Они погибли вместе. Мы разные. Он ниже меня. Я убил его. Убил, не так, как я обычно это делаю. Я вложил в эту смерть всю свою жизнь, душу и опыт. Да, я садист, маньяк и мучитель, а еще я грешен! А он? Он святой. Он целует Богу задницу. Он помешан на Боге. И кто из нас над кем стоит? Сначала я отбил ему почки, потом сломал ногу, привязал к стулу, несколько шоковых зарядов и я почти счастлив. Я бил его, опаливал, соскребал с него кожу, делал перерывы в его дыхании. А он, сука, даже звука не издал! В конце концов, он посмотрел на меня и умер. Я даже не в силах описать его взгляд. После этого взгляда я не смог здесь больше находиться. Я убил себя. Бах, и меня там нет… Убитый: Кажется, когда я перед смертью на него посмотрел, он сошёл с ума. И еще у меня обычный для такого случая вопрос: «за что он мена так?». Я же никому ничего плохого не сделал. Но Господь за что–то меня наказал. А он просто развлекался, ему было забавно. Может, надо мной он так старался, потому–что я священник? Ведь мою жену с ребёнком он убил быстро, без всяких чувств. Меня же он пытал с удовольствием, от которого была счастлива каждая клетка его тела. Он будет гореть в аду, в одиночестве, а я воссоединюсь со своей семьей в раю, думал я… Убивший: А я думал, какое же будет его разочарование, когда он поймёт, что прожил жизнь зря, на подсосе у Господа бога, которого нет. Я тоже ничего не добился в жизни, но я жил как хотел. Спасибо, папе. За то что меня родил и вырастил, с моей мамой, которая должна быть моей сестрой. Он выебал свою дочь! И вот он – Я, который рос в нищете, под бесконечными ударами и издёвками отца и окружающих, на зарабатываемые деньги мамой – сестрой на панели. В 16 лет, когда я увидел как «папа» дрочит на её избитое тело, я ебанулся. Я вырубил его дротиком со снотворным и взял ржавую колючую проволоку… Он очнулся намертво обмотанным этой проволокой и ничего не понимал. Я просто бил его металлическим прутом, сначала по ногам, когда уже не осталось по чему бить, я перешёл к телу. Я бил, бил и бил. Я не знаю когда он сдох, но я бил без остановки, пока он не превратился в кучу кровавого говна. Далее расследование, колония и моя жизнь. Говорят, он был золотым человеком, до развода с женой. Хуйня это всё! Не может это дерьмо быть хоть каким то человеком! Убитый: Мой папа был золотым человеком. Он жил для нас с мамой и сестрой. В детстве я не знал, что такое нуждаться в чём - либо. Меня все любили и уважали. Только потом я понял, что это из-за денег, после развода. Меня все бросили, я стал никому не нужен, и мама так страдала. Он забрал всё, и сестру, оставив нас с мамой вдвоём. Я стал жить для Бога и матери. После развода я не видел папу и не знал что с ним. А умирать, кстати, не страшно, и не больно. Можно даже сказать, приятно. После того, как я посмотрел на убийцу, по моему изувеченному телу прошлась волна, которая сняла боль и дала мне силы. Я сразу понял что умер, какая – то сила внушила мне это, я встал и пошёл. Как же легко было идти. Не видев своего тела, оно было засвечено, как на фотографии, я находился внутри какой–то стеклянной трубы, вникуда, полностью чувствовав и управляв своим телом. Я наблюдал за моим убийцей, как в кино. Он рвал на себе волосы, бегав по подвалу, потом резко схватил ружьё и не думая, разнёс себе голову. Я стоял и ждал, пока что-то не объяснило мне, что я не увижу его душу. Я пошёл вникуда… Убивший: Как же было мучительно погибать. Я чувствовал боль каждого ошмётка мозга, размазанного по подвалу. Я покатился вниз, ничего не видя, только чувствуя ужасную боль. Я кувыркался по неровной горке с тупыми шипами, чувствовал каждое прикосновение, пока что-то не схватило меня за руку, и я повис. Чувствовал, как моё тело по кускам падает в низ, в полной темноте. А этот запах, я бы всё отдал, чтобы его больше никогда не чувствовать. Я подумал, что я в аду. Это ужасно, это жутко, это невыносимо. Потом меня что-то куда-то потянуло, я прозрел. Было мрачно и тускло. Подо мной была очень глубокая пропасть, не было видно дна. Я охуел, когда увидел тысячи, миллионы, таких как я, некий «конвейер грешников», где по рядам, подвешенные за руку продвигались люди, в еще более противное место. Все они были в таком же непонимании, страхе и обреченности, как и я. Убитый: Не было никакого полёта над помещением, света в конце туннеля, и разговора с родственниками и Богом. Но я чувствовал его присутствие в своей голове, я всё отчётливо видел и упруго стоял на своих ногах. Я пошёл, я бы шёл так вечно, было так спокойно, светло и красиво. Я знал, что я умер, знал куда иду и что всё хорошо. Бесконечно шагая, я был счастлив. Я ясно видел тысячи, миллионы людей, которые тоже куда-то бесконечно шли. Никто ни с кем не говорил, ни у кого не было желания говорить, все просто шли и шли в полной гармонии. Тут были не только люди, каждый чувствовал его, Бога. Это он внушал нам, что мы в раю, что будем тут вечно и нам нечего бояться. Убивший: Зря я не верил в Бога. Какая-то херня залезла ко мне в голову. Она внушала мне, что я в аду, что буду тут вечно и то, что может быть только хуже. Продвигался я очень долго, я даже с трудом помню начало. Я был шокирован, когда увидел конец этого пути. Короче, после падения я оказался одним