* * * Память сердца не увянет, Даже если равнодушно Старость мне в глаза заглянет В одинокий вечер душный. Даже если перед смертью Нам увидеться придется, Вздрогнет сердце и метелью, Вьюгой буйною, забьется. Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова) Я из учительской семьи Из Ново-Шорина в Поволжье. Нижегородщина в мои Доныне сны приходит... Боже, Была здесь тишь да благодать, Чтоб мне привольнее дышалось. Безлюдье горько наблюдать На малой родине – и жалость Обуревает... Папа мой По части цифр, углов и линий Был дока. Светлой головой Он – словно Лобачевский. Сильный Математический талант. Он, Анатолий, сын Михайлов, В решении задач гигант – И педагог на все пять баллов. Солдатом прошагал войну. Есть орден «Славы», «За отвагу». Потерян глаз. Хотел одну Хирург отнять и ногу... Сагу О подвигах отцов должны Принять душой из уст героев Потомки – дочки и сыны, Их славу – в будущее встроив... Михайловна и мама. Ей, Галине, сельских первоклашек Вводить в державу букварей, Тетрадок и непроливашек. А Михаил, отец отца, Был в Девятериках в почете. Там всяк приветит кузнеца... Здесь мой прапрадед на отлете Когда-то землю прикупил. Был Яков -- первопоселенец. И пашню потом окропил И дом, где первенец-младенец О появленье возгласил, Воздвиг. Нарек сынка Максимом, Чьим, богатырских полон сил, Дед Михаил являлся сыном. Дед кряжист и ширококост. Он был красивым даже старый. Добросердечен был и прост... Народ поныне тары-бары Ведет о нем, богатыре... Допрежь того, чтоб воз с поклажей Сдвигать коню, дед во дворе Впрягался сам... И ежли даже Воз не сдвигался на вершок, То разгружался, чтобы лошадь Не надорвать... Убрав мешок, Дед, не пытаясь огорошить, Зевак, пораскрывавших рты, Воз выволакивал на улку: -- Теперь, Гнедко, подхватишь ты, Достанет силы на нагрузку... Рассказывают, что допрежь Того, как к Кате-Катерине Явился в лучшей из бекеш, Посватался к другой дивчине, Отец которой отказал: Уже обещана другому... Ну, Михаил погоревал, В день свадьбы подступился к дому, Где шло веселье. Выждал час, Когда жених с невестой в баньку Пошли вдвоем, прищуря глаз, Позвал с собою друга Ваньку, За угол баньку приподнял, Друг подкатил бревно потолще... Морозец тотчас жар прогнал. Жених с невестой – оба тощи – Прочь побежали... Кто шалил? И к бабке забегать не надо: Козлов, конечно, Михаил... Отец невесты трижды кряду В дверь Михаила постучал, Не стал браниться, молвит кротко: -- Я дочь другому обещал... – Дрожит у старого бородка, -- Уж ты нас, Мишка, не позорь, Бревешко из-под баньки выйми... --- Могучий, точно осокорь, Дед подошел к парильне-мыльне, Одной рукою поднял сруб, Другою бревнышко поддернул, Вернул на место серый куб... Судьба... Нельзя не быть покорну... Был случай: в банке деньги брал – Заказчик расплатился чеком. Дед что-то ценное сковал – И с кузнецом, как с человеком, Заказчик честно поступил, Довольный мастерской работой – Деньжонок щедро отвалил... Три захудалых обормота, Прознав, надумали напасть. Напали на лесной дороги. Дед одного ручищей – хрясь! Свалился, не держали ноги. Другого малость поприжал, А третий тот расклад увидел, Себя не помня, побежал... Дал деру тот, кого обидел Дед первым, а кого прижал, Тот зенки закатил мертвецки, Почти уже и не дышал... Не помышляя об отместке, Дед на плечо его воздвиг – И потащил назад, в больницу. Тот оклемался, хоть не вмиг. Отведав дедову десницу , Он, правда, чуть не околел, Но внял наглядному уроку. Так, месячишко проболел... А много ль от такого проку? Дед Катерину в жены взял Свет Павловну. Постарше деда. Он в кузнице стучал-ковал, Но и у бабки много дела. На ней – вся живность... Огород У Катерины – идеальный. В ее наипоследний год Была прополка – «одеяльной»: На одеяле лежа, весь Свой огород переполола... Когда уже сковала резь, Терпеньем боль переборола, Но больше не могла вставать Со всхлипами взахлеб дышала, Глаза устала открывать, Почти без памяти лежала. На стуле в блюдце был щербет. Глаза у бабушки закрыты. Сижу в избе – и мне шесть лет. Хочу щербета. Ладно, спи ты, Бабуля, малость поклюю Того щербета мимоходом, Я, как и ты, его люблю... И – впечатляющим аккордом: -- Поешь, щербетика, Зинок, Я есть его уже не буду. Вот-вот всемилостивый Бог Подарит вечную остуду – Уже я получила весть... А ты всегда потом, Зинуля, Когда щербетик будешь есть, То вспомнишь, что была бабуля... -- И верно: я до сей поры, Когда щербетик покупаю На наши тихие пиры – О бабе Кате вспоминаю... Нам памятью о стариках – Слова, таящие истоки... Дом деда в Девятириках, Большой, брневенчатый, высокий. Под общей крышей – скотный двор И сеновал... А на отлете – И кузня... Помню до сих пор... А слово? Что в нем узнаете? Откуда – «девятерики»? От мастеров лаптей плетенья, Что в том искусстве так ловки, Что в девять строк могли коренья, Полоски лыка заплетать, В чем высшее искусство, экстра! И нам негоже забывать Секреты мастерства-наследства. Плетенки-шлепанцы в дому Оберегали б от болезней, Но неизвестно никому, Как их плести... Из старой песни И можем нонеча узнать Смешное это слово – «лапти»... Но кто умеет лыко драть? Хоть явной пользою привабьте Нас, мастера... А ведь тогда Не только бедные крестьяне В них щеголяли... Господа В них шиковали пред гостями. Лаптежники – ученики Спервоначала собирали Простейшие – пятерики. Семириком овладевали Лет за пяток... Лишь мастера Девятистрочные сплетали... Лаптеплетенье – не игра. В лаптях мороз одолевали, И слякоть волглую, и зной... И основавший то селенье Прапрадед, видно, предок мой Был тоже ас в лаптеплетенье. Но в слове этом есть иной Зловещий смысл: так звались шершни, Что лютовали в летний зной, Во всей приволжской пойме здешней. Уже безлюдные домки Стоят в селе, но их укору Кому внимать? Те старики, В мою студенческую пору – Навек ушли, а молодежь... Считай, что здесь уже не жили И детский отзвенел галдеж... Так отчим местом дорожили Козловы в прежние года! У Михаила с Катериной Дом в детском гомоне всегда. Детей – аж десять... Я картиной «Мал мала меньше...» вдохновлюсь... Иные, правда, умирали В младенчестве – обычный флюс, Простуду в пору ту едва ли Способны вылечить врачи. А и лечили – толку мало. -- Ведь хоть лечи хоть не лечи – А смерть несчастных отнимала – Как с Божьей волей совладать? -- Все ж дали бабушке награду, Что, дескать, «Героиня-мать»... Трудилась бабка доупаду. Была красивой? Не скажу. Вполне простецкое обличье, Крестьянское, как я сужу. Прескромная в своем величье -- С утра и до ночи в трудах: Корова, свиньи, овцы, куры... Когда уже была в годах, А боль – сильнее, чем микстуры, Ей – мама: -- Мама, полежи! -- И так болит – чего ж лежать-то? Эй, голова, ты не мозжи! – Нет слов, чтоб полно или сжато И адекватно передать, Как гостевать у них любила, Ей по хозяйству помогать, С ней в сад и огород ходила. Такой был яблоневый сад! В нем – ни былинки, ни травинки, Плоды тяжелые висят На ветках – чудные картинки В воспоминаниях... Она Из пестрых фантиков конфетных Творила бабочек, полна Стремлений искренних приветных К добру и теплой красоте... В жестокой боли умирала, Терпя, чтоб не страдали те, Кому всегда добра желала... Был дедушка еще силен И оставался жить в деревне. Повторно оженился он, Причем, не на старухе древней: На Вере, коей сорок лет, Красивой, стройной, темновласой. Всерьез в нее влюбился дед, Был ласков с нею, но заразой Ее ревниво нарекли Все дочери Екатерины И с ней боролись, как могли: Плели вкруг деда паутины, Внушая: пришлая хитра, Неискренна и лицемерна. Лишь ради дедова добра Вошла в его семью наверно... А я сдружилась с Верой. С ней Ленок на поле теребила И бабушкой звала моей – Не возражала... Но долбила Семейка в дедовы мозги – И задолбала: дед развелся. Бывает: худшие враги – Из близких... Клином свет сошелся На Вере – тонкую струну Затронула в душе у деда... А вот – гляди, дал слабину – Недобрых родичей победа... Обидно было им за мать, Но что же делать, коль усопла: А душу деда понимать Не пожелали – и усохла Та поздняя его любовь. Ушла, взяв в виде отступного, Хранящие тепло голов Их, две подушки... А шального И потерявшего себя В Вахтане поселили деда... Что делать? Бог им всем судья... И я отныне, непоседа, Делю с ним комнатку в избе, А дедов дом большущий продан – И резкий поворот в судьбе Им принят в послушанье гордом. И только вздох – «Ох-хо-хо-хо» -- Показывает несогласье. Быть иждивенцем нелегко Привыкшему при полновластье Повелевать в своем дому... Дед оставался в полной силе, Не жаловался никому, Колол дрова, когда просили, На кухню воду приносил, С телком корову спозаранку Гнал в