Вагнер - Ах, ты диаволо отродье, - донеслось из толпы. Вороной конь, которого держали за поводья чьи-то сильные руки, метался в испуге из стороны в сторону. Он попятился назад, потом встал на дыбы и вслед за громким, предостерегающим ржаньем понес своего седока сквозь разбегавшуюся и негодующую толпу горожан, которая окружала его с обеих сторон, выкрикивая проклятия и размахивая палками. Вырвавшись из рук толпы и подскочив к воротам города, всадник на мгновение оглянулся. Из-за поворота улиц, преследуемый горожанами, появился еще один верховой. Он также мчался к городским воротам. Не теряя времени, первый повернул коня и, словно ветер вылетел из города. Спустя секунды за ним последовал второй. Едва оба всадника оказались за городской чертой, ворота с грохотом захлопнулись за ними. Шум хлопнувшей двери небольшой харчевни разбудил засидевшегося за бокалом вина и на мгновение вздремнувшего посетителя. Он вздрогнул, посмотрел в пустую чашу и, развернувшись к стойке, подал хозяину знак, в ответ на который, тот не торопясь, наполнил вином следующий бокал. - Много пьешь старик, - ухмыльнувшись, сказал хозяин. - А ведь не пьянеешь! - Точно Фауст, который, как говорят, мог выпить целый бочонок и оставался, при этом трезв, - хрипло добавил, толстяк с соседнего столика и подмигнул старику. - Точно так, - подтвердил старик, взявшись за очередной бокал, - вино, ведь это не простой напиток, а средство, при помощи которого все маски срываются и каждый становится самим собой, только еще в большей чрезмерной степени. - Как это? – спросил сосед и замотал пьяной головой, будто услышал явную бессмыслицу. - Умный и добрый человек становится более остроумным, а глупый и скверный превращается в свинью. - Чего только народ не придумает в оправдание своему пьянству, - пробормотал хозяин, протирая полотенцем бокалы. - Это ты о чем? – нахмурился старик. - Да об этом вашем Фаусте, будь он неладен! - Сомневаешься, что он мог выпить целый бочонок и остаться трезвым? - Да был ли он? – высокомерно перебил его хозяин, не терпящий возражений. - Вот в чем вопрос! Я лично сомневаюсь и скорее отношу это к больной народной фантазии, которая рождает всякие сказки вроде этой, про бочку, человек верит в них и всякий раз рассказывает, как будто это было на самом деле. - Плесни-ка еще вина, - ответил на его тираду посетитель. - Смотри старик, тебе ведь уже не двадцать лет, - предостерег хозяин, откупорив очередную бутылку. - Это верно. Но вот послушай, что случилось со мной однажды, когда мне было двадцать лет. Небольшой экипаж, состоявший из трех пассажиров и извозчика, двигался по запыленной Вюртембергской дороге. - К тому времени я закончил свою учебу в Кракове, где в ту пору обучалось очень много немцев, и направлялся по университетским делам в Виттенберг. - Далеко еще до Виттенберга? – спросил я возницу. - Совсем, рядом сударь, час езды, не больше. - Скорей бы. - Успеешь, чего уж там, - тихо проворчал возчик. - Неделю в дороге, не мешало бы нормально выспаться и поесть, - ответил я, оправдываясь в своем нетерпении. Экипаж продолжал свой медленный путь. Соседям, казалось, не было никакого дела до разговоров, не вступая в беседу, они молча провожали равнодушным взглядом окрестности. Одному из спутников на вид было лет шестьдесят. Судя по одежде и лицу, это был человек среднего достатка, которого в равной степени можно было принять за торговца, нотариуса или мастерового, очень уж много типично немецкого было в его тяжеловатом и умном лице. Второй был, по-видимому, глубокий старик, несколько задержавшийся на этом свете. Он был без головного убора и весь его облик, длинные седые волосы, которые трепал холодный осенний ветер, борода, изможденный и аскетичный вид, создавали образ странника много повидавшего и пережившего на своем веку. Живописцы обычно писали с таких людей святых и пророков. Однако при всей внешней ветхости в нем было много энергии и силы. Это чувствовалось в его движениях, в повороте головы, в умном и ясном взоре светлых и немного печальных глаз сосредоточенных на появившихся