Поэма шестнадцатая. Осень 1973 года Е Луис Корвалан затчен, Е Лучо про хунту памлсек. Ба и в Подземи заржил, Як чилскего слунце папрсек. Абы се сам к вине пршизнал, Абы се скончила палба? Сожпак се муже вздат Грда прэзие Пабла? Сохпак се муже вздат, Стое со склоненоу главоу Гитлеровцум на славу Валечни Сталинград?... Фрагмент моего перевода на чешский язык стихотворения-отклика Евгения Евтушенко в связи с арестом в Чили, пребывавшего там в подполье генсека Чилийской компартии Луиса Корвалана. Оригинал был опубликован в газете «Правда» в октябре 1973 года. Перевод был мною выполнен на следующий день по заказу зав. отделом вещания на Чехословакию Московского радио А.С. Плевако и в тот же день прозвучал в эфире. -- Карпатские туннели... Мрак! Там нас тянули тепловозом. Невольно подступает страх – Черно в окне... Душа морозом Подергивается подчас: А вдруг завалит в том туннеле? Визжат девчонки... Словом – класс! Особо страшно было Нелли Алатыревой... А Смирнов Принес в купе мне каску с кружкой. Уже под мухой будь здоров! С дружком каким-то иль подружкой Запас дорожный потреблял. А мне велел хранить трофеи. Меня Володька доставал: Мол, я не отверчусь теперь и Обязан добровольно всем Сознаться: я Смирнове вещи Припрятал. Ну, дурной совсем... -- Ты зря так шутишь, человече! Витальке, точно, обещал, Что будет он судьбой наказан. Мне знак был свыше – предвещал, Понеже должен был, обязан Виталия предупредить. Но и тебя предупреждаю, Чтоб так со мной не смел шутить... -- Ты брось, я тоже осуждаю Смирнова – вовсе охамел... Как говорится, бог не фраер. -- Надеюсь, ты уразумел... -- Я Федорова так поправил, -- Он испугался и затих: А вдруг я вправду всемогущий? Вот так катили – чих да пых – Сквозь позолоченные кущи Октябрьской нашенской страны... -- Рассказываю все Тамаре, Где жили в Праге, чем ценны Те дни... Устал – и не в ударе... Сапожки Томе подошли... Разобрала гостинцы Димке... -- А каску – в мусор? -- Не шали! Виталькин сувенир!-- В ужимке Тамары понимаю толк... Легко ее в ушко целую, Там кожица нежна, как шелк... -- Ну, погулял напропалую, Теперь за дело! – Впереди – Визит назначенный к Петровой. С моей шефиней не шути: Добра, но может и суровой И сильно неприятной быть – Начальница должна бынь жесткой, За упущения – долбить По темечку прямой наводкой. Являюсь. У нее как раз – Невероятно: день рожденья. Я без подарка... Но тотчас В приливе супер-вдохновенья Я выдаю экспромт-стишок. Он Лидией с восторгом принят. Ко мне – стремительный шажок – Целует! Подходящий климат! Благоприятствует судьбе... Ну, что ж, дела пойдут однако, Не пережми лишь, цоб цабе! -- А это – новый босс... -- Плевако, -- Мне представляется субьект. Он, кстати, Александр Сергеич. Чванливый с виду, как ландскнехт, Отдельский богдыхан-царевич. Предвижу с этим нелады, Куражливости, самодурства Отчетливы на нем следы, А я не подкопил искусства С такими ладить... Поглядим. Надеюсь, силою таланта И самодурство победим... Петрова будет за гаранта? Как знать. По должности главней Отдельский богдыхан Плевако. Едва ль по нраву будет ей Конфлтктовать с начальством всяко. Однако, может я и зря Впадаю в панику авансом, Хотя, по правде говоря, Едва ли ошибаюсь... Нюансам Враждебных взглядов я уже Антисемитов цену знаю... Мне предстоит не бламанже – Горчицы с хреном... Отступаю? Но не желаю отступать, Тем паче есть задел хороший: Два очерка Петровой сдать Успел – и заработал гроши, Что мне не лишне... Как же быть? Искать другую срочно тему? Нет, я не вправе отступить, Хоть и предчувствую проблему. Я просто должен написать Отлично очнрки к диплому, Петровой сдать, решенья ждать... Уверен: даже и такому Врагу отвергнуть не дано Мои достойные творенья... Короче, твердо решено: Я начинаю наступленье... Уже наполнен кондуит Мой именами ветеранов, Где Старинов Илья стоит Всех выше... Дюжину романов Семенов мог бы написать О нем, реальном супермене. Таких героев – поискать. Но их как раз на авнсцене И не увидишь никогда... «Солдат столетья», «Бог диверсий»... -- Да ладно, это суета... Денис Давыдов – вот кто первый Идейный русский партизан. Смысл партизанства в цепкой связке И общий с главным войском план. Подкладывай врагу фугаски, Пускай составы под откос С вооружением и пищей, Пусть страх ему шибает в нос, Захлебывается кровищей Он каждый час и каждый миг... И надо, чтобы каждый воин, Что в тыл противника проник, Был изначально подготовлен Лишать снабжения врага, Взрывать мосты и эшелоны. Чем больше взрывов, тем вреда Противнику... Его колонны Лишив снабжения, тотчас Боеспособности лишаем. Заложенный бойцом фугас, Которым эшелон взрываем, Спасает тысячи бойцлв На фронте и ведет к победе... Жаль, что до нации отцов Глубокие идеи эти Не удавалось донести И усиленьем партизанства Жизнь тысяч воинов спасти. Оперативное пространство – Весь тыл противника с его Страной включительно... -- Понятно... -- А я в досаде: отчего Не понял Сталин... Я же внятно В докладах, что писал ему, Идею излагал детально... Не доходило... -- Почему? Ведь партизанство кардинально Переменило б ход войны...— Что и случилось в сорок третьем... Тогда начальники умны Вдруг стали? -- Чуть умней, заметим... То соглашались, то опять Сопротивлялись партизанству... Вот Тито, тот сумел понять, Как можно этим окаянству Врагов дать мощный укорот. Мой ученик хорватский Хариш – О подвигах его живет В народе память, мой товарищ По дням испанским, ученик, Все объяснил ему толково... Отлично маршал в дело вник – И минную взамен стрелковой Фашистам объявил войну. Чем в результате партизанства По сути вызволил страну, Взял под контроль ее пространство. Еще сильней могли бы мы Прижать тротилом оккупантов, Быстрей от вражеской чумы Освободив страну... Талантов В союзе инженерных – тьма, Рабочих тоже рук хватало. И тольео светлого ума В Кремле с генштабом было мало... Девчонки, надорвав пупы, Копали под Москвой траншеи... Зачем? Начальники тупы: Быстрее было б и дешевле Их мины делать научить – И ими в три кольца столицу Куда надежней защитить. Танк абсолютно не боится Ни рвов ни надолбов... -- А мин? -- С противотанковым фугасом Едва ли в мире хоть один Способен совладать... С запасом Могли бы наготовить мин И прикопать их поискусней... Но, представляешь, ни один Доклад мой, письменный, изустный Безмозглая на сто рядов Присталинская камарилья Понять не дав себе трудов Идее обрубала крылья. И если все же вопреки Их тупости жила идея, Заслугою – ученики, Идеологией владея, Стремились в партизанский край – И там вели войну на рельсах. -- Мне интересны те, кто... -- Знай: Те, что сражались в польских кресах, Те, что в Словакию ушли, -- Мои ученики: Величко, Квитинский, Коренцвит... Несли Идеи партизанства: стычка Лоб в лоб – не то, чем партизан Реально фронту помогает, При этом погибая сам. Когда он поезда взрывает, Тогда бойцов на фронте он От пуль, снарядов заслоняет. Сей стратегический резон Мой ученик осуществляет... Егоров... Бывший мой начфин... Занудлив был феноменально: Дай весь расклад расхода мин, Отчитывайся капитально... -- Раз таак, бумажная душа, Иди, учись взрывному делу: Не понимаешь ни шиша, А прискребаешься... – Хотел я, Чтоб он, бухгалтер, понимал Мои проблемы и заботы И мне деньгами помогал... Алеша в суть взрывной работы С такой дотошностью вникал... Мне ясно: он взрывник от Бога. Так я начфина проморгал. Уже военная дорога Ведет Алешу в тыл врага... У Федорова зам. по взрывам. А тут и Курская дуга... Едва фашист свинячим рылом Твердыню пожелал взломать – В тылу загрохотали взрывы. Егоров четко дал понять: Науку он не косо-криво Усвоил и сумел другим Преподавать во всех деталях – И обращались в прах и дым Составы, к небесам взлетая. Хорошим бывший мой начфин Стал командиром партизанским, Наставником по части мин... Когда товарищам словацким, С врагом вступившим