стадо, ломкое чинил, Растапливал умело баньку, А все же дом был не его. Дед Миша тосковал заметно. -- Что, деда? -- Ладно, ничего! – Он улыбался мне приветно: -- Уроки учишь, Зина? -- Дойч! Давай и ты учи со мною. Вдруг за границу попадешь – «Гут морген!» скажешь... – За стеною – Тридцатиградусный мороз, А дед бубнит за мной: -- Гут морген. – Берется вроде бы всерьез. -- Тебе за прилежанье – орден. «Спокойной ночи? -- Гуте нахт! Довольно, деда, для начала. Урок закончили. Антракт! – Я по-немецки привечала С тех пор дедулю. Отвечал И он мне тоже по-немецки. Не путал и фасон держал, Не обижался на усмешки... Тут Нюра, папина сестра Сманила деда Мишу в Сяву. Тоска там более остра, Ел всухомятку, как отраву, Поскольку к супчикам привык. А дочь с зятьком с утра до ночи В работе... Захандрил старик, Ослаб, как если б кто сурочил. В Вахтан вернулся в тот же год Не жить, а умирать... Признали Врачи, что раком пищевод Изъеден – и не помогали Лекарства. Тяжко умирал. Уже не ел, а боль крепчала Сверх терпежа – кричал, стонал... Казалось, боль сама кричала. А в мае, третьего, ушел... Шестую завершив декаду, Век в пятый год седьмой повел... За муки дан покой в награду Тому, кто жив в душе моей До самой той поры, пока я, Жива... Стал ангелом уже, Мою судьбу оберегая. Он рядом с бабушкой опять – Грустит вахтанское кладбище... А нам пока еще топтать Вселенское – земное днище... Вахтан... Для нас Шахунья -- рай... Райцентр – на языке докладов. Березово-сосновый край. Стране и древесины надо И канифоли... Скипидар -- И им леса одарят щелро, И деготь леса ценный дар... Не знаем, чем богаты недра – Лесхимзавод начало дал Поселку на Большом Вахтане. Здесь классик Родченко бывал, Художник и фотограф... Втайне Лесозавод запечатлел В метафоричных выкрутасах, Труд земляков моих воспел В невероятных ипостасях. Теперь – о маминой родне. О бабушке – погибла Павла Васильевна -- так жалко мне -- В суровом сорок первом. Пала На фронте – но на трудовом. Зимой упала с лесовоза – Прервался дух под колесом – Лесная вздрогнула береза. Осиротела ребятня. Их восемь в доме, а меньшому – Лишь месяцы... Спасла родня... Как быть – нужна хозяйка дому? Второй дед – тоже Михаил, Но не Максимыч, а Семеныч. Недолго горевал-хандрил, Но вскоре девочка-заморыш, Девятая пришла на свет – Ведь вскоре снова оженился И этот многодетный дед. Такой вот коленкор случился. Ах, мужикам все тран-трава. Детишек наплодил ораву. Он жил в Семеновском сперва, Позднее перебрался в Сяву. Крестьянствовал и лес валил, А поелику звонкий голос – В церковном хоре певчим был, В чем – нескрываемая гордость. Подробней. Дело было так. Он был зажиточным, успешным. Непьющий. Сильный... Не кулак. Но должен был спастись поспешным Из дома бегством. Всей семьей От «ликвидации как класса» Бежали в Сяву. Боже мой! Таких историй было – масса. Там домик крохотный нашли. Пол земляной. На печке детки Спать только в тесноте могли. В той хатке жили. Точно в клетке. Дед стал работать. А жена, Та в сорок первом под машиной Погибла – Что за времена! И восемь деток с ним, мужчиной Одним остались. много лет Он им за папу и за маму. На десять бед – один ответ: Житейскую осилит драму Трудом и крепостью души. Пригляд детишкам постоянный Вседневно нужен – не греши, Вари, стирай, как окаянный, То он работу не возьмет, Такую, чтоб с утра до ночи. На бойне – кликнут – колет скот. Все ж бедовали – нету мочи. И так – одиннадцать годков. Вдруг завелась жена вторая. Вошла супружницей в альков Невероятно молодая – Чуть старше старшей из детей, Той, что мне позжей мамой стала. Решила девка без затей. Пусть дети. Им годков немало. Но из колхозной кабалы Так сможет вырваться на волю. Законы крепостные злы. Колхозную оплакав долю, Беспаспортную и без прав, Такой нашла девица выход – И постаралась, мамой став, Найдя и в этом много выгод. А та, что матерью моей В свой час по воле Божьей стала, Всех старше из его детей. На новых землях Казахстана Еще отметиться успел Семеныч-дед, первоцелинник. Не угадаешь свой удел. Он, землероб, мудрец и циник, Поверил в общую мечту... Там, в Казахстане, похоронен, Что, вроде, кажет, грез тщету, Но дед, я думаю, доволен: Он новой жизни пожелал – И все-таки ее отведал. Хронограф местный излагал Давнишнее стремленье деда Стать всесоюзным – ого-го! – Представьте, старостой! Калинин Ту должностенку у него Зубами рвал... Адреналинен Был политбой. -- Оппортунист! -- Был мой дедуля ошельмован – И в Кремль пробрался стрекулист. Чему дивиться, коль основам Моральным нанесен урон... В одном хронограф ошибался. Дед выдвинут быд, точно. Он Был мудрым, смелым. Не терялся И грамотешку подкопил – Он в ЦПШ образовался. Во власть, однако, не ходил, От политбоя отказался. Он с этой властью не желал Быть даже косвенно в контакте. Но вот – в газетах замелькал, Остался след об это факте. Людской молвы далекий звон Такой, что этот факт – цветочки. Дед ярко вплоть до похорон Жил... В Сяву я к нему и дочке, Той, что от мачехи – моей Ровеснице Людмиле часто Ходила... -- Дщерь честная, пей! Пользителен для жизни чай-то! – Так угощает он чайком, Что чашек десять выпьешь точно: -- Сиди уж, да попей ладком, А не мотайся суматошно... – Дед – на ходу, случалось, -- спал. Такое странное уменье. Внезапно хропака давал. Еще вот только, за мгновенье, Шутил, смеялся, говорил – И на тебе: глаза закрыты... Не притворялся, не чудил – По правде. Спит – с ним говори ты, Сквозь сон ответит, но потом Того не помнит разговора. Причина? Убеждал всех в том: Соседка – с ней случилась ссора – Свиным – по злобе – молоком Его в младенчестве поила – Вот оттого и немочь в нем Сонливости внезапной... Мстила Ему жестоко злая власть. Причем, и подло и цинично. Старел... Ни красть ни зубы класть На полку не желал. Трагично: Объявлен тунеядцем дед: Мол, прожил жизнь – и не работал. Выходит, мало прежних бед: Трудись всю жизнь до злого пота, А в старости подмоги нет. А бойня к той поре сгорела. Один сосед, другой сосед Заверили как было дело, Где он трудился, почему – Все объяснения и справки. Отнес в собес.... Вот кой-кому Приносят куцые добавки К картошке... А ему? Привет. Пришел в отдел. Там завяли, Что долкументов деда нет. Утеряны нарочно были? Собрать вторично не сумел. Работать старого не брали. Он побираться не хотел. Раз добровольцев посылали Как раз в то время в Казахстан, Он записался добровольцем – И с молодежью ухлестал, Подстать наивным комсомольцам. Там проработал лет пяток – И все же выхлопотал малость Сказать по совести – чуток: Восьми рублей едва ль на старость Хватало. У него и дочь Последыш – сверстница Людмила. Жизнь беспросветна словно ночь. Что власть бездушная творила! Но, правда, дети старику По гривне в месяц присылали. -- Спасибо дочке и сынку... – Так в Казахстане выживали. Жена, само собою с ним. Она работала в пекарне. За мудрость местными ценим. Тогда не слышали о карме, Но от нее не ускользнешь... Свиное молочишко – шутка. Так он хохмил, входя в балдеж. На деле – был контужен жутко Еще на первой мировой. Он похоронен в Казахстане, А мне все помнится живой... Мы давнее перелистали... Как в Новошорине жилось? Оно передо мною вживе. Там солнце для меня зажглось. Леса богаты и красивы, А посредине островок – Там школа, сельсовет с медпунктом, Клуб... Близко – нашенский домок С сараем, баней, хлевом... Будто Вот снова выбегу во двор, Вдогонку – хвостики косичек. Меня Господь в семью привел Последней после двух сестричек И брата: Тома, Вова, и Людмила – все намного старше. Они – хорошие мои Товарищи в житейском марше. Дом деревянный – серый сруб. Зимою – печка согревала. Рос возле дома старый дуб, Толстенный – я вокруг гуляла. Как пушкинский ученый кот, Хожу и песни распеваю. Второй мне или третий год – Осознавать не успеваю, Как подрастаю... На забор Повесит мать сушить тряпицу – Я – на себя ее: убор Мне сказочный вообразится – Описываю в нем круги Вокруг задумчивого дуба, Пою... Не считаны шаги... Самостоятельна сугубо... Малинник малую манил. Я дорывалась – и объелась. И солнышко – удар свалил. Беда уже в глаза гляделась. Татир по счастью отыскал -- Стремительный и умный гончий. Хвать за подол – и дотаскал До нашего крыльца... А корчи От боли – в обморок меня Уже глубокий погрузили... Все в школе – середина дня. Он в школу... Вы бы попросили Кого-то малую спасти, Он за подол схватил, не лая, Чтоб побыстрее привести, Учительницу – и, спасая, Ее до нашего крыльца Довел, подол не выпуская – И похвалою от отца Был награжден... А я, малая, Самостоятельна зело: Одна в лесок гулять ходила. Зимою и до лыж дошло... А