и закатное солнце и этот рассказ, чтоб когда-то, опять абсолютно случайно, это всё отразилось в случайных стихах. Сколько думай, не думай – останется тайной, почему всё случайное постоянно в веках.