в лютый бой, Помочь понадобилось срочно, Пошел Егоров, взял с собой Взвод партизан, их выбрав точно Из добровольцев... Двадцать два Пришли бойца с ним в край словацкий. Но справедливая молва Так вознесла порыв тот браткий, Что молодежь и старики Пришли к нему: -- В отряд примите! – Нам быть в сторонке не с руки... Две тысячи бойцов! В зените Борьбы, забывший бухучет, Но не забывший суть идеи, Егоров бой с врагом ведет На рельсах... С радостью глядели Бойцы на дело рук своих: Летели под откос составы, Горели фрицы... Били их Без жалости – и были правы Защитники родной земли И имх советские собратья, Пока под ноготь не свели... Егоров... Вот о ком писать я Начну дипломный сериал... -- Потом чехословацкий орден Мне, кто б вы думали вручал? Егоров! Я был трижды гордым: Во-первых, рад, что награжден, Потом, приятно, что награду Вручал не кто-нибудь, а он, Мой крестник – это мне в отраду. А в-третьих, орден, что вручен, Звездой Егорова зовется... Такой был у судьбы резон... – Пишу... Писание дается Легко: подробно рассказал Все Старинов об Алексее – Отборнейший материал – Пролог дипломной эпопеи. Принес Петровой: -- Есть дебют. Вполне прилично, одобряю... Надеюсь, там нас не побьют... – Кивок на дверь Плевако, -- Знаю, Что босс к тебе предубежден, Но, впрочем, самый главный, Лапин Евреям выстроил заслон.. – День в октябре был светел, ладен... Я вновь к Петровой заглянул – Она мне возвращает очерк... -- Плевако нас с тобой боднул. На месте подписи лишь прочерк. Куражится над нами босс... -- Я ухожу совсем убитыЙ. Неизреченный жжет вопрос: Неужто мне всю жизнь обиды В моей родной стране терпеть? Неужто мерзкой черной сотне Никто не даст отпора впредь? Страна, где нечисти свободней, Чем, тем, кто хочет ей служить Мозгами, подвигом, талантом Едва ль сумеет долго жить... Диплом... «Партейным» обскурантом Кладется мне к нему барьер... Плетусь... Куда? Миную «Балчуг»... В родном отечестве карьер Мне не видать... Уже не мальчик, Пред неизбежностью «линять» Со всею ясностю поставлен. Умом Россию не понять... Мне кажется, что ожил Сталин – И продолжается террор По отношению к народу... Похоже, что до этих пор Не прекращался он в угоду Воссевшей нагло над страной Премерзкой и прегадкой черни... Что мерзость делает со мной? Я должен завершить ученье... У Красной площади – лоток. Билеты книжной лотереи. Рискну полтинником... -- Браток, Я выиграл! – И чуть светлее Стал для меня октябрьский день... -- Что мне предложишь на пятерку? – Да выбор скуден – дребедень, Годится только, чтоб махорку Искуривать... -- А вот, гляди: Сковорода – поэт, философ... -- Судьба подбросила, поди С намеком: как ни стоеросов Дурак, куражившийся днесь, Прими с достоинством и мудро, В бутылку с петлею не лезь, Перетерпи. Возможно, утро Подход проблему принесет... -- Давай Сковороду, приятель. Философ истинно спасет... -- Мой ненавистник-злопыхатель Меня высматривал. -- Зайди! Успел прочесть сегодня «Правду»? Вот Евтушенко, погляди: Переведешь, отправим в Прагу... -- Меня? -- Коннечно нет... Стихи! – Спокойно. Только без капризов И вредоносной чепухи... -- Добро. Я принмаю вызов! Но что же написал поэт, С которым мне соревноваться? Удар под дых... Неправда, нет! – Я продолжаю сомневаться... Луис Корвалан арестован, Рабочими прозванный «Лучо». Он и в подполье светился, Как солнца чилийского лучик... Кто мог так сильно написать? Едва ль в стране другой найдется. Мне, очевидно, ночь не спать... Тот крик души переведется Под утро, как и полагал. Я приношу его к Плевако.. Он сквозь очечки поморгал: -- Да, убедил. Силен, однако. Ты, вот что. Очерк принеси. Я просмотрю его повторно... – Не все так плохо на Руси, Не все обидно и позорно. Тут главное – Небесный дар... «Душа обязана трудиться» И откликаться, как радар. И добротой с людьми делиться. Считается, что мы уже На преддипломной стажировке, На предфинальном вираже. Но по военной подготовке У нас занятия идут, По языкам... И ряд предметов Нам интенсивно додают Да так, что в жизни нет просветов. Миньковская: -- Ребята, все Дала вам, что могла, простите. Сравнялись нынче явно со Своей наставницей... Хотите Добавит знаний вам слегка Военный в прошлом переводчик Парпаров?... – Что ж, у мужика, Коль дело знает, мы охочи Какие-либо перенять Ему известные секреты... Парпаров начал нас гонять По карте... Знаки и приметы Нас обучает различать, Что нам способны по разведке Материал ценнейший дать, Анализировать заметки В немецкой прессе на предмет Все тех же сведений шпионских... Мы с ним в высотке тет-а-тет Читаем документы боннских Агентсв и министерств, а в них Вычитываем между строчек То, что имеет для своих Значенье... Значит, переводчик? Кого – куда, чего – кому? Вопрос оставит без ответа... Но нам-то это все к чему? Приходится учить, хоть эта Наука и дается нам Отрывочно и бессистемно, На всякий случай... Им, чинам Таинственно-полуподземно- Разведывательной сети, Понятно, всех бы нас в шпионы Желательно перевести... Но нам до фени их резоны. Плюс для меня, что рядом класс С общагою, где ожидают Глаза любимой... К счастью нас, Дипломников, не утруждают Дежурством... В кухне нахожу Разбитый вдребезги приемник... Как обезьянка-сапажу Тащу все найденное в домик... Ведь кто-то выбросил «Рекорд», Меня воспитывавший с детсва... Мне шел шестой, наверно, год. В семейке отыскались средства, С отцом сходили на базар – И выбрали неброский ящик... Его едва я не лизал: Он столько мне познаний вящих Так доверительно шептал, А сколько спел прекрасных песен, Настраивая мой вокал. Он был загадочен, чудесен. Я пошевеливал верньер, Ловил то Киев, то Констанцу И снова кругляшок вертел... -- Ворбешти Кишинеу! – где к танцу Концерти веселый приглашал И где фольклором утомляла – Его я тотчас отключал Их знаменитая Тамара Чебан... -- Аича Букурешть. – Рекорд ловил и заграницу... Но вот – разбит. И нет надежд, Что починю... А вдруг? Дивиться Пришлось: а лампы-то целы. Лишь корпус обращен в осколки, У конденсатора углы Примяты... Ножницы, заколки, Щипцы Тамарины беру, Пытаюсь выправить загибы... -- Семен, оставил бы игру! -- Ты погоди! Еще спасибо Мне скажешь, если починю... Похоже что-то удается... Нет, Тома, я не инженю -- Сын инженера – и, сдается, На что-то все-таки гожусь... «Суперцементом» склеил корпус... Сосредоточенно тружусь, Над стулом в уголочке горбясь... У корпуса приличный вид... Кончно, трещины заметны... Я в сеть включаю и --... молчит, Не загорается ответно Глазок зеленый... Почему? Отец бы мигом разобрался, Но здесь придется самому... Предохранитель! Догадался – И из бумажки смастерил С толчайшей проволочкой вставку... И тут «Рекорд» заговорил! -- Ну, то-то! Рано нам в отставку. По старой памяти споем И озадачим «голосами»... -- А я уверился в своем Таланте... -- Может и с часами Ты разерешься, что идут Лишь только книзу циферблатом? -- Пусть лежа, но не подведут. А будят, словно бы набатом... – Как раз в те дни журфак собрал На конференцию ученых И иноземных чинодрал, В агентствах властью облеченных На конференцию... Слегка Волнуясь, привечаю в холле Начальника из ЧТК, Прошу дать интервью, о роли Агентств, и в частности, его, О том, что нынче обсуждалось... И доктор Сверчина всего Наговорил, чего желалось... Отлично! С крепким интервью Поприучаю вновь Плевако Хватать продукцию мою. За мной авторитет журфака И Сверчины, который мне Еще и подарил визитки... В моем бумажнике, в «окне» -- Сынулька... -- Покажи! Завидки Берут... Да только рано, нет? -- Семьей обременидся, парень... Вот я женился в сорок лет... -- За интервью вам благодарен... -- А будешь в Праге – заходи... – Босс «ЧТК» демократичен... Плевако желчен: -- Ну, роди: Поди стихи опять? – Циничен Его усмещливый оскал... -- Мне ЧТК-овский ген.