ЛЕЗГИНКА Просматривая содержимое вынутого из кладовки картонного ящика из-под детского питания, в котором хранились старые письма и фотографии, я наткнулся на пакет с надписью «Кавказ». Вскрыв пакет и разбирая фотографии, я нашел один групповой снимок с такой надписью на обороте: «Гвелетски водопад 45 м. На подарку мои друг Миша от праваднику Августу. 14/VII – 55 г. С. Казбеги». Нахлынули воспоминания о том исчезнувшем времени, об исчезнувшей стране, о моей молодости и людях, в большинстве своем тоже уже исчезнувших. И захотелось рассказать историю этой фотографии со столь памятной для меня надписью. Солнечным июльским утром наша туристская группа маршрута № 28 выехала на автобусе из города Орджоникидзе. После распада СССР, он опять стал называться Владикавказом, как и в досоветские времена, когда он был в составе Российской империи. Но в то сверкающее утро, о котором идет речь, он еще назывался Орджоникидзе, а нам предстояло увлекательное путешествие по военно-грузинской дороге, связавшей в своё время Владикавказ с Тбилиси прямо через Главный Кавказский хребет. Автобус, в котором нас повезли, замечательно подходил для горных экскурсий: он не имел крыши и даже боковых стекол. Борта автобуса кончались там, где положено было начинаться стёклам, поэтому ничто не мешало пассажирам любоваться дикой мощью кавказских гор. Сидевшие в кузове автобуса у левого борта на задних сиденьях, при каждом правом повороте дороги могли уви¬деть, что они повисают над глубокой пропастью Дарьяльского ущелья. Те же, кто сидел у правого борта, в любой момент могли увидеть нависавшие прямо над ними скалы, в которых была вырублена дорога, и представить себе, что будет, если одна из них оборвется и рухнет вниз. Все мы были восторженно возбуждены. Подумать только! Здесь, по этой дороге, почти 125 лет назад проезжал, а местами и шёл пешком А.С. Пушкин! Его тезка, А.С. Грибоедов, тоже проезжал в Тифлис по военно-грузинской дороге. М.Ю. Лермонтов тоже был здесь, направляясь во время своей ссылки в Нижегородский драгунский полк, квартировавший в Кахетии. Здесь бывал, конечно, и Маяковский. Через Дарьяльское ущелье прошли пешком и популярнейшие литературные антигерои ХХ века Остап Ибрагимович Бендер и Ипполит Матвее¬вич Воробьянинов. Вот только оставленной ими наскальной надписи «Здесь были Ося и Киса» нам увидеть не удалось. Но мы увидели многое другое. Наш экскурсовод, Отари Сакрадзе, был воплощением экзотики: в белых брюках, белой рубашке с короткими рукавами и белых туфлях, он к тому же имел на голове пробковый колониальный английский шлем, обтянутый белой парусиной! Где он добыл этот шлем — не знаю, но выглядел он как настоящий английский колонизатор. Сразу приходили на ум стихи С. Маршака с соответствующими рисунками для детей: «Хороший сахиб у Салли, умный, только больно дерется стеком. Хороший сахиб у Салли, умный, но не считает его человеком». На рисунках сахиб был изображен как раз в таком же шлеме, но хозяин негритенка Салли был много толще нашего стройного Отари, снисходительно дававшего нам непринужденные пояснения. — Мы проезжаем Дарьяльское ущелье. Внизу течет река Терек. Во время таяния снегов и при дождях в горах — это мощный поток, который ворочает большие камни. Вы видите в русле Терека огромный валун. Это камень Ермолова. Он принесён с гор ледниковыми обвалами. — Внимание! Мы проезжаем село Верхний Ларс и покидаем Осетию. Переведите часы на час вперед, мы въезжаем в Грузию. — Справа вы видите водопад «Женский голос». Почему женский? А потому, что струя его тонкая и звук его никогда не умолкает. — А вот на той скале вы видите руины замка царицы Тамар. — Внимание! Сейчас мы проезжаем место, которое называют «Пронеси, Господи!» Над дорогой нависает большая скала. Будем надеяться, она на нас не свалится. Девушки, желающие вернуться из Грузии девственницами, проезжая это место должны скрестить указательный и безымянный пальцы обеих рук. Мы были несколько ошеломлены быстро меняющимися картинами совершенно необычных для жителей равнин кавказских пейзажей. Время от времени на склонах гор видны были каменные строения старых заброшенных сел, одинокие, сложенные из камней сторожевые башни. Некоторые села были еще заселены. Однако, многие горцы покинули свои селения и перебрались жить в более плодородные и пригодные для жизни долины К середине дня мы, преодолев около 40 километров, прибыли на турбазу вблизи села Казбеги. Двухэтажный каменный дом турбазы находился в плоской пустынной долине с каменистой почвой, почти лишенной всякой растительности. Метрах в ста от здания турбазы стояли еще два–три строения, село же Казбеги было где-то в стороне. Поблизости от турбазы возвышался каменистый холм, закрывающий вид на горы. На противоположной стороне долины тоже тянулась не очень высокая гора, закрывавшая обзор местности. Только глядя вдоль долины можно было увидеть теряющиеся в дымке расстояний темные громады гор, повитых полосками серо-белых облаков. Странно, но именно такими описал их никогда не бывавший на Кавказе Т.