вдалеке строениях. - Послушайте милейший, - почувствовав скуку, снова обратился я к извозчику, так как соседи, по моим наблюдениям, были далеки от желания чесать языком, - а что это за дома? - Где? - Да вон, что появились на горизонте. - Деревня, сударь. - Деревня? – удивленно переспросил я, - уж больно не жилой у нее вид, - насмешливо брякнул я и с кислым выражением отвернулся от убогого зрелища. - Деревня Пратау, Вюртембергского княжества, - неожиданно добавил возница. В голове у меня зашевелились какие-то воспоминания связанные с этим названием. Усиленно пытаясь вспомнить, я то и дело произносил: «Пратау, Пратау!» - Постойте, постойте. Это не та ли Пратау, в которой скончался знаменитый чернокнижник доктор Фауст? - Она самая сударь, - спокойно промолвил возница. - Неужели! - радостно воскликнул я, так, что соседи мои переглянулись, не понимая чему тут радоваться. – Да, места тут не очень веселые. Не мудрено было здесь зародиться народной легенде. - Легенде сударь? – подняв кустистые брови, удивленно переспросил возчик. Его глаза, вместе с глазами торговца-нотариуса, устремили на меня свой испепеляющий взор. - Я не знаю о чем вы? - продолжал язвительно удивляться возница, явно не расположенный к спору. - Фауст жил в наших краях сударь, а несколько лет назад были живы еще многие свидетели его жизни и хоть в Виттенберге господа ученые, а также церковный народ не любят вспоминать о нем, в городе вы все же можете еще многое узнать о его похождениях. Так что, какая уж тут легенда? Наступила неловкая пауза. Наконец, устыдившись, я все же решил продолжить разговор, который, по-видимому, интересовал меня больше чем моих спутников. - И что же рассказывают о нем? – полюбопытствовал я, оправдываясь в своем невежестве. - Что и всегда, - неожиданно и недовольно, будто желая прекратить разговор, буркнул тот, с тяжеловатым лицом. - Разве вы не читали народной книги? – и он значительно, с каким-то страхом и уважением посмотрел на своего седовласого соседа. - Этого собрания сплетен и анекдотов! Старик по-прежнему неподвижно глядел вдаль, выражая свое полное безразличие к разговору. - Что-то читал, но… - Рассказов много, не перечесть, - не с того не с сего, оживился возчик. - Давно ведь это было. Почти сто лет назад. - А все-таки? - не отставал я, почувствовав интерес возницы. - Судя по рассказам, сударь, человек он был отчаянный и богопротивный, и сам заслужил такой ужасный конец. Тот, что с тяжеловатым лицом, нахмурился и отвернулся, всем своим видом показывая, что дальнейшее обсуждение этой темы неуместно. - То его видели с собакой, с которой он шатался по всюду, то на вороном коне, - продолжал возница. - Поговаривают, что и собака и конь были бесами, ибо они могли выполнять все, что угодно, оборачиваться слугой, доставлять хозяину еду. В общем, чертовщина одна, да и только. Ужасный был человек! - и возчик слегка ударил лошадь, желая прибавить ходу. - Infaustus, - произнес старик так тихо, что никто кроме меня не услышал этого слова. Тут я, будто впервые всерьез обратил внимание на странного спутника. Я, конечно же, изучал в университете языки и знал, что – Infaustus по латыни означает - несчастный. Но что этим хотел сказать мой таинственный спутник? - Темная это история сударь, - не унимался извозчик. - Одни рассказывают, что подобного чудовища, как этот Фауст, они отродясь больше не видели, другие, что человек он был весьма ученый и мудрый. Даже аббатом когда-то был. Говорят, что он мог превратить все, что человек держит в руках, в нечто иное, мог мгновенно переноситься в любое место, на любом расстоянии, а также рассказывать все, что говорилось о нем в его отсутствие, как если бы он сам присутствовал при разговоре. Однажды на масленицу, - и возчик, предвкушая что-то смешное, затрясся от смеха, – поужинав в Мейсене, Фауст помчался со своими приятелями за 60 миль в Зальцбург выпить на сон грядущий хорошего вина из погреба тамошнего епископа. Во время попойки их случайно застал келарь и стал обзывать ворами. Тогда они отправились восвояси, а келаря