Журфак-18-7. Михаил Казарцев, сын журфаковки Наташи Казарцевой (Молчанской) * * * Ушел со станции печальной Состав последний, состав зеленый. Да, я любил тебя нечаянно, Как ослепленный. Дремал июль, забытый в зное, Среди барашков маячил парус. Мне ветер что-то очень злое Сказал, а может показалось… Здесь пристань, там бетон платформы И словарей глухая заводь. Отчетливо пахнуло штормом – Наверно пробуждалась зависть. Я вышел из забвенья веток, Рассеянного сильным ветром. Вчера здесь ночевало лето, А я – в тумане сигаретном. Я спал и видел: год, как сутки И ты ждешь вечера, как счастья… Над озером кружились утки – И все в их власти, все в их власти. Была ты в крике каждой птицы Мелодией из разнотравья. Ты мне должна была присниться, Но не приснилась – стала явью. Девочка с июльскими глазами. Стихотворение Александра Фрадиса ... Он – МГУ-шник, диссидент – Земляк-поэт, ровесник мамы. Машинописный аргумент: Дружили. И эмоций гаммы – Он признавался ей в любви, Как многие... Стихи бессмертны, Она... Зови иль не зови, А до нее шаги несметны. И Боль завещанной любви Теперь неразделима с нами. Плывет молекулой в крови, Отщелкивает ритм стихами. Над прозаическим летит Массивом старой «Иностранки». Со снимков сереньких глядит – Поблекли надписи с изнанки… Остался город Кишинев, Журфак, означенный в дипломе. И столько дорогих часов При ней и с ней. В душе и в доме Тепло извечное ее. Сертификат: она в Берлине Учила дойч... Житье-бытье... Привыкнуть не могу доныне, Хотя я, кажется, сто лет В сиротстве… -- Мама, ты любима!-- Сын той, которой больше нет -- И эта правда нестерпима. Наташу-маму знали все И многие любили нежно. И в МГУ-шном медресе И в «Иностранке», что безбрежно Распахивала ширь и даль Законопаченным в кутузке Совка... Ах, как мне маму жаль, Как стерты все слова и узки -- Не высказать... Она – магнит – Влекла под своды «Иностранки» Тех авторов, в ком зуд сидит В чужие завалиться санки И вытащить на свой язык Шедевры мировой культуры, Придав им русский блеск и шик. Здесь из чужой литертуры Усердно стряпали свою... Отозвались на смерть Наташи Друзья из разных стран: -- Скорблю, -- Финн Тимо Вихавайнен наше С семьею горе разделил: -- Мы глубочайше сострадаем. С ее подачи полюбил Россию. Мы, конечно, знаем, Как тяжко пережить уход Внезапный матери. Но друга Утрата тоже сердце жжет... Жизнь продолжается. Заслуга Оставшихся, что не забыт Ушедший, часто вспоминаем. Слезами чистыми омыт, Сердечно всеми восхваляем... – Ее всегда Наташей звал, Что маму радовало шибко: -- Наташа! – и во весь овал Лица – счастливая улыбка. -- Наташа! – а ответа нет, Но отсвет радостной улыбки В душе... Тот негасимый свет И смех, в котором пели скрипки... Наташа! Из ее подруг Я выделяю тетю Зину Морееву... Входила в круг Наперсниц... Прикрывала спину С журфаковских первейших дней. А впрочкм – тете Зине слово. Расскажет доброе о ней, Наташе – не упомнит злого.. -- Наташа в комнату мою Вселилась с маленькой задержкой. Я помню: у стола стою. Заходит девушка – и с детской Не защищенной прямотой Представилась мне: -- Я – Наташа Молчанская... А ты?... – Густой Пространство наполнял медком Ее согретый югом голос Ее Кричанской назовем За громогласность...