Вовка, мой дружок, чудило, Чей папа, старший Киселев, Был председателем колхоза, Не знал для комплимента слов, А, может, -- ошалев с мороза, Он председателев сынок, В штанах разгуливая красных, Мне сдернул на глаза платок. И я хожу в мечтах напрасных, Что Вовка снова обратит Вниманье на меня мужское... Не обращает, троглодит... Словечко, впрочем, я такое Едва ли знала в те года... Лет с трех одна сидела дома И не скучала никогда... Вот как-то, помнится, кулема, Махорку папину нашла – И сею, сею на кровати, Жду терпеливо, чтоб взошла. Махоркин дух по всей по хате... На покрывале вдругорядь Края отделала бахромкой. Как? Ножничками! Благодать! Но как с такою быть кулемкой? Сижу в избенке под замком. Подружка – стук! – в одно из окон Стучит подобранным колком. Но я-то на окне высоком. В окно пропихиваю стул, Сползла, ножонками достала, Подружка держит караул, Я, слава Богу, не упала... Однажды, в сильную жару Водичкой солнце окропляла, Чтоб остудить... Расту, живу За шагом шаг -- и горя мало -- Расту в счастливые деньки... Из Новошорина шли с мамой Однажды в Девятиреки Лесной дорогой, быстрой самой, Где повстречали старика С котомкой. Из нее игрушки Достал... От уточки, грибка – В восторге! Ушки на макушке: Еще какие чудеса? И вот он достает матрещку – Я вообще в экстазе вся: Ну, чудо! Не дала оплошку – И мамочке пришлось купить Сию диковинку для Зинки. То светлое – не позабыть, Нетленны в памяти картинки. Застолье в Девятериках. В гостях у деда и у бабы Мы с мамой... Вдруг – кудах, кудах! – Чего-то всполошились «рябы»... Мать: -- Чей-то пес пугает кур. Сестричка вслед за ней взглянула: -- Сейчас там будет Порт-Артур: Ведь там не пес, а волк, дедуля! Дед за двустволку, что в мешке. Развязывать оружье долго. С трофейной ложкой в кулаке На улку и вперед, на волка: -- Ах, ты едри твою дыхать! Почто мне кур пугаешь, серый? – Тот хвост поджал – и убегать... Жизнь дарит яркие примеры... Взял братец на велосипед – Я в спицы сунула ножонку, Ободрала, но рева нет, Трплю, хоть ужас как ребенку, Пребольно... Йод, на рану льют. Теплю, не разряжаюсь в плаче: Боюсь, что больше не возьмут Вновь на велосипед иначе.. Вот дядя Коля прикатил. Бегу к нему, лечу «на ручки». А он племянницу любил. Я выдаю экспромтом «штучки»: Дядька Колька прибегал, Зинку на руки хватал. Зинку на руки хватал, Зинку крепко целовал. О том, что «штучки» суть стихи – Мне папа рассказал позднее. Он в них не видел чепухи, А поошрял творить смелее, Подкидываю пару рифм, Когда бывала в затрудненье, Старался, чтоб острее ритм Я ощущала... Вдохновенье Спонтанно трогало меня, Когда чему то удивлялась. Задатки в маленькой ценя, Семья поддерживать старалась... А две мои сестры и брат, Как оказалось, виршевали, Как я – занятный был расклад – Примеров к творчеству склоняли... Год пятьдесят седьмой повел Из Новошорина семейство В Вахтан -- планиды произвол. Не человека красит место, А место красит человек. Отец известен в местных школах. Образовательный стратег, Зав районо, ему в поселок Приказывает перейти. Где канифольно-скипидарный Завод – при Ленине, учти, Построен... Новые плацдармы Осваиваем здесь не вдруг: В учительском вначалн доме Со всеми жили... Недосуг Со мной возиться старшим... Кроме Меня в квартире – никого. Я к одиночеству привыкла. Лишь радио бубнит... Его Не выключаем... Мотоцикла По трасе отдаленнный треск И лай вахтанских злющих шавок. Несу дошкольный скучный крест. От долгих устаю молчанок. То время убиваю сном, Воображаю сказки- были... Позднее деревянный дом Мы на Чапаева купили... А начинался наш Вахтан Когда-то с Карповской... Разросся. Заводом старт к развитью дан – И средней школой обзавелся. Вот в ней как раз отец и мать В умы вахтанцев сеют знанья. Мне семь, пора бы начинать... -- Здесь не бывает опозданья, Учиться в восемь лет пойдешь... – Вахтанский дом со всем хозяйством Просторен, светел... Всем хорош, Но с леностью и разгильдяйством Не проживешь: дрова и печь Трудов желают и вниманья – Не угореть бы – вот в чем речь... При доме дровяник и баня, Сарай, веранда, огород И все, что надобно для жизни. Дом в рабство всю семью берет – Иначе – как? Трудись, не кисни... Но вот – мне восемь. В первый раз Я в светленьком пальто и форме Шагаю с мамой в первый класс. И в лужу – плюх! Еще укор мне Мать не успела и сказать, На всю округу заревела, Чтоб огорченье показать... Но мать мне замолчать велела: Ведь стыдно: грязь, к нему и ор. Грязь мама у колодца смыла. И вместе с нй во весь опор Помчались в школу... В классе было Приятно и отрадно мне: Витали простенькие мысли В меня влетавшие извне: Мой класс... Ведь сколько дней, исчисли, Мне быть в их гуще? В десять лет -- Три тысячи, коль без каникул. Без счета радостей и бед, Пока не выдадут матрикул. Все так и было.. Десять лет Все те же рядышком взрослели. А школьной дружбы чистый свет Нам озарял мечты и цели Поздней и в зрелые года... К друзьям душою прилипала... Учительница молода, Красива, статна... Наша Павла Свет Куприяновна меня, Не выделяя, поощряла, И без пятерочек ни дня Не оставляла... Вдохновляла... С подружками у нас в дому Мы в дочки-матери играли. Всю бытовую кутерьму В игре опять передавали. Учили кукол-дочек жить, Водили в школу и читальню. А чтоб им было, что учить, Чтоб постигали лучше тайну Того, как следует читать, Учебники писали сами. Занятно нынче их листать – Они написаны стихами. Я в класс умеющей читать Пришла – и мне легко учиться, Хочу науки все впитать, Чтоб вызнать, где моя Жар-птица. В отличницах -- по класс шестой. Любила школьные тусовки. Всех увлекаю за собой В кампаниях по заготовке Металлолома и бумаг... Макулатурные походы Кто изобрел? Наверно, враг... Я с первых дней и все те годы С Галюхой Хлоповой дружу, С Румянцевой дружу Светланкой. Без взрослых с ними в лес хожу С ночевкой, чтобы над полянкой Летели искры костерка – И разговаривать до зорьки, Что поднимается, ярка, А иволги лесные, сойки Ее встречают галдежом... Двенадцатое – пик апреля. Шагаем по лесу гужом... Еще и не омыла перья Весна залетному грачу... Как перебраться через речку? – Галдят ребята. Я молчу. Капусту, волка и овечку, В задачке, впрочем, был козел Я вспомнила – прямой аналог. Друг Гера в сапогах пришел И я... Что ж, пусть потом в анналах Запишут: лишь, писец, не лги, Не излагай сюжет превратно: За речкой Комлев сапоги Снимает, с ними я обратно Перехожу, а в них второй «Турист» за речку переходит. Прошли мы с Герой. Он, герой, Меня в обратный путь проводит... Нас план осуществлялся до Определенного момента. Лед выстлал нашей речки дно. Перехожу. Довольно мелко. Отяжелели сапоги. Они в руках уже как гири И заплетаются шаги... Эх, надо б, чтоб теперь другие Хоть пару раз взамен меня Прошли, я размышляю... Поздно! Себя ругая и кляня, Я в речке поскользнулась... Сложно На люду подводном устоять. Как видите, не устояла. Обувку Комлева спасать Желала – не себя спасала: Держала руки высоко -- И сапоги не замочила, Что было вовсе нелегко... Закону Архимеда было На ком себя в тот миг явить: Вода подталкивала снизу, Я поднялась, меня сушить Взялись все дружно, чтобы шизу В бронхит не перейти глухой. Собрали с миру по одежке, Переодели – и плохой Исход отмелся в подитожке – Не заболела – спас Господь... Гуманитарные предметы Впивала в школе в кроь и плоть. Литературные сюжеты Так увлекательно до нас И страстно доносила Лора Свет Анатольевна, что класс Офилологел до упора. И многие потом пошли Вослед за ней на факультеты Гуманитарные... Смогли – Немногие: судьбы запреты... Владимир Палыч Ситов, наш Директор углублял проблему – Был полиглотом. Эпатаж Ему не свойствен... Их тандему Противоборствовать нельзя. Меня, как многих, потянула Гуманитарная стезя – Призванье в темечко кольнуло. Владимир Ситов на войне Был переводчиком военным. Потом в Вахтан вернулся, вне Сомнений – классным был, отменным – О т Бога – языковиком. Такое выпало везенье: Учиться у великих, в ком – И мастерство, и вдохновенье. Знал Ситов девять языков. Преподавал легко немецкий, Английский, итальянский... Зов Романтики режим советский, Зов дальних стран и городов Душил – и лишь в сороковые Володя Ситов мог на зов Откликнуться – в года лихие, Когда по свету пошагал И побывал в далеких странах. Его подзаведешь – и шквал Воспоминаний острых, странных На нас обрушивает он, Забыв спросить у нас уроки... Когда с умом подзаведен, Обычно въедливый, престрогий, Он тотчас отмякал душой – И будто на лесятилетья Внезапно молодел... Большой Прошел путь жизни – и созвездья Сияли разные ему. Жизнь человека – как былина. Фашистскую рассеяв тьму, Дошел