целым с колонной из мяса, покрытой вонючей слизью. Проще сказать я и был этой колонной, а таких колонн тут было бесконечное множество, и каждая страдала, каждая и была когда-то человеком. Из колонны торчало только туловище и голова, точнее руки и ноги срослись с ней. Вот теперь я точно знал, что это ад. Не было никаких чёртиков и огня, никто не горел, все страдали еще мучительней. Я хотел с кем ни будь поговорить, как и каждый, кто попал в ад, но у всех не было рта. Были только глаза, чтобы всё это видеть, нос, чтобы чувствовать запах, уши, чтобы слышать жуткие звуки и какое – никакое тело, чтобы чувствовать ужасные боли. Убитый: Я ничего не хотел, я был полностью счастлив, мне было ничего не надо. Пока я не вспомнил его, убившего меня. Немного подумав, я свернул со своего пути, почувствовал странную озабоченность, но я знал, что я направляюсь к нему, в ад. Бог мне внушал, в прямом смысле слова внушал, путь туда, внушал, что со мной там ничего не случиться, и мне было совершенно не страшно. Полностью счастливые лица людей, сменялись на более печальные, по мере того как я приближался к аду, но все они были свободны. Когда я увидел людей без возможности двигаться, я понял, что тут начинается ад, а потом эти колонны. Я и представить не мог столько страданий, стольких людей, все они были абсолютно одинаковые, люди-колонны ничем не отличались друг от друга. А я всё-таки знал, куда мне идти, чтоб его увидеть, посмотреть, как он мучается, чтобы он вспомнил меня, вспомнил, что делал с моим телом. После того, как я его нашёл, я стоял и смотрел на него, как мне казалось часа два. Он ничем не отличался от миллиардов таких же мучеников, но это был он. Убивший: Как же было хреново, нет, хуже просто не могло быть. А потом пришёл какой-то человек. Он стоял и смотрел, сначала полностью спокойный, показывая мне, какой он счастливый. Честно говоря, мне и правда стало намного хуже после его появления, а ему кажется намного лучше. Может, это специально его послали, чтобы причинить мне боль? Он наблюдал за мной очень долго, потом резко схватил меня за горло, въебал мне пощёчину и отошёл на прежнее место. Как хуёво, что у меня не было рук, хотя бы ног. Убитый: Я в аду, но в аду я только как посетитель, а в раю я навечно. Они ублюдки, они и наказаны. И вот мысли что ничего со мной не может быть, кроме жизни в раю, что он убил мою семью и меня толкнули меня на пощёчину. Я врезал ему со всей силы, но скоро понял, что этого недостаточно. Я знал, что мне это разрешено, что никакой это не грех, причинять боль своему убийце. Потом я уже просто не мог остановиться, теперь я получал удовольствия от его боли, он так мучался. Я бил его ногами, руками, его тело как желе, твёрдая слизь, я отрывал куски его тела руками, я смеялся, я изображал Дьявола, я развлекался с ним, как он со мной когда-то. У него не было даже рта, чтобы кричать, только глаза, такие жалкие, такие страдающие… Я мучил его почти бесконечно. Наконец остановился, и пошёл обратно, в рай, в спокойствие и гармонию. Убивший: Он просто копал мою грудь руками, она была похожа на серо-голубую кучу гавна. Я так хотел орать, загибаться, схватившись руками за живот, но невозможность этого, была еще одним элементом, продуманным элементом, усилявщим жесть моего состояния. Я вспоминал всех, всех кому причинил хоть какую-то боль при жизни. И я раскаялся, не потому что хотел отсюда выбраться, и не потому что этого хотел Бог, а потому что мысли о том, что я причинял людям были уще более невыносимы, чем муки, я сожалел о своей жизни, я возненавидел себя. Вскоре я смирился, даже был доволен тем, что я попал в ад. Я бы еще не так себя наказал. Убитый: С чувством удовлетворённости я пошёл к себе, в рай. Я шёл обратно еще дольше, чем сюда. Потом меня осенило, ведь Бога со мной уже нет, я не знал куда идти, что мне делать, я был растерян, напуган, жутко напуган. Я чувствовал, как Бог забирал у меня мысли о рае, далее я вообще перестал знать, что рай существует. Я был потерян в аду, моя душа пропала. Убивший: Теперь я не мучался, потому что знал, я это заслужил. Какое было удивление, когда я стал чувствовать свои руки, а потом ноги! Они были всё еще внутри колонны,…но я их чувствовал! С каждым моментом всё больше и больше я отделялся от колонны. Далее я валяюсь в луже липкой вонючей жидкости, но я больше не чувствую обречённость, я заново родился. Еле накопив немного сил, я с трудом встал. Встав, я был полон энергии и тех самых сил, которые упорно набирал, а стоило всего лишь встать. Моё тело больше не кусок слизи, а реальная плоть, как будто я и не умирал. Ранее возненавидев это место, я уже не обращал на него внимания, зато, сколько внимания мучеников было обращено на меня. Та херня, которая залезла ко мне в голову со всякими внушениями, внушила мне, что эта херня – и есть Бог. Находясь в моей голове, он показывал путь, в рай, внушал надежду, веру… Убитый: Я блуждал очень долго, дольше чем я жил, чувствуя усталость, голод и все отрицательные чувства людей. Зря я облокотился на колонну, голую колонну, которая как будто была приготовлена для меня. Я прилип, намертво, как муха к паутине. Больше ничего не могло меня спасти. Со временем руки и ноги срослись с колонной. Я остался в аду навечно…