"Говард Уайт" Молодой человек из Чикаго на исходе второй недели своего пребывания в Англии покинул город Ноттингем и уже меньше, чем через сутки направлялся в сторону городка Гринстоунтон, где планировал провести несколько дней перед отбытием в Лондон. Бодро шагая по холмистому лугу, ориентируясь лишь по время от времени проявлявшейся в изумрудно-зелёной густой траве тропинке, человек глубоко вдыхал свежий прохладный воздух и откровенно наслаждался великолепной погодой, стоявшей в этих местах почти весь июль. Всё своё путешествие из Ноттингема до Гринстоунтона он совершал пешком, на ночь останавливался на постоялом дворе одного приятного и спокойного английского городка; короче говоря, не утруждал себя чрезмерной заботой о комфорте в пути. Американец двадцати четырёх лет отроду решил начать своё странствие по Старому Свету именно с Великобритании лишь в связи со своими английскими, хотя и утраченными корнями. Родился же этот юноша в славном городе Сан-Франциско – пожалуй, самом известном и масштабном поселении восточного побережья Соединённых Штатов. Когда ему было семь лет, он с семьёй был вынужден перебраться в Чикаго, где спустя год произошло на тот момент самое печальное событие его жизни – скончалась его мать, молодая американка французского происхождения. Постепенное разорение компании его отца – некогда преуспевающего фабриканта, ставшее прямой причиной переезда семьи в штат Иллинойс, неуклонно продолжалось, приобретая угрожающие масштабы. Наследник стремительно терявшего положение промышленника в то время учился в колледже, и, не смотря на то, что любящий отец всеми силами старался не допустить того, чтобы его ухудшающееся положение коснулось жизни сына, вскоре скрывать разорение компании стало просто невозможно. Из колледжа молодой человек вернулся уже не в роскошные апартаменты в центре Чикаго, а в куда более скромный коттедж на окраине города. Полного краха семейной фирмы всё же избежать не удалось, но отец студента первого курса медицинского университета сумел сохранить небольшую сумму на своём банковском счету, средства с которого полностью уходили на повседневную жизнь. Уже отчаявшись когда-либо возродить бизнес, пятидесяти пятилетний мужчина начал частенько выпивать, со временем эта привычка переросла в устойчивый алкоголизм, хотя умереть от язвы или цирроза опустившемуся человеку не позволил инфаркт, ставший причиной остановки сердца. Студент четвёртого курса решил пользоваться оставленными ему деньгами как можно мудрее и не повторять ошибок отца. Давно уже утратив всякий интерес к учёбе, он наконец-то оставил университет и, продав дом, приобрёл однокомнатную квартирку в промышленном районе. Бизнес никогда не привлекал молодого человека и он, как всегда и предполагал, не стал тратить на него лучшие годы своей жизни. Оказавшись талантливым поэтом, он объединил все ранее написанные стихи, о существовании которых никому, кроме него самого не было ведомо, в сборник и обратился в не очень известное издательство, которое к величайшей радости начинающего стихотворца, согласилось издать его книгу небольшим тиражом в тысячу экземпляров. И хотя гонорар был совсем мизерным, для молодого человека с незаконченным образованием это был мощный стимул для продолжения творческой деятельности. Надеясь почерпнуть писательского опыта и обрести вдохновение, поэт объединил средства, завещанные ему отцом, со своим первым гонораром и отправился в Европу. Месяц спустя он уже поднимался на холм, с вершины которого открывался замечательный вид на городок Гринстоунтон и затянутые туманной дымкой горы далеко на горизонте. Гринстоунтон был, несомненно, типичным для английской провинции городком. Небольшие каменные и деревянные дома тесно ютились вокруг городской церквушки, шпиль которой блестел на солнце высоко над крышами всех остальных зданий. Город весьма компактно раскинулся в просторной долине среди холмов, которые становились всё выше и круче на севере, там, где тёмными силуэтами очерчивались горы. Окружённый сельскими угодьями и фермами, Гринстоунтон производил умиротворяющее впечатление, как на своих жителей, так и на нечастых гостей. Молодой человек, недавно покинувший родную Америку, уверенно шагал по зелёному склону холма в сторону городка, в котором планировал найти ночлег на несколько дней и как следует отдохнуть после двухнедельного путешествия по Шотландии и северной Британии. Спустя несколько минут он уже шёл по неширокой, но чистой улочке мимо аккуратных коттеджей, фасады которых в основном были увиты цветущим плющом, отчего приобретали розоватый оттенок. Невольно залюбовавшись непритязательной и радующей глаз архитектурой, молодой человек вышел на центральную площадь города, посреди которой возвышалось причудливое неказистое сооружение высотой в четыре-пять метров. «Чумная колонна», вспомнилось название странного изваяния проходящему мимо человеку из Чикаго. Такие колонны устанавливали в европейских городах после страшных эпидемий чумы, унесших жизни сотен тысяч человек. Светло-серый фасад церкви украшали высокие витражные окна, разноцветные стёкла которых переливались всеми цветами радуги в лучах солнца. Видимо, только что закончилась дневная служба, потому что из церкви начали неспешно, переговариваясь друг с другом, выходить прихожане. Некоторые сразу расходились в разные стороны, другие задерживались у часовни и, судя по доносившимся голосам, ждали местного викария, кто-то по окончании службы уныло побрёл в сторону кабака – приземистого здания на восточной стороне площади. Молодой человек смело подошёл к группе прихожан, неспешно прогуливающихся по площади, и поинтересовался как пройти до ближайшей гостиницы. Узнав дорогу, юноша, сняв короткую кожаную куртку и закинув через плечо, направился в указанном направлении. Гостиница «Медоустрим»* находилась на южной стороне города, противоположной той, откуда пришёл человек. Здание гостиницы было стилизовано под водяную мельницу: на правой от входа стене висело большое деревянное колесо, уходившее под воду почти на пол метра. * «Meadow stream» – луговой ручей, англ. Ручей, на берегу которого стояла гостиница, был не очень широким и через него был перекинут узкий верёвочный мост. Молодой человек вошёл в прохладный холл и обратился к стоящему за деревянной стойкой портье – полному человеку невысокого роста, который, смерив вошедшего оценивающим взглядом, убрал со стойки пузатую бутыль виски и дружелюбно поинтересовался, как имя у уважаемого гостя. Едва сдержав смешок, вызванный видом лихо закрученных кверху чёрных усов портье, человек представился. Пузатый портье, более походивший на бармена, записал имя в толстую амбарную книгу и, обернувшись к стеллажу, стоявшему у него за спиной, протянул медный ключ новому постояльцу. – Комната номер девять, мистер Уайт. На втором этаже. Весьма довольный тем, что у него не возникло никаких проблем с жильём в Гринстоунтоне, Говард Уайт поднялся на второй этаж и вошёл в свою комнату, на двери которой висела бронзовая цифра «9». Утро следующего дня странствующий поэт решил посвятить прогулке по окрестностям Гринстоунтона. Надеясь вернуться в город к полудню и пообедать в замеченном ещё вчера кабаке, Говард Уайт с первыми лучами солнца покинул гостиницу и, перейдя ручей по верёвочному мосту, направился в северную сторону долины, где холмы были покрыты редкими лесами. День обещал быть таким же жарким, как и предыдущий, поэтому Говард предусмотрительно оставил куртку в гостинице. Не взял он с собой и старый отцовский кожаный саквояж, а лишь захватил карандаш и небольшой