с Войсками до Берлина. Умишком детским как пойму: Он, Ситов, одолел два вуза. Из полудурков никому Не вынести такого груза: Мостостроительный сперва, Филологический – позднее. Его вмещала голова Аж девять языков! Не смея О подвиге таком мечтать, Учусь немецкому хотя бы... О математике. Видать, Мозги в сравненье с папой, слыбы. Он приохочивал меня К царице знаний с малолетства, Да корм был, видно, не в коня, Не приняла сего наследства. И с пеньем та же кутерьма. Великолепно пела мама. Мне не сравнится с ней. -- Весьма Способна! – убеждал упрямо Учитель музыки. – Давай Поставим голос по науке! – Видать, проехал мой трамвай – И я не извлекаю звуки Бельканто из моей души... А с биологию любила... Душа, хоть что-то соверши! И совершила – навиршила: Стиховным воздухом дышу – Легко приходит вдохновенье Я стихотворные пишу Народу – к датам – поздравленья. Ты в стенгазету глянь – мое! Все одноклассники читают. Я редактирую ее: Кто пашет, тех и запрягают. Тургенев, «Первая любовь»... Там героиня – Зенеида. И попадание – не в бровь, А в глаз – ушла обида Когда служил Отчизне брат, Ему послания стихами Шлю... Он ответить в рифму рад. Стихами – поздравленье маме... Потребность рифмовать всегда Во мне была неудержима. Идет со мною сквозь года Чеканных быстрых строф дружина... Я – восьиклассница. Куда Девать глаза – заколебали: В районке, «Знамени труда» Вирш первый опубликовали... И вся Шахунья, весь район Мою фамилий читает – И шепотки со всех сторон: -- Она! – Ах, слава угнетает... * * * С золотыми кудрями девчонку Называли все рыжей, смеясь. И девчонка от нас потихоньку Все ревела, к подушке склонясь. Годы шли. Но, как прежде мальчишки. Говорили, что рыжая ты. Ты читала хорошие книжки И твои уносились мечты В те края, где царевич прекрасный, Златовласку свою отыскал. И в твоихъ волосах словно в сказке, Золотистый светился металл. Год за годом прошли чередою, Стала девушкой ты -- и впервые Вдруг назвали тебя золотою, Парни. Те, что дразнили доныне. Мы тогда еще в школе учились, Но уж шел разговор между нами, Что тогда ты впервые гордилась, Золотыми, как солнце кудрями... Судьба вела, творить веля. С подружками мечты-надежды И впечатления деля, -- Журфак, -- уже шептала, -- где ж ты? – С ровесницею-тетей я Надеждами делилась в письмах. Уже вела стезя моя Определенней ввысь и ввысь.. Ах! Приходят новые стихи. Их вновь районка публикует. Нельзя сказать: я от сохи, Но все ж сельчанка – и ликует Душа, приподнимаясь в рост... И в нашей школьной стенгазете Юнкоровский мной занят пост... Хотят взрослеющие дети Подняться по своей судьбе Аж до призванья, до вершины... Как тяжко: без побед в борьбе Проблемы те неразрешимы. Когда на место – целый взвод – Один лишь победит в боренье... Редакция меня зовет В Шахунью. Литобъединенье Ведет здесь Юлия. Она, Михайловна, корреспондентом Трудилась... Тоже голодна По славе. Тем экспериментом Редакция спешит помочь Шахунским творческим ребятам Косноязычье превозмочь... -- Ты, Зиночка, у нас с талантом, Твоя стезя – литинститут! – Внушает твердо мне шефиня. Все дифирамбы мне поют. Но крепко-накрепко заклиня Мои мозги, зовет журфак. Малой хотела быть шпионом – Втемяшилось надолго так. Позднее поняла, что в оном, Корреспондентском, бытии Задачи со шпионством схожи: Пропагандистскии бои, Добудь, хоть вывернись из кожи, Сенсации -- и репортаж Сооруди феноменальный. Есть и шпионский антураж. Порою и шпион нормальный Под журналиста закосит... В вахтанском теплом доме нашем Без перерыва голосит На стенке радио... Мы скажем Ему спасибо: до глубин Доносят оперы и драмы, Страницы пламенных годин. Для юных радиопрограммы Мне интересны... А когда «Ровесники» поэтов юных Вербуют, тотчас шлю туда Мою подборку, о фортунах Не помышляя... Пусть в Москве Ее хотя бы прочитают. Уже застряла в голове Мечта. Все о Москве мечтают, Но мой-то путь туда лежит... Я восьмиклассницей впервые В Москву попала... Наш визит Проездом – краток. Как шальные, Шарахались туда-сюда... -- Вы МГУ мне покажите! – И «колосистая» звезда Сияет надо мной в зените. -- Гори, гори, моя звезда! – Монетку бросила на счастье. Я точно возвращусь сюда!... Подходит время возвращаться... Определилась четко цель. Мне «Журналист» приносят с почтой -- И понимаю: сесть на мель Не вправе... С подготовкою прочной Такие крепости берут. Подготовительные курсы В Москве заочные введут – Мобилизуются ресурсы: Учусь и в школе и на них, На курсах два последних года Усидчиво в завалах книг Пусть даже теплая погода Зовет на речку или в лес. А с полученьем аттестата – В столицу – финишный процесс -- Преддверием большого старта... Сейчас о важном, дорогом: Я статью в деда – сбита плотно Токарным божеским станком Обточена – и беззаботно Росла до той поры, пока Парнишки девочек не видят... Меня с «токарного станка» С фигурой снял Господь, но принят У пацанов стандарт иной... На танцах подпирала стенку Своей широкою спиной... Обидную и ныне сценку Представлю – в горле запершит... Ребята обо мне с усмешкой: -- Зинок бежит, земля дрожит... – Эй, парень, приглашай, не мешкай! Но парень мог потолковать Со мною, выбившись из круга... Но тут же с парнем танцевать Обычно шла моя подруга. Мне парни често говорят: Им по комплекции не пара. И этот отвернулся, гад! За чьи грехи такая кара. Трифилов Вовка в классе мог В защиту выступить, мол Зинка – Не девка – чудо, самый сок! А здесь... Печальная картинка... Я привлекала тех ребят, Что были возрастом постарше. Вот те цепляли все подряд... А после на армейском марше, Услышав хриплое: -- Привал! Земляк из потной гимнастерки Мой школьный снимок доставал Похвастаться, что, дескать, зорьки С такой красавицей встречал... На службу многих проводила. Тот мне писал, тот не писал. А после службы их женила – Спешили – словно был аврал. А мне бы доучиться в школе, А замуж школьницу не брал Никто – источник тайной боли... Вот танцы снова. Я стою. Не жду чудес. Кружатса пары... Шагает в сторону мою Красивый черноусый парень. Так нравится, что в горле ком. Конечно, пригласит подругу. Подругам тоже не знаком... Как? Что?... Я с ним лечу по кругу – Представьте – пригласил меня! Казалось, упаду от счастья! Тот вечер, радостью пьяня, Не тает в памяти... Кружатся Простенки, пол и потолок, Созвездья в небесах и «крыша». Земля уходит из-под ног. Со мной Мухамедьянов Гриша! И все другие вечера – Мы, значит, стали с ним встречаться... Но – аттестат... -- Тебе пора В столицу... – Обещаньем счастья Полны и речи и мечты... - Меня в столице не забудешь? -- Так не шути... – -- Уедешь ты... -- А ты дождись – счастливым будешь... На курсах сессия. Она Перетекает в конкурс плавно. Бумаги собраны. Полна Волнений и надежд. И славно, Что папа с мамой довезли Меня до МГУ-шной двери, Найти кузину помогли Полину... Веря и не веря, Напутствовали на успех – И в Минск на скором укатили... В приемную в толпе средь всех Стояла... Там москвички были. Их по свободной узнаешь Манере запросто держаться... Да, золотая молодежь! Шутить готова и смеяться. Я вижу парня-соловья – За эскападой эскапада... -- Ну, что своишь, как не своя? Я -- Юра Гармаш! -- Очень рада! – Да, рада, что заговорил Со мною здесь, провинциалкой – И моментально одарил Улыбкой светлою и яркой... Я документы подала... -- Есть публикации? -- Конечно! -- Вы на дневное? -- Да... -- Игла, Шпиль над высоткой всесердечно Воображенье теребит. Особо – абитуриентам. Кто – со щитом, а кто – на щит... Борьба... Нет места сантиментам. На сочиненье – собралась, Сообразив: Лениниана Сверхперспективна. Я зажглась. Тем паче – Лорочке осанна Свет Анатольевне. Она Давала эту тему в школе. Предполагаю, что одна О лениском по доброй воле Я стала факеле творить. Нет, дескать сил, что этот факел Могли б когда-то погасить. Надеялась, что на журфаке Уже за тему высший бал Мне априори обеспечен. И мой журфак не сплдоховал: Пятеркой мой подход отмечен, О чем проговорилась вдруг Аникина на устном русском, Когда волнение-испуг И непривычка к сверхнагрузкам Меня к заминке привели... -- Не торопитесь... На «отлично» Сдать сочинение смогли – Здесь запинаться неприлично.. -- Услышав, что на первом – «пять», Взяла себя тот час же в руки, Смогла и устный так же сдать, Старалась -- «мученик науки»... Мне снился сон.. Он был таков: Дед Миша, бабка Катерина, Да, те -- из Девятиреков, Мне шепчут: -- Чернышевский, Зина... -- Так ведь его в билетах нет... -- А все равно прочти, не лишне... – И я прочла о нем чуть свет... Билет... Его не протрындишь, не Упомянув «Что делать?»