* Героиновый рай и они там вдвоем, И мы, наверное, туда попадем, По дорогам вен, по дорожкам пыли, Ведь мы так любили, мы были... Мы были с тобой все время вместе, Как Сид и Нэнси. И ни за что бы не дожили да пенсии, Как Сид и Нэнси... (Lumen "Sid and Nansy") - Не нужны вы мне! И сам справлюсь! Я сорвал с вешалки свою куртку и, распахнув наотмашь дверь, бросился вниз по лестнице. Выбежав из подъезда, я быстрым шагом пошел прочь и родного двора. Для себя я уже решил - больше не вернусь! Нащупал в кармане пачку дешевых сигарет и сотню и улыбнулся. Моя решимость не казалась мне пустой иллюзией, пока я знал, что мне есть куда пойти, пока я помнил адреса своих друзей. Я медленно шел по улице, смакуя вновь приобретенную свободу. Куртка, кеды, сумка за спиной, да семнадцать лет - вот что у меня было с собой, вот чему я дал имя Свобода. Майское солнце как-то по-новому жалило глаза, неровный, сухой асфальт под ногами, исполосан узором трещин. Ясное насыщено-голубое небо казалось мне другим, каким-то большим - необъятным. Все стало по-новому понятным, я шел, не замечая серые лица. И тут прямо перед собой я увидел ее. Худенькая фигурка, легко балансирую, шла по бордюру. Яркий зеленый плащ придавал этой девушке нечто неземное. Она невесомо спрыгнула на асфальт и подошла ко мне. - Я - Диана, - она улыбнулась и убрала с лица длинные белые волосы. Я улыбнулся в ответ и почти шепотом сказал: - Миха. - Ты тут живешь? - спросила она, указывая на ближайшую пятиэтажку. Я молча вглядывался в ее лицо, - Я не видела тебя раньше. Я прищурился, глядя в ее глаза, прямо передо мной, я смотрел в них и будто видел себя. Ее глаза как осколки заходящего солнца сияли непреодолимой жизнью, жаждой ощущений. - Не хочешь зайти ко мне? Ее глаза, издеваясь надо мной, манили. С этих глаз все и началось... А дальше... и так ясно, куда нас завела эта свобода. Все новые ощущения, которые нас так манили, вскоре стали зависимостью. Никогда больше не видел таких ярких глаз... *** Взяв бутылку в руки, она ударила ее об край подоконника, и стекло громко разбилось и осыпалось мелким осколочным дождем на пол. Бросив испуганный взгляд на остатки только что разбитой бутылки, Диана, спрятав лицо, убежала в ванну. Ее не было около четверти часа. Когда она вышла, я заметил на бледном лице два белых пятна глаз. Глядя в них, я почувствовал, как какая-то сильная пружина внутри меня оборвалась. И всем телом ощутил безвыходную пустоту вокруг, и силуэт той паники, которая появляется в застрявшем меж этажами лифте. Словно спасаясь от свербящего чувства, я кинулся к выходу. Захлопнув дверь, я сбежал вниз по лестнице и остановился между третьим и вторым этажом. Вернуться - значило убить себя и ее, но бросить Диану не смог. Выйдя на улицу, я медленным шагом пошел по улице, без мыслей, просто шел. А перед глазами у меня стояла Диана. Маленький беззащитный котенок... снова в сердце появилась склизкая черная боль, царапающая мне сердце. Когда я вернулся, на полу в комнате все также лежали осколки разбитой бутылки. Войдя в спальню, я увидел Диану, сидящую на подоконнике, чуть нагнувшись вперед в открытое окно. В моей голове резко и громко частотной волной зашипел страх. Она повернулась, и в пустых глазах ее я отчетливо увидел блестящий героин. Та жизнь - за окном, надоевшая и пустая для нас двоих... я представил, как останусь в ней один, и кинулся к Диане. Схватил ее за плечи и оттащил от окна. Ее тело было ватное совсем легкое. Я бросил ее на кровать, Диана упала на плед почти, не помяв его. И осталась лежать не в силах двинуться. - Сука... - процедил сквозь зубы я, - что опять с собой сделала? По бледному лицу прошла рябь, приглушенно усмехнувшись, Диана, сделав огромное усилие села на кровати. Невидящие глаза смотрели прямо насквозь меня. Когда она поднялась на ноги и попыталась мне что-то сказать, я поймал себя на мысли, что хочу убить ее. И не выдержав, сильно ударил по лицу. Не впервые почувствовал горечь у горла. Внутри меня все сжалось, но порыв ненависти моментально исчез, сменившись испугом, и я посмотрел не нее. Диана, слабо