Прикололась Беззлобно девичья орда. С ней было просто с первой встречи, Хоть я застенчива всегда, Но столько в ней добросердечья, Что разговор пошел легко... Наташе загодя сказали, Что в комнате одна – прикол! – «Старушка»: -- Чтоб не обижали – Уже «старушке» -- двадцать пять... А я всегда казалась старше... Наташа стала величать Меня на Вы, как в скверном шарже. Хоть мне такой большой всего Семнадцать... А малышке Наде Гафаровой – все – ого-го!... Разобрались порядка ради... Я все о школе говорю, Об одноклассницах заветных... -- Твою отныне, как свою Я знаю, всех ее приметных, Как в фильме – действующих лиц! – Наташа удивлялась даже, Как много помню я страниц Тех дней – и в вечном репортаже Изустном рада воскресить Для каждого, кто рад послушать, Со мной мой опыт пережить, Барьеры чуждости порушить. Как слушала Наташа! Ей Легко выбалтывались тайны. Она и спрашивала всей Душой – значительны, витальны Вопросы были – и сама Рассказывала без утайки, Ввергая в катарсис... Она -- Очеловеченная -- чайки Реинкарнация... Везет: В одной с ней группе оказались. К Наташе однокурсник льнет -- Лицо в веснушках... Улыбалась И разговаривала так, Что очаровывала мигом Все повидавший весь журфак. Хоть верхняяя губенка видом Едва ль классической была: При разговоре обнажала Все десны – странно так вела Себя уздечка, но внушала Симпатию ее душа. Наташа – море обаянья. Анфас и в профиль хороша, Белеет кожа – до сиянья. Морщинится чудесный лоб Во знакопеременных мыслях И чувствах. Их всегда – потоп, Душа витает в звездных высях, Что отражает светлый лик. Он переменчив, как погода, Подвижен... Говор – тот же крик, Все любопытно, все – охота... Глаза... То лимонад «Тархун», То – в камыше густом озера. Ресницы словно бы из струн: Прямые, длинные... От взора Ее шалели мужики. То солнце в сини, то – к волненью – Рябь и бездоннные зрачки... Она привыкла к поклоненью. Была общительна весьма, Открыто эмоциональна. Друзей, подружек кутерьма – Нормальна. Пьянка – аномальна. Полно журфаковцев при ней. И земляки со всей столицы Слетаются. Им с ней светлей, Теплей... Всегда вокруг нее клубится Рой кишиневцев... из МГИМО Летит Чебанова Наташа – Пришло, мол, из дому письмо, Обсудим... В гуще ералаша – Она, Молчанская, всегда... Кадыр с Чебановой приходит, Мгимовский тоже... Чехарда... В свой круг доверия приводит И Сашу Фрадиса поздней, Поэта и китаеведа -- Но в перспективе... Льнущий к ней, Как все, в нее влюбленный... Кредо Молчанской – опекать друзей, В житейском наставлять подружек, Рискующих судьбой парней Вытаскивать из заварушек, За благоглупости бранить, Наивную по-детски фронду... Втолковывала, как нам жить, Наседкою цыпляток кодлу Оберегала... Словно мать Тряслась над каждою и каждым. Я стала поздно понимать Все то, что было кррайне важным: Кадыр в Наташу был влюблен, А Саша Фрадис – и подавно. Ответной дружбы мегатонн Парням без счета добронравно, Но на ухаживания Моя подруга – ноль вниманья. Мирились с тем, что лишь друзья И прилагали все старанья, Чтоб не лишиться теплоты, Лучащейся ее заботы, Чтоб не порушить те мосты, Не потерять ее щедроты В раздаче искренной души... За океан умчался Фрадис. Там зарабатывал гроши. Мир чистогана не был в радость – Переживала за него, Пересылала как-то письма, В посылочках того-сего С добавками «энтузазизьма», С наказами не унывать, С молитвой истовой, святою... Что помогало выживать Поэту с бородой густою. Не помню, чтоб влюблялась. Лишь Патрик Пера...Им вдохновлялась. Мечтала повидать Париж. В экран всем естеством внедрялась, Когда блистательный кумир Кружил на фигуристских шоу Вновь очаровывая мир... -- Влюбленные в меня! Большому Отвечу чувству лишь тогда, Когда в Париж меня возьмете... -- Есть и другие города. Поедем в Лондон. О работе И проживании вдвоем Брат позаботится, поможет. Мы там отлично заживем. – Наш однокурсник чернокожий Слова Наташи брал всерьез... -- Нет, лишь в Париж! -- она смеялась. Диарра огорчен до слез... Не увлекалась. Не влюблялась. Но всех, кто был в нее влюблен В друзей тактично превращала. И каждый ею вдохновлен, И никого не обижала. И каждый высоко ценил Ту дружбу, нес ее сквозь годы, Не растерял, не уронил... Был третий курс... Мои приходы К подругам-очницам редки... Но как-то прихожу в высотку. ...