Прогорклая моча комедианта Торопит к морю полчища мышей Как рыцарь — конь выходит из серванта И вата из директорских ушей На деревце — ничем не хуже снега! Скрипит воображения телега На психику влияя малышей. А свет! Он начинался понемногу Как будто лампы — в вековой пыли Но постепенно вышел на дорогу И засияли звёздочки вдали И кажется: порожние веками — Аулы закурились кизяками И тронул на зурне* струну Али. Но вот уж сцена близится к антракту Запущен в дело роковой клинок Бинокль, заменивший катаракту, Лежит, пинком отброшенный, у ног Пока герой исправно умирает У дам в зобу дыхание спирает И вдавлен в чресла медный нумерок… Как хорошо походкою небрежной Зайти в буфет и водки взять фиал И, тут же, выйдя в город ночью снежной Переиначить в голове финал И, самому себе представясь снобом, Нестись рысцою волчьей по сугробам Культурный огибая ареал… Познав на сцене тяготы-лишенья, Актёр, благополучие само, Избавлен диалектики мышленья, А у меня — под черепом сумо В зрачке сверкает вожделенья лучик, Но лишь напрасно мумию он мучит Ей страшно утром глянуться в трюмо… И, все ж, скажу: да будет Мельпомена Во все века, по слову моему, Всё столь же благостна, наивно-вдохновенна, Младенческому родственна уму! Кому-нибудь, как в жизни перемены, Необходимы даже эти стены, И даже запах… Но — кому? Кому? *Зурна, в данном случае, струнный инструмент.