блокнот, которые с лёгкостью умещались в карманах брюк. У подножия холма, на который намеревался взойти Говард, было более ветрено, чем в городе, но в тени раскидистых буков, в изобилии растущих на северной стороне холма, было прохладно и тихо. В лесу царило полное безмолвие – ни звука, ни шелеста листьев. Деревья стояли далеко друг от друга, поэтому было светло и виднелась вершина холма. Закончив подъём по северному склону, Говард Уайт невольно восхитился открывшейся ему панорамой: южная сторона холма, по которой он намеревался спуститься была куда круче северной, но тем не менее плавно переходила в просторную равнину, на востоке поросшую лесом, а на западе вновь вздымающуюся холмами. Равнина была вдоль и поперёк испещрена оврагами, края которых заросли буйным кустарником. На юге высилась целая гряда холмов; на склоне самого низкого Говард разглядел здание, ни то замок, ни то крупный особняк. Не усмотрев ни крепостных стен, ни башен, он предположил, что перед ним довольно большой дом. Заинтересовавшись неизвестным зданием, Говард решил пересечь равнину и подойти к нему поближе. Солнце уже ощутимо припекало, когда Говард Уайт решил передохнуть, сидя на краю одного из оврагов в тени густого кустарника. Отсюда здание просматривалось гораздо лучше, можно было различить как минимум четыре этажа и высокую мансарду, крытую тёмной черепицей. Так же было видно несколько подсобных сооружений, теснившихся на склоне холма слева от особняка, на крыше которого рябил частокол каминных труб. Некоторые из них выпускали серый дым, из чего Говард решил, что дом обитаем. Достаточно отдохнув, он взглянул на наручные часы. Половина одиннадцатого. Борясь с искушением подойти к загадочному особняку ещё поближе, Говард посчитал, что на сегодняшнее утро хватит блужданий, и что пора вернуться в Гринстоунтон. Покинув своё более или менее прохладное убежище в тени кустов, он пошёл в обратном направлении, думая, что подняться на крутой южный склон будет несколько труднее, чем с него спуститься. Когда Говард уже взбирался на вершину холма, утирая тыльной стороной ладони пот со лба, и жалея о том, что не пожертвовал временем и не пошёл в обход, до него донёсся приглушённый стук копыт. Ухватившись рукой за ствол сухонького деревца, он обернулся и окинул взглядом равнину. Всадник скакал в сторону особняка, от более детального осмотра которого Говард недавно отказался, и, видимо, только что спустился с соседнего холма. Прищурившись, он разглядел коня чёрной масти и наездника в белой, точно такой же как у него самого, рубахе. Всадник пришпорил коня и уже медленнее поднялся на холм к роскошному дому. Там Говард потерял его из виду из-за растущих перед особняком высоких деревьев. Размышляя о том, уж не хозяина ли загадочного дома он увидел, Говард Уайт продолжил подъём и, немного передохнув на вершине холма, направился в сторону города. На следующий день американский поэт решил вновь посетить равнину и, по возможности, подойти к особняку поближе. Этот день был более прохладным, небо затянули сероватые облака, но такая погода лишь способствовала предпринятому Говардом Уайтом походу. На этот раз он захватил свой саквояж с двумя большими медными застёжками, – в сумку он положил несколько бутербродов и алюминиевую флягу с водой. Сегодня Говард вышел из Гринстоунтона уже после полудня и спустя сорок минут остановился у того же оврага, где отдыхал вчера. Вдыхая прохладный воздух, он внимательно вглядывался в здание, стоящее от него на расстоянии примерно полутора миль. Сделав глоток воды из фляги, Говард продолжил путь, подходя к особняку всё ближе и ближе. Почувствовав, что начинает подниматься на холм, он вновь остановился. Дом был поистине великолепен. Особняк напоминал Говарду старинные французские замки, множество которых сосредоточено в долине реки Луары, и которые ему доводилось видеть только на фотографических снимках. Как и было им вчера замечено, особняк являлся четырёхэтажным зданием, но тем не менее был гораздо выше всех построек Гринстоунтона, в том числе и церковного шпиля. Как и стены городских зданий, первые два этажа особняка были густо увиты плющом, казалось, что высокие окна прорублены в склоне зелёного холма. Стены здания были выложены светлым, почти белым камнем, что усиливало сходство особняка скажем, с Шамбором, знаменитым на весь мир замком – величайшей жемчужиной Луары. Теперь можно было хорошо разглядеть и сооружения слева от главного дома. Возле одного из них Говард приметил чёрного коня, судя по всему, того самого, что вчера проскакал мимо него. Конь лениво пощипывал изумрудно-зелёную траву и время от времени поднимал голову, чтобы горделиво осмотреться. К парадному входу особняка вела выложенная гладкими камнями дорожка, бравшая начало у кованых ворот, недалеко от которых стоял Говард Уайт. Вся территория восхитительного шатó была окружена высокой чугунной изгородью. Раздавшийся вдруг негромкий гул производил автомобиль, медленно выкативший откуда-то со стороны конюшен, очевидно подъезд к дому находился с другой стороны холма. Шелестя колёсами по мелкому гравию, которым была усыпана площадка перед парадным крыльцом, автомобиль остановился. Водитель, выпрямившийся во весь рост и вышедший из открытого салона машины, деловито осмотрелся и, закурив сигару, подозвал к себе человека, одетого в синий рабочий комбинезон. Выпуская изо рта густые клубы светлого дыма, он что-то сказал подошедшему и почти бегом поднялся по гранитным ступеням к массивным дверям, которые при его приближении гостеприимно распахнулись. Человек, только что скрывшийся в, судя по всему, просторном холле особняка, двери которого сразу же закрылись, был одет в белую рубаху, заправленную в чёрные брюки. Даже если бы не эта примечательная деталь, у Говарда Уайта не оставалось никаких сомнений в том, что он видел вчерашнего наездника. Интуиция также подсказывала ему, что человек, минуту назад вошедший в дом через главный вход, и есть хозяин великолепного поместья. Некто в синем комбинезоне, скорее всего представитель прислуги, сел в автомобиль и медленно укатил в том же направлении, откуда машина прибыла. Шум мотора скрывшегося за углом дома автомобиля почти сразу стих, из чего Говард предположил, что слуга просто припарковал машину на надлежащем месте. Понимая, что и дальше вот так стоять в нескольких шагах от изящных кованых ворот глупо и бессмысленно, Говард Уайт решил обойти холм со всех сторон и только после этого вернуться в город. Ощущая себя не очень компетентным разведчиком, он отошёл подальше от ограды, дабы не привлекать к себе лишнего внимания, и неспешно направился к соседнему холму, со склонов которого намеревался разглядеть западную сторону особняка. Говард сам не мог объяснить, что его так привлекало в незнакомом доме, но пробудившийся в нём внезапный интерес заставил обойти всю территорию поместья, занимавшего весь холм. Как он ни старался не ходить в особой близости от особняка, чугунная ограда неизменно настигала его, и приходилось вновь отходить всё дальше и дальше. Уже не было видно крыши дома на противоположном склоне, а парк, казалось, становился всё обширнее. Говард, совершавший свой обход уже добрых пятнадцать минут, приметил тот самый автомобиль, который сейчас поливал из шланга водой слуга. Ещё один человек, по-видимому, конюх, заводил коня в приземистое деревянное здание конюшни. Сквозь буйные заросли дуба и ивы Говард также различил несколько фонтанов, выпускавших струи воды на несколько метров ввысь. Размышляя о том, кто же, несомненно богатый, хозяин этого замечательного