Глава 20. ДОПРОС ЗДОРОВЯКА. Лилию «раскрутили» второй - всё же женщина… Узнав о явке с повинной супруга, получив парочку дружеских затрещин от основательно загрузившегося дяди Лёши, и наслушавшись оскорбительных угроз, - она всё признала, и эти признания - подписала. Я в том процессе почти не участвовал, - был «на подхвате», в массовке… Ну, а с фактом «сознанки» двух своих соратников вынужден был считаться и еврей… Поплыл как плот по Амазонке!.. Не забыв, впрочем, стократно оговориться, что сам-де он никого не убивал, а лишь - присутствовал… Позднее же, ввиду собственного малодушия и угроз кровавой расправы со стороны подельников-душегубов («Я же - свидетель… Слишком много знаю!.. Могли и меня убить…»), он-де вынужден был соучаствовать в укрывательстве и недоношении… (Вытекающая из их показаний картина убийства подробно будет описана в следующей главе). А вот с Соломатиным вышла осечка. Мы с ним - и так, и этак, усердно напирая на бессмысленность запирательств ввиду полнейшей сознанки прочих участников злодеяния… Голяк полнейший!.. Стоял на своем как заклятый: никого не убивал, ничего не знаю, показания подельников - явный самооговор… Если из четверых фигурантов трое дали признательные показания - это уже железно!.. Тем не менее, из одного лишь желания сделать шедевр завершённым, наши нажали на Соломатина основательней… Под наблюдением непрерывно сосущего из горла водяру, и потому становящегося всё более багровоносым дяди Лёши, несколько часов трое оперов (среди них - и рвущийся в бой капитан Цыганков), сменяя друг друга, били здоровяка резиновой палкой по почкам, пяткам, рёбрам и суставам… При этом его руки были скованы наручниками за спиною, и на эти наручники его подвесили на металлическую вешалку (так называемое «Буратино»)… В заключении, совсем утомившись, - душили Соломатина надетым на голову полиэтиленовым пакетом, поджигали вложенные между пальцами ног бумажки, стискивали гениталии пассатижами… Увы!.. Морально стойким оказался товарищ, - так ничего и не сказал… Кстати, впервые увидел я Цыганкова в деле. Его манера наносить удары поражала абсолютным спокойствием, хладнокровием, полным отсутствием каких-либо эмоций к допрашиваемому, рациональной экономностью в расходовании сил… «Клиент» для него явно был не живой человек, а чем-то вроде куска дерева, требующим обработки, вот он его и обрабатывал… Наблюдая за тем, как профессионально капитан превращал Соломатина в кусок мычащего от боли полубесчувственного мяса, я внезапно осознал, что сложившийся у меня ранее образ безалаберного и шумливого Санька Цыганкова - лишь маска, за которой таится человек куда более хитрый, ловкий, опытный и опасный… И «Макаров» на стол перед Ленартовичем, скорее всего, уронил он не случайно!.. Наверняка патроны в обойме были холостыми… Схвати еврей оружие, наведи на нас, объяви заложниками, потребуй вертолёт для отлета за границу, и миллион долларов в придачу - ох и повалялся бы капитан перед ним на коленках, изображая панический испуг… А потом - встал бы с колен, насмешливо улыбаясь, и отмаксал фотографу по полной!.. Хороший ход… Надо запомнить!.. …Ещё одна интересная зарисовка: поздний вечер, изнемождённые опера сидят на стульях, столе и подоконнике, отдыхая после очередного сеанса «физиотерапии»… Ещё более обессиленный Соломатин - висит на вешалке, покачиваясь и постанывая… Вдруг в комнату впёрлась наша уборщица, тётка Клава, вооружённая шваброй и тряпкой. «Чего торчите здесь, ироды?!. Из-за вас на работе и я должна задерживаться допоздна!» - рявкнула она на заробевших оперов. Глянув на забрызганный кровью, сильно затоптанный пол, - плюнула с досадой… Окунув тряпку в ведро, заелозила по полу шваброй, смывая багровые следы