Глава 5 Говорят, человеческое тело от Бога заполняют три составляющие: душа, воля и разум. Разум, это то, при помощи чего человек осмысливает объективно-происходящее вокруг. Воля дана человеку как дар выбора. А что и зачем душа? Это что вообще? Числитель или знаменатель? С одной стороны, душа, посредством разума, делает выбор; с другой – разум решает всё за душу. Но есть третья грань: душа, это субъект, оперативная еденица (не редко -- разменная монета), за изменения характеристик которой отвечают воля и разум. Душа безусловно числитель. Напомню -- всё в мире, посредством синтаксиса, превращается в числитель и знаменатель (подлежащее и сказуемое). Существование Бога вне сомнений, но, как-то странно, в нашей его трактовке, он вписывается в наш синтаксис. Что же это за сверхсущество такое, что попадает под определение, ведь определение уже на порядок более сверх... Определение более объёмно, оно более пространно, и, почти всегда, обладает большей значимостью, чем определяемое. Так как мы есть еденицы восприятия, (ч)то значит числители. Мир, постоянно сотворяющий что-либо с нами – знаменатель. И знаменателем является даже самый важный знак – знак равенства. Результат. Бог, это знак равенства, а равенство – всего лишь знак в общей системе. Бог в том виде, в каком мы его себе сотворяем, является результатом работы синтаксиса. Таким же образом синтаксис закрывает на этот факт наши глаза. Потому что, если наши глаза увидят реального Бога, того, который стоит за оградой синтаксиса, то они вряд ли увидят после этого что-нибудь ещё. Мы отгораживаемся от Бога, и не зря. Это не потому, что Бог хочет нам зла, нет – Бог не желает нам зла, но у него по поводу нас свои планы. То, что должно случиться через пять минут, через десять уже случилось. Этот вариант трактовки событий имеет такое же право на существование, как и противоположный, нашедший своё воплощение в диалектике. Полярная заполняемость «пустого пространства» бытия со-бытиями – всего лишь версия синтаксиса, интерпретация разума, результат линейного направления мыслительного процесса. А так как, даже процесс интерпретации предполагает какой-то выбор, то получается, что мы ещё и его совершаем исходя из синтаксиса. Таким образом, вся конституция мышления имеет под собой основу синтаксиса, его схему. Схему забора. В таком положении вещей есть как положительные, так и отрицательные моменты. С одной стороны – разум действует как ограждение нашего существа в бесконечной необъятности этого мира. Неизвестное, тьма -- тем и пугают нас, что мы, касательно их, теряем какой-либо контроль. С другой стороны, за эту ограду не можем в итоге выбраться и мы сами, наше восприятие оказывается заперто в тесных рамках обычного учёта информации -- готовых интерпретаций того, что между А и Б, -- у нас очень скудный выбор интерпретаций; это от того, что мы всё знаем (есть у нас такое подозрение). Разум -- способ или направление мышления, закрывают наше восприятие в нечто, напоминающее мыльный пузырь, извергающий радугу наших чувств и ощущений, -- разум находит такое положение для себя очень удобным, так как, легче всего считывать всю воспринимаемую информацию со стенок пузыря, и декодировать её в мысли. Разуму этот пузырь нужен «для работы». Но заточяя нас в себе, он не оставляет нам никакого выбора: мы живём «как все». Никто (почти) голый по улице не ходит. Из точки А -- в точку Б, только на «своих четырёх». Разум делает нас обществом. А провода делают рогатые автобусы троллейбусами. И вот, мы почти пришли к тому, с чего начали: Бог, являясь знаком равенства, есть результат, а не выбор – выбор, это воля. Бог в нашем существе, есть та составляющая, которая зовётся душой. А третья составляющая – разум -- интерпретирует то, что присходит с душой посредством её выбора. Все три составляющие существуют «сами по себе» -- это медитация – но разум провёл ограждение по всему периметру, заточив в этом Заповеднике Человеческого Существа и волю, и душу. Кроме того, разум навязал нам мысль, что этих составляющих нет и в помине, что всё наше существо, это