поместья, он снова вышел на северную сторону холма и его взгляду открылась равнина, с которой он пришёл. Через несколько минут Говард Уайт сел на траву, прислонившись спиной к шершавому стволу высокого бука, особняком растущего посреди поля. Перекусив, он вперил задумчивый взгляд в дом на холме, вид на который сейчас открывался с юго-восточной части равнины. С этой стороны не было видно автомобиля и конюшни, зато великолепно просматривалась свободная от деревьев часть парка. На часах было уже без двадцати четыре, когда Говард надумал возвращаться в Гринстоунтон. Редкие облака окончательно растаяли в голубом небосводе и солнце теперь светило с привычной силой. Погода была действительно чудесная и Говард Уайт, в голове которого уже роились рифмующиеся слова, описывающие впечатления от прогулки, поспешил в гостиницу. Следующие два дня молодой американец провёл в городе, больше не совершая походов к особняку на холме. Он обедал в кабаке на городской площади, гулял в окрестностях ручья не далеко от гостиницы, но большую часть времени проводил в «Медоустриме», работая над новым сборником стихов «Очарование Англии», составлять который начал ещё на пароходе, у берегов Ирландии. Главная цель поездки наконец-то воплощалась в реальность – живописные окраины Гринстоунтона подарили поэту вдохновение. За три дня Говард Уайт создал восемь стихотворений и, казалось, муза его всё ещё не оставляла. Даже гуляя по городу, он заимел привычку не расставаться с блокнотом и ручкой. Стихи порой рождались внезапно и требовали незамедлительной записи. На шестой день пребывания в Гринстоунтоне Говард Уайт пришёл к выводу, что в творческом отношении это самая плодотворная неделя его жизни. «Очарование Англии» приобретало единый, целостный вид, в сборник вошло уже около тридцати стихотворений, и впервые стихосложение доставляло Говарду такое удовольствие. Вечером двадцать седьмого июля, в четверг, поэт решил отметить столь необыкновенный успех в своём излюбленном кабаке. Как обычно, по вечерам в этом заведении было полно народу. Со многими завсегдатаями кабака Говард уже познакомился и сейчас, отвечая на приветствия всех своих знакомых, пробирался к барной стойке. После трёх бокалов отменного шотландского виски Говард Уайт, пребывая в чудеснейшем расположении духа, затеял развесёлый диспут с тремя-четырьмя новоиспечёнными приятелями о положении британской монархии и о результатах Первой мировой войны. И хотя в любой другой вечер он, пожалуй, и не нашёл бы ничего смешного в байках о королевских гвардейцах, сегодня Говарду было абсолютно всё мило и родно. Поднимая третий тост за здоровье одного местного фермера, чей день рождения праздновался в кабаке, молодой поэт начал понимать, что его развесёлое гулянье начинает затягиваться. Взгляд на часы подтвердил его опасения, – было уже почти одиннадцать вечера. Прощаясь со всеми, кто попадался на глаза, Говард вышел на улицу и пошатывающейся походкой побрёл по улице, надеясь, что его гостиница находится примерно в той же стороне. Но не пройдя и десяти шагов он остановился, вперив недоумённый взгляд в автомобиль, который он в вечерних сумерках сперва не заметил. Даже в темноте машина блестела, отливая серебром. Говард Уайт понял, что раньше этот автомобиль он видел только однажды – на холме у особняка. – «Роллс Ройс – Серебряный призрак», – произнёс чей-то голос, – девятьсот шестого года выпуска. В Британии таких не больше десяти. Говард Уайт обернулся на голос и увидел стоящего прямо напротив него хозяина автомобиля, высокого человека в чёрной длинной рубахе навыпуск. Того самого человека, которого он видел несколько дней назад входящим в загородный дом, напоминающий французский замок. – Двадцать лет, а летает как новенькая, – человек любовно провёл ладонью по блестящему капоту машины. Заметив замешательство, отразившееся на лице Говарда, хозяин машины продолжил: – Полагаю, вас подвезти? На столь великодушное предложение неизвестного человека, за домом которого он два дня вёл наблюдение, Говард мог ответить лишь благодарностью. Удостоверившись, что водителю это будет не очень затруднительно, он сообщил, что остановился в гостинице «Медоустрим» и сел на заднее сиденье, ибо переднее было узким, скорее всего рассчитанным только на водителя. Автомобиль, развернувшись, поехал в направлении, противоположном тому, что выбрал Говард, выйдя из кабака. – Меня зовут лорд Вулсбери Халмер, – представился водитель, протянув через плечо руку Говарду. – Говард. Говард Уайт, – ответил с заднего сиденья американец, пожимая протянутую руку. Подавив желание поинтересоваться, всегда ли лорд Халмер предлагает подвезти незнакомых людей, да ещё и по ночам, он вместо этого ещё раз поблагодарил хозяина машины за оказанную услугу. – Не стоит благодарности! Нам всё равно по пути. Откуда вы, мистер Уайт? – поинтересовался сэр Халмер. – Я американец. У меня квартира в Чикаго. А в Гринстоунтоне я впервые. – Я так и понял. Мне довелось познакомиться почти со всеми жителями этого городка. Да и сам я живу неподалёку. – Лорд Вулсбери Халмер повернул руль направо и ускорил автомобиль. Теперь они ехали по окружной дороге в сторону гостиницы; Говард начал узнавать места. Ощущая, что его спина скользит по гладкой чёрной коже сиденья, он внимательнее осмотрел машину, в салоне которой сидел. «Роллс Ройс» соответствовал всем лесным характеристикам, какие обычно даются этим автомобилям. О цене такого транспорта он предпочёл не задумываться. Говард выразил своё восхищение машиной вслух. – О да, несомненно, автомобиль великолепен, – отозвался Вулсбери Халмер, – а чего ради вы прибыли в это захолустье, мистер Уайт? – Вообще-то, я поэт, – Говард рассказал о своём путешествии новому знакомому. – Полагаю, праздновали творческий успех? – Рассмеявшись, спросил сэр Халмер. – Ну, в общем, да. – Вы любите охоту, мистер Уайт? – Поинтересовался лорд Халмер, поворачивая автомобиль в узкий проулок. – Если честно, нет. Не люблю. Да и возможности охотиться в Чикаго у меня не было. – Ответил Говард, вглядываясь в силуэты тёмных улиц, по которым они проезжали. – Жаль! А я люблю. Особенно хорошо охотиться в лесу в нескольких километрах от города. Говард Уайт видел этот лес когда обходил дом Вулсбери Халмера, но не упомянул об этом. – Хотя хорошие стихи я люблю ничуть не меньше, – добавил сэр Халмер, – вы издавались, мистер Уайт? – Однажды. Мой первый сборник издавался в Чикаго. – Вот мы и приехали! – Вулсбери Халмер остановил автомобиль у самого входа в «Медоустрим». – Ещё раз спасибо, сэр Халмер. Вы меня здорово выручили. – Поблагодарил Говард, со стыдом вспомнив, что поначалу вообще шёл не в ту сторону. – Ещё раз не за что. Если вы завтра ничем не заняты, мистер Уайт, то я жду вас к двум часам дня на обед. Поверьте, я плачу повару неплохие деньги вполне заслуженно. Надеюсь, завтра он превзойдёт самого себя. – О… да. Я непременно приду к двум часам. – На неожиданное предложение Говард ответил согласием не задумываясь, и уже собирался идти в гостиницу, когда Вулсбери Халмер, усмехнувшись, произнёс: – Даже не спросите, где я живу? – Э-э, конечно. – Несколько растерявшись, Говард вспомнил, что не упомянул о своих походах к дому на холме. – За южными холмами открывается равнина с которой отлично виден мой дом. Он один стоит на холме, вы ни с чем его не спутаете. – Да. Думаю, найду. – Согласился Говард, кивнув лорду Халмеру. – Спокойной ночи, мистер Уайт. Завтра я вас жду! – До встречи, сэр Халмер. Говард Уайт, подумав, что жилище лорда Халмера действительно нельзя не заметить, вошёл в