директор На «Репортер» надиктовал О конференции... Вас редко Радийным тешат интервью, Да сверх того оперативным И значимым... -- Берем твою Беседу! – Корзырь слишком сильным Был для Плевако – и не мог Отвергнуть он мою работу – Мне поучительный урок: Любой заслон, любую квоту Пробьет отличный результат. Мне, стало быть, отныне присно Работать так, чтоб этот гад Плевался желчью, аневризма Чтоб разрывалась у него От злобной зависти к таланту, А возразить мне ничего Не мог... Такую доминанту, Определяю, буду впредь Сдавать редакторам нетленки Да без кавычек, чтоб не сметь И думать даже под коленки Меня подножками сшибать... -- Спортивный репортаж хотите? – Цинизм с лица его опять Сползает... То-то! Укротите Любого, ежели талант Соедините с доминантой Моей. Из тысяч доминант Таких еврейскою константой Встает потребность быть во всем Неотвратимо наилучшим. Так вопреки вражде живем, У подлых вражин не канючим Ни снисхождения ни льгот, Не пресмыкаемся пред ними. Талант и воля укорот Дают антисемитам... Имя Еврея-гения в любой Звучит победно ипостаси. И вынуждаемы с тобой, Недосягаемым всей массе Патологических Плевак, Плеваки нехотя считаться... -- В атаке на площадке Жак! – Мне нужно сильно расстараться, Чтоб баскетбольный репортаж Двух университетских сборных Способен был ажиотаж Разжечь в эфире... Из бесспорных Моих достоинств в деле – мой Приличный баскетбольный опыт: Я техникумовской порой Играл, тренировался... Топот, Шлепки, удары по щиту, Болельщицкие ахи-охи, Свистки судейские... Плету Слова, как если б матч эпохи Описывал, сильней накал Рассказа с каждою секундой. Я, увлекаясь, увлекал И слушателя... Вряд ли нудной Косноязычной болтовней Пробью Плевакины заслоны... Попробуй-ка сравнись со мной, Попробуй-ка чинить препоны Тому, чей голос так звенит, Чья речь и образна и стильна! -- В эфир! -- сказал антисемит... Понятно – раздражаю сильно Антисемита, но теперь Привитая ему привычка В эфир мне отворяет дверь – Талант – сильнейшая отмычка... Так, репортеря и зубря, Переползаю по семестру... Грядет седьмое ноября Плюс выходные... Мы палестру* * Школа физического воспитания для мальчиков в Древней Греции Решаем навестить, где наш Воспитывается голубчик... Гостинцев наберем в багаж Для зубчиков его и ручек... Берем билет за полцены – Завидная студентам льгота – И в Черновцы... Растут сыны Без папа и мам... О них забота На бабушек легла... Сынок, Упитанный и белолицый, Проснулся... Чуть во сне подмок... -- Кто к нам приехал из столицы? – Ты папу с мамой узнаешь? Он хочет на руки к бабуле И соской чмокает. Хорош! Подрос, серьезный взгляд... Смогу ли Его к себе расположить? Лыс, не завел еще прическу... Вдруг молвит: -- Уньку палазыть! – И мне протягивает соску. -- Ты разговариваешь, сын! – Сюрпризик не для слабонервных. Серьезный толстый господин На бабиных надежных, верных Руках торжественно сидит И адекватное моменту, Что хочет, то и говорит Приезжему отцу-студенту. Мне радостно – каков сынок! Я взял на руки: -- Димусенок! – Молчит... В груди моей комок... В его глазенках полусонных И любопытство и любовь. Мальчонку баба обожает, Прекрасный лик,родная кровь – Любовь мальчонку окружает – И всем ответно дарит сын Свою любовь легко и щедро. В ручонке держит апельсин. Очищенный – повсюду цедра Распространяет аромат, Который мальчику приятен... Сияет восхищенный взгляд – Так светел мир и ароматен, Так много ласки и добра Для маленького человека... Судьба! Ты будь к нему щедра, Открой ему, библиотека Всю мудрость самых лучших книг... -- Что, погуляем, крохотуля? Кивнув, сынок к плечу приник... Тяжелый – как его бабуля Удерживает на руках? Я выношу сперва коляску, Потом сыночка... В облаках На сына излучая ласку, Кружится ангел... Мы идем И катим красный экипажик И в переглядочки с сынком Играем весело... Вояжик Под низким небом ноября Нам радостен: мы трое вместе. По-морицевски – три любля: Я, Тома, сын... Лет сто, и двести, И триста только б нас троих Не рахделяла наша доля! Сынок, родителей твоих Любовь и счастье молодое Возносит вдохновено в рай – И на счастливых папу с мамой, Умнячий-маленький, взирай, Запомни нас такими в самый Чудесный и счастливый миг... -- Домой, сынок? – Псе понимает... Уже у Димки много книг – И дед ему стихи читает, А он их знает наизусть Подсказывает деду рифмы... -- Поэтом вырастет, клянусь! -- – Беру аккордеон... Лишь ритмы Басами начал отбивать, Пацанчик мой насторожился И стал ритмично подпевать, Приплясывая... Подивился – И повторил аттракцион, Позвав Тамару и бабулю. Приплясывал ритмично он. Ритм возбуждает крохотулю И он тихонечко мычит – Слух от природы гармоничный? Ах, ты мой сладкий московит! Талант, похоже, фантастичный Ребенку музыкальный дан. Расстроганно слезинку вытер, Сел рядом с сыном на диван% -- Феноменальный композитор, Я полагаю, здесь растет. Расти счастливым, мой проказник... -- А время, как песок, течет – И позади ноябрьский праздник, И снова пухнет голова От преддипломного напряга... -- В «Рекорде: «Говорит Москва...» Галлюцинирую – и Прага В картинах летних предстает. Как там ребята – Штефае, Ярда? Валера Енин как живет? Сменила шкуру леопарда На пышного песца Москва... -- Хочу шиньон! -- Каприз, Тамара. Поверь: твоя-то голова Мила и без шиньона... Мало Деньжат у нас на прожитье, Тем паче на шиньон двадцатку. Что за нелепица в твое Вошло сознанье? Все не гладко... -- Жалеешь мне двадцатку, да? -- На глупости и грош жалею. – Обиделась всерьез... Беда! Ну, что прикажешь делать с нею? -- Поспорим, что носить шиньон Не станешь, ежели и купишь... – Купила. Бесполезный он На подоконник брошен... Кукиш Решительнее надо всем Показывать подобным бредням, Нас разоряющим совсем. Ведь из-за блажи не поедем Мы на каникулах к сынку... Купила, а продать – сумей-ка. Уж я-то точно не смогу. Торгашеством моя семейка Не занималась в Черновцах И по общаге не фарцую. Что думаю о продавцах Шиньонов? Вне себя, лютую... Досрочно сессию сдаю... Да надо бы поехать к Димке... -- Блажь несусветную свою Не удержав, теперь ужимки Не строй, подруга, денег нет... Форсить шиньоном захотела? Сиди в Москве, физкульт-привет! – Придумал! Малость посветлело... Поэма семнадцатая. Диплом Идея! Вправе попросить Командировку для диплома Со сверхзадачей погостить, С Димуркой пообщавшись, дома... Декан бумагу подписал, В высотке выдали деньжата. Спешу на аэровокзал... Деньжат, конечно, небогато, Но обеспечат перелет, Прокорм и скромные гостинцы Ребеночку... Судьба дает Мне добрый шанс переместиться В те города, где партизан Словацких отыщу известных... Вот Киев... Дал по тормозам Пилот... Здесь я не хуже местных Ориентируюсь... Подол, Печерск и Дарница – родные. Здесь, мамин отпустив подол, В часы холодные, ночные, Крутил я гайки по ТО, Уставшим за день автокранам... А днем бродил... Не до того, Чтоб спать... Дивился старым храмам... В общаге на Киквидзе жил... Пешком по Леси Украинки До Бессарабки доходил – И сохранил в душе картинки И песни киевской поры... Мой Киев... Здесь я ростом выше, Здесь духа звездные пиры... Иду привычно к Зое, Мише, Где раскладушечку всегда Мне предоставят и накормят... Так было в прежние года... Хрущевочка их тесных комнат Гостеприимна и светла... Меня порою заносили В нее попутные ветра – И Зое, трепетной кузине, Я благодарен вообще. Она в тупом провинциале, Искавшем выхода вотще Из бездуховности – дремали В нем силы и метался дух, Не видя выхода из плена, -- К ученью пробудила слух И зренье... Это незабвенно... Я из Борисполя качу В автобусе до Ленинградской, Где с чемоданом соскочу... Воспоминание украдкой Былые чувства всколыхнет: «Гранатовый браслет» смотрели Здесь в «Ленинграде» с Зоей... В тот Как раз момент к душе взлетели Стремленья поумнеть, дозреть... О Куприне на равных с Зоей Беседовать... Решил корпеть, Учиться, насидев мозоли На заднице, но прочитать О Куприне и прочих разных Писателях... Ну что сказать? Ученье – не веселый праздник, А тяжкий повседневный труд Для изначально туповатых. Пути учения ведут Умнеющих и головатых Лишь к постижению того Неутешительного факта, Что мы не знаем ничего – И надо дальше без антракта Учиться, изучать, учить, В гранит познания вгрызаться, Все зубы о него сточить – И снова с болью убеждаться: Круг знаний мал, за ним лежит Безмерный океан незнанья – И бесконечно надлежит, Все те же испытав терзанья, Круг света знаний расширять, Не забывая о духовном... От Ленинградки нам шагать До мебельного, здесь во двор нам Свернуть... Резиновый завод,... Хрущевка... Бок промазан желтым, (Весной стена насквозь течет)... Звоню на этаже четвертом В задерматиненную дверь... Открыда Зоя... Ну, порядок! -- Откуда и куда теперь? – Рассказываю без загадок – И к телефону... Партизан Черкун зовет немедля в гости... В охапку «Репортер» -- и сам Себя собрав – хрустели кости: Бегом в трамвай и – на метро. Там – прямиком до политеха. Мне важно, коль дано добро, Добиться в записях успеха -- И партизан разговорить, Задать сто правильных вопросов, Потом уже писать, творить... Черкун – боец, спортсмен, философ, Словацкий бывший партизан, А прежде, ясно, -- украинский Повспоминать поди и сам Хотел, как он в чащобе пинской Скрывался, перейдя туда Из окруженья на Волыни... Сверкает Красная звезда На пиджаке его... Поныне Он ясно помнит каждый день, И так рассказывает сочно, Как тень хотели на плетень Фашисты навести – и срочно Сформировали свой отряд Под видом партизан советских. Чтоб грабить местных... Некий гад Из слишком подлых бонз немецких Так замышлял нарушить связь Советских партизан с народом. Попытка та не удалась. -- Лже-партизанским вражьим ордам, Разоблаченным, был конец Один всегда... -- Что, плен? -- Могила! Подобных в плен не брал боец. С такими и меня сводила Судьба – и мигом отличал Лже-партизан: им панцерфауст Враг в оснащение давал... Уничтожали эту пакость... – День первый вышел не пустой. Я распрощался -- и в подземке Качу в раздумье на постой, По сторонам не пялю зенки. Вдруг чувствую сверлящий взгляд: Уже на выходе мужчина, Кивнул мне, посмотрев назад... Знакомый? Средних лет и чина Рабочего скорей всего... Один из тех, с кем на Киквидзе Делил общагу? Никого В лицо не помню... Не по визе Восходит в юность память, нет... Возможно с ним встречался где-то. С кем лишь меня за столько лет Судьба не сталкивала... Эта Оказия в метро меня На миг от мысли отвлекает О главном... Ладно, все фигня. Диплом уже сильней толкает К финальной стадии... Вояж, Надеюсь, качественно двинет Вперед и вверх...Всевышний наш В час испытаний не покинет... Интеллигентный разговор У Зои с Мишей, ужин царский... Назавтра новых дел затор: Днем – Беренштейн, потом Швейцарский... Два партизана рандеву Мне назначают для беседы. Потом я отвезу в Москву С воспоминаньями кассеты... А Беренштейн-то Леонид Из Шпикова! Он, тихий Шпиков, Не будет мною позабыт. Тот городок – один из пиков В строительстве моей судьбы, В нем жил мой дед, дядья и мама. Отсюда детские мольбы Мои взмывали к небу, прямо К Тому, Кто Судьбы всех вершит... Он в двадцать первом там родился, Геройский Леня, Леонид, Голодомор терпел, учился. Вначале в школе, а потом Еще в училище военном. И командирским кубарем Увенчан... С пылом дерзновенным Мчит к месту службы в Перемышль... Май сорок первого, надежды: Здесь не проникнет даже мышь... Июнь... Страна смежила вежды, Враг до рассвета разбудил Границу страшной канонадой... -- Что делать? Юный командир Велит бойцам: -- Сражаться надо... Сражается до сентября. Под артогнем не отступает. И, раненого в плен беря, Фриц полицаям поручает Пустить «товарища» в расход. Темнеет... Весь конвой «под мухой»... И Леонид момента ждет – Не зря военною наукой Себя три года набивал... -- Дай закурить! – один конвойный Другому... -- На... – Он их вповал Столкнул – и убежал... Нет, войны Выигрывают не числом, А исключительно уменьем... Победа мужества над злом, Конечно, не была везеньем. Терновка... Детский был приют В селе в года Голодомора... И Лене справочку дают: Он из приюта... Так спроворя, Сумел и паспорт приобресть. Отныне он Васильев Вова. Он красный командир – и честь Для Лени -- не пустое слово. Шевченково... Он создает Отряд подпольный на «чугунке», Врагу покоя не дает – И сокрушительны и гулки Подрывы самодельных мин Под эшелонами с оружьем. -- Теперь мы фрица победим: Оснащены теперь не хуже Врага оружием его. -- Теперь-то повоюем, друже. Пусть враг шалеет оттого, Что бьем его его оружьем! – Был послан из Москвы десант На связь с Шевченковским подпольем. Признав Васильевский талант, Берут его в отряд... Поспорим, Не угадаете пароль? -- «Пожарский». Отзыв, ясно, -- «Минин». Васильеву досталась роль Начштаба. Он же – спец по минам. На рельсах побеждать врага Способней – ясно понимает. -- Оружье партизан – фугас! – Взрывному делу обучает Васильев каждого бойца. А для наглядности взрывает Составы сам... -- Здесь хитреца Нужна... Пусть мина ожидает Под рельсом жертву пару дней. Потом себя готовит к схватке. Состав с фашистами на ней Взорвется – значит, все в порядке: На фронте нашим воевать Полегче будет с супостатом. Бензохранилище? Взрывать! Мосты? Взрывать! Пусть станет адом Тыл для фашистов. – К ноябрю Четырнадцать составов вражьих, Украсив сполохом зарю, Слетело с рельсов. Для отважных – Полно трофеев. И врагов Четыре сотни погубили – Идет война без дураков. Не то б на фронте те убили, Возможно, тысячи бойцов В пилотках с красною звездою... Вдобавок к поездам – мостов Взорвали пару... Стороною Теперь врагам искать объезд, А там другие партизаны Бьют немцев... Нет спокойных мест. Пока зализывают раны, Кто выжил в битых поездах, Васильев новые взрывает, Внушая недобиткам страх. Пусть знают, что их ожидает. Спецдонесения летят От партизан разведке фронта. Там, в штабе, точно знать хотят О немцах... -- А какой урон-то Отряд Пожарского нанес Врагу? Ну, так держать. Дерзайте... И на днепровском берегу Плацдарм для наших отбивайте... Приказ понятен. Был налет Отряда на село Свидинка. Враг двадцать танков не пошлет На фронт: танкисты как скотинка Порезаны, а сверх того Две вражьих взяты батареи, От батальона ничего Не остается... -- В бой! Скорее Отбить береговой плацдарм... Три дня держали оборону На берегу – и командарм В «опартизаненную» зону Плоты и лодки шлет и шлет, Плацдарм надежно расширяя... Отряд в немецкий тыл идет – Работа у него такая: В тылу фашистов побеждать... Отныне во главе отряда – Васильев. -- Немцев убеждать Решительней, мощнее надо, Что затянувшийся блицкриг Их пораженьем завершится. Пусть каждый час и каждый миг Возмездия фашист страшится... В святом врагу отмщенье -- зол, Фашистов бить и бить стремится... Потом Васильев перевел Отряд за польскую границу, У коей принял первый бой Под Перемышлем в сорок первом. Ведя поляков за собой, Бьет взрывами по вражьим нервам. Война – не легкий променад. Но год уже сорок четвертый. Где Беренштейн – фашистам ад. Он командир алмазно твердый По отношению к врагу, Стратег из самых вдохновенных – И перед павшими в долгу... Освободив советских пленных, Тех, что покрепче, взял в отряд, Больных отправил на подкормку. Война на рельсах – точно ад. Втемяшил командир в подкорку – И двадцать с лишним поездов Столкнул в сорок четвертом с рельсов, Расколошматил – и готов Фашистов на клочки разрезав, Всех до последнего казнить... Освобожден француз отрядом. И командиру сообщить Желает тайну... -- Где-то рядом, В районе Дембица, враги Испытывают сверхоружье. -- Найти то место помоги Нам, мон ами, французский друже... – Задача: полигон найти... Однажды двух парней разведка, Голодных, сбившихся с пути, Приводит в штаб Перепроверка Французских данных подтвердит: Есть сверхоружие. Колонна Взмывает, стартовав, в зенит – И мчится к цели неуклонно По