Шутка Рабиновича С того времени, как математик Григорий Перельман удивил мир своим отказом от получения Филдсовских наград (медали и денежной премии), журналисту Олегу Стрельцову нашлось, чем заняться. Поступок учёного из Питера дал пищу множеству разговоров и привлёк к персоне отказника большой интерес. Пользуясь этим, Олег после долгого профессионального мелкоделья оседлал актуальную тему и быстренько опубликовал статью. В ней он поведал читателям про институт Клэя, который учредил приз в один миллион долларов и присуждает его учёным в случае исключительно важных математических открытий. В статье Олег, как сумел, рассказал об уникальной интеллектуальной задаче вековой давности, одной из числа семи величайших математических загадок современности. Он живописал о сложности доказательства гипотезы Пуанкаре, за которую брались лучшие умы в течение всего двадцатого века, да только ни одному учёному, кроме нашего, эта головоломка не поддалась. Стрельцов не забыл упомянуть и о том, что Филдсовская премия – это не что иное, как аналог Нобелевской за выдающиеся достижения в области математики, что она присуждается специальным комитетом, что премия эта чрезвычайно почётна и вручается один раз в четыре года. Статья Олега была полна подробностями о том, как недоумевал король Испании Хуан Карлос, когда на вручении медали и премии (а именно ему, а не кому-то иному надлежало исполнить почётную миссию) не оказалось самого лауреата – Григорий Яковлевич Перельман просто не посчитал нужным явиться в Мадрид на торжественную церемонию. Статейка Стрельцова оказалась живенькой, своевременной и в числе прочих сообщений на эту тему вызвала ещё большее внимание к нетипичному для нашего времени случаю: человек в силу личных убеждений отказывается получить законное вознаграждение в миллион долларов. Много ли отыщется таких? История и впрямь выходящая за рамки повседневности. Спрос на Перельмана очень скоро стал очевиден, его желали видеть и слышать, с ним хотели беседовать, но сложность заключалась в том, что сам-то он ни под каким предлогом не желал публичности. Корреспондентам «Нью Йоркера», правда, каким-то образом удалось взять у математика – затворника интервью. Они подсуетились в тот момент, когда инцидент с отказом от медали ещё не успел поразить воображение миллионов, но после этого, кажется, никому из пишущей и снимающей братии не удалось больше проникнуть в его небольшую квартирку на окраине Питера, где учёный более чем скромно проживает со своей старенькой мамой. Олег сам после опубликования статьи посвятил некоторое время бесплодным попыткам подкараулить Перельмана у его подъезда. Стрельцов намеревался встретить гения, познакомиться с ним и взять у него интервью. Мысль увидеться и поговорить с Перельманом полностью завладела сознанием журналиста. Он отлично понимал важность такой встречи. В его карьере после этого могли наступить долгожданные перемены к лучшему. Сочетание скандальности и одновременно с этим благородства темы было уникальным. Такого повода к журналистскому исследованию за всю жизнь могло больше не представиться. Олег, ещё находясь в Москве, раздобыл телефон Перельмана и названивал ему с упорством одержимого. Скоро он понял, что из Москвы такое дело осуществить невозможно, надо было ехать в Питер и решать вопрос встречи с учёным на месте. Так он оказался постоянным дежурным у подъезда математика. Две недели с этой целью пробыл Стрельцов в северной столице. Себе в помощь он задействовал все свои питерские связи и мобилизовал все возможности редакции, но скоро бросил пустое занятие и возвратился в Москву. Встретиться с Перельманом оказалось сложнее, чем с президентом страны. Скромность этого загадочного человека нашла самые крайние проявления – он не реагировал на интерес к себе и упорно избегал любых контактов с посторонними. Стрельцову казалось, что тема, за неимением новой информации, на данный момент исчерпана, и он стал задумываться над поиском нового объекта публичного интереса. Вот тогда-то в жизни Олега и стали происходить события, которым имеет смысл уделить некоторое внимание. Как раз в день возвращения из Петербурга у Стрельцова в квартире раздался телефонный звонок: его в качестве автора статьи о Григории Перельмане, неожиданно для него самого, пригласили принять участие в телепередаче, один из сюжетов которой касался вопроса отказа математика от Филдсовской премии. Засветиться перед телевизионной аудиторией главного телеканала, да ещё и в момент ажиотажного интереса к обсуждаемому вопросу, выступить там экспертом, выгодно показать себя – что может быть лучше для журналиста в пору его никем не замеченной зрелости. Это была удача, сама судьба вмешивалась в ход однообразных и мелких событий его жизни и давала Олегу шанс проявить себя. Оптимистичная и быстрая фантазия Стрельцова уже делала следующий за телепередачей шаг по ступени, ведущей вверх, к манящим высотам широкой известности, востребованности и оглушительной популярности. Готовясь к эфиру, он старательно гнал от себя ребячьи фантазии о славе, но то и дело заставал своё подсознание врасплох, когда оно усердно трудилось над разной тщеславной глупостью. В Останкино надлежало прибыть за три часа до начала прямого эфира, и, пока ещё оставалось время, Олег внедрился в Интернет, чтобы подробно изучить тему. По правде сказать, он хорошо понимал, что его знаний недостаточно, чтобы без подготовки, вот так слёту, отвечать на внезапные вопросы и вести дискуссию. Поэтому надо было подробно исследовать и усвоить парочку аспектов, и в случае чего, сводить к ним разговор со всего непонятного, что может неожиданно возникнуть в прямом эфире. Прием этот усвоен был ещё с институтских времен и, собственно, не представлял никакой такой уж хитрости; им пользуются все, кто в силу обстоятельств вынужден профессионально и часто что-то вслух объяснять людям. Репетиции прямого эфира в том виде, как её представлял себе Стрельцов по дороге в Останкино, не было. В помещении студии его встретил известный телеведущий, довольно равнодушный к его персоне, больше озабоченный видом Олега, чем им самим, и предложил здесь же, за ширмой у зеркала, воспользоваться услугами