Без конца курю и пью какую-то мутноватую дрянь из колбы, внутри от одиночества все сжимается и кричит. Где-то в, пропахшем смертью и отчаяньем, коридоре медленно, словно в густом киселе, передвигаются люди-овощи, а я сижу на окне и смотрю в пустоту за решеткой. Окутанные снежным покрывалом деревья, дрожащие от холода безымянные прохожие, зима. Из хрипящего динамика доносится монотонный голос очередного диктатора, опять эта блажь про силу, независимость, рождаемость и прочую …., ни слова о людях, о людях, а не о людской массе в целом. «…Убить одного конкретно взятого человека куда как труднее чем отправить на тот свет пару тысячу солдат нажатием на одну кнопку…». К черту всех и вся, надоело думать и болеть за всех, надо начинать учится любить только самого себя, иначе не выдержу. От соприкосновения холодного пола с босыми ногами по телу пробежали нестройные колонны мурашек. Поежившись, я закурил и поплелся в ванную. Из ржавого крана текла густая кровавая жижа, голова раскалывалась на части, голодное нутро раковины с неприятным чавканьем впитывало в себя смытую грязь. Вселенская тоска и урчащий желудок, до ночи еще целая вечность, а жизнь уже похожа ну кучу дерьма под забором. А отчего вообще это глубокое уныние? Хватит ныть как баба что жизнь не удалась, что кругом одни уроды и козлы. Звоню друзьям и, надрываясь, кричу, что жизнь прекрасна, что кругом радость и счастье, а в ответ: «Ты слышал, Олешку сбили …………….. насмерть, похороны сегодня, ты зайди…». Господи, отчего это все, зачем? Вот ведь загадка, был человек, и вдруг его не стало, и все вроде по старому, все так же живешь, думаешь, но чего-то невыносимо не хватает, душа болит, хотя толком и непонятно отчего. Пройдет несколько месяцев и от странной боли не останется и следа, конечно, буду ходить и, наверное, уже по привычке, говорить, что без него все изменилось, мы все изменились, а на самом деле….. Хватаю со стола сигареты, закуриваю, одеваюсь и иду на улицу, а в голове пустота, пустота и что-то такое непонятное и тяжелое. Торможу такси и еду к Олешке, по привычке беру с собой пару бутылок его любимого портвейна, и дышу через раз, тяжко что-то. Вот знакомый дом и подъезд, вхожу, закрыв глаза, открытая квартира и противный приторный запах. Долгое, ничего незначащее, прощание, колонна из таких же мертвецов, сменяется другой колонной, скупые слезы, уныние на фарфоровых лицах. Это как игра в смерть, кто-то умер, значит, отыграл свою мелкую роль и вот теперь проходит очередной кастинг на его место под солнцем, кто будет выглядеть наиболее разбитым и …., тот и станет героем только ему одному ведомого фильма. Родителей, правда жаль, да им уже и наплевать на всех остальных, в глазах пустота и отрешенность, кончились слезы, теперь они уже ни к чему, лишнее. Поток иссяк, паломничество перемещается в церковь, да только мне там делать нечего, бог не простит, не потерпит моего присутствия в своем храме. Многое в этой убогой жизни меня сводит с ума, пугает и толкает, порой, на необдуманные поступки, но лишь одно успокаивает меня как ничто другое, я знаю, верю, что все это кончится, не важно чем и как, важно, что будет конец, итог! Купив очередную бутылку водки, я отправился домой, очищать мозг от ненужных мыслей, упасть в объятия одиночества и блаженства, законсервироваться от окружающего мира, пусть до следующего утра, это не так важно. Двери и окна забиты на миллионы гвоздей, мой приют опять полон, полон мною, и нет тут места больше ни для кого. Выключаю свет и ложусь спать, 11-36 - словно исход, 11-36 - будто предел всего и вся, 11-36 - гнусная татуировка в мозгу, 11-36 – мой приют одиночества.