Г. Шевченко: «За горами гори, хмарами повиті, засіяні горем, кровію политі...» («За горами горы, повитые облаками, засеянные горем, политые кровью»). Погода в Казбеги была пасмурная. Долина находилась на высоте около 1750 метров над уровнем моря, поэтому климат здесь был суровее, чем в Орджоникидзе, из которого мы прибыли. В хорошую погоду, говорили нам, с турбазы виден Казбек с белыми пятнами Гергетского ледника на его склонах. На следующий день нашей группе предстояло выполнить поход на этот ледник. Те, кто сомневался в своей способности пройти по горам около 34 километров, могли оставаться на турбазе. Но я без колебаний записался на участие в походе, хотя у меня были некоторые основания для сомнений: в детстве я переболел полиомиелитом, правая нога у меня была много тоньше левой и ее ступня имела наклон, так что пятка была поднята на 5 сантиметров. Ортопедическую обувь, которую я носил, мне удавалось маскировать длинными и широкими брюками так хорошо, что многие не сразу замечали мой физический изъян. Но на большие расстояния я еще никогда не ходил, даже по равнинам, и поэтому испытывал некоторую неуверенность. На следующее утро все участники похода собрались у входа в здание турбазы. К нам подошел среднего роста сухощавый, как и все горцы, человек лет тридцати пяти с темным от загара обветренным лицом и рюкзаком в руке. Он сообщил нам, что зовут его Август Циклаури, и что сегодня он поведет нас на ледник. Сверив список записавшихся с наличием явившихся для участия в походе людей, он осмотрел нашу одежду и посоветовал некоторым одеться теплее. Я был в повседневных брюках, рубашке и штормовке, на голове у меня был «кавказский лопух» — белый войлочный мягкий круг с углублением для головы и с широкими полями. Август подождал, пока несколько участников похода сбегают в спальню за теплыми вещами, и предложил кому-либо из нас взять принесенный им рюкзак с нашим сухим пайком. К моему удивлению желающих не нашлось. Здоровые мужики переминались с ноги на ногу, ожидая, что их минет чаша сия. — Не понесу же я ваш рюкзак, — сказал озадаченно Август. Тогда я подошел к рюкзаку, встряхнул его в руке, определяя вес, и надел его лямки на плечи. Весил он килограммов 5, не более. Там было 9 банок сгущенки (сгущенного молока), по одной банке на двоих, 18 вареных яиц и две или три буханки хлеба. Примерно без четверти девять мы неспешным шагом последовали за проводником, а за нами увязалась огромная палевого цвета кавказская овчарка, жившая при турбазе. Многие из нас впервые увидели громадную собаку этой породы и поначалу относились к ней с некоторой осторожностью. Но вскоре обнаружилось, что овчарка весьма добродушна и позволяет туристам гладить себя и тормошить, как обычная дворняга. Вместе с тем мы заметили, что персонал турбазы, да и наш проводник Август, относились к ней недоброжелательно и с явным презрением. Действительно, жизнь в горах сурова, легкого хлеба там нет. А наша овчарка вместо того, чтобы нести трудную службу по охране овец, пристроилась побирушкой на турбазе. Туристы ее подкармливали, кто-то из работников столовой тоже ее не обижал. В глазах горцев она была никчемной, поэтому Август пытался сначала ее прогнать, чтобы она вернулась на турбазу. Но мы за неё заступились, и добродушной псине дозволено было нас сопровождать. Август вел нас по дну какой-то долины, отлого поднимавшейся вверх. Часа через два такой не очень утомительной ходьбы в довольно густом тумане, был объявлен привал на 15 минут. Все сели или легли на землю так, чтобы ноги были повыше. По дороге Август заметил мою ортопедическую обувь, и после окончания привала, ни к кому не обращаясь, просто взял рюкзак с сухим пайком на свои плечи. Но на этот раз совесть заела наших мужиков: молоденький парнишка из Рязани взял у Августа рюкзак и одел на себя. Мы продолжали медленно подниматься по пологому лотку, правый край которого довольно круто поднимался вверх метров на 20, а слева вообще в пределах видимости ничего не было видно. Вдруг справа, на фоне едва различимой линии раздела земли и неба, появились три собачьих головы с остриями