гримёра. Олегу уложили волосы, напудрили лицо и на время словно забыли о нём – ждали других участников дискуссии, очевидно, более значимых, чем он. Кого ждали, Олег скоро понял по общему оживлению, когда в окружении свиты в студии появился сам Зелинский, собственной персоной. Пока ведущий пытался исполнить «Адажио любви» со знаменитостью, Стрельцов, наблюдая со стороны сцену подобострастия, с презрением мысленно клеймил человеческие пороки. Он возвышал самого себя над суетой этих одноклеточных, этих именитых инфузорий, этих нравственных инвалидов, вполне довольный собственным спокойствием ввиду близости столь известных, но столь же малозначимых для него персон. А между тем сознание вполне прагматично отметило отрадный факт появления его в прямом эфире вместе с самим Зелинским. Вообще, когда утром ему позвонила одна из помощниц этого ведущего и пригласила участвовать в популярной телепрограмме, он не до конца представлял себе масштаб события. И вот теперь, по мере приближения к началу съёмки, по мере того, как на его глазах постепенно заполнялись кресла в аудитории, как выставлялся свет, нарастала суета вокруг прибывающих на эфир авторитетов, он стал понимать серьёзность шага, на который дал своё согласие. Стрельцов почувствовал, что немного робеет. Он стал противиться пришедшему волнению и успокаивал себя тем, что в рамках заданной темы он вполне подкован, что до эфира ещё достаточно времени, чтобы привыкнуть, что скоро станет вершиться то самое, чего он страстно желает. Короче говоря, он смирял своё волнение тем, что всё так хорошо, как вчера ещё и представить было невозможно. Окончательно успокоиться ему не позволяло только одно: он до сих пор не понимал, по какому именно сценарию планирует вести своё шоу ведущий. Наконец, все приглашенные на передачу собрались, и им было предложено потеснее сплотиться для получения руководящих указаний насчёт того, как всё будет происходить. Все сели в круг, телеведущий начал: - Сегодняшняя программа коснётся того, как люди относятся к деньгам. Название её темы: «Куда деть миллион?» Меня будут интересовать вопросы самого разного толка, в основном, нравственная сторона получения сверхдоходов и личных трат тех персон в нашем обществе, кто волен распоряжаться большими деньгами. Мы также затронем вопросы общественного резонанса по поводу очевидно провокационного расточительства новых русских на фоне бедствующих больниц и детских приютов. Коснёмся миллионной премии математика, - тут ведущий посмотрел в сторону Стрельцова. – Вы о нём скажете несколько слов. Поговорим о крупных выигрышах в лотерее, пообщаемся с аудиторией и ответим на вопросы из зала. У нас час эфирного времени, прошу внимательно слушать меня и не перебивать друг друга. Говорит только тот, у кого в данный момент слово. Когда говорю я, никто не должен меня обрывать, и прошу учесть, что трижды мы уходим на рекламу. Непосредственно перед самой рекламой всегда говорю только я. Микрофоны будут закреплены у вас на одежде, поэтому прошу не касаться руками места их крепления, общайтесь свободно, ведите себя естественно. Вот и весь инструктаж. Стрельцов после него слегка ободрился. С одной стороны, ему показалось, что сказано слишком мало, чтобы усвоить сценарий и всю жесткость порядка проведения эфира; с другой стороны, отсутствие указаний давало свободу для творчества и импровизации, что для Олега всегда было предпочтительнее заранее установленных рамок. Приглашенных экспертов рассадили по местам, включили полный свет, и наконец программа началась. Момент самого начала трансляции прямого эфира прошёл как-то обыкновенно. Ничего особенного не случилось, но только все многочисленные помощники отошли в сторону, под лучами света остался один ведущий и уже не с обыкновенным, человеческим, а с приторным лицом стал, глядя в камеру, вещать текст, смысл которого доходил до Олега не сразу и не полностью. По счастью, пока что его никто не призывал к разговору, и очередь обмениваться мнениями до него ещё не дошла. Нескольких минут хватило, чтобы привести работу мозга в порядок и ухватиться за смысловую канву происходящего. За это время ведущий успел объявить тему передачи и начал представлять гостей. Он назвал имя Зелинского, тот величаво слегка склонил голову в приветствии. Тут же Стрельцов услышал своё имя и тоже приветливо кивнул головой. Голова Олега при этом осталась на своём природном месте, никуда не отвалилась, и это первое успешное действие окончательно вывело журналиста из оцепенения. Почему-то ему казалось, что когда всё начнётся, то голос ведущего станет походить на тот, что слышен обычно из динамика телевизора. На самом же деле голос был обычный человеческий, и это простое и естественное обстоятельство отчего-то ещё больше помогло успокоиться. Первый сюжет касался олигархических денег Романа Рабиновича, который тратил их немереными порциями на сомнительные, по мнению ведущего, мероприятия. Всем известная покупка знаменитым богачом английского футбольного клуба «Белфаст» и последующие астрономические траты на выкуп игроков для команды просто шокировали общество. Зелинский – сам человек не бедный – взялся клеймить поступки олигарха. Он взывал к совести Рабиновича, произнося безукоризненно правильные слова о социальной справедливости, о том, скольким детским домам тот смог бы помочь, скольких бы детей, нуждавшихся в дорогостоящих операциях, мог бы спасти. Зелинский оперировал цифрами, приводил примеры, отвечал на вопросы из зала и вообще с виду был убедителен. Олег, не тронутый пока ещё общим разговором, следил за Зелинским, этим денежным мешком, и мысленно анализировал мотив его фальшивой праведности. Олегу вполне понятно было, что на самом-то деле более остального заботит умного, хитрого и дальновидного деятеля. Источник его раздражения крылся в понимании того, что молодой Рабинович своими несусветными тратами будоражит нестойкое наше общество, вызывает лютую ненависть и зависть обычных людей не только к самому себе, но к касте богатых, об интересах которой и пёкся сейчас краснобай-оратор. Он сам принадлежал к числу богатейших людей России, но что-то никем до сих пор не был замечен в благотворительности. Сложившийся