Когда мои рыжие кудри снова отрастут ниже лопаток. Я скажу: – Пора! Возьму травы сухие, что собирала в предрассветный час в Судный день, по одному молодому ростку долгие семь лет. Заварю чудотворное зелье в старинном голубом фарфоровом чайнике: плакун - траву от печали, горького зверобоя от беды, терпкой полыни от сглаза, с капелькой горчичного меда. Достану из кладовки старую, забытую метлу,стряхну паутину, окропив обжигающей влагой изломанные прутики, нежно приглажу их ладошкой: - Бедняжка моя, улыбнусь. Увижу, как медленно оживает спавшая, будто, летаргическим сном, Душа, которая есть у каждой вещи… Ступлю босыми ногами на белесый подоконник и, помахав своему ребенку рукой, (он знает, я скоро вернусь), взлечу над ночным городом, от любопытства украдкой заглядывая в чужие окна. А в твое и не посмотрю, уже ненужно – прошло! Хохоча, взметнусь над пестрой толпой зевак и затеряюсь в черной стае крикливых ворон. Поднимусь в холодную высь к тайной повелительнице – млечной Луне. Остановлюсь лишь на секунду взять горстку светящегося изумрудным светом, грунта для любимого пиёта и… Сегодня, сейчас же, вернусь обратно, где ждет меня, глядя в окно, пока еще слишком маленький сын. Я нужна ему. Скажу: - Пусть тоска – сестра, но время не властно, посмотри, как растрепались на ветру локоны. Дай гребень.