ушей. Это были рабочие овчарки, охранявшие невидимое нам стадо овец. Наш палевый гигант радостно замахал мохнатым хвостом и побежал к коллегам знакомиться. Вскоре сверху раздалось грозное рычание сторожевых собак и жалкий визг нашего пса. Поджав хвост, он с позором вернулся под защиту людей. Враги его не преследовали, но он начал потихоньку отставать, потом остановился в нерешительности, постоял какое-то время на месте, а потом, как бы решив, что от нашего сухого пайка он много не получит, развернулся и быстрой рысью припустил назад. Вскоре в тумане слева обозначились палатки учебного лагеря альпинистов. Десятка два мужчин и женщин, обутых в тяжеленные горные ботинки, окованные триконями, осваивали перемещение в связке с использованием репшнуров, металлических колец и стальных костылей. Делалось это на почти ровном месте, двигались они очень неуклюже, путаясь в снаряжении, а мы легко прошли в десяти метрах от них в своих кедах и обычных ботинках. Я тут же вспомнил припев популярной песни альпинистов: «Репшнур веревочка, репшнур веревочка, веревки в узлы вяжутся, а альпинисты по горам шляются, собачьим салом мажутся...» — Эй, альпинисты, привет! Простите, вы не забыли намазаться собачьим салом? — крикнул им я. — Топай-топай в своих стоптанных, — отвечали мне. — Да не забудь, что если полетишь на леднике без шнура в трещину, мы тебе помочь вряд ли успеем! Около двух часов дня мы подошли к краю ледника. Выбрав место, где во льду было поменьше трещин, Август зашел вглубь метров на 40 и приказал всем находиться от него неподалеку в пределах видимости. Лед и туман, лед и туман, вот и все, что мы могли увидеть. Побыв на леднике минут 20-30, сфотографировав друг друга и почувствовав холод через подошвы обуви, мы начали покидать ледник. Некоторые наши коллеги, не имеющие фотоаппаратов, обратились к Августу, и он фотографировал их своим аппаратом с тем, чтобы завтра утром принести фотоснимки 9 на 12 см по два рубля за штуку. Цель была достигнута, и мы начали возвратное движение, Но не тем же самым путем, где поднимались. Минут через сорок мы дошли до ручья, у которого решено было отдохнуть и перекусить. Погода несколько улучшилась, туман стал пореже, и Август предложил нам зайти на Гвилетский водопад. Мы согласились. Съев яйца и намазанные сгущенкой куски хлеба, мы запили все это водой из ручья и двинулись дальше. По дороге я пытался выяснить у Августа некоторые детали местной жизни. Он рассказал мне, что колхоза в их селе нет, что он имеет в хозяйстве 34 овцы и какое-то количество домашней птицы. Что летом он подрабатывает проводником на турбазе и фотографией, снимая сельчан и туристов. Зимой же все заработки на туризме прекращаются, но он работает учителем физкультуры в местной школе. Август сообщил мне, что ему 34 года и у него двое детей. Туман все слабел, солнце начало пригревать, я снял штурмовку, а некоторые мужчины вообще разделись до пояса. Август подвел нас к Гвилетскому водопаду, который представлял собою вырывающийся из почти отвесного склона горы небольшой поток воды, свободно падающей вниз метров на 50. Все мы расположились на камнях на фоне этого водопада, и Август сделал коллективный снимок. Мы продолжили путь, а погода опять ухудшилась. Снова все вокруг исчезло в тумане, и мы не могли видеть местность, через которую шли. Вскоре мы зашли в какую-то деревушку с темными, сложенными из плоских камней заборами и небольшими домами. Вероятно, это было село Гвилети. Около некоторых домиков Август делал остановку и доставал из сумки фотографии. Хозяева расплачивались деньгами, а некоторые вместо денег наливали ему стаканчик чачи. Я к тому времени притомился, и использовал эти остановки для отдыха. Около шести вечера, изрядно уставшие и голодные, мы вернулись на турбазу. Палевая овчарка давно уже благополучно верну¬лась и была на месте цела и невредима. Нас ждал приятный сюрприз. Оказывается, каждая группа, вернувшаяся с ледника, удостаивалась праздничного ужина в зале клуба турбазы, где расставлялись рядами столы, накрытые скатертями. Закуску обеспечивала столовая турбазы, а выпивку — «именинники». Мы быстренько скинулись в общую кассу и послали гонцов в магазинчик при турбазе. Хорошего сухого вина в нем не было, но был неплохой на вкус херес, к сожалению крепленый. Купили и минеральной воды. Умывшись и переодевшись, все члены тургруппы, участники похода и примкнувшие к ним, сели за накрытые столы. Директор турбазы сердечно поздравил нас с успешным совершением горного похода на ледник, все выпили хереса и дружно приступили к закуске. Август