оперской пытливости. Работа ещё не закончилась, и рановато было пол отмывать, но все помнили про сварливость ветеранши РОВД, а потому сказать её слово поперёк никто не решился… Ещё шваркнет в ответ тебе грязной тряпкой по харе!.. Ну, а жаловаться на уборщицу начальникам - бесполезно… Слишком много знает тётка Клава, чтобы те решились поссориться с нею из-за пустяков… Куда легче пару-другую оперов со службы выгнать, чем - одну умеющую держать язык за зубами уборщицу!.. «Убрать ноги!..» - гаркнула вредная тётка, елозя тряпкой у ног рассевшихся оперов. Те послушно задрали клешни, давая отмыть пол под ними. «Ноги убери!..» - крикнула она и качающемуся на вешалке Соломатину, босые ступни которого свисали почти до самого пола. Из последних сил выгнувшись, он поджал ноги как мог, глянул с мукой сверху вниз… Прошептал: : «Ненько!.. Больно мне… Врача вызови!..» Тётка Клава даже глазом не повела. Домыв пол, отжала тряпку в ведро, двинулась к выходу. И уже у самого порога - буркнула, ни к кому персонально не обращаясь: «Подпишешь бумажку - вот и перестанут терзать… Чего Ваньку-то валять?.. Лишь себя мучаешь, да и людям домой пора!..» С этими словами она шумно захлопнула дверь. Соломатин бессильно уронил голову на грудь, опера же - обрадовано переглянулись: «А ведь верняк тётка Клава гутарит!.. Всё ж таки наш она человек… М е н т о в с к и й !..» Но у меня, скажу прямо, при виде соломатинского упорства в душе опять шевельнулось сомнение: а вдруг всё-таки - не он?.. Это потом насмотрелся я всякого… Бывало, отрицали люди свою виновность с силой необыкновенной, и с такой художественной убедительностью, что звёзды Голливуда захлебнутся от чёрной зависти, внимая всем этим: «Не я!.. Да как вы могли подумать?!. Прахом мамы своей клянусь!..» А потом оказывалось - сплошное фуфло, лицедейство, они-то и сотворили все ужасы… Один из подобных случаев меня буквально потряс… Однажды нашли на адресе забитую до смерти женщину. Мужинёк её оказался без надёжного алиби (якобы ночевал на даче, но свидетелей этому не было - разве ж то алиби?!)… Присмотрелись к нему внимательней, и убедились: по складу характера и отношению к убитой именно он-то и м о г убить. А раз - мог, то и - убил… Железное правило розыскников!.. В общем, взяли мы его за жабры, кумекали с ним и так, и этак, давили на совесть, взывали к здравому смыслу – он упорно отнекивался. Отпрессовали, вначале - морально, затем и - физически… Ништяк!.. И, главное, так убедительно вёл себя, с таким напором толковал насчёт своих пламенных чувств к покойной!.. Оказывается, вовсе не грызся он с нею, как кошка с собакой (что подтверждалось многими из его соседей), а совсем напротив, любил нежно и бережно!.. Внимающие ему опера даже носами хлюпали, случая эти влюблённые исповеди… И, если честно, - заколебались, не зная, чему верить… Ну не может же человек, в конце концов, так убедительно и искренно притворяться!.. Однако, для очистки совести, подстроили ему «хулиганку»: якобы буянил в стенах РОВД, бил стёкла на райотделовской Доске почёта ментовских передовиков, и чуть ли не мочился привселюдно на плешь начальника райотдела!.. Оформили его на 15 суток в изолятор временного содержания. И не в простую камеру, заметьте, а в камеру с «подслушкой»… Каждое произнесённое им слово, каждый чих и вздох чётко фиксировались и анализировались затем на предмет хотя бы частичной и косвенной сознанки в совершении убийства. И - дождались… Нет, в беседах с сокамерниками (среди которых были и двое-трое наших сексотов) ничем не выдал он себя, ни единым звуком… Но ночью, во сне, он метался, скрипел зубами и плакал… И умолял, умолял жену о прощении!.. Он убил её… Он!.. Только доказать это мы так и не смогли, - слабовато