Предвиденья любого я боюсь, ниспосланного даже мне богами. Я Ностардамуса в себе страшусь и эту тему трогать избегаю. Но перед сном, бывает – и во сне, на перекрёстке, сопредельном с явью, приходят вдруг видения ко мне, наполненные хаосом бесправья, изломом судеб, даже целых стран, арабской вакханалией в Европе; оживший кровожадный океан живое поглощает всё в потопе; десятки, сотни новых Атлантид, Везувии вселенского масштаба. У смерти ненасытен аппетит – ни одного аула и мошава на всей Земле. Везде один разор, разруха, кровь, сплошные погребенья. Всем этим и закончится позор надменного людского самомненья, братоубийств, кощунств, обмана, зла, невежества, безумия, насилья. Ну, разве может вынести Земля плоды тысячелетнего дебилья?! Двадцатый век – прогресса торжество. Двадцатый век и – апогей маразма. Смотрите хронологию его – он содрогался в судорогах, в спазмах, в концлагерях и газовых печах, в оплавленных кварталах Хиросимы. Людские боли, горе и печаль богам терпеть уже невыносимо. На рубеже двух нынешних веков опомниться они нас призывают. Жизнь – не игра, и перебор очков Чернобылем сегодня называют. А был ещё Спитак и Сахалин, разрушенные силою природы. Господь хотел, чтоб мир был неделим, но не хотят единства ведь народы. Кто пропагандой лживой развращён, кто верует, что избран он богами, кто голубою кровью опьянён, кто стонет под чужими сапогами, кто полунищ, а кто-то правит бал, кто проклинает, ну а кто-то проклят. Но без разбору всем один финал: у катаклизмов нет вершин, есть пропасть. И человечество сойдёт туда на нет, и станет мир холодною пустыней. … Глаза открою я, включаю свет, схвачусь за сердце, сердце в страхе стынет.