порядок вещей вполне должен был устраивать самого Зелинского, но выходки отдельных представителей его же сословия не могли не раздражать, не могли не вызывать тревоги по поводу того, что равновесие может закончиться, и тогда социальный взрыв неизбежно нанесёт гибельный урон ему самому и всем ему подобным. Вот что двигало сейчас красноречивым ревнителем справедливости. Ведущий задал Зелинскому очередной вопрос: - Вы что же, считаете, что Роман Рабинович не имеет права тратить собственные деньги по собственному же усмотрению? - Нет, Роман Рабинович, конечно, вправе тратить то, что им заработано. Если эти деньги легальные, если уплачены налоги, то, пожалуйста, закон этого не запрещает. - А каково мнение наших гостей? - ведущий вдруг обратился прямо к Стрельцову, и стало ясно, что надлежит немедленно отвечать. Олег тут же продолжил вслух мысли, которыми телепатировал Зелинского мгновение назад, когда тот оборвал свою фразу на «законе» и тем ограничился. Стрельцов начал: - Закон, конечно, не запрещает тратить собственные деньги по собственному усмотрению, как это справедливо заметил господин Зелинский. Но это формальный закон, прописанный на бумаге. Помимо него есть ещё и закон совести. Ежедневно сталкиваясь в жизни с такими явлениями, как невозможность родителей оплатить лечение детей, как зависимость от денег судеб и жизни людей, для нравственного человека, по-моему, не может возникать вопросов о приоритетах в подборе объекта расточительства. Для одних выбором совести, нравственным, если хотите, выбором, становится решение разделить судьбу своего народа и помочь ему, чем возможно. А для других – отделить себя от проблем общества и жить в своё удовольствие, не замечая ни нужд, ни бед тех, с кем он связан общей историей, с кем он говорит на одном языке, кто в массе своей и есть носитель взрастившей его культуры. - Так, по-вашему, поведение Романа Рабиновича безнравственно, когда он покупает для себя очередной тропический остров или яхту? – вопрос телеведущего опять был обращен к Олегу. - Да, я считаю, что безнравственно. За десятки миллионов долларов покупать очередного игрока для своего футбольного клуба, когда в это же время в детском приюте в лесной глуши Тверской области нет средств на покупку детских кроваток, я считаю безнравственно. - То есть Вы лично, будь у Вас финансовые возможности, так не поступали бы? - Никогда. Олег после этих нескольких фраз почувствовал абсолютную свободу. Оковы стеснявшего его волнения исчезли без следа, и разум, соединившись напрямую с совестью, легко и непринужденно стал выдавать такие сентенции, что ему самому это стало нравиться. А между тем ведущий не унимался. Ухватив ниточку, явно отвечавшую какому-то его замыслу, он продолжил разговор с Олегом. - Тема сегодняшней передачи: «Куда деть миллион?». У Вас, кстати, нет случайно миллиона? Олег отшутился. Если бы он поведал правду, то выяснилось, что не только миллиона, но и тысячи свободных денег он не имел. - Так вот, если Вы вольны были бы распорядиться свободным миллионом, Вы что, не потратили бы эти деньги на себя, как Рабинович? Что бы Вы сделали с миллионом? - Если б я располагал миллионом долларов, то часть из этих денег я, конечно, истратил бы на себя, но совсем незначительную, а остальное, конечно же, на благотворительность. Я в первую очередь оказал бы помощь сиротам в детских приютах и в детских домах. - На этом благородном обещании нашего гостя мы прервёмся на рекламу и встретимся вновь в студии через несколько минут. Теперь только до Олега дошло, что, дробя время вопросами к самому малозначительному из гостей, ведущий делал подводку к точному времени начала рекламной паузы. В перерыве ведущий предупредил, что следующий блок передачи будет посвящён Перельману, поэтому вопросы будут адресованы к Олегу, надо быть готовым. Пять минут, пока шла реклама, прошли молниеносно, вновь телеведущий обнаружился под лучами софитов и начал говорить: - Для кого-то день получки – это семейный праздник, кто-то позволяет себе тратить сотни миллионов на прихоти и капризы, а кому-то миллионы и не нужны вовсе. Сейчас мы поговорим о человеке, поступок которого способен удивить многих: этот человек отказался получить миллионную премию за сделанное им научное открытие. Как Вы поняли, речь пойдет о поступке нашего соотечественника, русского математика Григория Перельмана, который доказал теорему Пуанкаре – задачу, названную математической загадкой века, – и при этом ни под каким видом не стал принимать вознаграждение. К сожалению, Григорий Яковлевич не смог сегодня лично посетить нашу студию и пояснить нам мотивы своего поступка, поэтому мы поговорим с человеком, знающим всё о великом математике, лично с ним хорошо знакомым. Это уже известный Вам гость нашего сегодняшнего эфира, автор статьи о Григории Перельмане – журналист Олег Стрельцов. Зрители в студии по команде кого-то в чёрном дружно захлопали в ладоши. Олег несколько опешил от такого представления. В голове его пронеслась мысль: немедленно, как только ему будет дано слово, опровергнуть факт знакомства с Перельманом, но слово ему пока ещё не дали. А ведущий между тем продолжал говорить, и всё как-то само собой замылилось: - Надо пояснить в нескольких словах нашим зрителям, о чём идет речь. В 1904 году, то есть более ста лет назад, великий французский математик Анри Пуанкаре сформулировал гипотезу, имевшую важное научное значение. Он сам пытался эту гипотезу доказать, но после упорных попыток вынужден был признать, что доказательство её представляет собой такую непреодолимую сложность, что на земле нет пока ещё человека, кому под силу было бы найти решение. Гипотеза Пуанкаре стала интеллектуальным вызовом для многих поколений математиков в двадцатом веке. За её решение брались лучшие умы современности, но покорилась эта задача лишь спустя столетие только одному единственному человеку – математику из России Григорию Перельману. Олег, слушая речь, улавливал в ней фрагменты собственной статьи, которую телеведущий пересказывал сейчас своими словами. Тот продолжал: - В двухтысячном году всемирно известный математический институт Клэя назвал решение гипотезы Пуанкаре одной из