гостиницу. Ответив взмахом руки на пожелание доброго вечера от портье, он поднялся на второй этаж и пятнадцать минут спустя, не раздеваясь, уже спал в своей комнате номер девять. Проснулся Говард без каких-то двенадцать. В незанавешенное окно лился слепящий солнечный свет, отображая на деревянном полу блёклый крест – тень от рамы. Сев на кровати, поэт взлохматил руками волосы на голове и принялся вспоминать события прошлой ночи. Лорд Вулсбери Халмер. Отправляясь в кабак, Говард даже не думал о таинственном особняке и его хозяине, но уже меньше, чем через два часа отправится к нему на обед. Подумать только, сколько всего необычного может произойти за один вечер с не вполне трезвым человеком! Размышляя об этом, Говард Уайт допил остатки воды из своей фляги и снял вконец помятую рубаху в которой заснул. Благо, есть несколько запасных. Правила этикета подсказывали американцу, что на первый в жизни обед с английским лордом нужно явиться в чём-то, что не таскал на себе три предыдущих дня. Оставив рубаху на кровати он отправился в душ. Было десять минут пополудни. Час спустя Говард Уайт бодрым шагом пересекал равнину, на южной стороне которой высилась небезызвестная гряда холмов. На склоне одного из них белел особняк лорда Халмера. Сегодня было несколько ветренее, чем обычно; высокие тополя и вязы, растущие перед фасадом дома порывисто колыхались. Но северный ветер заметно умалял летний зной, бывший почти нестерпимым в начале недели. Несмотря на то, что ему до сих пор не верилось в то, что он на правах гостя поднимается к тяжёлым деревянным дверям особняка, Говард Уайт уверенно нажал на кнопку электрического звонка. Несколько секунд спустя дверь приоткрылась внутрь и на Говарда с вежливым интересом взглянул высокий человек в чёрном фраке. – Вам назначено, сэр? – дворецкий слегка поклонился гостю. Говарда, уже собиравшегося сказать, что он прибыл по приглашению лорда Халмера, выручил сам хозяин особняка. – Мистер Уайт! – сэр Вулсбери Халмер быстрым шагом подошёл к двери и, отстранив дворецкого, распахнул её настежь. – Добро пожаловать! Нерио, надеюсь вы накроете нам стол в зале, – обратился он к человеку во фраке. Тот, вновь отвесив поклон, чуть более глубокий, чем адресованный американцу, удалился. – Добрый день, сэр Халмер, – поздоровался Говард, осматривая помещение, в котором оказался. Холл был куда более просторным, чем можно было предположить. С потолка свисала изящная хрустальная люстра весьма впечатляющих размеров; стены, обшитые тёмными деревянными панелями, украшали многочисленные гобелены. На каменных ступенях широкой лестницы, ведущей на второй этаж, лежал мягкий ковёр бордового цвета, спускавшийся на пол и простирающийся до самых дверей, у которых на мгновенье задержался Говард. – Не желаете осмотреть дом, пока Нерио накрывает на стол? – поинтересовался лорд Халмер, поднимаясь по лестнице. Выразив своё согласие, Говард Уайт поспешил за хозяином дома. – Эти гобелены, мистер Уайт, – Вулсбери Халмер взмахом руки указал на стены холла, – были привезены из Шотландии моим прадедом ещё в восемнадцатом веке. Вы, если не ошибаюсь, вчера упоминали, что уже были в Шотландии? За завязавшимся между ними разговором Говард Уайт и лорд Халмер совершили обход по всем четырём этажам дома, заглянули в кабинет хозяина особняка, осмотрели библиотеку и бильярдную, трофейный зал, по стенам которого были развешены головы убитых сэром Халмером животных, а также многочисленные ружья, винтовки, шпаги и мечи. Завершив обход в холле, они прошли в западное крыло здания, где находился обеденный зал, в котором Вулсбери Халмер обычно принимал гостей. – Не желаете ли выкурить сигару, мистер Уайт? В курительной комнате у меня хранится около сотни различных сортов табака, – предложил хозяин особняка, но от курения Говард отказался. – Я не курю, – отозвался он, осматриваясь в зале. – Не курите, не охотитесь. Не бывать вам англичанином, мистер Уайт! – усмехнулся Вулсбери Халмер, жестом приглашая гостя занять место за длинным столом, на котором уже были расставлены многочисленные блюда и кувшины. – Конечно, я же американец. Хотя у меня есть родственники во Франции, и, разумеется, английские корни, – Говард сел напротив лорда Халмера. – Не родственник ли вы Редженальда Уайта из Лондона? – О нет, не думаю, – ответил Говард, глядя на картину, висевшую над огромным камином. На ней во весь рост была изображена стройная женщина в голубом платье с длинными чёрными волосами, ниспадающими ей на плечи. Лорд Халмер проследил за взглядом собеседника. – Эйлин – моя жена, – он отвёл взгляд от полотна, – вот уже два года как её не стало. Говард пробормотал что-то неразборчивое насчёт соболезнования, украдкой заметив, что по лицу лорда Халмера будто пробежала тень при упоминании жены. Но тот, ободряюще улыбнувшись, предложил гостю попробовать луковый суп, от которого поднимался ароматный пар. Несколько минут спустя Вулсбери Халмер вновь заговорил: – Вы, наверное, удивились вчера, когда я предложил вас подвезти, – скорее утверждающе, чем вопросительно произнёс он и, не дожидаясь ответа Говарда, продолжил, – порой в Гринстоунтоне поразительно скучно. Это, знаете ли, столь тихий и спокойный городок, что иногда кажется, будто он вовсе и не в Англии находится, а где-то в другом мире. Говард взглянул на лорда Халмера, задумчиво смотрящего в свою тарелку. – После жизни в Чикаго Гринстоунтон кажется мне райским местом, – сказал он. – Я вас понимаю, мистер Уайт. Вам, как поэту, это место дарит вдохновение, душевный отдых. Я же, как бы это выразить, человек несколько иного свойства. Говард Уайт, заинтересованный словами лорда Халмера, отложил ложку и сделал небольшой глоток красного вина из высокого хрустального бокала. – Вот вы, мистер Уайт, бывали ли когда-нибудь в Африке или Южной Америке? – спросил Вулсбери Халмер, закуривая сигару. – Не бывал. Я, вообще-то, впервые покинул свой континент, – честно ответил Говард. – А мне доводилось охотиться в африканских саваннах и джунглях амазонки. Представляете, я несколько лет назад сумел подстрелить белого носорога! Может быть, вы обратили внимание на его чучело, висящее в трофейном зале. Одна голова этого создания размером с хороший валун! – лорд Халмер откинулся на мягкую спинку стула. – Судя по всему, ваша жизнь полна приключений, – заметил Говард, впервые внимательно рассмотрев черты лица своего собеседника. Вулсбери Халмер отличался чётко очерченными скулами и стальным взглядом слегка прищуренных серых глаз. Аккуратно уложенные светлые, каштанового оттенка волосы на висках уже были тронуты сединой. На глаз лорду Халмеру можно было дать не меньше сорока лет. – Была, – решительно ответил он, делая глубокую затяжку. – Я, пожалуй, и сам не смогу объяснить это в полной мере, но после всех странствий я словно пресытился прошлой жизнью. Говард бросил быстрый взгляд на картину над камином. – Я не думаю, что смерть жены меня сильно изменила, – продолжил лорд Халмер, – ещё при нашей совместной жизни я начал ощущать некую апатию, странную усталость. Путешествия никогда меня раньше не утомляли, но со временем во мне что-то изменилось. – Поэтому вы решили вести более размеренный образ жизни? – Говард по-прежнему не очень понимал собеседника. – Не знаю, мистер Уайт, – лорд Вулсбери Халмер нахмурился и устремил взгляд в пространство. Казалось, он силится что-то вспомнить. – Наверное, вы правы. Поддавшись непонятным изменениям, происходящим в моей душе, я стал жить здесь, в родовом имении моей семьи. Временами мной овладевала тоска, порой чувство одиночества, но тем не менее я