он и есть. Разум, это диктатор. Научить открывать зонт можно и обезьяну. Её можно даже довести до того рубежа, где ей будет известно, зачем она это делает. Но выбора у неё не будет: если пойдёт дождь – обезьяна откроет зонт. В этом наше преимущество. Это то, что даровал нам Господь (назовём ЭТО так – для красного словца). Это то, что делает нас людьми. Но вот тут-то и появляется подозрение: а разум нам тоже подарил Бог? Некоторые изотерики настаивают на том, что не Мир наделил нас разумом, а кое-кто в самом Мире. Но это долго... Главное для нас сейчас то, из чего состоит ограда разума. И хоть до сих пор мы только и делали, что углублялись в её конструкцию и состав – в буквальном и переносном смысле – всё-таки пояснения не будут лишними. Мы уже говорили о том, что разум действует «заготовками» -- у каждого человеческого существа, по мере проживания, «на складе» разума скапливается масса «готовой продукции»: готовые мысли, готовые действия, готовые интерпретации. Когда мы что-нибудь идентефицируем в первый раз, то первое, к чему пытаемся отнести воспринимаемое нами, это явления, вещи и ситуации уже знакомые нашему разуму. Мы подгоняем всё на свете под наш ассоциативный ряд. Если в наше сознание проникает понятие «глаз», то вслед за ним, туда же, явятся: зрение, слёзы, ресницы, зрачки, очки – и, по мере удаления от точки отчёта – сон, красота, далеко-близко, прямо-косо, и так далее. Отходящие от «центра воронки» понятия тоже, в свою очередь, имеют свои ряды ассоциаций. И таким умением нашего внимания склеивать понятия в ряд, этими ассоциативными рядами, мы и отгораживаемся от мира, строим на его пути баррикады. Или представте себе колючую проволоку, с колючками-понятиями нанизанными на свои нити ассоциаций – мышь не проскочит! И мы даже не смотрим за забор, мы смотрим на забор. Всю информацию мы получаем заведомо искажённой – вместо ощущения ветра, мы слышим, как он гудит в проволоке. Все знают, что наши глаза устроенны так, что мир мы видим в перевёрнутом виде – как в фотообъективе. Все знают какой огромный объём работ производит наш мозг, чтобы преподать изначально перевёрнутую картину видения нашим интерпретациям в нормальном, удобном для них виде. Это явление есть физическая проекция того, как наш разум «кидает» нас ежесекундно. Именно так, и с такими «потерями», информация просачивается внутрь ограждения. Отфильтрованная, разоружённая «до зубов» -- безопасная. Мир очень редко может нам предоставить что-либо, с чем бы не справилась наша оградка, за что ей и «большое спасибо». Приведу один пример. Один мой знакомый – в прошлом наркодиллер – научился двигать ушами, губами, челюстью, и чем-то там ещё; всё это вместе производило такое впечатление, как будто на Ваших глазах у человека кардинально меняется форма черепа, причём – в самых разных и смелых вариациях: тут были ромбы и квадраты, трапеции и треугольники – словом всё, чтобы человеческое существо, наблюдающее другое человеческое существо, пребывало в глубоком замешательстве. Но это ещё не всё: у этого моего знакомого была способность выпучивать глаза, да так, что они, в буквальном смысле, вылезали из своих орбит, становились раза в четыре больше «номинала». Все эти старания, по его словам, были направлены на следущие цели: если, вдруг, работники правоохранительных органов его попытаются «взять», он откроет им свой талант, покажет свои способности, и, благодаря этому «цирку», сможет выйти «сухим из воды». Исходя из расчёта, что мы, его знакомые, глядя на тот калейдоскоп, который из себя представляла его голова во время указаных манипуляций -- кто в ужасе, а кто и в самом настоящем оцепенении -- начинали от него пятиться, он намеревался, при случае, произвести «на кого надо» неизгладимое впечатление. И вот, однажды, направляясь на свой «тайный склад», с двумя килограммами марихуаны, он «нарвался» на патруль, и случай наконец представился. Надо сказать, что в некоторых странах, как, например, в нашей, бригада блюстителей порядка представлена: офицером -- в количестве одной штуки, и одним-двумя карабинерами – чуть ли, не солдатами срочной службы. Это (обычно) бывшие сельские жители, которые не смогли «откосить» от армии, и, при распределении в военкомате, попали во внутренние войска. В их задачу, кроме всего прочего, входит патрулирование в составе таких вот отделений -- в качестве «чернорабочих». Двое из них как-то раз шли со своим командиром – молодым офицером полиции, по городской улице; кончался выходной день – лучи закатного солнца нахлобучивали глубоким золотым свечением верхушки тополям... Навстречу попадалось не много народа, -- и все какие-то неподозрительные: было скучно. Но вот, офицер остановил парня: как бы -- тоже «неподозрительный», но, увидев патруль, похоже, намеревался свернуть в сторону, потом передумал... Офицер представился, и попросил предьявить документы. Молодой человек улыбнулся в ответ, и... ...Вот тут мой знакомый и показал себя во всей красе – представление, столь долго ожидаемое, началось. Карабинеры глядя на сие действо, как-то, разом «ойкнули», и дружно стали пятиться -- с явным намерением «улизнуть» с места встречи. Но не таков был офицер, что с ними. Его внимание постоянно блуждало между двумя-тремя объектами в окружающем пространстве: удаляющимися туго «сбитыми» ляжками, торчащими из под мини-юбки молодой девицы, которая так и не посмотрела на то, как заправски он несёт свою нелёгкую службу на улицах города, на молодую водительницу, остановившуюся на красный свет, и занимающуюся в эти тридцать секунд «стоп-сигнала» своим марафетом, причём, использующую «под это дело» зеркало заднего вида, и, наконец, сидящего на пороге филиала известной фирмы, неопределённых лет мужчину, -- явно бомжа; и очень редко в эту вереницу «вплетался» четвёртый объект – мой знакомый, который старался изо всех сил, но «должного впечатления» так и не произвёл. Офицер почти не смотрел на него, -- его внимание позволило ему произвести обманный манёвр: как мы уже говорили, более (по сравнению с карабинерами) объёмные и изощрённые ассоциативные ряды, не оставили ему никакого выбора интерпретаций, -- он, судя по всему, решил, что стоящий перед ним человек болен (возможно он даже видел в своей жизни что-либо, хоть отдалённо напоминающее воспринятое), и тут «сработала» другая реакция внимания – отвращение; офицер попросту старался не смотреть на неприятный объект. А так как внимание его уже было занято, то сделать это было не трудно – у офицера даже не возникло никаких «подозрений». Карабинеры, не обладавшие такой эрудицией ассоциативного ряда, увидев что их командир спокойно и непринуждённо стоит и разговаривает с этим, пришли в себя -- их внимание «взяло себя в руки» -- и обнаружили, что перед ними стоит обыкновенный человек, вытворяющий со своей головой странные вещи. Ну ничего, -- законом это не запрещено. А что у человека в карманах? Ага-а... И теперь мой знакомый проявляет свой талант совсем в другом месте: его зрительская аудитория существенно изменилась. Свой «цирк» он теперь «крутит» «старшим» и «авторитетным» товарищам -- чтобы не получить лишнего пинка, или удара по своей талантливой голове. А может быть так, что, благодаря своим способностям, он сам снискал авторитет в тех местах -- ведь уровень «подготовки» тамошней «публики» вряд ли чем уступает уровню встреченных карабинеров. Таким образом, мы наблюдаем разницу в характеристиках ассоциативных рядов у представителей разных социальных слоёв, которая, в конечном итоге, сводится к разнице уровня образования. Но влияет ли образование, в качестве воспитания эрудиции, на насыщенность и плотность ассоциативного ряда? Отчасти. Ведь при «постройке» ряда, роль закрепляющего состава -- экоего «цементного раствора», не дающего «расползтись» «кирпичам» познаваемых понятий -- возможно куда выше, чем полученные еденицы информации. Познаваемое, чтобы стать частью «стены», должно стать познанным. А делает возможной такую метаморфозу образ жизни: именно он фиксирует «добытые сведения» в ассоциативном ряду, тем самым повышая его плотность и крепость. А также жёсткость рамок в которых может действовать наше мышление.