шатаясь, стояла, прижав руки к щеке и наклонив голову. Пепельно-белые волосы волнами спадали вниз, скрывая ее лицо. Да только я и так знал, что она плачет. Не говоря ни слова, я взял Диану за плечи и прижал к себе. Все что нас окружало, мы убивали собой. И сами неосознанно гуляли по тонкой грани, одной ногой где-то в аду. *** Она кричала что-то, показывая мне резаные запястья рук. Раны были ужасно глубокие, кровь текла, почти не останавливаясь. Я чувствовал, как она ослабевает, ее движения становятся медленными и прогибаются колени. В какой-то момент Диана легко упала на кресло, опустив руки с подлокотников. Кровь все текла из пореза, по ладони, с пальцев, и алые капли падали на пол, образуя багровую лужу. К счастью артерия не была задета, но от большой потери крови ее лицо приобрело бледный цвет, посинели яркие губы. Ее обмякшее тело застыло в нелепой позе. Я понимал, что она не чувствует боль. Напротив, состояние греха, сладкое ощущение грузно навалившегося на сознание удовольствия, и ударившую по ногам теплую истому, волной поднимающуюся глубоко в животе. Все вокруг приобретает какое-то искаженное, неважное значение, жизнь как будто нечаянно теряется и она засыпает. А через три-четыре часа проснется, тревожная, неспокойная, и придет ко мне. - Не надо, блин, слышишь? Прекрати! Но только она не услышит. Невинные практически еще детские глаза посмотрят на меня, а внутри их засияет пустота. На губах, бывших когда-то ярко-алыми отразится больная улыбка. Совсем еще ребенок, - подумаю я. И безвольное тельце легко упадет мне в объятия. Диана прижмется к моей груди и зарыдает. - Мы уедим, - прошепчу ей я, - обязательно уедим! Все будет хорошо! Слышишь, родная... Она негромко всхлипнет и отпустит меня. Подойдет к окну и бездумно окинет взглядом, тихий вечер после душного дня, в котором матовый город готовится ко сну. Она бы хотела мне верить, безумно верить, да только я и сам слабо верил в свои слова. *** Шестеренки часов двигались по заданному механиком маршруту. Часы дышали «Тик-так, Тик-так…» Они казались мне живыми. По комнате полоснуло лентой, яркой тетивы натянутого солнца, показавшего свое рыженькое брюшко в открывшееся окно. -Солнышко, - сказало что-то во мне, - Привет. И мне было не жалко убивать себя, мне было не жалко убивать ее, мне стало жалко его, светлое чудо под небосводом. Яркий круг над головой дарящий тепло. Мне было очень больно. Ласковая тетива солнечного света порезала мои глаза, расколола мне сердце. Я думал о ней. Раздался звонок. Я вздрогнул. Не знаю, чего я испугался больше, что на пороге окажется она или нет… За открывшейся дверью была она. Диана улыбалась, меня убивала тишина подъезда… Она стояла на пороге в белом нижнем белье и белых кедах… Она примеряла на себя мир, придумывая новые образы… *** Смертельная доза любви на грамм данной нам свободы. Я вел ее за руку, когда все оборачивались на нас. Она смеялась, говоря, какой я глупый и что зря мы затеяли эту игру с людской завистью. -А если я умру, что ты делать будешь? – спросила она, улыбаясь летнему солнцу. -Не зная, - коротко ответил я, на самом деле почти не услышав ее слов. -Миш, а ты плакать будешь? Я крепко сжал ее руку и не ответил. Город пах летом, чем-то мимолетным и настоящим, тем чего люди сами себя лишают, заглядывая в будущее. Я шел и думал «Маленькое счастье». Как эти люди с их мелочными проблемками, могут измерять счастье? Мое счастье было скорее хрупким. -Смотри-ка, котенок! – неожиданно воскликнула она, отнимая руку и кидаясь в сторону. На лавочке, свернувшись в клубочек, грелся котенок – маленький серый сверток с наивно чистыми глазками. Он легонько дернул серым ушком, когда Диана подошла к нему. Она присела на корточки рядом и стала его гладить. -Такой милый! – сказала Диана, - Как бы ты его назвал? -Не знаю… может Барсик? – предложил я, оставшись стоять рядом. Диана, улыбаясь, гладила котенка, он глупыми глазками смотрел на нее и мурлыкал. Он стал ее счастьем. Шум мотора с лева спугнул Барсика и он, резко поднявшись на неокрепших котенычьих лапках, бросился прочь со скамейки на асфальт дороги. Диана