оказалось с уликами… Ночные кошмары и бормотания во сне к вещдокам никак не относятся, а признательных показаний он так и не дал… Но всё равно - не ушёл от ответственности!.. Убедившись в его виновности, опера уж не церемонились, и, отпустив «клиента» через две недели из ИВС, спустя два дня арестовали его по новой, обнаружив при обыске у него на квартире якобы спрятанный им под сундуком в прихожей старенький наган. (Как изумлённо таращил он гляделки, когда этот наган мы из-под сундука при понятых вытащили и всем продемонстрировали!..) Дали ему срок за «хранение огнестрельного оружия»… А там уж и сориентированная нами оперчасть в колонии сделала ему подставу… Получил он ещё несколько лет дополнительно - за злостное нарушение режима и драку с заключёнными… В итоге - отсидел по полной программе всё, что ему и полагалось, сумей мы уличить его в мокрухе… К чему я это рассказал?.. Да к тому, что угрозыск слезам – не верит! И словам – не верит… И - алиби… И - глазам, честным и простодушным… Нас столько раз уж обманывали, что в итоге розыскники не верят уже ничему!.. Мы лишь устанавливаем факты. Следователь - решает, достаточно ли их для выдвижения обвинения. А суд – выносит свой приговор. Всё!.. …Но вернусь к событиям того дня. Далеко за полночь кончились допросы, и фактически закончились они полной викторией над преступностью!.. По этому поводу следовало ударно бухнуть… К тому же, какое число наступило после 22-го февраля - усекаете?.. 23 февраля!.. День Защитников Отечества, главнейший мужской праздник!.. Понятно, что это - не День угрозыска, и даже не День милиции, но всё равно… Чтоб не напиться в этот день (ещё и украшенный раскрытием мокрухи!) - это ж какой свиньёй надо было б родиться!.. Вот мы и напились… Дядя Лёша, допив …дцатую бутылку водяры за последние сутки, давно уж храпел на заблёванном матрасике под столом в своём кабинете, а мы, большая группа рядовых оперов, вместе с примкнувшим к нам Цыганковым. отправилась на «землю» - искать дармовой выпивки и закуси для сабантуя. Наехали на один ларёк… другой… десятый… Короче, настрелял халявно на шикарную «поляну», накрыли её в одном из райотделовских кабинетов. Выпили по первой… повторили несколько раз… Потом – провал в памяти… Смутно только помню, что вроде бы с кем-то дрался… Потом - целовался взасос, клялся в вечной дружбе и рассказывал все свои главные секреты… Помню только нескольких рядом - Цыганкова, Макарычева, Кислицу… Боброва почему-то не помню, хотя обычно мы пили бок о бок… Цыганков рассказывает что-то про Афган… А, вспомнил: он служил в разредроте, и однажды ему пришлось задушить леской 16-летнего афганского мальчика-душмана, стоявшего на посту у места дисклокации банды. Уж сколько лет прошло, а Цыганков его теперь почему-то вспомнил, и с тёплой душевностью стал повествовать, какой славный был мальчуган, и как трепыхался и хватался за свой автомат, когда наш Санёк его душил. Ну и что, обязательно надо это рассказывать за праздничным столом?!. Бред!.. Потом, вспоминаю, какое-то такси… куда-то едем… Вроде бы нас было трое, но по дороге куда-то делся лысоватый Макарычев, и я остался вдвоём с капитаном. Таксист внаглую пытался получить с нас плату, не реагируя даже на ксивы, тогда Цыганков достал свой верный «Макаров», и таксист, несолоно хлебавши, умчался от нас на своей раздолбанной тачке… А мы с Цыганковым долго топали по сколькой от утоптанного снега дорожке… Какой-то частный сектор… «Мои дальние родичи живут!» - объяснял Санёк. Нам долго не открывали, и пришлось барабанить в двери ногами… Наконец-то открыли… Хозяева - пенсионного возраста, явно нам не рады, но выгнать не решились. Накрыли стол, выставили закусь с выпивкой. . Опять пили зверски… И снова - провал в памяти… Перед самым рассветом очухался - и побежал в нужник на улице, отлить и отблеваться. Около деревянной будки, прямо на снегу, в сугробе, я обнаружил упившегося в дымину Цыганков. Он громко разговаривал с некогда задушенным им афганским пацаном, убеждая его в какой-то несусветке. Увидев меня, Санёк обрадовался, пытался обнять и поцеловать, .