радиолучу... Отряд Шлет двух лазутчиков. Платонов С Ширяевым сумели взгляд На «Фау» бросить... Их. Шпионов Сумели фрицы углядеть, Казнили... Но отряду парни Сумели все же порадеть, Засунув возле места казни В дупло от парашюта шелк, На нем – рисунок полигона, Координаты... -- Будет толк! – В Москву радирует бессонно Лунева Шура результат Разведывательной работы. Все данные в Москву отряд Отправил... Авианалеты Штурмовиков на полигон Всю стартплощадку разметали. Враг сверхоружия лишен... Отстроит полигон? Едва ли – Ему бы ноги унести... А предосеннею порою Приказ: в Словакию войти. И здесь отважному герою Фашистов выпало громить. Смог Старинов найвысшим баллом Его заслуги оценить: -- Герой! Заминка лишь за малым: Еврей. Не то бы точно был Звездой геройскою отмечен... Но о еврее вождь забыл... – По счастью, жив, не изувечен, Завидно молод: двадцать три, Трех стран украшен орденами, Вошел в жизнь мирную... Смотри, Какими славными делами Еще отметиться успел: Окончил два серьезных вуза – Над книгами всерьез корпел: Герою знанья – не обуза. На швейной фабрике теперь Директорствовал в Киев-граде. А бремя горькое потерь, А то, что помнил об отряде Вошло в бесхитростный рассказ, Которым он со мной делился... -- Куда теперь пойдешь? -- От Вас – К Швейцарскому... – Я прокатился От площади Победы две По направлению к Жулянам Коротких остановки... -- Где Узнали обо мне? Престранным Мне представляется сюжет, Что о «словаках» кто-то помнит... Выходит, не забыли? -- Нет... – Уверенно шагал меж комнат Полуослепший партизан – Следы контузии сказались, Последствия словацких ран... Беседовали... Заменялись Мной батареечки не раз С кассеточками в «Репортере»... Трагичным был его рассказ. Война несет утраты, горе... Непросто выживать потом Увечному... Что шаг – то подвиг.... Поговорили обо всем... О главном: как фашистов подлых Уничтожали на корню... -- Когда эфир? -- Пока не знаю... -- Темнишь? -- Нет, вовсе не темню. Я на маршруте. Побываю Во Львове... Позже – в Черновцах Искать «словаков»... -- Там – Кудельский... Дать телефон? -- Конечно! Ах, Удача! Верю: босс отдельский, Плевако, будет побежден... Во Львове я у Седненкова. Сперва рассказывает он. Потом по переулкам Львова Ведет к Багинскому меня. Герой Зиновий – к Мечиславу. Он – жертва вражьего огня – Без ног... В другой стране по праву Он был бы почитаем, но У нас – почти что презираем... А мне почтить его дано... Судьбину мы не выбираем... И мой отец был в двадцать лет Лишен ноги – судьбы опоры. Вся жизнь – преодоленье бед. У власть имущих точно шоры. Усугубляют груз беды, Что честным воинам досталась. На мой вхгляд – Золотой Звезды Достоин каждый, чем бы малость Была б боль раны смягчена... Багинский нес свою судьбину С достоинством... Была война. С друзьями послан на чужбину Спасать словаков от беды. Сам от беды не уберегся... Не дали Золотой Звезды. Он с бюрократией боролся За право жить, как человек... Но мне не жаловался вовсе. Достоин поклоненья всех, А власть – бесчеловечно-волчье Бесстыдно хамское нутро Во Львове воину являет. Еще неявственно, хитро, Сквозь экивоки восхваляет Фашистских прихвостней, бандюг Бандеровских, убийц кровавых... -- Об этом кто позволит, друг, В эфире рассказать?... За правых, Я верую, всегда Господь! Я расскажу, как воевали, Что испытали... -- Верховодь Тобой Всевышний! Пусть бы знали В Словакии, что жив еще По воле Господа Багинский... – Я Мечиславом восхищен. Жить в агрессивно украинской Среде поляку нелегко. Живет не жалуясь на ближних. Укоренилась глубоко Вражда к полякам... Даже книжник- Интеллигент обосновать Рад, почему гнобить поляков Уместно, нечего скрывать... Я западник и сам и знаков Антагонизма несть числа... Вот вам еще одна причина, Что беды воину несла Увечному... Но он – мужчина С достоинством... Я уезжал... Из Львова ходит местный поезд... Меня Зиновий провожал... -- Людская жизнь – не в книжке повесть, -- Сложней и ярче во сто крат... Спасибо, что приехал, парень... Я нашей встрече, правда, рад – Ты честен... -- Я вам благодарен: Ваш содержательный рассказ Глаза на многое открыл мне... -- Ты все увидел без прикрас – И в очерках не место кривде... -- Вагон похож на самолет: В высоких креслах пассажиры. Поездка в поезде займет, Наверное, часа четыре. Могу немного подремать, Переварить в душе, что знаю... Пока не стану выжимать Слова – бессловно начинаю Творить – выстраивать в душе Героев четкие портреты. Они – не из папье-маше – И их реальные сюжеты Богаче Верна и Дюма... Моя задача – быть не ниже Сюжетов, в коих жизнь сама, А не придумки бойких книжек. Зал ожидания... Сижу, Подремываю, жду рассвета... Приеду рано – разбужу Мальца звонком – зачем мне это? Мужчина ходит меж рядов, Расталкивая грубо спящих, Выспрашивая: кто таков? Чей чемодан, авоська, ящик? Меня разглядывал в упор, По украински вопрошая, Куда я еду... Разговор С ним «по-московски» продолжая, Невольный ивызвал пиэтет. Разобъясняю, что приехал, Да жду, когда придет рассвет... -- Следите за вещами... – Эхо Совета мудрого вокзал Мне многократно повторяет, Напоминая, чтоб не спал. Здесь спящий многое теряет, А я бы потерял судьбу С кассетками и «Репортером»... Услышав страстную мольбу, На витражах, открытых взорам, Невозвратимо тает ночь... Рассвет зовет меня на площадь... -- Такси?! -- Спасибо, дядя, прочь – Не баре: выгодней и проще Мне на троллейбусе... Домой! Туда, где под опекой близких Любимый человечек мой... Мой город – на холмах не низких, Троллейбус ввысь и ввысь ползет, Минуя танк на пьедестале, Костел и площадь, где встает Вождь в кепке, где когда-то Сталин На той же тумбочке стоял... Пассаж,... Шевченко,... парк культуры,... Бассейн... Я тихо ликовал: Знакомые дома, скульптуры Мне дарят радостный настрой... Мой город! Я опять приехал! Неразделимые с тобой! Твоих чудесных песен эхо Всегда в моей душе звенит, Здесь сердцу дорог каждый камень, Здесь поднялась мечта в зенит – И увлекла над облаками В Москву, где скромно город мой В душе восторженной таится. Он тоже в мире знаменит, Не меньше, чем сама столица... Напротив бани выхожу – И поднимаюсь по проспекту До Стасюка... Уже спешу... Уже я отдал дань респекту Родному городу... Теперь Хочу быстрее на Гайдара В родную посигналить дверь... Эх, жалко, что со мной Тамара Сюда приехать не смогла! Звоню... Мне открывает мама... -- Приехал, отложив дела... Димурка спит наверно... -- Прямо! Баюкает твою сестру... – Я слышу: -- Димочка, не надо. Я спать хочу! -- Сейчас умру: Мой маленький, моя отрада, У раскладушечки стоит... На ней постанывает Соня, Малыш трясет ее, кряхтит. Та просит малого спросонья Ее оставить... Он в ответ: -- Так я баюкаю зе, Фофа! – Ведь и полутора же нет Парнишке, а любое слово Понятно, что произносил... -- Ну, здравствуй, мой сыночек сладкий! – Мальчонку на руки схватил. В глазах у мальчика догадки: Приехал некто, чья любовь Умножит круг любви и ласки. Мой маленький, родная кровь, Нодные ножки, ручки, глазки... Он просит на пол опустить – И тащит за руку на кухню. -- Чем хочешь папку удивить? -- От новой выходки ликую: С огромной ложкою под стол Шагает парень деревянной. Там банка, в коей сквозь рассол Видны пикули... Из стеклянной Их добывает, подает Мне: угостись, мол, вкусным, папа. Себе умело достает, Хрустит пикулями... Ну, лапа! Гурманствуешь? А, может, зря? Я не уверен, что мальчонке Нужны, по правде говоря, Соленья... Маме при ребенке О том не стану говорить, Позднее выскажу сомненья... Такое чудо сотворить Смогли с Тамарой – воплощенье Любви – чудесный наш сынок... Рассказываю все детально, Как я поездку выбить смог, Что, скажем прямо, уникально... -- Поездка в Киев и во Львов Наполнила мне три кассеты... -- Большой материал... -- Нет слов – Отличные везу беседы. Еще одну заполню здесь: Назначу встречу с партизаном. В Москве перелопачу