семи наиболее важных задач современной математики. За её решение институт учредил приз в один миллион долларов. И вот совсем недавно решение было найдено. Мировое математическое сообщество приняло весть как сенсацию. Того, кто смог это сделать, назвали самым умным человеком из всех ныне живущих на земле людей. И этот человек наш с вами соотечественник – Григорий Перельман. Пришло время получить своё законное – Филдсовскую премию и медаль, получить тот самый миллион от института Клэя. Но вместо этого происходит невозможное – учёный отказывается всё это принимать. Он не отвечает на приглашения математического сообщества прибыть в Мадрид на посвящённое ему торжество, он избегает контактов с прессой и практически никогда не покидает своего дома. Теперь мы обращаемся к нашему гостю, - он сделал шаг в сторону Стрельцова. - Скажите, Олег, разве Григорий Яковлевич настолько состоятельный человек, что ещё один дополнительный миллион ничего уже не изменит в его положении? - Насколько мне известно, дело обстоит далеко не так. Григорий Яковлевич вовсе не богат, и уж, конечно же, не миллионер. В настоящее время он уже год как нигде не работает. Проживает вместе со своей мамой в скромной квартирке обыкновенного панельного дома в спальном районе Питера и особо не роскошествует. - Вот как. Так чем же тогда можно объяснить такое его поведение, Вы можете нам что-нибудь пояснить по этому поводу? - Достоверный ответ на Ваш вопрос может дать только сам лауреат Филдсовской премии и приза института Клэя, то есть сам Григорий Перельман. По моим данным, публично никаких пояснений на этот счёт им до сих пор не дано. Ответа нет и у меня. По этому поводу мы можем только строить более или менее правдоподобные догадки и предположения. - У нас есть вопрос из зала, - ведущий рукой указал на место у микрофона в аудитории, - пожалуйста. Некий молодой человек, из числа собравшихся зрителей шоу стоял у микрофона и, получив разрешение, стал говорить: - Скажите, пожалуйста, а Вам не кажется, что таким образом Перельман заработает ещё больше, чем один миллион? Ведь теперь, когда таким поступком он привлёк к себе широкое внимание, его известность такова, что за интервью с ним ведущие издания готовы выложить не одну сотню тысяч. Не может это быть ещё одним гениально рассчитанным ходом великого человека? Ведущий тут же ухватился за эту мысль: - Да, кстати, молодой человек высказал интересное предположение, ведь Перельмана теперь знают во всём мире не только как величайшего из математиков за всю историю человечества, но и как интересного, неординарного человека, хотят с ним общаться, знать его мысли, мнение. На этой популярности можно теперь заработать не один миллион. Что Вы думаете по этому поводу? - Сомневаюсь, что это так. Вернее, не думаю, что подобный мотив мог рассматриваться Перельманом в качестве некоей хитрой многоходовки. Мне представляется, что нам сложно, даже, скорее всего, невозможно представить себе ход мыслей и постичь внутренний мир гения, озабоченного совершенно иными, чем нам может показаться, вопросами. Представьте себе всю грандиозность задачи, которая стояла перед ним на протяжении всех восьми лет, пока он в одиночку, втайне от своих коллег занимался доказательством неразрешимой доселе теоремы Пуанкаре. Ведь Перельман все эти годы напряженной работы не знал достоверно, удастся ли ему вообще одолеть эту непосильную задачу. Успех решения и признание этого факта мировым математическим сообществом – вот что стало самым главным для учёного. Настолько главным и настолько важным, что в сравнении с этим уж всё остальное, даже и миллион долларов в придачу, могут показаться такой мелочью, на которую и внимание-то растрачивать не захочется. - Но мне известно, что Перельман имел какую-то обиду на своих коллег-математиков и по этой ещё причине отказался от положенного ему поощрения, - вновь вступил в разговор ведущий. - Да, первенство Григория Яковлевича пытался оспорить китайский математик Шин-Тун Яу со своими учениками Си-Пинь Чжу и Хуай-Донг Као. Они, получив от Перельмана первичные, ещё не до конца оформленные материалы доказательства, быстренько втроём попытались на их базе придать теореме Пуанкаре законченный вид и, используя численное преимущество, успеть сделать это раньше автора. Но, во-первых, ничего принципиально нового привнести в решение не смогли – это была чисто техническая работа, вторичная в своей основе. А во-вторых, мировое математическое сообщество однозначно признало первенство за Перельманом. Поэтому такой мотив отказа мне представляется маловероятным. В отказе от получения медали и премии усматриваются совсем нетривиальные мотивы морального порядка, столь высокого по своей сути, что искать им поверхностные, мимоходные объяснения было бы ошибкой. Уверен, что простой, бытовой мерки, которую мы сейчас пытаемся применить, чтобы понять гения, просто не существует. Нам явлен пример поступка совести, столь чистой и высокой пробы, что наше больное общество не в состоянии дотянуться до его осмысления, оно лишено сегодня таких же чистых, как поступок Перельмана, нравственных критериев для правильной оценки и правильного его понимания. В моральном значении этот отказ столь дорог для всех нас, что ни миллионами, ни миллиардами долларов его оценить невозможно. За то, чтобы показать людям, что деньги не самое главное в жизни, Перельман, условно говоря, заплатил этот миллион. Пока ещё это не многими понято, но я верю, что со временем всё более и более станет влиять на умы и души людей самым положительным образом. Кажется, телеведущий едва дождался паузы. Только Стрельцов замолчал, чтобы подобрать нужные слова и говорить дальше, как он тут же бегло произнёс: - Давайте обратимся к зрителям в нашей студии и проведём короткий эксперимент, – ведущий снова принялся творить шоу. – Поднимите руки те в зале, кто смог бы поступить так же, как это сделал наш учёный. Кто из присутствующих здесь мог бы ради своих принципов и убеждений отказаться от миллиона? Гаже такого продолжения трудно было себе что-то представить. К сожалению для Олега, только что нащупанная нить исследования нравственного содержания великого поступка великого человека