ничего не предпринимал. Да, мистер Уайт, как вы выразились, моя жизнь стала размеренней некуда. Иногда мне казалось, что воспоминания лежат на мне тяжким грузом, иногда я был даже рад, что остепенился. За последние годы я так и не смог понять себя. И знаете, единственное, что всегда помогало мне окончательно не сойти с ума, это возможность вернуть всё на круги своя. Я прекрасно понимаю, что в любой момент могу всё изменить. Могу вновь отправиться в любую часть света, вновь вести активный образ жизни, но снова и снова меня что-то останавливает. Заставляет оставлять всё как есть. Каким-то непостижимым образом во мне уживаются два человека. Один рвётся в путь, навстречу приключениям, другой, напротив, жаждет тишины и покоя. То есть именно того, мистер Уайт, что вы находите столь привлекательным в Гринстоунтоне. Я человек действия, долго мне не сидится на месте даже в таком славном месте, но и в дальнюю дорогу я не отправляюсь. Говард Уайт молча смотрел на Вулсбери Халмера, человека, которого он до конца не понимал, но которому почему-то сочувствовал. – Это и есть ответ на моё утверждение, мистер Уайт. Утверждение о том, что вам вчера показалось странным такое дружелюбие незнакомого человека. Я не могу сказать, что с вашим появлением моя жизнь стала гораздо интереснее, но могу поклясться, что ещё вчера ненавистная тоска стала меня отпускать. Когда вы назвали себя поэтом, мистер Уайт, мне показалось, что вы меня поймёте. Говард по-прежнему сохранял вежливое молчание. Он никак не ожидал, что обед выльется в столь задушевную беседу. Создавалось впечатление, что у Вулсбери Халмера последние годы не было слушателя, собеседника. Может быть, лорд Халмер всё же слукавил, сказав, что смерть жены сильно на него не повлияла. Что было в его семейной жизни такого, утрату чего он попусту отрицает, но что имело над ним такое влияние? Сэр Вулсбери произвёл на Говарда впечатление не столько опустошённого человека, сколько задушенного своим уединением. Казалось, что та тоска, о которой он говорил, была навязана ему именно чувством одиночества. Но свои измышления Говард решил пока оставить при себе и не делать скоропостижных выводов. Он ответил: – Вы живёте один, сэр Вулсбери? – тут же эта реплика показалась ему слишком прямолинейной, но всё-таки лорд Халмер сам пошёл на искренность. Почему бы не быть откровенным до конца? – Дворецкий Нерио – мой старый друг и хороший советчик. – Вы когда-нибудь говорили ему то же, что и мне? Лорд Халмер будто призадумался. Он слегка наклонил голову набок и опустил взгляд. – Мне даже не приходило в голову делиться с ним моими мыслями и переживаниями. – Вы сказали, что он ваш хороший советчик, но тем не менее, беседуете со мной, почти незнакомым человеком, а не с ним, – Говарду вновь показалось, что он заходит слишком далеко, но беспомощность сидящего напротив человека, рассказывавшего об охоте в Африке, казалась ему глупой и почти не обоснованной. Всё-таки, он был не одинок! – Возможно, вы правы, мистер Уайт. Кажется, я понимаю ход ваших мыслей; вы думаете, что я сам создаю себе проблемы, живя как затворник, что я сам себе враг. Говард несколько опешил от этих слов. Конечно, ему казалось, что он отыскал ключ к решению проблем лорда Халмера, но и не думал высказывать это в такой резкой манере. Он поспешил заверить об этом сэра Вулсбери. – Мистер Уайт, думается мне, я должен сейчас сказать вам две вещи, – вдруг произнёс лорд Халмер, выпрямляясь на стуле и туша сигару. – Во-первых, я должен перед вами извиниться за то, что отнимаю у вас время и забиваю вам голову своими проблемами. Говард уже хотел возразить, но Вулсбери Халмер заставил его молчать, властно подняв ладонь. – Во-вторых, я не могу вас не поблагодарить, мистер Уайт. Если вы правы, и всё это время мне не хватало кампании, общения, то лучшего собеседника, чем вы мне не доводилось встречать. Лорд Халмер вновь заставил жестом Говарда закрыть рот, когда тот уже вновь собирался вставить что-то своё. – Я нахожу вас честным и благородным человеком, мистер Уайт. Несомненно, я обязан вам, но ничто и никогда не заставит меня пожалеть, что я вчера решил подвезти вас до гостиницы. Осмелюсь предположить, что это был один из самых умных поступков в моей жизни. На столь пафосной ноте заканчивался обеденный диалог молодого американского поэта и лорда Вулсбери Халмера. Вряд ли имеет смысл приводить далее все вежливые возражения Говарда Уайта и беспрекословные утверждения лорда Халмера, но и тот и другой, расставаясь вечером у ворот особняка, чувствовали себя преисполненными простой человеческой радостью и видели друг в друге верных товарищей. За несколько дней общения с лордом Халмером Говард Уайт понял, что упустил бы очень многое, если бы не сел в «Роллс Ройс» сэра Вулсбери. Это касалось и столь меркантильных деталей как плата за проживание в гостинице и обеды в кабаке, так и главной причины европейского путешествия Говарда – поиска вдохновения. В принципе, уже на следующий день после первого обеда в доме лорда Халмера все эти вопросы были разрешены. Сэр Вулсбери Халмер предложил Говарду жить у него, заметив, что в особняке всё равно восемь спален, и что друг может выбирать любую. Говард, заверив гостеприимного английского лорда, что никоим образом не желает причинять ему неудобства, разумеется, согласился. С тех пор жизнь в доме на холме стала проходить куда более весело, чем раньше; в этом честно признавался лорд Халмер, а Говард радовался, что были решены все его проблемы, неясным силуэтом маячившие в недалёком будущем и связанные, в первую очередь, с нехваткой средств, и что ему удалось абсолютно внепланово обзавестись другом в Туманном Альбионе. Необходимость же поиска вдохновения себя полностью исчерпала, – поэтическая муза не оставляла молодого стихотворца даже по ночам, из-за чего Говарду приходилось иногда вскакивать с постели и браться за ручку. «Очарование Англии» насчитывало уже около пятидесяти стихотворений, но Говард Уайт был абсолютно уверен, что его преследует полоса невероятного везения и что нужно пользоваться моментом. В целом, поездка себя оправдала в полной мере. В первый день августа, в том году это был вторник, Говард и лорд Халмер совершали конную прогулку по окрестностям особняка. Погода всё ещё стояла замечательная как и на прошлой неделе, поэтому послеполуденная прогулка доставляла наездникам немалое удовольствие. Они поднимались на невысокий холм, трава на склонах которого уже начинала желтеть, когда сэр Вулсбери заканчивал свой рассказ о графе Мережковском из России, расстрелянном большевиками после революции. – А мы с ним так недурно поохотились недалеко от Манчестера, – завершил своё повествование лорд Халмер. Говард в свою очередь заметил, что в последние дни англичанин всё чаще стал заговаривать об охоте. Видимо, желание разнообразить жизнь действительно всецело овладело лордом, потому что не далее как вчера он объявил Говарду, что приглашает его с собой в путешествие на пароходе в Австралию. В следующем году, разумеется. На это предложение Говард пока так и не дал ответа… – Вы, наверное, снова откажетесь пойти со мной на медведя в субботу, Говард? – поинтересовался лорд Халмер, пришпорив коня и поравнявшись с поэтом. Этот вопрос он задавал уже третий раз. – Я не представляю себя убивающим животное, – ответил Говард, едва не произнеся «беззащитное животное», но вовремя спохватился, вспомнив рассказы лорда Халмера о его дядюшке, ставшем жертвой шатуна. – Ну да, ну да. Гуманизм. Гуманизм, граничащий со скукой, – отозвался Вулсбери Халмер, обречённо покачав