весь Материал... Фрагментам самым Значительным найду места В радиоочерках толкоовыхб Глядишь – и сбудется мечта – И из страничек очерковых Сложу свой творческий диплом... – Сыночек слушает как взрослый. Видна работа мысли в нем... -- Чем кормят, маленький-хороший? – По взмаху-всплескиванью рук Я вижу: он готов ответить: -- Тотока, леб, мамука, лук! – Глазенками лукаво светит:? Вот, мол, какой я Цицерон... -- Да, ты прекрасный собеседник, Мой маленький, а как умен! Я горд тобою, мой наследник... – Звоню Кудельскому с утра. Решили: навещу под вечер. Дневная, стало быть, пора – Для сына... -- Коль заняться нечем, Поедем, маленький, гулять... – Коляску скатываю книзу, Берусь мальчонку одевать... -- Пойдем, малыш, поищем кисю... Он понял. -- Кику, .. – повторил. Несу на улицу мальчонку. Он вскинулся, заговорил: -- Помотлим кику! – Сын кошонку В сторонке заприметил – и К ней потянул меня – погладить. Потом по улице пошли... Я рад, что смог с Димком поладить. Качу коляску, он пешком Усердно ковыляет рядом... Устал... Колясочку с Димком Качу... Окидывает вззглядом Дома, троллейбусы, авто... Гуляем далеко и долго... Причем, не встретился никто Из тех, с кем был знаком я – только Чужие лица... Вроде я Не так давно живу в столице, А вся компания моя Куда-то испарилась... Лица Друзей по Киевской, ребят Из техникума, сослуживцев В толпе не обнаружил взгляд... Иду, Счастливцев-Несчастливцев По городу с сынком Димком И медитирую на каждый Каштан могучий, старый дом... Ужель из города однажды Уеду навсегда? Сынок Чего-то про себя мурлычет... Домой, покуда не подмок... Никто по имени не кличет. Я чужд мелькающей толпе. К душе грустинка подкатила... Уехал? Поделом тебе!... Прогулка Димку усыпила. Я сонного принес домой. Раздели -- не проснулся даже. Спи, маленький сыночек мой! Что у меня в программе дальше? Кудельский... Новых батарей Шесть ставлю в корпус «Репортера». -- Пошел! -- Давай. Вернись скорей. -- Как выйдет. Может быть – не скоро... Мне до Чапаева шагать С Гайдара не особо долго... Немного начал уставать От встреч-бесед, но чувство долга Велит добрать материал. Его цена – судьба диплома... Иван Иваныч принимал С сибирским хлебосольством дома: Грибы, картошечка, салат... -- Иван Иваныч, я непьющий... -- Так дело не пойдет на лад... Ну, гость, традиции не чтущий, Давай хотя бы поедим – Я только что пришел с работы, Голодный... Дальше поглядим. Ешь! А потом расскажешь, кто ты, Зачем из матушки-Москвы По нашу заявился душу... За здравие! -- Не пили б вы! -- Не трусь! -- Я в общем-то не трушу. Мне нужен трезвый разговор... -- От стопки я не опьянею... Грибочки – наш с супругой сбор... -- А я, признаться, не умею И различать и собирать Грибы... -- Ну, мы с супругой – асы. Центнеры замариновать Способны... Можем мастер-классы Устраивать... Коль нет грибов, Я даже и за стол не сяду... Хлебнешь? Ну, ладно, будь здоров! -- Иван Иваныч! -- Я досаду Уже и не пытаюсь скрыть... -- Не подведу, увидишь, парень... -- Наелся? Чай с вареньем пить! Я человек простой, не барин. Здесь рядом в телеателье Чиню «Рекорды», «Электроны», Не голоден и не в тряпье, Я в партии и чту законы. Жизнь, полагаю, удалась. Ко мне вон даже из столицы Прислала репортера власть, Мне есть, что вспомнить, чем гордиться... Я по рожденью сибиряк. Повоевал в строю, контужен, Оглох почти и шум в ушах – И строю был уже не нужен, А партизанам подошел. Полуглухого на радиста Военкоматовский осел Шлет издевательски учиться... С теорией куда ни шло, А вот с морзянкой дело глухо, Плохое уцхо подвело: Мне проста не хватает слуха, Чтоб «тики-таки» различать. Коммисовать не коммисуют, А вот в штрафбат меня послать, Конечно, могут... «Нарисуют» Мне саботаж – и будь здоров! – И искупай вину раненьем. Я побывал у докторов – Не помогают мне леченьем... Что делать? Долгие часы Товарищи «морзят» мне... Тщетно. Хоть вой, рви на башке власы – Не слышу. Вовсе незаметно, Чтоб слух улучшился хоть чуть.... Отчаиваюсь – коль экзамен Не сдам – в штрафбат мне только путь... Я -- к девушкам, способным самым: Прошу еще тренировать... Они поочередно ночью «Морзят» я должен принимать... Так убедился я воочью: Терпенье, труд – все перетрут: Внезапно слышать стал прилично – В штрафбат, выходит, не пошлют. Я сдал все нормы на «отлично» -- И десантируюсь в отряд Петра Величко, капитана. Теперь-то не пошлют в штрафбат. Величко славу хулигана – Ее он в юности носил Сменил на славу командира. Он был боксер. Избыток сил Кипел в нем. Им руководило Стремленье покарать врага. С таким не надо и штрафбата – Он сам мог обломать рога Любому. Было страшновато Встать виноватым перед ним: Был скор Батяня на расправу – Ударом сваливал одним Любого. Но лупил по праву. Зато все знали: никого НКВД- шникам не выдаст. В отряде каждый за него Казнит любого... Нам – «на вырост» Шлет амуницию Москва. И верно: как дошло до драки, Запахло жареным едва -- К нам сотнями пошли словаки. Вот я в отряде, погляди... – На снимках – худенький парнишка. Немецкий «шмайсер» на груди, Кубанка набекрень... Мыслишка: Совсем ведь дети, пацаны Врага геройски побеждали... Подумалось, что нет цены, Что мне изустно передали, Той строгой правде о войне И о себе... Коплю детали... -- В одном бою достался мне Немецкий мотоцикл... Желали Его начальники отнять. Я не отдал – и поплатился: Как сумасшедший стал гонять – И надо ж – с мостика свалился. Двух ног закрытый перелом. Загисовали. Я калека. О нраве Батином крутом Наслышан... -- Вот – как человека Берем Кудельского отряд, А он теперь нам стал обузой. Так что ж ты нас подводишь, гад? Чесать рассчитываешь пузо, А мы тебя корми, носи? Не выйдет. Сам пойдешь в колонне. Поблажек даже не проси. Отстанешь – расстреляю. Понял? На загипсованных ногах Я ковылял, роняя слезы. Никто не помогал – был страх, Что Батя углядит... Угрозы Свои он четко исполнял. А нас фашисты взяли в клещи. Отряд с боями отступал. -- В штрафбате было бы не легче. -- Величко, верно, был жесток, Но особистам на расправу Не отдал – это был урок И мне и пришлую ораву Дисциплинировавший вмиг И смоноличивавший войско. Теперь ты знаешь не из книг Об эпопее той геройской... – Явился вечером домой... Сынок лепечет возле деда. Я «Репортер» вскрываю мой. Гляжу: закончилась кассета. Решил ее перемотать Удобства ради на начало... Сынок в восторге стал визжать: -- Колесики клутить! – Кричало, Выплескивалось чувство в нем. Он: -- Папа, киска! – восторгался. -- Клутить колесики! – сынком Спектр восхищенья выражался Словами искренней любви, Которую ему дарили. И вот он, с чудом виз--а-ви, Мне говорил, что говорили Ему, хорошему, в семье... Неизгладимо впечатленье Сынком подаренное мне... Лечу в Москву, где ждет теченье Дипломных неотложных дел. Наполненный материалом, Я над машинкою корпел, Тамаре рассказав о малом... Несу все очнрки в отдел, Переживаю: там Плевако... Ура! Поганец улетел. Сдаю Петровой.... Есть! Однако Господь, я вижу, за меня... Прошу Петрову дать мне отзыв, Мол практику прошел... Звеня Душою, не боясь морозов, Шел нараспашку по Москве... Долблю на переменку с Томой... В теоретической главе Разобъясню, чем связан с темой... На переменку с ней «Москву» Мы занимаем для работы. Мне, собственно, одну главу И нужно сочинить для квоты, Да очерки перебелить В формализованном формате Дипломном... Важно отдолбить Без опечаток... Сделал... Нате! -- Три копии «Москва» пробьет? -- Да. Третья малость бледновата... – -- Теперь красивый переплет Мне сделайте... На нем богато Оттиснуть... -- В золоте? -- Ну, да – Название моей работы – И предзащиты чехарда: Петровой подпись... -- Отчего ты Разволновался? Подпишу... – Пока она выводит росчерк, Я с перерывами дышу... -- А как тут мой последний очерк? -- В порядке. Проскользнул в эфир... -- Благодарю! -- Иди... Удачи... – Иду... Весь окружавший мир Пестрее