была грубо и бездарно оборвана телеведущим. Стало очевидно, что вся философская глубина деяния того нисколько не интересовала – он просто отрабатывал свой номер в попсовом ток-шоу, зарабатывая собственные очки и нисколько не заботясь ни о разумном, ни о добром, ни о вечном. Шоу пошло дальше своим идиотским чередом. После проведённого голосования оказалось, что, конечно же, ради убеждений от миллиона могут отказаться почти все, кто собрался сегодня в студии, и даже Зелинский, хотя на его счёт у Олега было готово мнение иного порядка. Как раз Зелинский-то за миллион долларов мог мать родную продать, а не только принципы. Если его принципы, ну, хоть кому-то на земле нужны были по рублю за каждый, он открыл бы ими оптовую торговлю, и в их разнообразии недостатка точно бы не наблюдалось. Дальнейший ход шоу больше не предполагал активного участия Олега. Он продолжал сидеть и слушать о везении людей в лотерее, о ссорах и склоках между родными и близкими людьми по поводу делёжки какого-то крупного наследства и разную другую ерунду. Зелинский выступал экспертом и судьёй при любом возникающем противоречии. Он хрестоматийно правильно рассуждал, раздавая по просьбе телеведущего свои советы и делясь своим бесценным мнением. Дело уже шло к концу, как разговор вновь вернулся к теме Романа Рабиновича. Этот изгиб сюжета вновь заставил Олега включить своё внимание, и как оказалось, кстати. Ведущий, кажется, уж только для приличия соблюдая некоторую видимость ротации выступающих, после нескольких вопросов, адресованных к священнику Отцу Филарету, опять обратился к Стрельцову с вопросом: - Вы недавно назвали расточительность Романа Рабиновича безнравственной, а как в связи с таким его поведением Вы охарактеризовали бы личность нашего самого знаменитого олигарха? Нравственный ли Рабинович человек, по-вашему, или нет? «Ничего себе вопросик», – молниеносно пронеслось в сознании у Стрельцова, но на раздумья времени не было, надо было что-то отвечать. - Я не берусь по отдельным, пусть и не вполне нравственным поступкам, давать характеристику человеку, с которым я лично не знаком. Повторюсь только и скажу, что показную, неумеренную расточительность Романа Рабиновича считаю делом неправильным и безнравственным. - Вы, как мы уже это слышали от Вас сегодня, имея собственный миллион, так аморально с ним не поступили бы, как это делает со своим состоянием олигарх Рабинович, верно? Вы знаете, куда деть миллион? – он сунул свой микрофон прямо в лицо Олегу. Ничего не оставалось, как произнести: - Да, я нашел бы ему правильное применение. - Ну что же, дорогие зрители, наша сегодняшняя программа называлась «Куда деть миллион?», и мне кажется, что по ходу передачи нам удалось с этим разобраться. Наша программа подошла к концу. Спасибо всем, кто пришёл сегодня к нам в студию. Спасибо всем зрителям, кто был с нами. До встречи на будущей неделе. В следующую пятницу мы с вами выясним: можно ли попасть в шоу-бизнес случайно; было ли у партии золото и где оно теперь; круги на полях – шутка студентов или знаки пришельцев. Оставайтесь с нами! Передача закончилась, погасили яркий свет. Олег никому здесь больше не был нужен. С ним распрощались, поблагодарив за участие, сняли микрофон и больше внимания ему не уделяли. Он несколько минут наблюдал ещё, как телеведущий беседовал с Зелинским, надеясь услышать продолжение только что законченного в эфире разговора, но на это не было и намёка. Зрители неспешно покидали студию, пошел вместе с ними и Стрельцов. Мысли его всё ещё были посвящены хорошим и правильным словам по поводу жертвенного самоотречения в пользу своего народа. Олег во время передачи вдруг обнаружил ключик к пониманию значимости этого необыкновенного урока, который преподал Перельман. Он смог не взять миллион, он нашёл способ послать обществу сигнал на самом понятном для него сегодня языке – на языке денежных знаков. Гений, чистый гений ума и совести. Неужели он не будет понят? Неужели наш народ ничего не осознает, не поймёт? Пусть не весь народ, но хотя бы часть его должна ведь что-то понять. Олег думал о Перельмане, мысленно обращался к его образу и всё больше и больше восхищался этим человеком. Он стал сравнивать математика с Зелинским. Пропасть разделяла этих людей. Олег подумал о Рабиновиче, сравнил Перельмана с Рабиновичем и ухмылкой на своём лице отозвался на это сравнение. Об этом надо будет написать специальную статью. Следует разъяснять людям простые вещи, надо больше говорить о хорошем. Ведь есть же это хорошее, есть. Ах, как жаль, что я не встретился с Перельманом, с этим светлым человеком. Надо будет обязательно ещё раз поехать в Питер и уж дождаться его там, у подъезда, обязательно дождаться. С такими мыслями вернулся Олег домой, с этими же мыслями лёг и долго ещё не в силах был заснуть. Он всё думал и думал о сегодняшней передаче и о Зелинском, о Рабиновиче и Перельмане, о себе и Бог знает ещё о чём, что подвигало его к решению завтра же изменить свою жизнь и начать приносить людям добро и пользу. Григорий Яковлевич Перельман редко смотрел телевизор, но накануне вечером случайно увидел фрагмент передачи, в которой говорилось о нём самом, и досмотрел её до конца. Его не удивила дерзость телеведущего, когда неизвестного журналиста тот записал ему в знакомые. Вполне сносным оказалось и пояснение ситуации с премией и с китайцами. Да и журналист этот, приглашённый говорить о нём, хоть и не опроверг факта личного знакомства, но глупостей не делал, вёл себя достойно и, кажется, хотел сказать что-то ещё, да только ему не дали этого сделать. Было нечто в его выступлении такое, что тронуло Григория Яковлевича. Он из окна видел этого человека, ещё позавчера караулившего его у подъезда, – теперь там, на детской площадке напротив входа, обязательно сидят и ждут его появления разные люди с фотокамерами. Он хотел поговорить со мной, а я не вышел. Неизвестно было, появится ли ещё когда-нибудь этот журналист здесь, или нет. Вот теперь уж утро другого дня, а слова его, сказанные в передаче, не забылись. Этому газетчику можно дать интервью и всё пояснить, он, кажется, не склонен лгать и сможет правильно написать правду. Ему жаль стало