Я увидел Полину, сразу просёк и установил оральный контакт – поцеловал ей руку. Я не ошибся, я давно не держал в своей руке таких тонких, как косточки канарейки, женских пальцев. Справа от нашего столика сидела женщина с чистейшей, как у Катрин Денёв, кожей и порочно подвижными губами. Я так и назвал её про себя «француженка». Её кавалер – лысый крепкий мужик с бритым, полированным солнцем черепом, с волевой нижней челюстью, был похож на патриция. Но в этой смычке она была ведущей. На неё бы смотрел Рим. Я сидел с Марковской и Полиной, в ресторане высокой части Хайфы, девчонки пили белое вино, я свой любимый «Хайникен», болтали о литературе, об общих знакомых и о сексе. Нас ещё объединяло то, что все мы были в обуви моей любимой фирмы «Пиколинос». Я вспомнил одну свою женщину и фразу, после которой, она мне сдалась: «Ленка, я тебя ревную ко всем хуям мира, но если бы ты трахнула десять негров, я бы тебя больше зауважал. За хулиганство». Дамы, посовещавшись: «Ген, да где же их найти, сейчас и сразу десять». Букет Марковской я выбирал лично, зашёл в холодное помещение и подбородком указывал «Этих два, а вот этих три». Я не люблю дарить женщинам жлобские – круглые композиции с цветками жирного цвета, букет должен быть рыцарским – длинноватым, немного тусклого, немного матового, как холодное оружие, цвета. Букет должен быть, как прощание с любимой, с грустинкой. Для драматургии. «Светка, чаровница, сколько я пива выпил тогда?», «Шесть, Гена, шесть», «Никому не говори, пусть для драматургии будет десять». «А пятнадцать?», «Нет, Светик, это уже будет трагедия одинокого мужчины» «Француженка» резко провела пальцем под носом, издав среднерусский ноздревой всхлип, и я вместе с Римом упал в обморок. Да, а Полина девчонка из моей тачанки. «Гей!», кричал бы я. «Гей!», стегая коренного, а Светка и Полинка сидели бы сзади и шушукались о чём-то женском. Когда Полина вышла из такси и пошла строго прямо (балеруны и балерины научили ходить так в любом состоянии) я вспомнил отцовскую статуэтку, ту, где фарфоровая женщина, изгибая спину, достаёт кончиками пальцев рук вытянутый в небо носок. И мне захотелось посадить Полину на ладонь и занести её домой. Полина – изящная женщина, её место в Вене, в окружении флейт и смычков. Полина – минуэтная нота. Добрался в свой город, зашёл в грузинский бар (Светик, помнишь, тот в котором злой грузин не отдавал твоё бельё?), пока Каха делал коктейль «Судорога Заратустры» (сам придумал), прочитал объявление «Продаётся спальня «Джульетта». А я бы написал бы так «Продаётся спальня с Джульеттой». Для драматургии. Выпил дикое пойло, резко и зло боднул воздух, хекнул, поболтал с Кахой о войне и пошёл домой улыбаясь Марковской и Полине.