Когда мне было 16 лет, я как-то спросила у отца, что он помнит из военных лет, ведь тогда он был совсем ребенком. Он помолчал и ответил, что все время мерз и очень хотел есть. И хотя его воспоминания были обрывочны, но очень меня впечатлили. Я помню, что ночью тогда долго не спала и думала об этой войне, в которой страдали не только взрослые, но и дети. Моему отцу тогда еще не было и 8 лет. Сначала они не понимали что такое война, бегали как всегда, ведь было лето. Но потом все больше стала плакать мама. А потом отец, ушел на фронт, хотя как председатель колхоза имел бронь и 4 детей на руках. Так они остались одни. Мама все время пропадала в колхозе, потому что она осталась председателем вместо их отца. Немного позже отец пришел на краткую побывку и с несколькими комсомольцами где то закопали колхозную библиотеку, чтобы она не досталась немцам. Библиотеку потом так и не нашли, потому что погибли все, кто ее прятал. А еще отец помнил их эвакуацию. Когда фронт стал подходить к границам области, оставшиеся партийцы, комсомольцы и мама, решили, что нужно ехать. Так они стали собираться в дорогу. Конечно, отец не понимал еще тогда: как это покинуть родные места, сорваться с родной земли. Они бегали и мешали матери и другим теткам грузить пожитки на телеги. Им было просто интересно увидеть новые места. А потом был очень длинный переезд, и переправа через Волгу. Тогда утонули несколько подвод, утонули документы. Его маленького брата, который родился семимесячным, кутали в тряпки и ватку, держали в коробке, потому что мама все время суетилась между подводами. Она очень боялась, что ее посадят за то, что у нее во время переправы утонули несколько коров и лошадей. За Волгой они стали жить в заброшенном немецком поселении. Перед самой войной хозяева выехали из него в Германию. Отец вспоминает, что дома там стояли на сваях, а внизу под домом были встроенные котлы, в которых грелась вода. Вроде как современное паровое отопление. В наших бедных украинских селах хаты стояли покрытые соломенными крышами. Даже туалетов при домах не было. Были просто отгороженные прутьями закутки возле сараев. А тут вдруг такие чудесные дома. Все время хотелось есть. Мама пекла лепешки из ячменя. Добавляла туда полову – это мелкая солома, а также семена всяких трав. От ячменя в горло постоянно впивались остья. Они царапали горло и никак не проглатывались. Мама закрывала хлеб в шкафчик, на замочек и цепочку. Однажды старшие братья подговорили отца стащить немного хлеба. Его маленькие и худые руки пролезали между цепочкой. Он с трудом протащил зажатый в кулаке кусочек хлеба, но своей доли так и не получил. Получил только подзатыльник и угрозу рассказать матери про его воровство. Голодать стали все больше. А так как в первую очередь нужно было сберечь хозяйство, то ячменем и соломой кормили скотину. Однажды, зимой, когда было очень туго с едой, соседка баба Настя стала промывать в речке навоз после скотины, чтобы хоть немного вымыть из него остатки ячменя. Потом она стала его варить и есть. Отец два раза присылал из фронта посылки с мылом. Тогда в войну это было целым богатством. Стирали то золой, то мыльной травой. Но бабушка не жадничала и всегда раздавала его Когда село освободили, все собрались и поехали домой. Еще отец вспоминал, как они в то время учились. Всех оставшихся детей собрали в одном большом доме. На всех был один учитель. Читать учились по газете. А так как писать было нечем, то чернила делали из бузины. А писали то на газетах, то на серой бумаге из-под мешков. Однажды они с ребятами нашли снаряд и начали его разбирать. Так как разобрать не вышло, снаряд положили в костер. Потом был огромный взрыв, и у быка, который пасся рядом, как бритвой срезало голову, а Витьке, тому, что лежал у края бугра, осколком оторвало палец на руке. Отца мать потом здорово отстегала кнутом. Кстати, этот Витька, Виктор Борисович, стал потом учителем рисования и мы школьники, очень удивлялись тому, как это он, без указательного пальца так ловко рисует. Через полтора месяца после окончания войны, семья получила похоронку на отца. Он погиб 1 мая 1945 года, в те, последние военные дни. Бабушка страшно кричала и плакала. Ведь теперь она понимала, что ей одной придется тащить на своих плечах четверых пацанов и свою мать, которая сошла с ума, потеряв на войне 3 сыновей. А потом начали возвращаться фронтовики, их дети гордились ими и хвастались, а отец им завидовал. Началось голодное послевоенное время. Хотя они и были сыновьями фронтовика, но пайка офицерского не получали, так как официально брак у родителей не был зарегистрирован. У бывших коммунаров не принято было расписываться, а тем более идти в церковь. Я не знаю, почему так случилось, может быть для них, это было пережитком прошлого. Что было, то было. У мальчишек были 1 туфли на четверых, штаны они носили по очереди. Однажды им в село прислали американскую гуманитарную помощь, и отцу наконец-то достались штаны, свои личные. Он ими так гордился. И как же он плакал, когда попал под дождь, а брюки вдруг стали расползаться, потому что оказались бумажными. Через несколько лет папин младший брат отнес фронтовые ордена на речку к старшим парням и на что-то выменял. Так что от деда у меня остались только две фотографии, подписанные химическим карандашом и похоронка, где написано, что похоронен он на офицерском кладбище в городе Даме, куда ни мой отец, ни я так никогда не смогли поехать.