засиял и ярче... Уже московская весна Зазеленела меж ветвями. Опять она лишает сна, Дурманит смелыми мечтами... Сдаю Панфилову диплом Уже подписанный Петровой. Теперь-то я уверен в том, Что должен мэтру трехлитровый Контейнер с лучшим коньяком... Но это так – ведь я непьющий, А он? Я ведаю о том: Как оппонент он – наилучший, Ученика не подведет... Семестр космическим манером Уже летит, а не идет... И испытанье нашим нервам – Защита – ближе с каждым днем... На Первомай – святое дело – К ребенку... С думою о нем Все это время пролетело... И вот мы с Томой – в Черновцах... Был Первомай на редкость стылый, Дождливый – хлюпал каждый шаг – И по осеннему унылый. Но нам все это нипочем. Сынок в зеленой кацавейке И в шапке вязаной... Втроем Гуляем... Радостной семейке Дивится мокнущий народ... Сынок ведет нас на площадку С качелями... Плетемся вброд... Асфальтовую стежку-кладку До дома проложило СМУ, С которым воевал когда-то. А до качелей почему Не проложило? Плоховато Заботилась о детях власть: Качели побросала в лужи – И на партсъезды отвлеклась? Да ладно, ведь бывало хуже... В качелях милого сынка, Качаем... Он поет чего-то, Мурлычет... Маленький пока, Но выпевает чисто ноты Тех песен, что ему поем Поочередно все в семейке. А накануне вечерком Тому, кто ныне в кацавейке, Показывал «театр теней», Собачку, кошечку на стенке, Учил его – мол, сам сумей! Запомнил – и сегодня «сценки» Из пальцев хочет повторить – Умен парнишка, переимчив... Успел я «Смену» зарядить... -- Снимаю! Улыбнись-ка, Димче! Потом Наталье отдадим Кравчучке напечатать снимки... Все праздники мы рядом с ним, Но вновь нам уезжать от Димки... Еще последние штрихи – Слагаю умную речугу – Ответственнее, чем стихи: Пусть речь польется не в натугу, Да чтоб комиссию увлечь Буквально с самой первой фразы. Должна быть лаконичной речь, Без стилистической проказы. Но я ведь лектор, и поэт, И журналист вполне умелый. Ареопажный госсовет Оценит и заходик смелый И дикцию – вот здесь я ас... А очерки – само собою. В них – партизанство без прикрас, Геройство, ставшее судьбою. Вначале Томин был черед. Ее работа крепко сшита. Конечно, много сил берет Публичная трудов защита. Я – на «камчатке»... Поддержать Пришли со мной дружок Аяльнех, Кравчук Наталья... Ей снимать Охота... Добрых, величальных Услышала Тамара слов Немало – щедры оппоненты, Работу хвалят – от основ До выводов... Свой путь студенты, Мы – одолели до конца... Пришел и мой черед. -- К Защите! – Расчетливая хитреца – Взят в оппоненты сам Учитель, Панфилов, -- оправдалась. Он Мою работу сильно хвалит... -- Я поздравляю вас, Семен, -- Отлично! -- Котелок-то варит – Я ныне далеко не тот Провинциал на первом курсе. Пять курсов вывели вперед – Чему-то научился в «бурсе». Чего-то в жизни испытал В студенческом высоком ранге. И за границей побывал – Теперь живу с любовью к Праге – И что-то сотворить сумел... Нет. Не ошибся с альма матер. Теперь и знающ я и смел – Готов на жизненный фарватер Вступать... Большому кораблю – А я – большой, что несомненно, -- Большое плаванье!... Долблю, Готовлюсь к госам вдохновенно. Лишь после них считай ликбез Журфака пройденным до точки... История КПСС... В башку вбиваю заморочки Про съезды, прочую муру... Ну, Козочкина нас не жучит... Сдаю отлично... Кто мне «Тпру!» Сказать посмеет? Тот, кто учит, Едва ли хочет нас на мель Толкнуть в последнюю минуту. У нас и профессуры цель: Продемонстрировать, что круто Готовил к жизни нас журфак... Последний гос. Он все объемлет Предметы. Словом, не пустяк... Ответствую. Панфилов внемлет. А Любосветов задает Вопрос простой, но с подковыркой... О «серой» пропаганде... Ждет, Не поскользнусь ли... Ждет с ухмылкой Панфилов.. Он-то в нас вдолбил Все о ьрехцветной пропаганде... Я не подвел и не сглупил... Смеется Любосветов: нам –де, Понятно: крепко «подковал» Наставник избранную банду Международников... Кивал, Потом: -- Какую пропаганду Репрезентует АПН? – Как должно, отвечаю строго, Что, дескать, здесь не КВН – И с антиподами дорога У нас различна, и не след Прилаживать «три цвета» к нашим... Панфилов хмывкает. Ответ -- Его словами выдан... -- Скажем, Условно: параллель с каким Пропагандистским цветом все же Для АПН определим? -- Условно – с серым... Все! Итожа Пять трудных лет, в зачетку мне Панфилов написал «Отлично» -- И расписался... -- Рад? -- Вполне... – Он держится демократично. А я его благодарю – И жму протянутую руку... Учитель! Я боготворю Того, кто ввел меня в науку И в жизнь мне отворил врата... Но у меня еще экзамен И в УМЛ –е... Маета... Уста в ответе отверзаем – И дипломатию сдаем – Историю и современность... -- Билет берите! – Взял – а в нем -- Сюрприза необыкновенность, Я изумлен – давнишний мой -- О дипломатии советской Перед второю мировой Вопрос... Стою с улыбкой детской: Пять лет назад я на него Ответил, на журфак вступая... Что повторяюсь – ничего?... Я в позе мудрого Чапая Под Ломоносовым стою. Наташка щелкает «Зенитом». За далью – что? Судьбу свою Не угадаешь... Незабытым Пусть сохранится каждый час, Что нами на журфаке прожит. Отныне он навеки в нас. В судьбе и выше и дороже Не будет больше ничего... Ну, что ж, хорошего – помалу. Дай Бог другим хоть горсть того Во всем стремленья к идеалу, Что в нас выковывал журфак... Мы – МГУ-шной расы люди – Фундамент тверд, высок «чердак» – И представление о чуде Господнем светится в глазах... В нас свыще воля к свету влита. Мы – сила. МГУ – в сердцах. Мы – золотые. Мы – элита! День, завершивший марафон, Уже я вспоминаю смутно. Декан вручил диплом... -- Семен, Возьми с собой в Сибирь попутно Все знания и весь талант... -- Спасибо, Ясен Николаич! -- Журфаковсклй судьбы гарант, Под чьей опекою пылаешь Неопалимо – и паришь Во вдохновении высоком. Нью-Йорк, и Лондон, и Париж Определили:высшим сортом, Мерилом лучшего всего В искательстве литературном И журналистике – его, Недостижимом по культурным Любым критериям. Гигант Образовательной системы По журнализму – наш декан, Творец журфака, кои стены Великих помнят всех времен. И вот – мне пожимает руку, Великий, молвя: -- Вы, Семен, Не забывайте: путь в науку Не заблокирован для вас... – Благодарю, великий Ясен... Что вспоминается сейчас О дне, который был прекрасен? Геннадий Красников пропел Слова, придуманные Гришкой. Капустник легкий между дел Серьезных стал забавной фишкой: «Ясен Николаевич, Наш декан Засурский, Вам опять на лекцию, Ну, а нам – на Курский,... -- Казанский,.. -- Павелецкий, ... -- Ярославский, -- Киевский,... -- Шереметьево» -- Григорий тихо ликовал: Его сценарий воплощался... Капустник грустью наполнял: Великий курс с собой прощался... В очках «шпионских» персонаж – Али Ас-Сенабани (Йемен) – Вел «цэрэушный» репортаж О том, как в Осло, Рим и Бремен Кремлевских разошлют писак – Мы грустно шутке улыбались: Конец студенчества, журфак! Мы гоестно с тобой прощались. Писатель Жуховицкий нам Вещал: возможны две карьеры – И каждый выбирает сам: Тот – в министерские премьеры, Другой – в Кольцовы... -- Выбор ваш... – «Остановиться, оглянуться...» Спектакль успешный лил кураж В уста писательские... Льются Слова о долге и мечте... Поапплодировали вяло. Во всем -- неявно – о тщете Мечты собраться вновь звучало. Затем к нам обращает спич, Работавший геройски в Чили Коллега Леонард... Тот хрыч, Преподлый Пиночет, был в силе – Поддержан тайно ЦРУ... Пока мы развлекались в Праге, Дворец, стоявший на юру, Фашистами разбит... Отваги Защитникам не занимать. А Сальвадор Альенде даже Успел по радио сказать О подлецах, что тварей гаже. Ту речь коллега Леонард Словчился записать с эфира – Печальный репортерский фарт – И вывезти, чтоб люди мира Услышали из первых уст Оценку подлости ничтожной. На пленке слышен треск и хруст – Бомбят, стреляют – невозможно Понять отдельные слова. Но голос тверд у президента. Он