Глаза за тёмными очками и рябь синюшного лица… Но это, знаешь, между нами – мне как бубенчик у крыльца. Мне, чьё знакомство с шахтой не месяц длится – десять лет! Хотя её я видел шалой, и явь, здесь схожая на бред, меня нередко донимала, но я к ней сердцем прикипел. Здесь повидал, узнал немало, одолевая беспредел, собою созданный в текучке, в надежде вечной на «авось»: ведь доведённые до ручки, мы тянем плана тяжкий воз. Но о другом-то начал речь я, про твой не очень лестный вид, по должности – моя предтеча, теперь без глаз и инвалид. 74 Но так ли это в самом деле? Я утверждаю, что не так! Ты и сегодня на пределе своих возможностей, мастак. Ты слышишь тоньше, видишь дальше тех, кто, как будто, при глазах. Ты продолжаешь быть на марше. И у тебя есть, что сказать дотла сгорающим в работе и вечно давящим сачка. Ты о других всегда в заботе и видишь всё без глаз, в очках, с лицом щербатым после взрыва и после многих шахтных лет. В твоём характере надрыва и инвалидной раны нет. Жена в отчаянье сбежала, сказать вернее – предала, когда в больнице увидала тебя, сидящим у стола спиною к ней с копною белой, больницей пахнущих, бинтов. Она от страха онемела и меж обеденных столов тихонько, мышкою пробралась, всё время трогая виски. А медсестричка удивлялась: «Ну, это разве по-людски, чтоб не промолвить даже слово и так постыдно убежать?!» Ты долго в горе был закован, но ты умеешь побеждать. 75 Перечеркнув воспоминанья, возможно, на пределе сил, ты медсестричкино вниманье к себе – в награду превратил. Теперь она – твоя подруга, помощник верный и жена. Ты говоришь: любая вьюга тебе с любимой не страшна. Пусть будет так! Вы вместе с двойней – великолепнейший квартет. Я утверждаю, что достойней людей в округе нашей нет! Когда б я мог твоим студентам, что мне известно, рассказать, тебя бы под аплодисменты и стоя стали бы встречать. Но это сделать не позволишь, скромнейший горный инженер. Я восхищён тобою, кореш С тебя, мой друг, беру пример. 1968г.