У парня -- кудри-завитки. Знакомя с ним, она в охотку Его смущает с юморком. -- Царев Алеша, первокурсник. Похож на Байрона. Притом Кропатель сам довольно вкусных Стишков. И он в меня влюблен. – Цветков на эту эскападу Не обижается. И он Стал другом ей десятым кряду. Позднее под венец пошел Алеша с Кравченко Валюшей, Из наших тоже... Карамболь – Иных не лучше и не хуже. С Молчанской дружбу сохранил. Царев, как прочие Роме, -- Источником дужовных сил... Так колдовски она умела Дружить с мужчинами... Всегда? На первом курсе осуждала Чебанову, что вот. Беда – Та курит. Все увещевала Подругу бросить... А когда Умчалась с курсом на картошку, Потом вернулась – И – беду Уже сама не поарошку Дымила... Что-то там стряслось. Влюбленность первая? Не знаю. Не раскололась... Но, авось Известно тем, предполагаю, Кто с нею на картошке был. Вернулась дерганая, в нервах... Едва ль сильнее кто смолил Из дымокуров самых первых. Мечтала бросить. Но, увы. Начать легко, а бросить трудно. Cокрыть мечтала от молвы, От мамы, главное. Подспудно Стеснялассь слабости своей. Ее сама и осуждала. В итоге привязалась злей... Экзамены всегда сдавала Легко. Училась без проблем До третьего. Не за оценки. Шла вровень с курсом. Вместе с тем... С Кучборской памятные сценки: Не знаешь, что и как сказать: То в гении влетишь внезапно, То в дураки – и уползать В раскатах громового залпа. Несдержанная на слова И в адрес тех, кого хвалила, Гремит мощнее раза в два, Когда кого-нибудь хулила. В оценках не всегда видна Ни логика ни справедливость. Всегда наотмашь и – до дна. На первом курсе исхитрилась Наташа миром разойтись, Смогла античку сдать богине. Курс третий. -- Только ты не злись, -- Студент молился каждый, -- ныне... – Елей старался каждый лить – Внимала иронично вздору... Но получалось умолить Не всем и не всегда Кучбору. Вот с ней-то и не повезло На зимней сессии Наташе На третьем курсе -- и зело. Вступила в спор с Кучборской. Та же Предпочитает чтобы все В одну ее дуду дудели. Кучбора в нашем «медресе» Обожествляема – чтоб пели Осанну сумасбродной ей. А вольномыслие каралось. Подружке бедненькой моей За вольномыслие досталось От мымры столько, что сама Судьба внезапно закачалась. Полусошедшая с ума Старуха явно придиралась. Три раза шла сдавать предмет Наташа. Трижды не сдавала. Как быть? Альернативы нет – И академкою спасала Она журфаковский диплом. Кучборская пообещала – Злопамятна – куда с добром: Чтоб документы забирала, Поскольку и потом не сдаст. Неташа через год сдавала Комиссии... Какой фантаст Сюжет, что бабка намотала Осмелился бы сочинить? Сдала комиссии однако. Кошмар подобный пережить Пришлось и прочим в дни журфака. Хичкок сего не наплетет. Зато с Рахманиной Молчанской По-настоящему везет. Со всею страстью молдаванской Она в метрессу влюблена. Та восхищается студенткой. За курсовую ей она Польстила высшею оценкой. Из всех, с кем в комнате жила, К Наташе я сильней тянулась. Она толпой окружена. Мне даже, помнится, взгрустнулось: Едва у группы культпоход, Поездка по местам приметным, Наташи нет. Она идет По выходным к друзьям заветным: Кадыру, Фрадису и к той Мгимошнице, землячке-тезке. Брала не только красотой. Во мне доныне отголоски Ее сочувствующих слов. Что, нам сочувствовала меньше? Ниспровергателя основ – (О Сашке Фрадисе) – не лень же Ей неустанно опекать? Считала: тем она нужнее. Над ними, как наседка-мать Тряслась. Вот потому и мне и Другим из наших, может быть Тепла, внимания помене Досталось... Нет, дружить, любить С