вздрогнула, я усел закрыть ей глаза и сам отвернулся. Колеса машины заскрежетали по асфальту, что-то тихо пискнуло. Посмотрев в сторону только что проехавшей машины, я увидел лежащего с краю тротуара котенка. Совсем маленький, он беззащитно откинул головку, сложив пушистые лапки вмести. Я убрал руку. Диана плакала. Мы подошли к Барсику, она аккуратно взяла его на руки. Я посмотрел на его мордяшку. Маленький ротик был чуть-чуть приоткрыт, виднелись беленькие клыки. Спокойствие, курносый кошачий носик не вдыхал как обычно воздух, ушки больше не дергались от легкого дыхания. Вот почему человеческое счастье маленькое, чем меньше оно, тем меньше страх потерять его. Мы похоронили Барсика под березой недалеко от городского парка. *** С Андреем мы были знакомы еще со школы. Правда, в предпоследнем классе его выгнали, говорили, что он со скинами связался, скандал дошел аж до ГОРАНО. Сейчас за это его банально назвали - Лысый. Квартира у него была что надо – в двухэтажном бараке, его семья занимала почти весь второй этаж, здесь всегда полно народа. В каждой из пяти комнат казалось, что стены насквозь провоняли никотином, а старый паркетный пол устало скрипел от своего груза. Я с Лысым и парнем по имени Сергей сидели на кухни. В окно светило солнце, его глаз отражался бликами на ободранных фотообоях. С бывшего некогда белым потолка осыпалась штукатурка. С права у стены типично располагались раковина, плита и конторка. На плите стояла кастрюля, придавая кухни жизни. -Я видел ты с девушкой пришел, - произнес Лысый, - рассказывай. -Ну, да… Ее Дианой зовут. -Диана, - протянул Андрей, - интересное имя. -Недавно с ней познакомились. Люблю… -Любовь? – он напрягся, словно вспоминая, - Слышь, Серый, у него любовь! – воскликнул Лысый другу. Сидящий рядом парень лет девятнадцати недовольно крякнул. Он сидел, ссутулившись, вытаскивая из почки одну за другой сигареты. -Ты пробовал когда-нибудь наркотики? – спросил он, посмотрев мне в лицо. -Ну, было несколько раз, а… -Я тоже. Теперь уже не бросить, - Сергей сказал это, указывая на свои руки. Жилистые руки были сплошь исколоты, жало иглы не раз касалось его вены, но он не был похож на наркомана, потому что говорил с какой-то болью в голосе, без пафоса. -«За любовью по пятам смерть ходит», - процитировал я слова любимого писателя. -Не боишься так убить и себя и ее? – сказав это, Сергей уже не смотрел на меня, он уставился в окно. Андрей тоже притих, мне не хотелось отвечать, но для себя я все-таки помотал головой. -Я сейчас… Выйдя с кухни, я пошел по квартире мимо всех. Они орали, но мне было на них глубоко наплевать. На душе у меня было от чего-то тяжело. Дверь в одну из комнат была не закрыта, я заглянул. Она сидела на кровати, а какой-то парень обнимал ее за талию. В комнате было еще человек десять, они стояли с выпивкой в руках и наблюдали за этим представлением. Я в упор смотрел на них, внутри что-то ныло. Я стиснул зубы, чтобы не заорать. Подлетев к ним, я отшвырнул Диану от парня за плечо. -Миш… да что с тобой? Это же… - быстро заговорила она. Я, не замечая ее слов, врезал парню кулаком в морду, от неожиданности тот не смог удержаться и свалился с кровати. Все замолчали, я не слышал наступившей тишины, глубоко внутри меня барабанило сердце. -Мишенька, милый… пойдем… Миш… Пытаясь ухватиться за край кровати, парень хотел подняться. Я пнул его ногой в живот со всей дури. Он съежился, лег на пол и свернулся калачиком, инстинктивно стараясь спрятаться от моих ударов, и тихо застонал от боли. А бил его, чувствуя, как в нем нарастает ненависть ко мне. Диана что-то кричала, только я не хотел ее слушать. Кто-то подхватил меня сзади подмышки, их было несколько. Я все пытаясь вырваться, дергал ногами стараясь дотянуться до парня. Чем сильней я ощущал его боль, тем ярче становилось желание быть еще. Когда меня, наконец, получилось оттащить и я более-менее стал приходить в себя, я вырвался и схватив Диану за запястье потащил к выходу. Она все повторяла мое имя, но я уже не помнил себя. Мы вышли из подъезда, я тащил ее за собой. Потом остановился и отшвырнул