Семестр формально – ключевой: Для преддипломной стажировки. Но я-то в дружбе с головой – И мне не надобны уловки. Уже нахоженный маршрут До «Комсомолки» неизменен. И мне как практику зачтут «Шестой этаж». Особо ценен Период: первенец Денис Получит и вниманье папы... Листок слетает на карниз Потом снежок... Сквозь все этапы По журналистике иду, Она по мне ступает тяжко. Послушно предаюсь суду Народа... Малая промашка – И буду вмиг приговорен... По Соловейчику три вида Есть журналистики. Мне он Внушает: наша жизнь – коррида. Три вида вписаны в нее, Три разных вида журнализма. Предназначение свое Для части – род лоббизм-подлизма – Подтявкивание властям. Другие – (Юрий Щекочихин) – Рычат – и к брошенным костям Не приближаются... Засчитан, В анналы вписан навсегда Высокий журналистский подвиг. Им журналистика горда – Сражался стойко против подлых. Кто встанет вровень с Юрой в ряд? Илья Мироныч Шатуновский, Имевший острый-острый взгляд, Характер подлинно бойцовский. Он фельетонами хлестал Чинуш, хапуг и самодуров И остроумием блистал. Творил, не зная перекуров. Суконцев был ему подстать. Сражались оба бесшабашно... Случалось даже: в них стрелять Хотели, но вели бесстрашно Два журналиста бой со всем, Что полагали вредоносным, Поглаже не искали тем, Уничтожали словом острым Пороки. Мужеством своим Дарили светлые надежды, Что все же зло искореним... Ну, что ж, надеждами потешь ты, Наивный, душу... Нелегко В стране советской Дон Кихотам, Где им за вредность молоко Не полагалось... Как по нотам Их подставляли... Мастера Интриг отлично выживали. С людскими судьбами игра Для них отрада... Вызывали Бесстрашных журналистов в суд, Оплевывали – фигурально И натурально... Их «пасут» -- Следят за ними, что нормально В стране, не признающей прав Ни личности, ни всенародных. Тираны, все права поправ, Сидят над массами голодных, Униженных... А в вестибюль Внедрили милиционера. Он должен защитить от пуль, От злобного пенсионера И шизофреника трудяг Пародии и фельетона. Чтоб гостя привести, бумаг Испишется почти что тонна. В приемных сели и ОК Из органов (в запасе) тетки. Все с бородавками... «Рука» -- На пульсе... Мрачные сексотки За диссидентствующими Со страстью волчьей наблюдают. А остальных, таких, как мы, Случается и прикрывают: Ведь как никак, а мы – свои. Мы этим злоупотребляли. Все злые, точно яд змеи, Эпистолы тайком спускали С греха подале – в унитаз. Туда же удостоверенье С письмом отправил как то раз. Загадочное совпаденье: Мариничева в тот же день Свое в сортире утопила. Шеф Игнатенко был кремень, Но чуть кондрашка не хватила Его от хохота. Синхрон Смешным Виталию казался. Развлек и всю планерку он, Читая рапорты... Смеялся И весь редакционный люд. А Игнатенко ухмылялся: -- Спасали там кого-то? – Тут Он а яблочко попал. Спасался Так от навета человек. Что для спасавших не без риска, Поскольку в туалетах тех «Жучки», «глазки»... Порой до визга Доходит возмущенных дам, Что желают под контролем Свои делишки делать там... По-диссидентски не глаголем – Ведь у начальства рычаги: Пайки, квартиры, должностенки. С начальством спорить не моги – Терпите, стало быть, девчонки... Нас держат в строгости верхи. Политбюро касалось дважды: -- «АП»? Неужто там враги? -- Нет, вроде, просто юной жажды Они к романтике полны... – -- Ну, если не враги, то ладно... – У босса – полные штаны Восторга. Нам – и то -- отрадно. Нас Соловейчик относил К особой ветви журнализма, Двух первых выше возносил. Не признававший ни марксизма Ни прочих «измов» он хранил Тору древнейшую в квартире. Усилья наши оценил Как остро ставившие в мире Вопросы сущности подстать С попытками найти ответы, Наиглавнейший отыскать Смысл, в коем вечноти заветы. Мы атеисты все, а все ж... Кто знает, в Библии, возможно, Не все, как полагают, ложь... Задумаешься и – тревожно... Мы осознали, что враги Всего, в чем этот смысл глубинный, Как раз кремлевские верхи: Опишет Соловейчик мирный Учебный опыт в Павлышах, Шаталова ли пропиарит – Начальство сразу на ушах: Так нагоняем отоварит Главреда бедного ЦК! Мариничева выдаст очерк: Устинов Юрпий, мол, -- звезда – Звонки – и Панкин точно в корчах, Руденко валерьянку пьет, А однокашниуа-подружка – В раздрае: стресс веревки вьет – Нй обещается психушка. Не зря, наверное, Талмуд Считает: только оный – раввин, Кого с охотою убьют Его же прихожане... Нравен Был Щекочихин. Я и он – По журнализму – антиподы. В разоблаченья вовлечен Всегда был Юрий в эти годы. Нельзя сказать, чтоб с Ольгой мы В дела такие не впрягались – За шаг до пули и тюрьмы Оказывались – не сдавались. Но все же наш удел иной. Судьба ведет своей дорогой. И наше дело – вечный бой, Но более опасной. Строгой Дорогой Юрий проходил. Он был разведчиком, спецназом От журналистики – судил И сам карал. Да будет назван Наиотважнейшим бойцом... В «АП» масштаб не тот для Юры. Он – с мафией к лицу – лицом, Вегда, мятежный, ищет бури. И этим он меня пугал... Мне вспомнился полковник Пестель, Что тоже меры предлагал Крутые... Он, невольник чести, Намеревался превратить Россию в поддлинный концлагерь: Евреев выгнать – и закрыть Границы, чтобы бедолаги, Взяв власть, передушили всех, Кто ранее при власти терся. Так мыслился ему успех. Уж то-то б ужас распростерся... В Египте вспыхул бунт рабов – И свергли зверя-фараона? И что – да здравствует любовь? Отнюдь. Всех прежних вне закона Вельмож с писцами объявив, Своих поставили совместно И с фараоном рабским... Миф? В истории, как всем известно, Так повторялось много раз... Да, мафия непобедима, Ведь «капо» затаился в нас – Любое называйте имя. Любой и рыцарь и поэт, Кого особо грязь и пошлость Коробят – дайте пистолет -- Тотчас использует возможность – Во благо разрушать, крушить, Народы загоняя в счастье Пинками – что им мельтешить, Народам?... Если бы при власти Внезапно оказался Грин, Уж он бы отомстил Каперне – Так клином выбивают клин – И Фрези Грант ему, наверно, Вовсю старалась бы помочь, Как Рифеншталь Хелена – Лени Фашистам, погружая в ночь Германию – несчастный гений... Наш «Алый парус» -- о другом, Чтоб в революцию плыть дальше, Высоким духом (не душком) Воспламеняя, чтобы даже Через столетия они, Мальчишки, «Алый парус» помня, Жалели, что в иные дни Живут... Нам -- Павел Коган – ровня, ИФЛИ-ец духа, комиссар. Он словно бы для нас нарочно Четыре строчки написал, В них чувство выразив дотошно: Есть в наших днях такая точность, Чтомальчики иных веков, Наверно, будут плакать ночью О времени большевиков... Он эти строки написал, Когда из комсомола изгнан. Тем революцию спасал. Он слышал, что истошным визгом Наполнен радиоэфир, Он видел весь кошмар тридцатых... Поэзией исправить мир Пытался, заглушая запах Кровавой тризны... Он, поэт Все понимая, видел дальше – И в наших душах – явный след Его любви и веры... Старше Мы нынче... Он же – навсегда – ИФЛИ-ец, коммунар, мальчишка. Пусть яркая его звезда Светила кратко, точно спичка, А все ж ее не погасить. Любимая не оценила, Потом жалела. Но простить Мать Павла не смогла. Судила Ее сурово. А судьба Сложилась так, что жили обе На Правды – странная волшба. Но мама Павла – в вечной скорби Не пожелала узнавать Ту, что была любимой Павла... Ну, им обеим—исполать... А рядышком жила, кропала Мариничева – тесен мир. За паренька подруга вышла Петрозаводского, с кем мы Соседствовали... Коромысло Мистическое вновь и вновь Неутомимо проявляло Ко мне престранную любовь. Тьма совпадений удивляла. В квартире Ольги, что была На линии меж мамой Павла И той, к кому душа звала Поэта «Парус» полноправно Частенько сходки проводил. В соседстве с «Домиком культуры», Откуда Чкалов уходил В последний путь... Ее