головой. Он вновь пришпорил коня и первым достиг вершины холма. Пару секунд спустя его нагнал Говард Уайт. С холма открывался потрясающий вид на рощу и озеро, поверхность которого блестела в лучах солнца. Кони, посапывая, щипали траву, а всадники не отрывали взглядов от впечатляющей панорамы. Говард, то и дело поглядывая в сторону озера, делал какие-то записи в блокноте, а лорд Халмер, помолчав пару минут, произнёс: – Нерио, я думаю, уже закончил приготовления к обеду. Уже почти два. Говард, закончив писать и убрав блокнот с ручкой в карман, согласился с другом и пустил коня галопом вниз по склону холма. – А я всё-таки отправлюсь в субботу на охоту! – крикнул Вулсбери Халмер вслед удаляющемуся наезднику и поспешил за ним. Как и предположил лорд Халмер, дворецкий Нерио уже накрыл им стол в обеденном зале, и когда вернулся хозяин, он вежливо поинтересовался, разрешат ли ему теперь отлучиться в город. Вулсбери Халмер, конечно же, отпустил Нерио, но затем весьма двусмысленно намекнул Говарду, что дворецкий такой же любитель городского кабака, как и сам поэт. Лорд Халмер не любил, когда в доме много прислуги, поэтому на него работал Нерио, живший здесь, в особняке, и повар с помощником, – оба из Гринстоунтона. Механик и конюх приходили редко, только в те дни, когда в их работе возникала необходимость Как обычно, обед затянулся; сегодня сэр Вулсбери и Говард не выходили из обеденного зала почти до четырёх часов вечера. Всё доев, лорд Халмер традиционно выкуривал сигару, обсуждая с другом последние события, узнаваемые из газеты, ежедневно доставляемой в дом. Затем они пили вино, размышляя, куда бы отправиться до пяти часов. В пять же они отдавали дань почтения одной из самых старых и известных английских традиций – чаепитию. После обеда Говард Уайт решил отправиться в библиотеку, у него накопилось предостаточно мыслей, требовавших стихотворного воплощения. Сэр Вулсбери Халмер пошёл с ним, получив разрешение почитать новые стихи из «Очарования Англии». Лорд Халмер, в определённой мере разбиравшийся в поэзии, искренне находил сборник американца исключительным и выдающимся литературным явлением. Но так как Говард уже давно признался, что чрезмерная хвала его произведений ему льстит и мешает сосредоточиться, сэр Вулсбери выражал своё восхищение стихами друга менее высокопарными словами. Библиотека лорда Халмера представляла собой редкостное собрание литературных произведений всего мира. На деревянных полках многочисленных стеллажей покоились тысячи книг. Здесь были и первые издания шекспировских драм, и рукописные философские труды Птолемея почти пятивековой давности, переписанные средневековыми монахами. Сотни современных книг, сборники сочинений так почитаемого лордом Халмером Фёдора Михайловича Достоевского стояли рядом произведениями Диккенса, Марка Твена, Фенимора Купера и Оскара Уайльда. Говард Уайт любил проводить время в библиотеке за работой над своим сборником или читая и перечитывая книги любимых авторов. Лорд Халмер не всегда составлял ему компанию, ибо в библиотеке приходилось отказываться от курения, – табачный дым плохо влиял на сохранность его литературной коллекции. Но выкурив сигару за обедом, Вулсбери Халмер присоединился к другу, захватив с собой газету и прочитанную книгу немецкого юриста Рудольфа фон Иеринга. Кругозор лорда был чрезвычайно широк и включал в себя не только охоту, автомобили, поэзию и живопись, но и юриспруденцию, историю и даже теологию. Порой сэр Вулсбери поражал своего американского друга знаниями о христианской церкви и исламе. К пяти часам вернулся Нерио и приготовил для лорда Халмера и Говарда чай. Стол в зале был вновь накрыт, оставленная после обеда посуда бесследно исчезла. – Цейлонский чай, – негромко произнёс лорд Халмер, глубоко вдыхая ароматный пар, поднимающийся от напитка. – Хотя грех не признаться, я никогда не забуду колумбийский кофе, который мне довелось пробовать в Южной Америке, – добавил он, усмехнувшись. – Наладьте на досуге поставку в Англию, – серьёзно предложил Говард. – Непременно. Вот съездим в Австралию, а уж потом… и до Колумбии не далеко! По поводу напоминания о нерешённом «австралийском» вопросе Говард ничего не ответил, хотя после знакомства с лордом Халмером в нём и самом как будто разгоралась страсть к путешествиям. Он частенько стал ловить себя на мыслях о далёких странах. Наверное, такое влияние сэра Вулсбери можно было смело назвать благоприятным, – пока что путешествия только помогали Говарду в его деле. – Хотя и в Европе есть множество великолепных мест, достойных нашего внимания, – продолжал рассуждать вслух лорд Халмер, – скажем, в Испании и Португалии было бы неплохо попробовать портвейн и взглянуть на корриду. Хотя вы, Говард, думаю, сочтёте это развлечение варварским. Говард, улыбнувшись, утвердительно кивнул. – Я, кажется, лишён всякой жестокости по отношению к природе, вы будете смеяться, но мне даже рыбу ловить жалко. Лорд Халмер действительно рассмеялся, но и самому Говарду было смешно, он всегда относился к себе с изрядной долей иронии. – Поверьте, это совсем не плохо, – уже серьёзно сказал лорд Халмер. – Ну да, только хорошим солдатом мне не бывать. – И слава Богу! Несколько моих друзей погибло на Сомме. Бились с немцами… и за что? Какой смысл был бороться с ними, если теперь Германия всё равно бросила выплачивать репарации, а русские снабжают её провизией и оружием. Помяните моё слово, Говард, добром это не кончится! Немецкий национализм и советский большевизм ещё сыграют с миром не одну злую шутку. От весёлого настроения Вулсбери Халмера не осталось и следа, он с яростью критиковал политику его страны, закрывавшей глаза на всё происходящее в Германии и Восточной Европе. Говард Уайт предпочёл молча соглашаться с другом, мнение которого он полностью разделял. Безобидная беседа неожиданно переросла в пламенную речь лорда Халмера о Первой мировой войне и современной политике. – Меня вот не призвали в армию, хотя и по возрасту я подходил и за Родину жизнь отдать был готов. Помнится, в Лондоне потом всё ждали, что немцы город атакуют, – говорил сэр Вулсбери уже гораздо спокойнее. – А я тогда ещё в школу ходил, – добавил Говард, хмуро оглядываясь по сторонам. – И вам повезло, что ваша школа находилась не в Европе, – с лёгким намёком на улыбку произнёс лорд Халмер. – Впрочем, война уже закончилась, а новая ещё не началась, так что, как говорится, кто старое помянет… Говард уже был знаком с теорией друга о близящейся очередной мировой войне, но всё же был рад, что разговор перетёк в более спокойное русло. Спустя полчаса собеседники, допившие чай, перешли в гостиный зал, находящийся на первом этаже в восточном крыле дома. Это помещение, несколько уступавшее по размерам обеденному залу, было также богато обставлено, но казалось более уютным, чем другие комнаты особняка. Дворецкий Нерио заблаговременно развёл огонь в большом каменном камине и теперь пламя весело потрескивало, отбрасывая на стены дрожащие тени. Перед камином стояло два мягких, обтянутых кожей кресла, повёрнутых под небольшим углом друг к другу. Между креслами стоял низкий деревянный столик. Сейчас на нём, заметил Говард, лежала газета недельной давности. Заняв оба кресла, лорд Халмер и Говард Уайт продолжили беседу об охоте, начатую ещё в обеденном зале. – Думаю, мой поход в субботу всё же увенчается успехом, – говорил сэр Вулсбери, вновь закурив, а Говард, не сомневавшийся в удаче друга, всё же скептически покачал головой. – Вам я, разумеется, даже не предлагаю отправиться со мной, – заметив это, продолжил лорд Халмер, делая