ее руку. Я не стал оборачиваться и пошел прочь. -Миш, погоди! – кричала она вслед. «Теперь не бросить», - пронеслись в моей голове слова еще живого человека. * Жизнь брать тишиной. Был вечер. На небеса уже ползли густые сальные облака. Солнце еще мелькало из-за домов, своим рыжим глазом еще дарило миру надежду на счастливый завтрашний день. Я зашел в подъезд; было тихо. Я поднялся на третий этаж. Где-то сверху хлопнула дверь, я услышал два голоса, они весело что-то обсуждали. Обладатели голосов быстро затопали вниз, подняв голову, я уперся взглядом в какого-то парня… Парень, похоже, узнал меня и насмешливо улыбнулся. Блядь, это был тот самый парень, которого я пиздил у Андрюхи на хате. В ушах немедленно нарастала ненависть. Между тем парень, не останавливаясь и не меняя улыбки, спокойно спускался. -Привет, чувак! А ничего у тебя сучка! Только сосет плохо! От ужаса я широко раскрыл глаза. -Пидар… - только и смог сказать я. Моя ненависть стала ужасом, он быстро отразился на моем лице, они видели это… Весело смеяться последним. Дверь была не зарыта. Я вбежал в комнату… Диана сидела на полу, поджав под себя ноги. Белая юбка, порванная в лоскуты, побагровела, ноги были в крови. На полу валялось битое стекло. Занавески сорваны. Услышав, что я вошел, Диана слабо подняла голову и взглянула на меня. Из моих глаз бежали слезы. -За что? – разжались ее губы. *** Мы уехали. Электричка медленно шла по полотну рельс. Липкий страх заполз ко мне в сердце, заставляя думать, куда мы вообще едем? Ведь уходить есть смысл лишь тогда, когда есть куда вернуться. Но смысла наша жизнь не имела давно. Мое внимание привлек, прошедший по вагону здоровенный черный пес. Собака шла целеустремленно и нахально глядя вперед умными глазами, игнорируя всех возмущенных граждан. «С собаками не...» - автоматом прочитал я надпись на стене, и усмехнулся. Хозяин оказался точной копией своего питомца, только невысокий, но здоровый как боров, с черными усиками и мерзкой прилизанной челкой. Народ, которого надо заметить было много, переглядывался, укоризненно глядел, то на пса, то на хозяина, но ни того, ни другого их мнение не интересовало. Я был ничем не лучше их, так же вызывая возмущение. Небритый, с глазами затравленного зверька и прижавшейся с боку девчонкой, парень не больше восемнадцати на вид. Без билета в Москву, как собака, поджав хвост. Грязные края оконного стекла, за ним, снаружи, столбы с проводами, лес, деревня, снова лес. Все это такое чужое... А родного у меня и не осталось, только теплая щека на плече, жизнь за спиной, да, неубедительная метафора. И темное сквозь грязь окна солнце варилось на огненном небе. Еле слышное дыхание и худенькая фигурка прижавшаяся рядом. Диана спала. Поглядев на нее, я вновь осознал, что проблема во мне, это со мной у нее нет будущего, как и настоящего впрочем. Худенькая ручонка обхватила мою грудь, и это легкое движение вернуло меня из тревожных мыслей. - Миш... - шепотом похвала она. - У... - А ты веришь, что мы встретимся ТАМ? Я задумался. Всепоглощающий страх скользнул мне в сердце и, поддавшись ему, я ответил: - Нет, - и тут же ощутил странную пустоту внутри. - А в Иисуса Христа? - опять серьезно спросила Диана. Где-то внутри меня прошла дрожь, и я почувствовал тяжелый ком, поднявшийся к горлу. Незаметная слезинка скользнула по щеке. Я ничего не смог ей сказать и не смог объяснить, что почувствовал тогда. Что-то неизвестное и странное, но в тоже время настолько надежное, что душа рвалась в клочья. А поезд все отдалялся от родного городка, все глубже туда, где нас уж точно никто не встретит и не найдет... * Остальное - всего лишь побочный эффект. Мы отравились свободой, которую подарила нам любовь. Любовь подкралась сзади и подло ударила по ногам. Мы согнулись, колени подкосились и на полусогнутых мы потащились жить дальше. Жизнь скалилась и тыкала в спину словами. Свобода – это та пустота, что приходить после безумия. Сколько было уже боли? Сколько? Только каждый день так странно горько. Только роли не изменишь И только… Сколько будет еще боли? Сколько? (Lumen "Сколько")