ней было здорово... На сцене Той дружбы на короткий срок Джорджадзе Тома объявилась. Там важный нравственный урок Усвоила. Им поделилась. Дом генеральский, то да се, Автомобиль – пустое, бяка. Да, было у Джорджадзе все. Но главное не в том, однако. Особенно впечатлена В их доме дружбой Томы с мамой. Та восхитительно юна – Жизнь генеральшина и малой Заботой не отягчена... Тамара мать зовет Наташкой. Молчанской дивно. Но она, Став в свою очередь мамашкой, Мишутку поощряет звать Себя по имени – Наташей. Учителя сердились: -- Мать Так не должна! -- Мы жизнью нашей Распорядимся сами. Нас Сей стиль общения сближает.. – -- Я приглашаю маму в класс. -- Скажу Наташе, -- сын кивает. У классной дамы словно тик. А сыну с мамой так удобней. Наташей издавна привык Звать маму Миша. У него с ней Такая дружба! А она Была правдивой и надежной. Вот, помню, книжеа мне нужна. Звоню Наташе... -- Книжка? Можно. Но я – вот-вот – и за порог. Сегодня – в Кишинев. А книжку Оставлю Кате... – Не помог Никто другой... Она – мыслишку Вмиг просчитала, как помочь, Когда сама помочь не может... Вот в этом вся она точь-в-точь: Найдет решение, поможет. Та книжка для диплома – край! Наташа с Катей обитала В квартире. Ей велит: -- Отдай! – Пртвычно, скромно помогала, Спасала... Катя Мурадян Теперь – литературоведка... Жизнь – точно песня под баян... Закончив, мы встречались редко. Однажды как-то собрались У Ольгиной, но без Наташи. -- Ну, как ты с Мишей, доложись! – Звоним ей. -- На день стали старше, Агукаем... И к вам хотим... – Нам говорила со слезами. И жизнь летит и мы летим. Куда? Порой не знаем сами. Потом, когда сынок подрос, То собирали посиделки Мы у Казарцевых... Нам врозь Всем было некомфортно... -- Девки, Вот, познакомьтесь... – И коллег Она с работы приглашала, Их опекала... Снег, снег, снег – И что-то больно сердце сжало. На миг забылось, что она... Что нам ее уже не встретить. Пришли другие времена. И в людях нелегко заметить Добросердечие такой Безмерной глубины и силы... Всевышний, подари покой. И пусть в подножие могилы Положат вновь друзья цветы. Мы помним о тебе, Наташа. С неизмеримой высоты Порадуйся, водружка наша: Мы вновь толкуем о тебе И воздаем тебе за сердце... И будто вновь летим в толпе К журфаковской заветной дверце... Когда я с дочкою одна Жила расставшись с Владиславом. Хотела мне помочь она, Сведя с одним коллегой бравым. Тот был несчастно одинок От привередливости мамы: В дом никого ввести не мог: Всех отвергала: те упрямы, Те некрасивы, те глупы, Те претендуют на квартиру. У всей невестиной толпы Изъяны... Сыночке-кумиру Не удается угодить Безумно любящей мамаше. Подруга хочет пособить Мне и коллеге. Дело наше – Друг к другу сделать первый шаг. Я – знаю, а мужик не в курсе. Ему мы с ней готовим шах: Принапомажена, как Тутси, Я, принаряженная жду. Квартира в идеальном виде. -- Итак, я с ним в театр иду. Потом к тебе заедем: мы-де Желали бы почаевать... --- И вот они заходят в гости. А я – по-русски принимать... Мужик смущен... -- Ну, право, бросьте: Поужинать, чем Бог послал! – А у меня и суп отменный... -- Да, я такого не едал! -- Второе!... – Парень современный... Дочурку, розовый бутон Стал развлекать, со мною просто И искренне общался он, Развеселил посредством тоста -- Редактор, тонкий юморок И не кикимора собою... Но отчего-то не зажег. Не предназначены судьбою Мы друг для друга – вот и все, Как ни пиарила Наташа: Вяжу т шью – чего еще? В провале авантбра наша. И мы не встретились потом... И у Наташи нестыковка С супругом: развалился дом. Да, нескладуха, бестолковка. Общались все же. У него, Бывало, ночевала даже. При нем погибла. Отчего? Вдвоем с его