... Сон Был вещий, оказалось, в руку... Немецкий... Я держу фасон. Директор Ситов в нас науку Сию надежно вколотил... Ни разу не оговорилась... За что мне балл понижен был? За что «приемщица» озлилась? «Четверка»... Остается шанс... Но за историю боялась... Историк школьный в пьяный транс Входил ежеурочно... Вялость И игнорация всего: -- Параграф прочитайте сами, А я посплю. Не до того, Чтоб рассусоливать здесь с вами... – Мой папа предложил сестре, Двоюродной моей Полине, Чтоб знания вошли острей И целостность придать картине, Смысл и уверенность придать И избежать ошибое дабы, Мне репетитора нанять На эти три денька хотя бы. Нашли, в газеты кинув клич. На зов явился умный, дельный И обаятельный москвич. За три денька к картине цельной Привел ту кашу в голове, Что школьный пьяница оставил, Сдала. «Пятерка». Кто б Москве Меня с вступлением поздравил? Но поступила ли? Вопрос... Иду в комиссию... С ответом Мне, отворачивая нос, Здесь медлят... -- Будь же человеком, -- Один другому говорит, -- Брось в список взгляд... -- Ты кто? -- Козлова... – Тот длинным списком шелестит... -- Читать умеешь? Вот... – Готова Всех в мире перецеловать. Там есть Козлова Зинаида. И, значит, можно уезжать – Объявлена судьбы орбита... В ажиотаже мчу домой. Сжигает острая отрадка. Тоншаево. Здесь поезд мой Меня покинул – пересадка. А в тот же час сюда другой – В Шахунью – прибыл из Вахтана. На нем знакомой гурьбой -- Учительская вся ватага – На совещание... Идет Навстречу папа, обнимает. Вопросов мне не задает – Он видит, как лицо сияет. Директор Ситов колобком Навстречу выкатился юрким... -- Что? -- Поступила! -- Вот о ком Не представляла, что столь бурным Его окажется восторг: Запрыгал просто, как мальчишка – Вопль торжествующий исторг. Ему – на совещанье – фишка, Что выпускница – в МГУ! Так своевременно вступила, Впервые, кстати... Я могу Понять его восторги... Было Мне чуть неловко и светло... Учителя со всей округи Поздравили меня зело Приветливо... Потом подруги Вахтанские свой пай внесли, Меня с успехом поздравляя, Слова сердечные нашли, Что согревали. Окрыляя... От них узнала: в этот день, Когда я устный там сдавала Стихов бесхитростная звень Моих в «Ровесниках» звучала. Вахтанцы слышали мои Родившиеся в сердце сроки И пожелать добра могли... Моих экзаменов итоги Показывают, что добра, В их пожеланьях было много. С судьбой немыслима игра... Но, впрочем, рано об итогах... А Гриша... Без него Вахтан Как будто вовсе стал безлюдным. Он в Ленинграде. Ищет там Судьбу... С предощущеньем смутным, Что разбежались две стези. Я не желаю примириться... Судьба, разлукой не грози, Еще мы встретися... Столица, Пятиэтажный филиал На Ломоносовском – общага. Кого Господь в товарки дал? С опереженьем на полшага Вселилась в комнатку. А в ней – Еще заочные девчата, А с ними – пополам – парней... Наутро унеслись куда-то... Когда с полученным бельем Вчера шагала в корпус третий, Вдруг: -- Зина! – Крик – и радость в нем. Так мог кричать один на свете. Кто? Юра Гармаш. -- Поступил? -- Конечно, только я – заочник... -- Я – на дневном... -- Уверен был – Поступишь! Я в прогнозах точных Собаку съел. Я верил, знал, Что мы увидимся с тобою... – В тот день уже он улетал. Никто не властен над судьбою. Договорились: письма слать Я до востребованья буду, Ответов терпеливо ждать... -- Напишешь? -- Если не забуду... – Он жил в Ростове-на-Дону, Служил газетным фотокором. -- Прощай! -- Сегодня не усну... – И разошлись по коридорам... Соседки стали подъезжать... -- Ирина. Я из Ашхабада. -- Наташа! -- Люда! -- Лена! – Знать Покуда больше и не надо... На койке слева у окна – Мое духовное пространство. Сентябрь – студенчества весна. Дика нагрузка. Постоянство Ее давленья на мозги Спервоначала потрясает – Буквально не видать ни зги... Но дружба с юмором спасает... Подруг поближе узнаю, Вошедших волею журфака Стремительно в судьбу мою. Вот Черепанова... Писака, Сумей воспеть ее красу. Себе Ирина знает цену. Едва ли я себя несу С таким достоинством... Антенну Мгновенно на нее любой Мужик настраивал московский. И вправду хороша собой... Она тургеневской, толстовской И чеховской красе сродни Богатством внутреннего мира. С кем хочешь девушку сравни – Всех будет интересней Ира. Чей темперамент всех южней? Без колебания – Молчанской Наташи. Крепко дружим с ней. В своем кругу ее Кричанской За кишиневский нарекли Необоримый темперамент. Услышать девушку могли За полверсты. Подруг орнамент Украсит Людочка собой Савельева – большой ребенок. С любой неправедностью в бой Вступить готова, «октябренок» Наивный юный пионер: -- Да как вы можете такое?... – Ким Лена старше... Нам пример, Наставница... Уже рукою Она газетную судьбу Потрогала – с солидным стажем... Жалела, что влилась в гурьбу Нас, дневников... Похоже, в нашем Полудетсадовском кругу Ей, зрелой, взрослой некомфортно. Что ж, я понять ее могу: Так инфантильно, беззаботно, Как несмышленому мальцу – От шалостей давно отвыкла -- Как нам уже ей не к лицу Вести себя... Грустя, притихла, Заочным грезит... Ей видней... Наш факультет – плавильный тигель. Мы обживаем с первых дней Наш темноватый тесный флигель. В зоологический музей На лекции послушно ходим. Рыб заспиртованных и змей В витринах – и иных уродин Здесь наблюдаем перед тем, Как нам Митяева о Марксе Начнет трындеть... Оно нам всем – Как, помнишь – «Есть ли жизнть на Марсе?», Но делать нечего – учи, Их многословье конспектируй, Недоуменье исключи... Ну, что ж, давай, пропагандируй, Профессорша... Истпарт, марлен Ложатся бременем на плечи, Придавливают. Встать с колен Нельзя... Нам души искалеча И промывая нам мозги, Заталкивают в нас партийность. Сопротивляться не моги! Кучборская... Ее витийность И вдохновенный артистизм, Нас опьяняет, как пирушка. Невероятный магнетизм. Нас вводит в полный транс старушка – И забываем обо всем... Вослед ее речитативам И мы гекзаметры поем, Высоким вдохновляясь чтивом... Татаринова... Так она И женственна и органична. И в древне-русский влюблена Материал свой гармонично. Марленщик – интеллектуал. Следить за изложеньем – мука. Нас в журнализме подковал, В социологии... Наука Сия пока не до конца Понравилась партийным бонзам. Ее советского творца, Что показался слишком борзым, Леваду, выпихнул ЦК И с кафедры и с факультета. Ну, Прохоров, стоит пока, Рисует графики про это, Что нам осмыслить нелегко. На лекции уныло киснем. Мы от марлена далеко, Но, может быть, еще осмыслим, Добудем из навоза клад... Я раздобыла адрес Гриши – И покатила в Ленинград – Позвал... Наташи и Мариши Столицы северной, поди, Им неминуемо пленились. Красив, как Аполлон, гляди... Но наши судьбы не сложились. Он понял это раньше. Я Еще иллюзии питала, Но охлаждения змея Уже под кожу мне вползала. Судьбы совместной больше нет, Но я за прошлое цепляюсь – Во мне его глубокий след, Еще борюсь, сопротивляюсь. -- Я напишу тебе письмо! -- Пиши. Наверное отвечу. Засохнет вскорости само... – Он предрекает. Не замечу, Как новых ярких встреч дурман Воспоминания погасит, Эпистолярный наш роман Иссякнет сам собой. Украсит Мою судьбу веселый круг Друзей столичных, новых, шумных. И каждый этот новый друг Затмит меня... -- Неправда, умник! Тебя ничто мне не затмит... -- Эх... Будет столько впечатлений! Чуть погрустишь, но отболит... --- Я в поезде в плену сомнений. Он – убеждает разум. – прав. Душе не хочется мириться, Что эпилог сердечных глав, Расписывает мне столица. Ведь можно, -- думается мне, Учебу бросить, переехать. Ведь он для сердца – свет в окне... Но и журфак... Как быть? Что делать? В вопросах маялась всю ночь. Брльна дилеммою недетской – И никого, кто б мог помочь... А первой парою – немецкий. Она уже ведет опрос, А я-то в полусне тонула. И перед ней, как альбатрос, Вдруг носом клюнула, всхапнула. Я подпирала лоб рукой, Но как же пересилить дрему. Афронт? Афронт. Еще какой! А немка рядом чуть не в кому Впадает. -- Наглости такой Вовек, Козлова, не забуду! – Упреки из нее – рекой. Я – что: оправдываться буду? Общага наш «семейный» дом. Живем в нем дружно, как сестренки... Просторных нет у нас хором И кошельки чрезмерно тонки, А часто – и совсем пусты – Когда неделя до степешки. Бледны не ради красоты -- Такие не про нас потешки. Спсительный бесплатный хлеб В столовой заменяет мясо. Плюс чай за три копейки... Мне б Стройнеть, но не уходит масса... -- Займи копеек на метро! – И улыбнемся лучезарней. Воздай, Господь, им за добро -- Нам не отказывают парни. Но не вернуть им не моги: Они не Ротшильды, не Крезы – И наши общие долги, Как у Бетховена диезы Для виолин, фаготов, труб, Висят на двери партитурой. «Головкин – гривна, Гришка – руб., А Зинкин «кот»... С такой фигурой Я нравлюсь зрелым москвичам – Тридцатилетним и с деньгами... Внимаю сладким их речам, Хожу в кафе... -- Вот здесь я с вами, Но мне кусок не лезет в рот: Мои подруги голодают... – Кто денег просто так дает, Другие щедро покупают, Еду... Моих свиданий ждут Девчата, как небесной манны. И в «партитуру» попадут Вполне достойные осанны, Те «хахали» мои, «коты», Что тоже не были богаты, Но строили к мечте мосты, Нас выручая – «меценаты»... Наташа. Ира, Лена Ким – Южанки. А суровый Хорош Велит и им, как остальным, Встать на лыжню без спора промеж Привыкших к лыжам северян.. С Савельевой промчались шустро. Морозный воздух в парке прян, Снежок в искринках перламутра. Как Черепанова потом Преподносила ту картину. -- Шаг только сделала с трудом, А рядом, как ракету, Зину Со страшной скоростью влекло... Я только вновь в дыжню попала, Как сзади звонкое зело: -- Ир, уступи лыжню! – Сначала Пытаюсь разогнать шаги И продолжаю путь упорно, А сзади капает в мозги: -- Ир, уступи лыжню! – задорно Козлова – и летит вперед – А я запутываюсь в лыжах. Что делать – кто их разберет?.. Вся раскрасневшись, в лохмах рыжих Летит Козлова – и опять: -- Ир, уступи лыжню! – взывает – И улетела – не видать... Упрямства-то и мне хватает. Я делаю широкий шаг, Обалдеваю: ведь, как прежде: -- Ир, уступи лыжню! – в ушах. Зверея, не дую надежде Угаснуть – и шагаю вновь. Я пропотела и простыла. Немного и застынет кровь – Морозцем крепко прохватило. А в дополненье ко всему, На пятую свалилась точку, Как мне подняться, не пойму – А Зина – мимо по кружочку. Снимаю лыжи, чтоб дойти В ботинках до начала круга. Но вот, не завершив пути, Гляжу: опять летит подруга. До базы еле доплелась. Навстречу мне без лыж – Козлова: -- Ждать, Ира? – Покатались всласть, Но в голове рефреном снова: -- Ир, уступи лыжню! – Свихнусь... – Ирину по утрам будили Всем курсом... -- Отвали, проснусь Сама... -- Мы подходили К ее постели много раз. Ирина смачно материла, Швыряла что попало в нас, А после нас же и корила, На третью пару опоздав, Что мы ее не разбудили Савельева... Души состав -- Правдоискателький... Любили Девчонку за максимализм Самоотверженность стремленья Помочь, безбрежный альтруизм... Она – без страха и сомненья Пойдет на подвиг за друзей – Такое нравственное чудо – Хоть сразу помещай в музей – Феномен, личность ниоткуда. Был случай – написала мне По школе лучшая подруга. Ужасно худо было ей, Галине Голубевой... Туго Душила девушку судьба, Сама пыталась отравиться... Общажных кумушек гурьба Над Галей начала глумиться: -- Несчастный, видите ль роман. Подумаешь, какая цаца: Добавь на физию румян – И выйди на проспект – сниматься. Подцепит новый мужичок – И позабудешь неудачу... – Реакция такая в шок Меня бросает. Горше плачу. Подруга до того дошла, Что исключат из института... Беда в дорогу позвала: Коль беспросветная минута, То легче, если рядом друг, Поддершивающий морально, С кем разорвать давящий круг Легко... Поехать – актуально, Да только трешка в кошельке, А надо бы хоть вдвое больше, Чтоб в толчее и холодке Домчаться... С каждым мигом горше Подруге без поддержке там... -- На день куда-то мчаться глупо! – Устроили девчонки гам. – Коль хочет в состоянье трупа Твоя подруга перейти – Не убедишь и не поможешь. Себя лишь с нею до кости С подругой за одно изгложешь. Савельева: -- Вот трешка. Едь. Ведь ясно, что зовет подруга. Дала бы что-то и на снедь, Да больше нет... Затянешь туго На платье узкий поясок... Не каждый день хотят травиться. А нам поголодать денек Полезней, чем потом томиться От чувства собственной вины... – Я тотчас укатила в Горький – Где убедилась: так должны Мы поступать всегда. Нестойки Порой друзья, но если друг Примчится и поговорит с тобою Да укрепит упавший дух, То сможешь совладать с судьбою. Я в общежитиях нашла Трех одноклассников вахтанских. Совместно Галины дела Мы утрясли. Страстей испанских Сумели вместе избежать. Они пообещали Галю Впредь в поле зрения держать. С тех пор – лечу и помогаю Всем, кто окажется в беде С тогдашней Людиной подачи. Лишь только: -- Зиночка, ты где? – И отступают неудачи. Молчанская Наташа... С ней Мы – как взаправдаштие сестры. Она навек в душе моей. Мои воспоминанья пестры. В них вечтно Наткин крик и визг – Фонтан эмоций, темперамент. Шумна, как пилорамы диск. Но – не продаст... Таков орнамент Моей студенческой тропы. Ким Лена – из ташкентских грядок. Мудра... Коллизии судьбы Умела приводить в порядок, Все по ранжиру разложить, Во всем детально разобраться, Что крепко помогало жить. Сестринства нашего и братства Она – по праву – аксакал, Пускай без бороды и в юбке... В разлуке кто не тосковал? А нервы детские так хрупки. Два первых месяца в Москве, Куда себя девать не знала. Брожу по улицам в тоске – По дому и семье скучала. Одна седьмого ноября. В иллюминации столица, Мою тоску усугубя: В такие дни – родные лица Дарили радостью меня. Как в этот праздник одиноко! По переулкам семеня Безсильно, словно бы от тока Внезапно вдруг отключена. Жду будней. Там хотя бы дело, А в праздник день-деньской одна. Листва шуршала, шелестела... Вдали от мамы с папой мой Настрой унынье отягчало На Новый год уже домой Помчалась. Сильно полегчало. Изобретатель Гилденбрандт Нас стенографией ущучил. Но не у всех к сему талант Предмету. Сильно бы помучил. Среди студенток есть одна В предмете профессионалка. -- Дай всем списать нам. Ты должна! -- Должна? Берите. Мне не жаалко. – Так ту препону обошли, Попортила немало крови. Ну, на машинке-то смогли, Хоть многим пишмашинка внове. И я на факультете с ней Впервые тесно подружилась. Тот навых – до скончанья дней... По курсовой – четверка... Длилась Стезя семестра только пять Обычных месяцев... Но вечность Сравнима с ними... Исполать – Втемяшены во всесердечность. Апофеозом ярких дней Стань , сессионная страница! Сдавать Кучборской пострашней Чем даже с Цербером сразиться. Билет отчаянно взяла – Ведет в неведомую сферу. Интуитивно начала, Копируя ее манеру Жестикулировать, вещать... Харизматические фразы Ее в пространстве размещать – И не могу от той заразы Избавиться... Она глядит Смешливо, с пониманьем мудрым... Подруги думают: чудит Козлова – и меня за кудри В сердцах подергает Сама... Она же помогла вопросом. Из закоулочков ума Вытаскиваю будто тросом Детали – и давю ответ На удивление четкий, дробный... -- Ну, хорошо... Но вот совет: Синопсис текста впредь подробный Сперва извольте изложить, А лишь потом его анализ... Прошу сие не позабыть... – Подруги: -- Как мы волновались! Твое актерничанье в дрожь Бросало. Пела так трагично... Что? -- «Хорошо»... -- Ну, ты даешь! Зачетку дай... Да здесь – «отлично»!... И душка- Прохоров актер. Но стиль другой. Ведь он – мужчина. И он с экзамена попер. За шпору. Важная причина. Пришлось потом пересдавать. Сидел, глядел во все очечки, Чтоб не пыталась вновь содрать. Ответ вытягивал до точки. И возмущался: почему. Коль знаю, не отвечу сразу? А так приходится ему Трясти вопросами заразу, Вытряхивая по словцу Ответы из моих извилин. Так сессия идет к концу... По русскому у нас Калинин. Такие сочные всегда На лекциях давал примеры. Что ни профессор, то – звезда... Куда-то делись кавалеры... Да вот же Гармаш! Чудеса! Не забываем заниматься. Но в день хоть час, хоть два часа Находим, чтобы пообщаться, Сходить в кино и погулять. Он старше десятью годами, Стараюсь чувств не накалять, Пока нет ясности меж нами... Каникулы... Скорей домой. Я там душою отдохнула. И вот уже семестр второй Нацелил всех орудий дула На нас. Но мы уже не те. Уже уверенней и проще – Мы ближе на шажок к мечте. Теперь на трудности не ропщем. Осваиваемся в Москве. Свободнее на факультете. И не оценки в голове, Когда нас вовлекает в сети. Соблазнами Москва. Теперь Без колебания закрою Аудиторийную дверь – И подружусь тесней с Москвою. Высокой целью задалась: Все посетить кинотеатры, Музеи и театры... Всласть Столичных улочек стоп-кадры Запечатлела в голове... Когда Гришутка Ованесов Услышал, что была в «Москве»- Кинотеатре, -- Тешишь бесов, -- Уж на Можайское шоссе Пошла бы, все-таки поближе! – А с ним поудивлялись все. Ну, что же, пусть и всем и Грише Так удивительно сие, А я брожу по закоулкам, Душевное творю досье. Бесчувственным холодным чуркам Мое пристрастье не понять, А я хочу мою столицу До камешка в себя принять, С Москвою навсегда сродниться. Семестр тем временем идет. А кульминацией семестра Уч. практика. Меня берет В свою команду шеф «оркестра» Сам Дзялошинский... Репортаж Об «Ил-62» писала. -- Строк триста под него мне дашь? -- Нет, триста – много. -- Двести – мало. -- Даю тебе сто пятдесят – И больше не проси, Зинуля. Зато с «Козловой» поместят, С фамилией. -- Бери, жадюля! Хоть тренировочный полет Достоин даже разворота. -- Так, написала и – вперед! -- А мне еще писать охота. Тогда заметку принеси О тренажере для пилотов. Строк двадцать. Больше не проси. Без подписи. -- Была охота! Но все ж и тренажер ему Я описало малострочно. Ведь я в команде. Потому Стараюсь. Собрана досрочно Подборка. Номер вышел в срок Обычных много интересней Студенческий... Еще шажок, Еще куплет судьбы, как песни. О логике. Кириллов – зверь. К тому же – женоненавистник. По два-три раза входим в дверь Сдавать зачет. От взглядов кислых Его скисаем до того, Как выдаст нам билет с задачей. Никто не знает ничего. И, видимо, нельзя иначе, Коль даже Ленин, сам Ильич По логике имел четверку. Кириллова навязший спич Нам растравляет раны только: Курица не птица, Женщина не логица. Пренебрежением печет... Похоже, в чем-то сам ущербный. Я все же выбила зачет, Не задержав процесс учебный... Ох, сессия... «Декамерон» -- Как неизбежность для девчонок. И Шведов с комплексом. Им он Всех доставал нас до печенок. Но не ему меня смутить. К скабрезностям в Москве привыкла, Сумела даже пошутить. Аудитория притихла. Он только хмыкнул, осознав, Что я сама смущу охотно. -- Зачет! – Бесстыдное поправ Бесстыдным, прижимаюсь плотно К профессору... Красней, милок. На миг, но ни вздохнуть ни охнуть В тот миг бесстыдный наш не мог. А мог и в обморочек грохнуть... -- Так я пошла? -- Идите, всё... Иду, зачеткой помавая... Могла б и накрепко в лассо Поймать, но у меня иная Совсем отдельная стезя... Мне снова повстречался Гармаш... Мне показать ему нельзя, Что влюблена, в груди пожар... Наш С ним странен дружеский союз: Два раза в год друг друга ищем, Когда в столице сводит вуз. Даются встречи нам, как нищим, Да в сессионные деньки, Когда готовимся к зачетам, Сидим недвижно, как пеньки... Он, Гармаш Юра... Эх, да что там – Отвечу без обиняков: Мне нравится он бесконечно, По-крупному, без дураков, Отчаянно, полносердечно. А есть ли чувство у него? Молчит, не подает и знака. Похоже, в сердце – ничего... Что ж, промолчу и я однако... Он намечает переезд В Москву по зову «Комсомолки»... -- Не выдаст Бог – свинья не съест! – Возможно, рано на осколки Мне чувство робкое крушить. Решили, что из студотряда Я напишу, где буду жить, На «До востребованья»... -- Рада, Что повидались... -- Тоже рад... Что ж, «дан приказ»: ему – в столице, Ей – в астраханский студотряд – Трудиться, на жаре пылиться. На сафре помидорной... Мы В палатках у реки Ахтуба. Кто строит, ну, а мы – умы! – Нежнейше, нипочем не грубо, Зеленоватыми с кустов Снимаем крупные томаты... А этот в рот попасть готов... Нельзя! Дисфункцией чреваты Желудка жадные глаза. Нам это сразу объяснили. Понятно. Стало быть, нельзя. Снимали, в ящики грузили – И относили на весы. Во всем положена отчетность. Трудясь, не смотрим на часы. Томаты, понимаем – срочность... Отряд межфакультетский. Нас – Сто шестдесят здесь, МГУ-шных, -- В «Плейбой» любую хоть сейчас. А из подруг прекраснодушных Здесь Ира с Людой, а еще – Примкнувшая Чуйкова Галя. Работаем -- к плечу плечо, Всегда друг дружке помогая. Шлю письма Юре, а в ответ – Ни строчки. Я предполагаю, Что Гармаша в столице нет. Тружусь, а Юру не ругаю. Вот на прополку сорняков На рисовых полях послали. Полезен рис, но он таков, Что нам с китайцами едва ли В соревнование совладать. Китайцы круглый год на рисе, А нам все нужно показать, Разобъяснять... А рис в капризе От неумелых рук расти, Возможно, вообще не станет. Народ, студенточек прости... Мы нашей командирше Тане, Биологине отдаем, Как должно, ежедневный рапорт. Мы жизнь бессонную живем: Подкрадываются, чтоб лапать Южане, парни-волгари – И не отверишься, хоть тресни. А от работы волдыри, Но у костров горланим песни. Набегом на колхозный сад. Мы налетаем, как хунхузы. Хоть нам машинами в отряд Привозят яблоки, арбузы. Ударишь палкой крупный шар – И выешь ложкой середину, А остальное – мухам в дар... Холера, впрочем, всю «малину» Нам пресекает: карантин. В село нас больше не пускают, Сельчанин так же ни один К нам не ходок... Нас отправляют На теплоход «Туркменистан» -- И восемь дней везут по Волге Вначале к Ленинским местам – Ведь год-то Ленинский! На полке В каюте восемь суток ныть? -- Давайте-ка устроим свадьбы! -- Кого намерены женить? -- Да, в женихи кого избрать бы? -- Мы с Димы Линника начнем. -- Кого в невесты жаждешь, Дима? -- Козлову Зину... – На своем Он настоял. Необходимо Смириться. Если уж играть, То, как в младенчестве – серьезно. -- Обряд дотошно соблюдать! – Басит Молчанов Эдик грозно, Строитель, выбранный попом... Из простыней казенных платье Мне сшили... Фата? -- Давайте проведем Из бижутерии изъятья... -- Возьмите пряжки от моих Парадных белоснежных туфель... -- А кольца? Кольца для двоих? -- Да из фольги! – Упиться в дупель На этой свадьбе не дано А все же подано калымом За Зину пиво и вино... О дне том, чистом и невинном, Все будем вспоминать потом... Всю процедуру, как по нотам Сыграли, пляшем и поем, Нацеловалась с обормотом Под крики «Горько!»... Уж играть, То так, чтоб даже Станиславский «Не верю!» не хотел орать... Добавили веселой краски В холерный скучный карантин. Предполагалось, что разводом Назавтра брак наш сократим... Но с тем разболтанным народом Сценарий доосуществить Мы в полной мере не успели. Так, значит, мне навечно быть «Женою» Линника... На деле, Когда встречались в МГУ, «Женой» и «мужем» обзывали, Нагнав на девушек «пургу», Что Линника сопровождали... А Гармаша в столице нет. Не знаю даже, что и думать. Растаял невесомый след. Так что – по парню носом хлюпать? Сентябрь встречаем во дворце – Журфак справляет новоселье. И... на Вахтан. В моем сельце С моим приездом шум, веселье. Курс на картошке, а меня, Учтя холеру, отпустили... Здесь – Гриша... Радостью пьяня, Поговорили, погрустили О давнем просто, как друзья. Любви и боли нет подавно. Прошла эмоция сия, Растаяла – и добронравно Мы погуляли по местам, Что памятны по старым встречам. -- Ты помнишь, здесь... -- Ты помнишь, там... – Расстались... Удержаться нечем... А наш дворец на Моховой Иным казался лишь сараем... Нет! Там – Господь над головой. Он для меня остался раем. На баллюстрадном этаже Здесь назначаются свиданья. Важнее в жизни нет уже, Да и не будет больше зданья. Мы разлетаемся с утра По этажам и закоулкам, Где знаний новая дежа На нас из уст пророков гулко Вывыливается – хватай! Пророки щедры и беспечны. К мозгам их мудрость приплетай, Спеши – ведь и они не вечны... В конспекте каждая строка Нам – неизменно – откровенье. Еще великие пока Творят в счастливом вдохновенье Имеют к каждому подход. Их души не подвластны чванству... Журфак по-своему ведет К патриотизму и гражданству. И ироничный Ковалев, Родной словесности маэстро, И педантичный Киселев, Что в полосе укажет место, Заметке, очерку статье, И Селезнев – по диамату – По сути – по галиматье, Нас учат, в руки взяв гранату, Пасть, как Матросов за нее, За Родину – на амбразуру... Не только в головы знатье Мы впитываем – в души... Гуру – Великие... Других журфак Не знает – не нужны другие. Великих – дополна, ведь так? Они – навечно дорогие. Военка – вторник... Сей предмет – По практике патриатизма. По правде – неприятней нет: Бинты, уколы, банки, клизма. Здесь истинный патриотизм. И все российские царевны Когда-то не чурались клизм, Трудясь в госпиталях у Плевны И в поездах на мировой... Мы учимся уколы ставить Пока на «попе» неживой, На муляже... На нем поправить Ошибки можно, чтоб потом Нам это делать без ошибок На теле чьем-нибудь живом... С улыбками и без улыбок. Но лучше обойдись без клизм. Поставлю баночки – похвалишгь.... И, кстати, женский организм Я стала понимать тогда лишь... Ценнейший навык обретем... Я поднимусь на баллюстраду. Шикарный нам для знаний дом Столица дарит, как награду... Случился осенью курьез. Герои: Зина с Крохалевым Курьез почти довел до слез... Едва ли сильным и здоровым Мы можем Ленечку назвать, Но не щадя себя старался От неприятности спасать. И спас меня, не отказался. Я в филиальский городок Шла после стройотрядной встречи. Студгородок весьма намок: Лил дождик на сентябрьский вечер. Шла заполночь, а в филиал В одиннадцать не пропускают. Никто на вахте не стоял, Всех филиальских сны ласкают. Я третий корпус обошла: На первом этаже все окна Темны – мыслишка обожгла: Уже замерзла и промокла – Окоченею у дверей. Я растерялась, испугалась. Кто пособит в беде моей? Но мне внезапно