Траченной молью Жизелью все еще стройная мысль на пуантах полночного бреда, падает брошенной тенью, не вниз, а ввысь, туда, где седой акварелью лубочного дыма забетонирован выход в небо, в небыль цвета ультрамарина… Мятая пачка «Житана» с чахоточной балериной в ней, последние три сигареты, и лень выбираться в лето за новой, стало быть, снова «Прима»… Прима в летах тяжеловата, шутка ли: лишние три килограмма? Годы… а ведь по-прежнему надо существовать в фуэте агонии, на всех оборотах в бога, в душу, в мать поминая Адана. Не слишком пафосная церемония… Вечная драма среди декораций, расставленных разумом-режиссером, больше похожих на полосу препятствий под агностическим напряжением. Оставив надежду на помощь дублера, бьется за плохо понятную цель провокативного акционизма девятиградусная «Жизель». Бьется до полного изнеможения в падучей душевного онанизма тело белое, марочное, сухое из самых лучших сортов Мискета, меж граней стакана играет — хэппенинг, неотягощенный либретто, псевдоспонтанный, как пароксизмы смеха. И эхо каленого следа от клейма коньяка разлагает кислотность тонкого ломтика лайма. В сполохах едкого дыма — «Прима» — едва уловима, как боль в переносице, пьяная горечь Фалерна носится… Откладываю Катулла в подлиннике — раздражает: черт его знает, как произносится, ибо дифтонги и прочие подлости… А язык мертвый… 2003