шагали дачи. Он потащил через пути. Она освободила руку, Осталась... Он успел пройти, Затерли поезда подругу... Я знаю, что сыновний долг – Все факты вспомнить, все детали. Но боль грызет, как злющий волк. Я вспомню... позже, чтоб читали О маме те, кто маму знал, А кто не знал, то пусть узнает. Литературный аксакал Профессор Зверев вспоминает В посмертном жанре, как дружил С Наташей два десятилетья... -- И не хотел, а пережил... С тобой всегда на «ты», заметь, я, А ты мне говорила «вы», Смущаясь возрастной преградой. Что возраст? Чувства лишь правы. Мне было истинной наградой С тобой духовное родство, Понятия о жизни, людях, О времени... И колдовство Общения... Ищу в прелюдах Его сейчас сакральность числ... Студенткой в зальчике журнала В чужих газетах ищешь смысл... По спецрешенью выдавала Запретные для всех в стране Газеты важная персона... Читаешь... Показалось мне, Что словно вдруг глоток озона Хлебнул при взгляде на тебя. Твоей улыбкой осчастливлен Поныне... Но, пишу, скорбя, И жалуясь небесным ливням На то, что счастья больше нет... Затактом зал библиотеки Журнальчика... В не пару лет Ты и трудилась на разбеге. Одна из тех, кому журнал Своим обязан выживаньем, Кто в годы трудные не сдал, Кто с напряженьем и стараньем Его упорно издавал, Вознагражден живым признаньем, Тех, кто всегда его читал. Он всероссийскмс достояньем Стал – и судьба его светла. Ты от него неотделима – С ним выживала, и росла Инарабатывала имя. Близ кульминации судьбы Была зав.критикой в журнале... Вдоль рельсов – серые столбы... Ну как тебя не удержали? В воображении моем Та роковая электричка... Наташа, мы тебя спасем!... Но хрустнула судьба, как спичка. Хочу обратно в тот июль, В тот душноватый зал журнала, Где пункт отсчета дружбы, «нуль» И ты глазищами сияла. Тебя в нем полюбили все За вечное неравнодушье. К тебе тянулся каждый «мсье» И благодарно млел в той дружбе, Которой одаряла всех. И каждая «мадам» журнала Любую боль, любой успех С тобою разделить желала, Поскольку так, как ты, никто Чужой удачей не гордился, А горечью чужой зато Самоотверженно грузился. За человеческий талант Тебя любили чрезвычайный, За женственности каждый квант... И вот – такой исход печальный. В те дни, когда тебя журнал Удочерил ошеломленно, Грузинский фильм очаровал «Жил певчий дрозд» всех озаренно. В нем жил веселый музыкант, Своим искусством ослепленный, Гранил талант, как бриллиант, Его примером озаренный, Советский люд впадал в «дроздизм»... -- Вот он Наташу и погубит... -- Подруга, что несешь? Остись! Меня, «Кассандра», не убудет От артистичности моей... – Она и вправду защищала Наташу в пепле горьких дней, Наташа горе укрощала. А погубил удар судьбы, Замаскированный под поезд... Вдоль рельсов серые столбы... Мы помним... Ведай, упокоясь... Профессор Зверев Алексей Матвеич, светоч «Иностранки», Беседовший нередко с ней, Журнальные державший гранки, Исполнил долг свой перед ней... Теперь профессор сам за гранью. Неудержимо в беге дней Уходим... Я так не играю! Однако же Наташин след В веках отныне не сотрется. Она в стихах во цвете лет Живой отныне остается... Я помню мой сыновний долг. И многое еще добавлю. А боль грызет, как злобный волк... Наташа-мама! Славлю, славлю. Да, разумеется, во мне Журфаковское проявилось. Не мог остаться в стороне: Я рос – Наташа всем делилась. Я тоже творчества желал, Я сочинял, я графоманил И замечательный журнал Меня однажды зашаманил. Был в «Иностранке» восемь лет, В Московских новостях» трудился... Потом – семь бед один ответ – Другим журналам пригодился. И той стезе не изменю, По коей топал в ногу с мамой... И манускрипты те храню, Где след руки ее упрямой...