Конечно, теперь мне остается только смеяться им вслед, этим уходящем из жизни фигурам, каждая из которых внесла свою определенную роль в развитие тех или иных событий. Или загадочно улыбаться, пряча как ребенок свою улыбку, что все-таки так оно и получилось – чего желал и добивался, но оказалось что хотел вовсе не этого. Уже поезд давно ушел, а я сижу на чемоданах и сморкаюсь в белый платочек. Чешется нос и хочется смеяться. Пить нет смысла, так как мысли и так пьяные и разбегаются по разным направлениям, а мне их очень тяжело поставить а одну прямую линию, тело не болит и не ломит, спать тоже не хочется, к еде отвращение и вода давно уже стала теплой, как кипяченое молоко. Только деревья шепчут что-то себе под свод зеленых крон, а игривый ветер пытается вырвать эти секреты и донести их в степь, где уже начался рассвет. Глупо и больно возвращаться к тому, от чего отказываешься навсегда, но в один прекрасный миг вдруг становится ясно, что все морали и принципы – это говно, и создано не для тебя, точнее для тебя не играют никакой роли. Вот оно – это сумасшедшее состояние летящей пули, когда она уже вылетела из барабана револьвера, но еще не достигла цели. Я уже не вижу и не оглядываюсь на странные взгляды прохожих, интересующихся мои возбужденным поведением, да им меня и не понять, точнее им не ощутить того, что сейчас испытываю я. А я чувствую себя беспредельно счастливым, с Наполеоновскими планами и воодушевленный как пятнадцатилетний влюбленный мальчишка. Я еду Домой! И только потом, наутро вся эта прелесть медленно рассасывается, отстукивая глухими ударами в висках, а со временем и вовсе забывается, как будто так оно и должно быть и в этом нет ничего удивительно и завораживающего…