Олега, жалко было, что не вышел к нему, когда тот мёрз здесь, под дверью парадного. Обидно. Григорий Яковлевич подошёл к телефону и набрал номер. Он решил позвонить своему знакомому и попросить помощи в поиске контакта с журналистом из Москвы - Стрельцовым… В это же время, наутро после передачи, в Москве в квартире спящего Олега раздался телефонный звонок. Перед тем как снять трубку, он посмотрел на часы: было ровно десять. На его «слушаю Вас» из трубки раздался низкий мужской голос: - Здравствуйте, могу ли я переговорить с Олегом Стрельцовым? - Легко, а с кем я говорю? - Меня зовут Герман Ильич. Я позволил себе побеспокоить Вас по поручению Романа Аркадьевича Рабиновича, я его помощник. Вчера Вы выступили в передаче и приняли участие в разговоре о нём. Могу ли я в этой связи повидаться с Вами? И когда это возможно будет сделать? - А мы не можем с вами обойтись без свиданий и ограничиться телефонным разговором? У Романа Аркадьевича что, есть претензии по поводу моего высказывания? - Нет, нет, не беспокойтесь, ничего подобного. Если бы Роман Аркадьевич обижался на всё, что о нём говорят, то ни на что другое у него бы уже не оставалось времени. Нет, просто я имею поручение от него передать Вам кое-что лично и поэтому хотел бы увидеться, когда Вам будет удобно. Хотелось бы сделать это побыстрее. Дружелюбный тон и пожилой голос Германа Ильича не оставляли сомнений в том, что Олега никто не разыгрывает и всё происходит не в шутку. Более всего убеждала дикция говорившего. Такую речь редко теперь можно услышать при обыкновенных обстоятельствах, да и то только в исполнении стариков-адвокатов, коллег знаменитого некогда мэтра Юрия Сарри. Определитель номера высвечивал незнакомые ему цифры, и Стрельцов спросил, по этому ли номеру он сможет перезвонить для уточнения времени. Оказалось, что по этому. Олег после разговора остался в волнении. Ему до сих пор не до конца верилось, что это не шутка и, что сам Рабинович что-то там желает ему передать через своего помощника. Хотя почему бы и нет, ведь вчера был именно такой день, после которого в его жизни должны были наступить перемены. Он верил в то, что телевидение поможет ему, – вот и началось. Никаких дел на сегодня Олег не планировал, любопытство съедало его изнутри, поэтому он потянулся к телефону и набрал номер. Герман Ильич обрадовался скорому звонку, и встреча была назначена в кафе недалеко от дома Стрельцова. Он оказался полным соответствием собственному голосу. Это был высокий благородный старик, безукоризненно одетый, с отличными манерами общения. Герман Ильич дружелюбно подал руку Олегу и пригласил его за столик, где расположился ещё до прихода Стрельцова. Он поинтересовался, желает ли Олег что-то заказать и, получив отказ, тут же приступил к разговору. - Роман Аркадьевич посмотрел вчера программу с Вашим участием. После этого он дал мне поручение встретиться с Вами и передать посылку от него, разумеется, только в том случае, если Вы окажете любезность её принять. - Это, надеюсь, не бомба? - Давайте попробуем обойтись без банальностей. Какая может быть бомба в моём возрасте? Мне здоровье уже не позволяет иметь дело с предметами подобного рода. Это не бомба, это подарок Вам от Романа Аркадьевича. В посылке деньги – ровно миллион долларов. Вот и всё, что мне поручено Вам отдать. У Олега ёкнуло под ложечкой. Господи, как это? Он слушал представительного старца и не мог поверить тому, что слышал. - Миллион долларов? Но за что? Что я должен сделать взамен? Ведь от меня что-то потребуется взамен? - Потребуется, обязательно потребуется, молодой человек. Вы должны распорядиться этими деньгами по своему усмотрению, ровно так, как сами того пожелаете. Вот и всё, что от Вас потребуется. Это Ваши деньги. Тут он обернулся вправо и сделал повелительный жест, приглашая кого-то подойти. Из-за соседнего столика немедленно вышел крепкий молодой человек, одетый в чёрный костюм и белую рубаху без галстука, в руке его был серебристый металлический чемоданчик. Молодой человек подошёл и передал чемодан Герману Ильичу. Тот поблагодарил и вновь обратился к Олегу: - Вот Ваш миллион. Берите и владейте. Он приоткрыл крышку и явил Олегу картинку из кино: почти доверху чемодан был наполнен аккуратными долларовыми рядами заклеенных новеньких пачек. Так открытым он и подвинул чемодан по столу в сторону Стрельцова. - Берёте? Гамма чувств овладела Олегом. Было среди них и чувство собственного достоинства, и гордость, и любопытство, и ёкало под ложечкой, и много ещё чего, что и словами-то без риска ошибиться передать сложно. - Берёте? – повторил свой вопрос помощник Рабиновича. - А что взамен? Роман Аркадьевич от меня чего-то ждёт? - Нет. Роман Аркадьевич ждёт от Вас только одного, чтобы Вы потратили эти деньги так, как Вам заблагорассудится. Это Ваш собственный миллион, пользуйтесь им по своему усмотрению. О его существовании, то есть о том, что он Вам достался, никто не знает и никогда не узнает, стало быть, и налоги Вы можете платить, а можете не платить, это дело Ваше. Ну? Что решаете: будете брать? – Осанистый старик не спускал с Олега добрых глаз. - За что же всё-таки такая милость? Я, честное слово, не понимаю и несколько смущён. Неужели от меня ровно ничего не потребуется? - Ровно ничего, ну, разве что самая малость, – по виду Олега Герман Ильич тут же понял, что эту «самую малость» тот представил себе как нечто равное миллиону долларов. - Нет, нет, правда, ничего особенного, просто через пять дней раскройте конверт и посмотрите то, что в нём передал Роман Аркадьевич. Тут он вынул из внутреннего кармана пиджака запечатанный конверт и протянул его Олегу. – Даю Вам честное слово, это ни к чему Вас не обяжет, никаких поручений, никаких просьб, просто раскрыть и посмотреть через пять дней. - Помощник Рабиновича по-доброму смотрел на Стрельцова, подняв вверх свои седые брови. Смятение чувств мешало мыслям Олега, он колебался и ничего не отвечал. - Вас что же, не интересует сумма в миллион долларов? Не прикажете ли полагать, что Вы полностью довольны жизнью? - Я вполне доволен своей жизнью. Герман Ильич после такого ответа ещё выше поднял брови, слегка склонил набок седую голову и откинулся