ударение на слове «разумеется». – Я высказывал уже своё мнение по поводу охоты на медведя и снова спорить не буду. Желаю вам удачи и надеюсь, вы будете осторожны. Лорд Халмер откровенно расхохотался. – Я тронут вашей заботой, Говард, но лучшая моя защитница висит на стене в трофейном зале! Она не подводит меня вот уже тридцать лет, а охотиться я начал с четырнадцати. Говард заметил, что лорду Халмеру сорок четыре года, раньше он не интересовался возрастом друга. Поэт взглянул на собеседника, лицо которого было скрыто в тени глубокого кресла с высокой спинкой, и отвёл взгляд, задумавшись о жизни сэра Вулсбери. Тут ему в глаза бросилась газета, лежащая на столике. «Триумф последователей графа Цеппелина виден на высоте птичьего полёта» – гласила надпись на первой странице. Под этим заголовком красовалось чёрно-белое фото гигантского воздушного судна – дирижабля, парящего над зданиями Потсдама. «Гордость немецких конструкторов… грозный колосс германской армии…» – выхватывал взгляд строки из мелкого печатного текста. Даже на фотографии дирижабль выглядел столь впечатляюще, что по коже Говарда пробежали мурашки. Тем временем лорд Халмер положил в камин ещё пару сухих поленьев, в миг охватившихся пламенем. – Не нужна больше? – кивнул он на газету, от которой только что отвернулся Говард. Тот отрицательно покачал головой, и скомканная бумага тут же полетела в огонь. – Не люблю захламлять комнаты, – добавил лорд Халмер, поворошив дрова длинной металлической кочергой. Примерно через час сэр Вулсбери заметил, что на улице уже стало прохладнее, чем днём, и предложил прогуляться в саду. Спустя минуту друзья покинули зал и вышли на улицу… Начиная со среды погода стала стремительно ухудшаться. Небо затянули серые тучи, зачастили дожди, а о былой жаре можно было и вовсе забыть. Солнце за несколько дней показывалось сквозь тёмную завесу лишь несколько раз, но тусклые лучи, слегка рассеивающие гнетущий мрак, уже не грели и, разумеется, прогулки перестали доставлять удовольствие. На равнину выплыли густые туманы, блёклыми клубами окутывающие рощицы на холмах. Тоскливый пейзаж пришёл на смену беззаботной и умиротворяющей панораме, открывавшейся из окон дома лорда Вулсбери Халмера. Нет ничего удивительного, что в такую безрадостную погоду обитатели особняка предпочитали не расставаться с домашним теплом и уютом. Теперь на улицу они выходили только по крайней необходимости, а такие возникали в размеренной жизни лорда Халмера и Говарда Уайта совсем нечасто. Отныне в каминах обеденного и гостиного залов, а также кабинета хозяина дома постоянно поддерживался огонь. Резкая смена погоды не очень повлияла на творческое настроение Говарда и, хотя он не любил дождей, они не могли испортить ему настроение. Уныние лишь иногда завладевало лордом Халмером, когда он думал о субботней охоте, но он старался не показывать своего расстройства. Всё своё негодование он выражал в резких и лаконичных фразах, звучащих, как правило, когда лорду Халмеру случалось подойти к окну. Излюбленным времяпрепровождением друзей в эти дни стала работа над сборником в библиотеке у Говарда, и сортировка сортов табака в курительной комнате у сэра Вулсбери. Но ни то, ни другое не могло помешать им каждый вечер проводить время перед камином в гостином зале, вести долгие задушевные беседы или рассуждать о политике, литературе и истории. В пятницу четвёртого августа, как обычно, Говард Уайт и сэр Вулсбери сидели в мягких креслах перед пляшущим в камине огнём и попивали крепкий бренди из личных запасов лорда Халмера. После полудня опостылевший дождь наконец-то закончился и теперь хозяин дома вновь был преисполнен решительности идти завтра на медведя. На столике между креслами лежала «Биография Оливера Кромвеля», принесённая лордом Халмером из библиотеки. Говард поставил рядом опустевший бокал, бутылка с бренди стояла на полу рядом с креслом сэра Халмера. – Если завтра снова не зарядит дождь, – говорил охотник, вновь разливая напиток в бокалы, – то я отправлюсь в Уэст-Хэмский лес часиков в семь утра. Пешком. С конём в лесу неудобно охотиться. Говард отрешённо кивнул, глядя на яркий огонь. – Если мне повезёт, а мне повезёт, за тушей отправлюсь позже с телегой. – Ко скольким же вас ждать? – спросил Говард, отвлекаясь от созерцания пламени. – Не знаю даже… Надеюсь, к обеду вернусь, – отозвался лорд Халмер, опуская на пол бутылку. – Я, пожалуй, провожу вас, а потом продолжу работу в библиотеке. – Как продвигается создание сборника? Полагаю, «Очарование Англии» всё также очаровательно? – улыбнулся лорд Халмер. – Счастье – что вдохновение меня всё ещё не оставляет. Уже семьдесят пять стихотворений, но я бездарный лодырь, если это всё, что я могу написать находясь здесь, – ответил Говард Уайт, отпивая бренди. – Ты молодец, Говард. Знаешь, к чему идёшь, к чему стремишься… Воцарилось молчание. Поэт, безропотно принявший похвалу, полностью ушёл в свои мысли. Лорд Халмер, откинувшись на спинку кресла, зажмурился, и, почему-то отбросив мысли о предстоящей охоте, думал о человеке, сидящем рядом. Было уже около полуночи, когда Говарда окончательно сморил сон и он задремал сидя в кресле. Разбуженный лордом Халмером, он, боясь снова заснуть, сказал, что отправляется в свою спальню. Сэр Вулсбери ответил, что ещё раз проверит винтовку в трофейном зале, а затем тоже ляжет спать. Говард Уайт уже было отправился к выходу, но остановившись у дверей, огласил наконец своё решение: – Знаете, я с радостью отправлюсь с вами в Австралию следующим летом. В комнате царил полумрак и Говард не мог этого видеть, но он был готов поклясться, что лорд Халмер, полностью скрывавшийся за спинкой кресла, сейчас довольно улыбается. Радуясь, что всё-таки согласился на путешествие, Говард покинул зал… Дождь утром так и не начался, но и солнце не показывалось из-за туч; было сыро и довольно прохладно. Лорд Вулсбери Халмер, как и обещал, вышедший ровно в семь в тёплой одежде и с оружием в руках, радостно заметил, что погода для охоты идеальная – нет тумана, затрудняющего обзор, и нет яркого солнца, слепящего глаза. Пристроив винтовку за плечом, он пожелал Говарду, стоящему на крыльце в домашней одежде и с чашкой горячего ароматного кофе в руках, приятного дня и зашагал в сторону ворот. Говарду Уайту отчего-то было грустно смотреть на бодро шагающего друга, уже вышедшего за чугунную ограду особняка. Он, попивая горящий кофе, пытался вспомнить, на каком стихотворении остановился вчера, но либо сказывалось недосыпание, либо ещё что, но в голове поэта словно образовался некий вакуум, поглощающий мысли. Сердито нахмурившись, он залпом опустошил чашку и вернулся в дом, намереваясь сосредоточиться и продолжить работу в библиотеке. К полудню сэр Вулсбери Халмер ещё не вернулся, впрочем, его никто и не ждал так рано. Говард до этого времени не выходил из библиотеки и, к его радости, дело пошло. Муза по-прежнему аккомпанировала ему при стихосложении. Не будучи сильно подверженным изменениям погоды, он продолжал писать о красотах английской природы, но не смог обойти и социальной темы, разговоры с лордом Халмером навеяли на него какое-то смело-заносчивое настроение. Написав несколько стихотворений о войне и Великой депрессии, царящей у него на родине, Говард почувствовал себя не только легче, но и будто более сильным. Пообедал сегодня он один, Нерио накрыл ему в обеденном зале, но находиться в одиночестве Говарду было не очень комфортно. Лёгкое угрызение совести мучило его, когда он сидел за длинным столом в роскошном зале, а сам хозяин дома бродил где-то по