натуры Феноменальные черты – В открытости гостеприимства. Душа небесной чистоты. В ней нет и следа лихоимства. В нее влюблялись мужики Из самой что ни есть элиты, Но не способные строки Черкнуть... Престранные кульбиты Проделывает с ней судьба: За них (о них) напишет книгу Мариничева и – гуд бай! – Линяют прочь, в кармане фигу Показывая бедной ей... И молодежь при ней лихая... Борис Исайко – с школьных дней – Вождь молодых – душа такая. В пятнадцать лет он – делегат Уже на съезде комсомола. Вел справедливости диктат В бой и велел исполнить соло «За мной!» В те дни, когда Китай Устроил на Даманском бучу, -- Друзья, чернильницы хватай! – Поднял Борис студентов тучу – И град чернильниц полетел На окна близкого посольства, А сам остался не у дел – Из МГУ спихнули. Свойства Народного вождя пришлись Занудной власти не по вкусу. Вернулся в Кишинев Борис – Не дали парню кончить бурсу. Закоренелый коммунар Там колобродил тоже бурно, Ввергая юношей в угар. В мозгах восторженный сумбур, но Душа Борискина чиста, Бесстрашна. Кредо – справедливость. За ним по следу неспроста Пошла гебуха. Лишь сонливость Властей и третьей стороны – Молдавской мафии Борису Позволили внутри страны С семьей укрыться за кулису. Мариничева помогла. Архангельские коммунары Укрыли – ведь у них была Подпольная деревня. Нары Борюсика не дождались. Да, целый город нелегальный Построили ребята близ Пановских Холмогор – реальный, Но с катакомбным этажом. Я к ним сбежал в командировку И видел тот подземный дом. Алеша Кудрин там сноровку В благоустройстве проявлял, А вся коммуна помогала... Я в Ленинграде побывал, Где комиссарствовала Галя. Ей, Старовойтовой, приезд Корреспондента «Комсомолки» Был важен: чтобы вести с мест, Как смальты пестрые осколки, Картину складывали всю О рыцарстве и коммунарстве... Я эту миссию несу – Пишу о коммунарском братстве, На что ЦК ЛКСМ С обкомами глядели косо. Приглядывали: то ли ем, Какие задаю вопросы. Командировки из «АП» Вождей обкомовских в тревогу Ввергали тотчас... На тропе, Куда б ни шел, со мною в ногу – Два-три обкомовских хвоста... Зато отели и питанье – По высшей норме... Неспроста? Само собою. То старанье Свидетельство, что на ребят, Что выбильсь в номенклатуру, Найдется мощный компромат – Едва ли стоит их натуру Воспринимать за идеал... Так утомительна опека. Но кто-то злоупотреблял. Звонят: -- Вы ждите человека С секретной миссией ЦК – Сам о себе. – Готовьте встречу: Плэнер, на вертеле быка... – Природу зная человечью, Уверен: будет лимузин Стоять у трапа самолета, Отельный люкс... Вообразим: Обкому явно неохота Вступать с московской прессой в спор, Кто «Комсомолку» уважает, Кто – ненавидит, но сыр-бор Опасливо не затевает. Бывало всякое не раз. Под Ставрополем было дело. Устроили пикник. -- Для вас – И девочка, такое тело!... На провокации не шел – Спасает коллективный опыт. На все способен комсомол... Я «не услышал» сальный шепот... Аналогичные дела Случались с Ленкой Воронцовой – На провокации не шла. Позднее – с Таней Корсаковой. Пытались девушек споить Для нокопленья компромата, Потом чернуху прилепить. Те отбивались не без мата... Я не привык себе комфорт Устраивать в командировке. Мне этот не по вкусу спорт. Предпочитал пройти по кромке, Не замечаемый никем: В воскресный приземлялся город, Напитывался споро всем, Чем город жил, умело голод Информативный утолял, Формальных избегал контактов. Командировку оформлял В библиотеках. Массу фактов Незаурядных добывал, Определялся в главной теме, Писал... Статейки наповал Сражали. Крепкий кол системе Нечеловечьей так вбивал В ее раскормленное брюхо, Наш, коммунарский, идеал Тем утверждал во славу духа... Мне чуть полегче, чем другим. Ведь коммунарское подполье Не миф. И мы на том стоим, Что каждый воин в этом поле, А вместе не осилят нас Ни органы ни