У той поэтессы от плойки ожог, Ребёночек тычет ей дули, А дедушка, свой не доев творожок, Икает на крашенном стуле. Водою донельзя разбавленный кляр, И мясо из трупного схрона. Скрипичная дочь, осмотревши футляр, Всплакнула над «каком» вороны. Густел на окне и вонял холодец, На стенке с мазками косыми Затоптанный мухами грозный отец Прощался с ушибленным сыном. Из дома напротив плаксиво: «За што?!», Ботва и мочало с карниза, И я посидел, не допил и ушёл К опасного вида Луизе. У этой Луизы, кальян и бульон, И братьев с дядьями под роту, А нужный мужчине восточный приём Находится в задних воротах. Она подаёт мне жаркое и рис, Старается, бля, между прочим! Но хули с Луизы и с прочих «луиз» Когда за полгода ни строчки? Я всё это съел, а чуть позже поссал, И врал, потакая капризам, Потом возбудился и жёстко ласкал Пиковую даму Луизу. Она мне подносит носки и трусы, Она благодарна за «третью», А мне захотелось французкой красы И я направляюсь к Жанетте. Но та не пустила, побрёл я домой Зигзагом, от паба до паба, И фраза крутилась в тот мой выходной: «Жанетта – хуёвая баба».