на спинку кресла. Затем, мерно покачивая головой, произнёс: - Ну да, ну да, конечно! Простите, молодой человек, это очевидное обстоятельство я как-то упустил из виду. Позабыл, знаете ли, по-стариковски что если не сравнивать свою жизнь с мечтами о ней, то она и впрямь может показаться прекрасной. Простите за легкомыслие. - Тут он поднялся с кресла, закрыл крышку чемодана с деньгами, как бы закрывая тем самым и саму тему встречи, улыбнулся широко Стрельцову и спросил: - Вас надо сопроводить до дома с этой ношей? - Нет, спасибо. - Ну и чудесно, а Вы взялись, было, кокетничать. Вот видите, как всё быстро и хорошо. Раз так, то позвольте поблагодарить Вас, Олег, за встречу и очень приятное знакомство. Разрешите откланяться, с Вашего позволения я пойду, у меня ещё много дел сегодня. Они попрощались, и Герман Ильич ушёл в сопровождении того самого молодого человека, что подал ему чемодан. Три раза в течение дня Перельман пробовал дозвониться по домашнему телефону до своего приятеля, но у того не отвечал телефон. Он уже поискал самостоятельно в Интернете сведения об Олеге Стрельцове, обнаружил там много разной всячины о нём, любой, кроме номера его телефона. Мысль об Олеге не покидала Григория Яковлевича, выражаясь в потребности переговорить с этим человеком. Он твердо решил отыскать журналиста и договориться о встрече. Весь день он всё подходил и подходил к окну, смотрел туда где недавно видел фигуру Олега когда тот ждал его во дворе. Наконец, уже глубоким вечером попытка дозвониться принесла результат - приятель поднял трубку, и разговор с ним состоялся. Половина дела по поиску Стрельцова была тем самым сделана. Стрельцов вернулся домой с чемоданом денег. Первое, что он предпринял, это высыпал пачки на стол и пересчитал одну из них. Деньги оказались настоящими и запачкали Олегу кончики пальцев в чёрный цвет. В пачке он насчитал десять тысяч долларов. Всего таких пачек на его столе лежало сто штук. Конец мучениям со съёмной квартирой, конец долговой яме, конец унизительному положению жалкого оборванца-журналюги, который ботинок-то приличных позволить себе не может. Боже мой, что это такое? Может ли такое быть? Со мной ли всё это сейчас происходит? Сердце Олега билось быстро, он хорошо слышал, как оно стучит внутри него. Так было нечасто в его жизни, только в минуты сильного душевного волнения. Он испытывал стремление куда-то идти, что-то немедленно делать. Но вместе с тем смирял и своё волнение, и пустую торопливость, стараясь вернуться к привычному для себя ритму мыслей и дел, ходил при этом кругами по комнате, не отрывая взгляда от груды денег на своём столе. Неведомо сколько он пробыл в таком состоянии. Но только вдруг взял чемодан, уложил в него назад все деньги, примял их по-хозяйски, вынул из него назад пять пачек, включая и ту, что была раскрыта им для пересчёта, а остальное закрыл и сунул чемодан под кровать. Пачки с деньгами Олег разложил по разным карманам своей куртки и вышел из дому. Григорий Яковлевич остался доволен своим разговором с приятелем. Тот, выслушав Перельмана, пообещал ему по своим каналам дней за пять раздобыть номер телефона московского журналиста. Вообще говоря, Григорий Яковлевич, не помышляя изменять своей привычке оставаться незаметным, имел всё же в виду кое-что рассказать о себе, пояснить мотивы своего поступка. Он понимал, что его молчание делает из него слишком заметную фигуру, чего он искренне не желал, и по-своему хотел с этим побороться. Он имел наброски данных, которые намеревался передать для опубликования, но подыскивал для этого подходящего человека, которому мог бы довериться. Кандидатура Олега Стрельцова, судя по телепередаче, показалась Перельману как будто бы подходящей. Он хотел переговорить с ним лично для принятия окончательного решения в отношении последующих действий. Теперь ему оставалось только дождаться, пока отыщется телефон журналиста. Цены на квартиры повергли Стрельцова в шок. То, что отвечало его запросам, стоило в разы дороже, чем он мог заплатить. Мало-мальски приличная квартира тянула на полмиллиона долларов, а её ещё требовалось обставить мебелью, техникой, надо было купить машину, раздать долги. Оказалось, что квартиры в новых домах продаются «под отделку». Значит, предстояли траты ещё и на ремонт. По подсчётам Олега, ему едва хватало полученного миллиона на удовлетворение потребностей первого порядка. Оставалась какая-то мелочь на повседневные расходы: одежду, отдых, еду, и, собственно, всё - особо не пошикуешь. Не то чтобы Олег почувствовал себя бедным, но уж точно не богатым. Он трезво оценивал положение и понимал, что подарок Рабиновича всего-то и дел, что просто выведет его из затруднений сегодняшнего дня, но серьёзного жизненного задела создать не в состоянии. Вот если бы Роман Аркадьевич подарил ему не один, а два миллиона, то было бы совсем другое дело. В голове Олега мелькнула мысль о том, что налог с полученного подарка составляет сто тридцать тысяч долларов, которые надо ни за что ни про что подарить государству. Если так, то от подарка вообще ничего не осталось бы. Об уплате налога и думать нечего, хорошо, что с этим миллионом всё было сделано тайно. Перельман получил, наконец, от своего приятеля номер телефона журналиста Олега Стрельцова. До того как сделать звонок, он ещё раз пересмотрел все материалы, которые намеревался передать тому после беседы. С этой целью он довольно долго просидел за компьютером, собирая в общий файл некоторые данные. Григорий Яковлевич хотел кое-что отпечатать на стареньком принтере, но в нём не оказалось картриджа. Только убедившись, что всё полностью собрано, он набрал номер телефона Олега. Пара гудков – и трубку на том конце сняли… К пятому дню внезапно возникшего богатства Олегу надлежало вскрыть конверт Рабиновича. Этот пакет в первые часы счастья несколько омрачал жизнь Стрельцова неизвестностью своего содержимого – мало ли что там может оказаться. Но дел за это время у Олега было так много, что к мысли о послании олигарха он возвращался не постоянно, а только между совершением важных для себя покупок. За пять дней журналист и впрямь успел многое сделать. Он оплатил чуть более полумиллиона за квартиру