сырому и холодному лесу. Хотя лорд Халмер и предполагал вернуться к обеду, дворецкий предупредил Говарда о том, что сэр Вулсбери – охотник азартный, и что не стоит попусту волноваться. Ближе к четырём часам даже выглянуло солнце и на улице стало потеплее. Просидев последние дни в доме, Говард решил отправиться в город и побыть недолго в кабачке на площади. Не дожидаясь возвращения лорда Халмера, он покинул поместье и знакомым маршрутом через равнину направился в сторону Гринстоунтона. Видимо, жители города ещё не оценили в полной мере улучшения погоды, и в кабаке было не очень людно. Просидев там целый час и пропустив несколько стаканов любимого виски, Говард Уайт отправился в обратную дорогу. Было уже шесть часов вечера, когда он подходил к воротам особняка. Ещё издали Говард заметил какое-то оживление у парадного крыльца, похоже, на территорию поместья заехало несколько автомобилей. Подойдя ближе он заметил выключенные полицейские мигалки. – Господи, что происходит? – прошептал Говард и бегом ринулся к настёжь распахнутым воротам. Открывавшаяся взору пробежавшего по дорожке поэта картина врезалась в память столь отчётливо, что потом леденящим душу кошмаром днём и ночью мучила его до конца жизни. Первое, что он увидел, это группу людей в полицейской форме, стоящих рядом с машинами; стражи закона о чём-то взволнованно переговаривались. Самым же шокирующим из увиденного было состояние дворецкого. Нерио, обессилено прислонившийся к стене дома, выглядел не на свои шестьдесят лет, а глубоким стариком, убитым страшным горем. Побледневшие губы были плотно сжаты, а седые волосы на голове взъерошены. Из дома вышел человек в сером дорожном плаще и, печально взглянув на дворецкого, подошёл к полицейским. Говард подбежал к Нерио, но тот, похоже, ничего не воспринимал, он, дрожа всем телом, смотрел в одну точку. – Вы родственник пропавшего? – человек в плаще заметил американца. – Что? Я не… – начал было отвечать Говард, но человека с густо пересыпанными сединой усами и короткими, зачёсанными на пробор, тёмными волосами, кто-то окликнул и он обернулся на зов. – Я друг. – Друг хозяина этого дома? – поинтересовался человек, глядя Говарду в глаза. Тот кивнул. – Я – детектив Хайнс. Этот человек, – детектив кивнул в сторону Нерио, – сегодня в полпятого позвонил нам в отделение и сообщил, что пропал хозяин этого дома – лорд Вулсбери Халмер. Сегодня в семь утра он отправился в Уэст-Хэмский лес на охоту, правильно? – Совершенно верно, но как… – Дело в том, что он до сих пор не вернулся. Я послал своих людей проверить окрестности и сам лес, но пока нет никаких вестей. – Господи, но как же… – Вы не могли бы успокоить дворецкого? Боюсь, у него может произойти приступ, – детектив, озабоченно взглянув на Нерио, вновь отошёл к полицейским. Говард ещё ничего не успел сказать дрожащему слуге лорда Халмера, когда откуда-то слева раздался крик. Резко обернувшись, Говард увидел, как из-за угла дома вышли четверо служащих, несущих какой-то свёрток, накрытый чёрным брезентом. Их сопровождали ещё двое людей в форме. Судя по всему, они вернулись из леса… Детектив Хайнс кинулся им навстречу, но Говард, с лёгкостью обошедший всех полицейских, попытавшихся перекрыть ему путь, подбежал к прибывшим одновременно с ним. Один из полицейских, несших свёрток, обратился к детективу и слегка приподнял брезент. Детектив Хайнс взглянув на то, что скрывалось под тканью, болезненно поморщился и помешал Говарду прорваться к свёртку. Но тот и так уже всё понял. Ещё не осознав ужас произошедшего, Говард Уайт прекратил сопротивление и Хайнс его отпустил. Оба человека не заметили, как с лестницы спустился и подошёл к ним дворецкий. – Нет!!! – вопль отчаяния разорвал относительную тишину и заставил всех присутствующих вздрогнуть. Нерио, схватившись за левый бок, упал на землю и не шевелился. Говард, осознав, что по его щекам текут слёзы горя и сострадания, бросился к лежащему на траве, детектив Хайнс последовал за ним, распоряжаясь на ходу, чтобы кто-нибудь из его людей сходил в дом и вызвал по телефону из города скорую помощь. Всё, что происходило после того, как полуживого Нерио отвезли в госпиталь, для Говарда Уайта слилось в один удушающе-страшный кошмар; суета полицейских, нелепые утешения детектива казались ему призрачными, скрытыми за густым туманом горести. Гибель лорда Вулсбери Халмера, растерзанного свирепым медведем, не просто шокировала Говарда, но и повергла его в почти бессознательное состояние, депрессивный припадок. Прежняя жизнь казалась ему теперь счастливым сном, привидевшимся в незапамятные времена. В воскресенье Говард так и не вышел из библиотеки; заперевшись там субботней ночью, когда волнение, связанное со смертью хозяина дома, немного улеглось и полиция наконец-то покинула территорию замка. События прошлого дня казались кошмарным безумием, и он никак не мог примириться с мыслью, что придётся принимать их как факты. Единственным, что поддерживало в Говарде жизненные функции, была, конечно, поэзия. Всё, что раньше находило отражение в стихах, – природа, социальные темы, впечатления от рассказов о путешествиях, – всё это потонуло в безмерном океане печали и тоски по погибшему другу. Весь день и всю следующую ночь Говард писал. Впервые в жизни он работал столь отчаянно и безудержно, словно некий страх подгонял его, время от времени пронзая сознание жестоким и страшным воспоминанием прошлого вечера. Первые стихи он начал сочинять сразу после смерти матери, но тогда это показалось Говарду явлением вполне закономерным и не требующим объяснений. Да и нужно ли ребёнку пытаться логически осмыслить крик души? Теперь же он начал осознавать, что дело всей его жизни – не просто увлечение, не просто дарование и способ зарабатывать на жизнь, это его единственно укрытие, убежище, способное спаси в моменты великого горя или разочарования. Его уже не заботило, что он находится в доме покойного, и что кроме него тут никого нету; повара разошлись по домам сразу после обеда ещё в субботу, но, наверное, уже были в курсе событий. Дворецкий Нерио всё ещё не вернулся, поэтому Говард не знал, что стало со стариком, умер ли он, находится ли всё ещё в больнице, а может его уже перевезли в Ноттингем? Впрочем, неведение, касающееся участи дворецкого – вот, пожалуй, единственная причина, заставившая Говарда в понедельник днём покинуть особняк и отправиться в госпиталь Гринстоунтона. Находясь почти трое суток в неком творческо-психологическом трансе, Говард Уайт оброс щетиной, здорово проголодался, но задерживаться в доме не желал больше не под каким предлогом. Надеясь не попасться на глаза детективу Хайнсу, он посетил больницу и удостоверился в том, что Нерио уже лучше и что в скором времени он будет выписан. После смерти друга Говарда уже ничто не удерживало в городе, так полюбившемся за последние недели. В понедельник он уходил из особняка лорда Халмера уже со всеми своими скудными пожитками, умещавшимся в кожаном саквояже с большими медными застёжками. Вспомнив, что после путешествия по Англии он намеревался отправиться во Францию и погостить у своей тёти, Говард Уайт уже во вторник вечером прибыл в Лондон и, не теряя времени на осмотр достопримечательностей, приобрел билет на ближайший паром до Гавра – главного французского порта. Заночевав недалеко от пристани в небольшом парке, Говард на следующий день сел на корабль и в одиннадцать часов дня, промокший и замерзший за ночь, покинул Туманный Альбион, сделав лишь одну пометку в своём исписанном блокноте: «Восьмое августа 1926 года. Путешествие продолжается…»