жаловаться на жизнь-суку и начальников-гондонов, всплакнул над своей сирой долей… В оконцовке же он решительно заявил, что не хочет больше работать в милиции, «Всё - дерьмо!»), а хочется ему чего-нибудь хорошего, светлого и пушистого!.. «Во!.. Пойду в школу работать, учителем физкультуры!.. А м-м-ментом - не хочу!..» «И правильно…» - вытаскивая его из сугроба, пьяненько согласился я. Предложил дружески: «Утопи ксиву в нужнике… Как утопишь - так и не мент больше!..» «А ты - шаришь!..» - обрадовался Цыганков. Вытащил из кармана своё служебное удостоверение, и шагнул к будке. Но на пороге заколебался: «Так ведь в дерьме - не утонет… Плавать будет!..!» «Не утонет…» - опечалился я. Тут же придумал: «А ты привяжи вместо груза «Макаров»!.. Вместе с пистолетом - утонет, он же тяжёлый…» «Точно!.. С пистолетом - утонет..» - обрадовано качнулся на ногах Цыганков. Сказано - сделано. Вытащив табельное оружие, он привязал верёвочкой к нему ксиву, зашёл в будку, и - выкинул в выгребную яму. Помочился сверху. Я зашёл после него, и тоже помочился. «Кидай сверху и свою ксиву!» - пьяненько ухмыляясь, предложил Цыганков. «Не могу… В райотделе забыл!» - соврал я, хотя удостоверение лежало в моём внутреннем кармане. Но чего я его буду топить?.. Оно мне ещё пригодится… Я же не собираюсь из милиции переходить в школу, учителем… Затем мы с Саньком пошли досыпать… Утром меня разбудили цыганковские вопли: «Где моё служебное удостоверение?!. Где табельное оружие?!. Г-гады, кто украл?! Порву всех на хер!» С трудом очухавшись от сна и подняв голову с заменяющего постель матраса, кинутого для меня прямо на пол, я увидел капитана и двух незнакомых мне старичков-супругов, на которых он и орал как бешенный. «Ты ж в нужник вчера всё выкинул!..» - сонно напомнил я Цыганкову. Он чуть не рухнул… «Как?!. Да ты что?!. Да почему ж ты мне вчера не помешал?!.» - это самое приличное из того, что он орал. Не-е, вы посмотрите на него… Не надо было напиваться!.. Каждый должен знать и соблюдать свою норму… А он свою норму - превысил, вот и допрыгался… …По наивности я думал, что сейчас он разденется и полезет в дерьмо, Но нет, куда-то сбегал… Вернулся через 15 минут вместе с каким-то отысканным им в окрестностях бомжом, и в дерьмецо лез тот (за стакан самогона!)…. Спрашиваете, чем закончилось?.. Да ничем… Нашли-с!.. Хозяева дома отмыли от фекалий оружие и документ, высушили в тряпице, и спрятали в полиэтиленовый пакет, чтоб не воняло в кармане. Перекусив на дорожку и ещё выпив, мы с Цыганковым засобирались на работу. На остановке, в ожидании «маршрутки», капитан вдруг подозрительно поинтересовался: «А почему моя ксива оказалась в дерьме, а твоя - нет?..» Кхм… Потому что некоторые пить не умеют!.. Но говорить этого я не стал, лишь виновато развёл руками. Мол, слишком пьян был… ничегошеньки не помню!.. Хотя на самом деле - помнил многое… По обратной дороге в РОВД Цыганков подозрительно спросил: «А почему не помешал мне ночью несусветку?.. Ты ж видел, что я - никакой…» Цыганков, похоже, кое-что тоже начал припоминать… Покосился на меня сердито… Ничего не ответил. Но перед тем, как прыгнуть в нужную ему маршрутку (нам было - в разные стороны), - сердито сказаk: «Нет, я б с тобою в разведку – не пошёл!..» И - уехал. «Да пошёл ты…» - подумал я ему вслед. Больше с капитаном Цыганковым мы не встречались.