сидел рядом со мною. Мы выпили с ним по полному стакану хереса. Минут через 10, когда все уже перекусили, какой-то работник турбазы, наверное, массовик, поднялся на сцену, сел за рояль и заиграл древнюю кавказскую мелодию — лезгинку. Тут же на сцену вспорхнул мальчик лет 12 – 13, гибкий и ловкий. Он двинулся по сцене скользящими, характерными для лезгинки движениями, с попеременным выносом вперед в качестве ведущей то правой, то левой ноги и одновременной сменой поднимаемых в горизонтальное положение то вправо, то влево рук. Эти скользящие движения и поднятые руки как бы изображали движения парящего горного орла. Правда, мальчик не был подготовленным танцором, и «летел» не на носках ног, а на полной ступне. Сделав по сцене три круга, он остановился в ее центре, вынул из кармана носовой платок, и бросил его на пол несколько сзади себя. Музыка продолжала греметь, не меняя темпа. Мальчик медленно прогнулся назад, сделал мостик и, не касаясь руками пола, ухватил платок губами и быстро выпрямился, держа платок во рту! Что тут началось в зале! Гром аплодисментов не смолкал, хотя маленький артист тут же соскочил со сцены. Я был в полном восторге, поскольку с детства отличался отсутствием гибкости, и для меня сделать мостик прогнувшись назад даже с упором на руки было задачей весьма трудной, можно сказать почти невыполнимой. Конечно, тут же прозвучал второй тост, и мы с Августом, как и большинство присутствующих, выпили по второму стакану хереса. А дальше произошло нечто невероятное: на сцену поднялся Август. Музыка опять зазвучала и Август, сделав два-три круга по сцене, остановился в ее центре и тоже бросил на пол платок, но впереди себя. Все замерли в ожидании, только музыка продолжала посылать танцору вызов, призывая его закончить танец своим особым трюком. Август согнулся в пояснице вперед, сделал стойку на прямых руках, потом, медленно сгибая руки приблизил лицо к полу сцены, взял платок губами, отжался от пола опять на прямые руки и снова быстро встал на ноги с платком во рту! Опять гремели аплодисменты, а я был просто потрясен. Как это так, тридцатичетырехлетний Август Циклаури, отец двух детей, старше меня на 15 лет, прошел сегодня более тридцати километров по горам, пил по дороге чачу, которую ему подносили селяне, только что выпил со мной два стакана крепкого хереса, от которого у меня зашумело в голове, без видимых затруднений делает стойку на руках и достает с пола платок! Сам я неплохо накачал себе гантелями плечевой пояс и мог пройти на руках по полу метров 25 без особых затруднений, но не после такого похода и не после двух стаканов хереса! Я высказал Августу, севшему опять подле меня, свое искреннее восхищение, и обещал обязательно освоить его трюк. Закуска не была обильной, праздничный ужин быстро закончился и мы все вскоре разошлись по спальням. Заснул я почти мгновенно, а, проснувшись, увидел в нашей общей, на 12 коек, спальне Августа. Он принес на продажу снимки. Значит, он ночью еще и занимался фотографией, про¬являл пленку, сушил ее, а потом делал отпечатки! Я купил у Августа лишь одну фотографию Казбека с Гергетским ледником, которую он сделал при хорошей видимости. Все фотографии были отпечатаны на фотобумаге размером 9 на 12 см, но почему-то Август оставлял на них еще и большие поля. Поэтому само изображение значиталльно уменьшалось, в результате чего на групповом снимке у Гвилетского водопада, лица людей были так малы, что некоторых, стоявших в задних рядах, трудно было распознать. Сам я сделал несколько снимков на леднике достаточно крупным планом, и засомневался, стоит ли брать снимок у водопада. Но тут Август взял карандаш, и сделал на оборотной стороне фотографии трогательную надпись, с которой начат этот рассказ. Я сердечно поблагодарил Августа и крепко пожал ему руку. На этом мы и расстались. Группа наша после завтрака поступила в распоряжение Отари, мы сели в тот же открытый автобус и двинулись к Крестовому перевалу и далее — в плодородные и теплые долины Закавказья. С тех пор, вспоминая об Августе, я всегда испытываю чувство благодарности за то, он назвал меня своим другом. Номер с платком, поднимаемым с пола из стойки на руках я вскоре освоил, и частенько проделывал его на дружеских и семейных пирушках, проверяя, не перебрал ли я лишнего, и каждый раз вспоминал о нашей встрече. Последний раз я его исполнил, помнится, когда мне было 43 года. Но ни разу мне и в голову не пришло попытаться исполнить этот номер с платком после целого ходового дня моих дальнейших походов. Тут Август так и остался для меня недосягаемым.