забрали с собой, и по пути Фауст посадил его в лесу на верхушку большой сосны, а сам полетел со своей компанией дальше. А вот еще история. Скончалась у одного князя супруга… - Останови! - неожиданно приказал старик, чуть приподнявшись. Подвода остановилась. Старик протянул возчику монету и, подхватив длинные полы своего накидного плаща, слез с подводы и направился вдоль дороги. Фалды его плаща развевались на ветру как крылья, а вся его походка и фигура напоминали птицу, летящую к своему гнезду. Это, почти гипнотическое мгновение вдруг неожиданно оборвалось странными словами: - Сударь, вы что-нибудь слышали об ученике Фауста? - обратился ко мне тот, с тяжеловатым лицом, когда подвода тронулась с места. Я с удивлением оглянулся на него. Его речь, неожиданно освободилась от неловкости, которую он испытывал в присутствии старика. - Он так обожал своего учителя, что следовал за ним повсюду, делил с ним изгнанье ради радости общения, ловил любое его слово и любил его, как родного отца. Он сильно пострадал из-за этого, но даже после страшной кончины учителя не отказался от этой любви. Это единственно, что у него не могли отнять. - К чему все это вы мне рассказываете? – спросил я его. - Взгляните на тот заколоченный дом, что мы уже проехали, - и он, развернувшись, протянул руку, указывая на ветхие строения. - Тот, что с краю. Видите? Старик идет прямо к нему. - Ну? – сгорая от нетерпения, вопрошал я. - Это и есть тот самый злосчастный дом, в котором нашел свою смерть Фауст, - спокойно заключил он, повернувшись обратно. - А старик? – не унимался я. - Вагнер, его верный ученик. Раз в год он обязательно бывает здесь. - Зачем? - Видимо не может себе простить того, что его не было рядом с учителем в тот час. - Ученик? – и в моих глазах спутник прочитал явное недоверие. - Многие знают об этом, но предпочитают «благочестиво» молчать, - ответил он на мое недоумение. - Но прошло столько лет?! – усмехнулся я. - Сколько ему? - Никто не знает точно. Могу только сказать, что в годы моего детства он выглядел почти так же. В моей памяти мелькнуло слово, тихо произнесенное стариком по латыни. - И вы говорили с ним? - Это совершенно бесполезно. Он ни с кем не разговаривает с того злополучного дня, как его заставляли отречься не только от учителя, но и от самой памяти о нем. - Вы так говорите сударь, будто сочувствуете ему, - вступил в разговор возчик. - А между тем это справедливая участь всех богоотступников. - Богоотступников? – и мой спутник неприветливо посмотрел на возницу. - Много ты знаешь! – и он вновь обернулся ко мне. - Один старик рассказывал, как Вагнеру устроили публичный суд на площади, так как в церковь он не имел право входить по причине отлучения. Судьи предложили снять с него запрет в обмен на отречение и раскаяние. На что Вагнер рассмеялся и в ответ на предложение спасти свою душу на всю площадь прокричал «Изыди»! - Ну и? – не скрывая своего интереса, спросил я. - С тех пор все его считали сумасшедшим, - заключил мой собеседник. - Вы тоже так считаете? – вместе с возчиком мы почти одновременно уставились на рассказчика. - Это не важно, - спокойно заявил он. - Даже если он и потерял рассудок, то в его помраченном разуме во сто крат больше любви, чем во всей их, вместе взятой ханжеской морали. Времена меняются, и кто знает теперь что такое сумасшествие? - Да, - протянул хозяин харчевни, когда рассказчик умолк, - никто не знает правды. Вагнер стоял у заколоченного дома. Память вдруг ярко осветила тот день, когда они были изгнаны из родного города. Всадники остановили коней, с трудом угадывая дорогу в тумане, и будто два зачарованных странника на краю пропасти, стояли, глядя в неизвестность. - Запомни этот день мой мальчик, - тихо произнес учитель. Сегодня ты порвал с этим миром, чтобы обрести свободу и себя. Будешь верен себе, и правда всегда будет на твоей стороне. Дорогу постепенно стало заволакивать туманом и в какой-то момент стало казаться, будто оба всадника плывут по небу. Они медленно удалялись, растворяясь в тумане и вскоре, совсем исчезли. 1999 год