бюрократы. В «АП» есть карта. В ней как раз Отмечены места, где свято Коммуна бьется за свою Мечту о жизни Человечьей. И коммунарскую семью Надеясь видеть в мире вечной. Иван Зюзюкин продолжал Флажки на карте выставляя, Поддерживать в стране накал. В стране от края и до края -- Коммунские аванпосты. Флажок: киргизская коммуна Пять тысяч собрала – густы – Ряды -- восторженно и юно Рапортовали к нам в «АП». Флажок Зюзюкина на карте Отметил: прибыло в толпе Коммунской... А уже на старте «Орленка» новый контингент... И вновь крепит флажок Зюзюкин: -- Не съездишь ли в Ижевск, студент? Туда-сюда смогешь за сутки: Поддержки ждут в Якщур-Бодье, Глухой деревне, коммунары Пять лет... Вперед, держись бодрей... – Как ни пытались янычары Цековские сгубить, забить Коммуны чистый дух в «Орленке», Всю юность чохом оглупить, Поставить крепкие заслонки. Не получилось. Вопреки Всем ухищрениям гэбэшным, Коммуны крепкие ростки Не отступали пред кромешным Идейным мраком. И «АП» -- Всем контингентом коммунарским Был признан в качестве КП – Командным пунктом комиссарским. Ушли «орлятские» полки В народ. В народе растворятся. Пускай гонения тяжки – Приходится гримироваться: В «КП» стоял мемориал В честь павших – правильный, уместный. Творенье скульптор подписал: Прославившийся Неизвестный. Его поперли за кордон. А подпись скрыли за букетом. А гостю, если восхищен Твореньем эпохальным этим, То, отвечая на вопрос, Кто он, такой шедевр создавший? Секретили в ответе вброс: Мол, неизвестный нам, пропавший Художник... -- Ясно! -- Полстраны Исколесил в командировках. Хоть вроде не было войны, А рисковал. Шагнешь неловко – И можешь потерять штаны, А с ними – голову впридачу. Хоть вроде не было войны, Но что-то как боец я значу. Травил меня Азербайджан, Башкирия меня взрывала, Ловили в нравственный капкан – Различных гадостей хватало. Когда «Почетный легион» Плисецкой был вручен в Париже, Сказали: -- Вообще-то он – Военная награда... Вы же... -- И я всю жизнь как на войне, -- Она ответила резонно. Такой ответ подходит мне. И я воюю озаренно -- Перо, известно – род штыка. Я снимки коммунарских сборов И несмышленого сынка Средь факультетских коридоров Показывал – предполагал: Порадуются и похвалят, Но в озлобление ввергал И зависть. Кислым взглядом жалят. С Денисом я практиковал В стране из первых – беби-йогу. И в поле зрения попал Кино и прессы. Понемногу Богатство творческих идей По педагогике на сыне, Беря у знающих людей, С которыми дружу поныне, Испытывал. Семью журнал Солидный, творческий «Наука И жизнь» однажды поснимал, Прославил. Быть объектом – мука. Потом киношников привел Калифорнийских к нам Чарковский. Тут был изысканный прикол: Он знал. что Лена -- клан цековский Скомпрометирует, коль связь С американцами проявит. И киногруппа назвалась Эстонской, таллинской... Прославит Мариничева сей сюжет... Напротив папиной общаги, Там, на Стромынке, много лет Наль Злобин с Зоей жили – маги Культурологии. Его Мы вовлекали в коммунарство. Он вглядывался. Но всего Не понял. Чванство, лень и барство Ему не свойственны. Со мной Он побывал на наших сборах... Развел руками: -- Пульс живой, И градус в поисках и спорах – Высокий. Творчества накал – Религиозно-экстатичный. Но, я классический искал Предмет науки... Эклектичный, Он в руки не давался мне... – Была у коммунаров «АРФО» -- Самодостаточны вполне, Не надобен пиар от «ARF»’a*. *Фонд рекламных исследований – Advertising Research Foundation (Амер.) «А» -- «Академия» – видал? «Р» - «Развитых», «ФО» -- «Форм общенья». Гармаев Толик изучал, Что здесь и как – и суть и мненья. Он был-новатор-педагог И то ли Буддой просветленный, То ль озаренный раджа-йог – Привязывал к коммуне оный Эзотерический контент. А я считался комиссаром, А был – журфаковский студент. Рок вверг в рисковый сложный слалом...