в районе проспекта Вернадского. Он приобрел себе огромный американский внедорожник «Линкольн». Полностью обновился его гардероб, в котором все вещи были подобраны со вкусом, без излишней экономии. Олег несколько раз наведывался в самые шикарные рестораны Москвы и с наслаждением корчил там из себя барина, раздавая нереальные чаевые обслуге. Одним словом, он не терял времени зря, и оно возвестило, наконец, что прошли эти самые пять дней – наступил момент вскрыть конверт Рабиновича. Сидя у себя в комнате за столом, Стрельцов надорвал край конверта. Ещё до того, как вынуть из него нечто маленькое, он предположил, что это флэшка. И в самом деле, Олег не ошибся – на свет явился электронный приборчик. Он поставил флэшку в компьютер и запустил. На экране пошел обратный отсчёт времени на фоне заставки-радуги, и в момент, когда счёт подошёл к нулю, возник фрагмент той самой телевизионной программы, в которой он участвовал. На экране телеведущий обращался к нему с вопросом: - Так, по-вашему, поведение Романа Рабиновича безнравственно, когда он покупает для себя очередной тропический остров или яхту? - Да, я считаю, что безнравственно. За десятки миллионов долларов покупать очередного игрока для своего футбольного клуба, когда в это же время в детском приюте в лесной глуши Тверской области нет средств на покупку детских кроваток, я считаю безнравственно. - То есть Вы лично, будь у Вас финансовые возможности, так не поступали бы? - Никогда…. - То есть Вы лично, будь у Вас финансовые возможности, так не поступали бы? - Никогда…. - То есть Вы лично, будь у Вас финансовые возможности, так не поступали бы? - Никогда…. Фрагмент циклически повторялся и повторялся. Олег сидел за экраном компьютера, испытывая стыд и досаду. Он вновь раскрыл конверт, ожидая обнаружить там ещё что-то, помимо уже найденной флэшки. Конверт оказался пустым. Никакие пояснения не требовались: всё, что хотел сказать своим посланием Роман Аркадьевич, было сказано точно и убедительно. Стрельцов проспорил, не споря ни с кем. Только собственная совесть Олега была единственным свидетелем его смущенного состояния. Шутка Рабиновича сработала. Олегу было стыдно. Не выключая компьютера, он продолжал неподвижно сидеть за столом. Разум и совесть Олега пребывали в жестокой схватке. Воля его не в силах была занять чью-то сторону и тем решить исход борьбы. Он не знал, что ему делать дальше… ЭПИЛОГ Безумно дорогой телефон «Верту» в бутике, где работал Саша Майский, покупали довольно редко. Эта золотая штучка была по карману и по образу жизни немногим. Каждого, кто сделал такую покупку, за всё время своей работы на этом месте Саша запомнил в лицо – их было немного. Сейчас «Верту» рассматривал молодой человек, но Майскому не верилось, что тот раскошелится на серьёзную трату. В магазин довольно часто заходили разодетые щёголи, как этот, просили «Верту» с витрины, крутили, вертели телефон в руках, а затем под каким-то предлогом отказывались от якобы запланированной покупки. Это были рисовки, с которыми все продавцы подобных штучек хорошо знакомы. И в этот раз в посетителе Саша признал только понтореза - посмотрит, поважничает и уйдёт, зря только витрину раскрывал. Но вышло иначе, посетитель внимательно рассмотрел телефон в виде золотого слитка и пожелал его купить. До тех пор, пока из небольшой мужской сумки не явились на свет увесистые пачки долларов, Саша не верил в удачу. - Вы будете платить наличными? – до сих пор ещё сомневаясь, поинтересовался продавец. - Наличными, – ответил посетитель. Всё было исполнено, деньги перекочевали в кассу бутика. Саша предупредил, что магазином проводится акция: всем купившим телефонные аппараты «Верту» за счёт фирмы бесплатно даётся прямой московский номер с уже оплаченным на месяц вперед безлимитным тарифом. - Надо же, скажите на милость, приятно, однако, – важно, с большим уважением к себе и хорошо уловимой снисходительностью ко всему прочему, размеренно произнёс посетитель. - Вот Ваша карточка, – Саша протянул покупателю фирменный конверт с пластиковой карточкой. Они вместе вставили «симку» в трубку и активизировали аппарат. - Хотите проверить, как работает? - Почему бы нет, – покупатель вынул свой мобильный телефон, с которым пришёл, протянул его Майскому и попросил набрать свой новый номер. Саша посмотрел неизвестные ему цифры на вкладыше и набрал: 228-21-13. «Верту» отозвалась на вызов приятным благородным звуком. Покупатель нажал кнопку и ответил. - Поздравляю с покупкой, - произнёс Саша. Всё исправно работало, трубка «Верту» была безупречна. - Спасибо, благодарю Вас, – отозвался покупатель и стал прощаться. - Ваш телефон, – почти уже вдогонку ему сказал продавец, подавая посетителю его старую трубку. Тот обернулся, о чём-то задумался на секунду, и, сопровождая слова барским жестом, произнёс: - Оставьте себе на память. С этим он вышел из магазина. Саша остался стоять с нежданным подарком в руке. Он, крайне довольный счастливым оборотом, рассматривал трубку незнакомца и уже успел позвонить с него своей подружке. Память телефона не содержала игр и прикольных роликов. Там обнаружились только номера неизвестных и ненужных Майскому телефонов. Некоторое смущение овладело молодым человеком. В его распоряжении оказались сведения, которые добряк - покупатель, вероятно, не помыслив об этом, оставил на его милость. Саша не был неблагодарным хамом – карта памяти тут же была им стёрта. Он начал вбивать в аппарат новые номера, как вдруг телефон в его руках зазвонил. Саша ответил. - Здравствуйте, это Олег? - Нет, не Олег, это Саша. - А могу я услышать Олега Стрельцова? - Это больше не его телефон, у Олега новый номер. - Как жаль. А Вы не могли бы дать мне его новый номер. - Сейчас, минуточку, – Саша попробовал, было, наудачу посмотреть в памяти телефона только что уничтоженные им номера, но ничего не вышло. - Нет, к сожалению, у меня его номер не сохранился. - Как досадно, – голос в трубке замолчал, а потом Саша вновь его услышал: – Если у Вас будет возможность, передайте, пожалуйста, Олегу Стрельцову, что ему звонил Григорий Перельман, он знает, кто это. Я буду ждать его звонка… Голубое, 2006 год. Валерий Хлебутин. Khleba55@mail.ru