показалось, Что между первым этажом И следующим приоткрыто Окно. Оно над козырьком. А дождик льет, как из корыта. Перила, стойки.. Подтянусь – И я – на козырьке... Расстройство: Окошко заперто, клянусь, Открыто – внутреннее... Свойство, Что вверх способнее, чем вниз – Себя здесь четко проявило – Не слезть – не ступишь на карниз, Себя в ловушку заключила. Не прыгнешь – слишком высоко. На козырьке устало мокну. Стою, вздыхаю глубоко – На этом козырьке и сдохну... Тут вижу: Леня Крохалев Проковылял по коридору... Надежда воскресает вновь... Так, подожду... Напрасно к ору Еще не время перейти. Дождусь, пока пойдет обратно. Его судьба меня спасти. За это – не пойми превратно – Готова все ему отдать... Идет; кричу, стучу в окошко... Идет... -- И как сие понять? -- Спасай, не то еще немножко – И сдохну... -- Ну, сейчас спасу... Но – фиг тебе! Окно забито... -- Лезь в фортку! -- Лезу. На весу Застряла... Та еще обида – На широченную «корму»... -- Виси! Я в комнатку. Я мигом. Вернусь, ей-Богу! Стул возьму... – Со стула он тянул и двигал, Но все же вытащил меня... Потом дошло, спросил несмело: -- Ответь мне, Зина, не темня: Какое слово или дело Тебя на козырек взнесло?... -- История уже наутро Всех взбудоражила зело И стала темой шуток шустро. -- Что, Леня, Зинку тяжело Тащить? -- Ой, тяжело... -- Понатно... Но ведь, наверное зело Приятно? Точно... Ой, приятно... Той осенью возник рабфак. Пришли ребята с производства. Их год готовить будут так, Как в МГУ у нас ведется. Рабфаковцы живут средь нас. Они покуда не студенты. Но мужики – высокий класс – И вероятны сантименты. Пришел к рабфаковским друзьям Московский однокашник Владик. Весьма способный к языкам, Контактный – он с любым поладит. Поладил славно и со мной – И вот я на его орбите. Он предлагает стать женой... -- Месье, не многого хотите?.. А Гармаша в помине нет... «Куда, куда вы удалились?» Неужто завершен сюжет И не объявится мой витязь? Учеба... Эх, о ней потом. Да что особенного скажешь? Конспекты, пары день за днем... Ну, посещением уважишь Военку, правда не всегда – Зовет Москва, к душе взывая. На факультете – чехарда: Спецсеминары, курсовая, Неделя практики опять – Без новизны, все по привычке. И снова сессию сдавать – Готовимся к военной стычке С преподами, как дважды в год Нам полагалось по уставу... Ой, зарубежка! Ну, вперед! Пред Ванниковой с чем предстану? Расин с Корнелем... У меня Не память, а японский «Никон». Сдаю экзамены, храня В мозгу страницы текста, с шиком. Расина Ванниковой я Произведенья называю. Ну, память верная моя! Из закоулков вызываю, Страницу книги, где его Произведений краткий список.. -- Ошиблясь... -- Я? Чего-чего, А память глаз моих ошибок Не допускает никогда. – Я спорю с Ванниковой жарко... -- Чьо ж, принесите мне сюда С тем списком книгу. Мне не жалко. Увижу – и поставлю «пять». Что ж, я уверена: метрессе Суй участи не миновать – И на подземном мчу экспрессе... Вот книга. Список. Верно, да – Произведенья полужирным... Но не Расина – вот беда, Корнеля... Ну, исход был мирным: Пересддала, вину признав... Но Гармаш так и не явился – И без него ушед состав Журфака дальше... Удалился В былое добрый старый друг... А Владик Кобозев все ближе. От нежных глаз его и рук Мне не укрыться и в Париже. И потому качу в Вахтан... В спортлагерь посылает Хорош... Ну, Гармаш! Поскучаю там – И ты, чудак, меня проспоришь Тому, кто позже подошел... Похоже, вольной жизни – финиш. А выбор – он всегда тяжел... Что ж, Гармаш, рядом не увидишь Меня теперь в твоей судьбе... Сбегаемся опять в столице Продолжить по журфаку бег... Какие списки на странице? В семестре новом – два столпа Армянско-польского разлива. С двумя великими судьба В аудитории счастливо Свела наш гениальный курс. Бабаев нравился безмерно... Рожновский трогал черный ус – Шляхтич отъявленный, наверно... Бабаев с виду скромным был, Но в дали дальгие и выси Нас неизменно уводил По потаенной директриссе, Что одному ему видна. И русская литература, В которой мудрости – без дна, И европейская культура Нам проникает в кровь и плоть... Рожновский о большой эпохе Рассказывает... Наш Господь И древнегреческие боги Послушать рады тех двоих Божественно вещавших мэтров. Пусть переходит к нам от них Поболее высоких, светлых Идей... Блаженный Эдуард Григорьич – сам в том признавался, -- Был прежде – аки леопард – И ставить двойки не стеснялся, А тройку высшим почитал Возможным для студента баллом: Господь-де на «пятерку» знал, Сам – на четверку... Поменял он К оценкам с возрастом подход... И ознаменовался свадьбой В апреле – с Кобозевым год. Мы с Владом обменялись клятвой Любить и верность сохранить... За ним понаблюдала мама На свадьбе... -- Знаешь, будет пить. – Такой была эпиталама. Три дня спустя. Представьте мне Навстречу – собственной персоной, Он -- Юра Гармаш... В стороне Мой Владик, сильно удивленный. А Гармаш радость излучал. Не дав мне вымолвить и слова, О «Комсомолке» толковал: Теперь в Москве, мол, он и снова Встречаться сможем, как допрежь. Он, дескать, передумал много И, возвращаясь в наш «коллеж», Решает, что теперь дорога Соединит его со мной. Он понял: возраст не помеха. Он раньше глупый был, чудной – Не может вспоминать без смеха. Он мне сто писем написал, В которых выразил все чувства, Но письма те не отослал, Решив, что должен мне изустно Все чувства лично изложить... Стою, молчу и понимаю, Что все надежды сокрушить Придется тут же... Начинаю: -- Знакомьтесь. Юра, это мой... – Не требовалось продолженья. Он, как о стенку головой Ушибся... Замер без движенья. Затменье глаз, дрожанье уст. Я по лицу его читаю Такую перемену чувств! А Владик: -- Ладно, улетаю В библиотеку...— Редкий такт Мой Кобозев великодушно Явил... -- Что делать, коли так? – Молчим. И мне вдруг стало душно. А он вначале покраснел, Затем стал синим и зеленым... -- Я думал, -- горько прохрипел, Что время истинно влюбленным Не в силах выставить заслон... -- При чем тут время. Я ж не знала. Хоть намекнул бы, что влюблен. -- Выходит, опоздал? -- Смолчала... -- Желаю счастья! – и ушел... Мы виделись на факультете... -- Как поживаешь? -- Хорошо! – Любовь, поймавшая нас в сети Не удержала. Нелегко Ему о пустяках со мною... Я рядом с ним, но – далеко, Уже за каменной стеною... Огромнейший материал Успел нам изложить Рожновский. Он справедливо принимал. Предупредил шляхтич московский. Что испытанье впереди Ждет нас крутое, без пощады. Кто хочет тройку – подходи На перерыве... Тройке рады Десятки... В их числе и я Пошла за тройкой малодушно... Перипетии бытия: Пред зам. декана безоружно Стою... Мгновеньем до того От Алексеевой рыдая Выходят трое... Ну, чего Ей надобно, Яге? Вздыхая, Я улыбаюсь... Крохалев Два о Марине анекдота Придумал – сочинять здоров. Мне не смешно, но все ж охота Вам рассказать: один такой: Могильщик брел домой усталый, Нет сил пошевелить рукой... Знакомый: -- Что-то нынче вялый. -- Да, понимаешь, хоронил Я Алексееву с журфака. На «бис» раз восемь повторил... -- И любят же ее, однако! – Второй был анекдот такой: -- Я плаваю, ты знаешь, лихо. И вот, гуляю над рекой... Прохожая в нее – бултых! – а Я тотчас следом... Спас... Гляжу: Так это ж наша зам. декана... -- Чем наградить тебя? -- Прошу: Всего одно лишь и желанно: Не говорите никому, Что это я – спаситель «Замши»... Ее студенты, как чуму Приемля, быть, как можно дальше Предпочитают от нее... И вот стою я пред Мариной, Предполагая в чем мое Злонравье... Не была невинной: Прогулов из-за свадьбы тьма. Возможно ведь и пониманье. -- Я исключаю вас! – Чума. -- Хвостов-то нет... – Та – без вниманья: -- На апелляцию – три дня. Идите. А декан – в замоте. -- В командировку мчу. Меня Дождитесь... – Ну, а я – в заботе: Покуда он свои дела Там закругляет за границей, Марина выпихнет... Могла Я примириться и с синицей В руках... -- Прошу перевести Меня сейчас же на вечерний... -- Ну вот, мой подвиг мне зачти, Журфак – и верности дочерней Моей – тебе не отвергай... Я – веточка святого древа Журфаковского... Полагай И ноточкой меня распева Полифонического... Мы Навек с тобой неразделимы... Журфаковцы. Нас тьмы и тьмы. Не гаснет наш маяк любимый... * * * Не прощаюсь - мир ужасно тесен. Зарекаться нет у нас причин. Сколько б мы не спели в жизни песен, А исход нам предстоит один+ Но не скоро - так я полагаю. Да и думать незачем о том. Мысли - зерна разбросав по маю, Соберем по осени дождем. Так до встречи - в том ли, в этом мире - Стоит ли сейчас про то гадать+ В четырех стенах, в своей квартире Я вас часто буду вспоминать. Автор стихотворения – Зинаида Мареева (Козлова)