защищал свои права – И до последнего момента Сражался за свою страну... На возвышении пред нами Собрат, что выиграл войну Свою с презренными врагами. И он журфаковец. Он свой. И даже побывал в застенке. Ту речь, рискуя головой, Из Чили вывозил... Оценки Отличной парень заслужил За этот жизненный экзамен. С таким бы каждый задружил – Живой герой перед глазами. Он, Косичев, одет в костюм С жилеткой, гладкая прическа... Да, репортерство – не изюм... Мы это понимаем четко... К нам обращается декан С напутственным прощальным словом. У процедуры – четкий план: Выходим из Дворца всем скопом – И в Александровский идем... На нас покрапывает дождик – Закрашен серым окоем – Так декорирует Художник Небесный нашу грусть-печаль... От курса здесь Кривчун Володя Приносит клятву... Дальше – даль Неведомого... Непогодья Не замечаем – в глубь души Записываем эту клятву... Московский ветер, подсуши Костюмы, платья, лица... Жатву Мы пожинаем в этот миг Пяти высоких лет ученья... Преодоленье, тонны книг, Безудержное вдохновенье – И дружба, и любовь... Итог? Начало?... Встречи?... Упованье... Судьбу провидит только Бог, А наша доля – Послушанье... Дом архитектора, банкет... Тост... Ясен прост и неформален. У всех к декану пиэтет. Как МГУ фундаментален Засурский... Мы – его птенцы На краешке гнезда родного... На сердце каждого рубцы Оставит этот день... И слово Засурского смягчает боль – Мы – свет немеркнущий журфака Уносим в душах... Наша роль – Быть светочами в царстве мрака – За будущее! Мне бы всех Вобрать в себя прощальным взором... Смешались крики, слезы, смех... А рядом – Гришка, друг, с которым Теперь нас разнесет судьба По разным городам и весям... Да, «у верблюда два горба...» -- И нам грустить по нашим песням, По шуткам Гришки... Радость-грусть Неразделимым настроеньем Царит... Отец Небесный, пусть Судьба и впредь нас вдохновеньем Высоким озаряет всех – И пусть на высшей точке жизни Журфаковского братства цех Не растеряет нас... -- Не кисни, Приятель, все идет путем... – -- Не буду. И уже не кисну... -- Давай-ка водочкой запьем Тоску-печаль – и эту тризну Слегка весельем подсластим... Ты знаешь, я не пью спиртного... -- Тамара, бесполезно с ним... Давай с тобой за то, чтоб снова Собраться через много лет... Ах, с вами скучно, вы не пьете... -- Расходимся на много лет, А с кем-то навсегда – на ноте Неотвратимости печаль Становится сильней и гуще... За ночью – день, за далью – даль... Веди нас ты, Предвечный, Сущий!... Поэма восемнадцатая. Потом... * * * Просим те, абыс на хвили, Смутку муй, тедь мне опустил, Облакем, шедым облакем Быс летел дал аж к мему дому, А летел быс к мему дому... Бржегу муй, так се укаж там Коусичкем, еном коусичкем, Бжрегу муй, бжрегу ласкавы, Алеспонь едноу бых те видел Там, за тоуто черноу-черноу млгоу... Кдеси пада дешть, кдеси пада дешть – Заслунка лагодны дешть, Кдеси у ржеки в мале заграде Уж зраи вишне, Зклонене до земи... Теплы детски сен врати памнеть тедь, Ма памнеть заховава... Вшак памнеть ми хлади тен подзимни смртелны лияк... Лияку, так уж напой мне, Напой мне, але не к смрти, Видиш, яко напоследы Дивам се к шедивему неби, А одповедь марне гледам... Просим те, абыс на хвили, Смутку муй, тедь мне опустил. Облакем, шедым облакем Быс летел дал, аж к мему дому, А летел быс к мему домову... Роберт Рождественский. Песня о далекой Родине. Чешский перевод выполнен Семеном Венцимеровым в сентябре 1974 года... Так быстро пронеслись года, Так далеко моя столица И МГУ-шная звезда. Но в памяти родные лица Друзей студенческой поры Все также вдохновенно ярки... Мы были звонки и пестры, А новый день нам нес подарки. Мы верили в свою судьбу, Надежды воодушевляли – И гениальностью во лбу, И пламенем очей сияли... Кому-то в жизни повезло – Взошел на пьедестал высокий, Кого-то сбило и снесло. Жизнь строгие дает уроки – Не все способны сдать зачет. Не все прощаются обиды. Иной мечтаньями живет, От суетной сбежав корриды... Однажды наступает миг «Остановиться, оглянуться».... Жизнь нынче знаем не из книг... Увы, нам в юность не вернуться. Но я ее благодарю: Взметнула жизнь мою ракетой. -- Спасибо, юность! – говорю, -- Была счастливою планетой, В сиянье пламенных годин, Дарившей мне любовь и дружбу... В Москве я остаюсь один. Должны меня призвать на службу. Являюсь в райвоенкомат На Красной Пресне без повестки Четыре месяца подряд... -- Ну, как? Ну, что? – В ответ – по детски Упитанный старлей-пузан Синельщиков лишь сводит плечи. -- Ведь призываю же не сам – Обрадовать покуда нечем. – Я Медведовским написал. Письмо ведь тоже род общенья. Друзьям в конвертике послал Недавнее стихотворенье: «Такие чудесные факты – Удавшийся эксперимент: Вчера был солдатом – и, ах, ты! – Сегодня – московский студент! В такое поверишь не с маху, Так, вдруг, осознать нелегко... Но надо солдатскую марку, Как прежде, держать высоко. И надо учесть от порога – Мне истина эта ясна – И здесь с нормативами строго, А времени – вовсе немного, Порой не хватает для сна. Мой новый дружок Медведовский, Ракетчик, газетчик, поэт, Нарочно дубовые доски Под простыни на ночь кладет* *Гришка прислал мне обратно мое стихотворение, подписав внизу: «Где он их берет?» Где тополь густой, желтолистый Нам шепчет с рассветом «Привет!», Стоит факультет журналистский, Теперь это – наш факультет. И мы под тем тополем старым Спешим – ведь нельзя опоздать... Сегодня у нас семинары – Истпарт, диамат, совпечать...» Григорий с Нинкою уже В Ульяновске, вполне при деле, С квартирой, словом – бламанже... Письмишком подбодрить хотели, Но лишь сильнее депрессняк. Григорий -- стихо-остроумный, Чему свидетель весь журфак, Экспромтик вяжет многодумный: «Мой старый дружок Венцимеров! Живя в ожидании звезд, Ты им не предайся без меры, Иначе ты – полный прохвост. Спасибо за весточку, друже! Ты первый, кто нам написал. Мы думали: ты уже служишь, Как средневековый вассал. Идешь в сапогах и с нагайкой, А в правой руке револьвер – И в ужасе разные шайки Бегут от границ ГДР...» Проходят дни, а не служу, Без денег медленно нищая... Ну, телеграммы разношу По факультетам и общаге... Мы побывали в Черновцах, Димурку принесли в столицу. Родителям в своих мальцах Отрады столько! Золотится Кудряшками его чело... Лепечет сын: -- Ними на лучки Любимого! – Тоской свело Мне сердце... Вспарывая тучки Уносит Тому с Димой «Ту» В Сибирь – я снова в ожиданье Терплю тоску и маету В Москве в напрасном упованье... Синельщиков: -- Уже теперь, Я знаю, ждать тебе недолго: Призыв осенний – в эту дверь И ты для исполненья долга Затянут будешь... – Вдохновлен. Выписываю вновь в столицу Тамару с сыном. Он умен, Красив... Растет – и не боится На самолетике летать... Вновь в Черновцы их провожаю, Там, дескать, будет ближе ждать... -- Когда, когда же – вопрошаю... – Дружок Синельщиков молчит... Ношу по вузу телеграммы. Жизнь несусветная горчит – И я теряю килограммы. И настроенью в унисон Минорно – «Я прошу...» -- взывает К далекой Родине Кобзон, Тоску сильнее навевает... Подумалось: разведчик наш, Чей мир души вполне советский, Коль даже и впадал в стенаж, То делал это по-немецки... И песню я перевожу. Живет в немецком варианте... Немного, может, погожу – При языке и при таланте – По умолчанью – Божий дар, А вовсе не моя заслуга, С душою, устремленной вдаль И вспоминая Ярду-друга, Переведу на тот язык, На коем с ним общался в Праге – Такой вот неуместный бзик... Уже в отчаянном напряге Опять иду в военкомат. Синельщиков официален. -- Я порадеть вам был бы рад. Но вот ответ... Нет, не реален Ваш замысел вступить на путь Армейской радостной карьеры... – Все та же сталинская жуть: Барьер на входе в офицеры Еврею... Он не стал скрывать, Что призывают Иваненко... На что теперь мне уповать? Иду, контуженный маленько, Не ощущая «кочана»... И вот тогда на остановке Встречаю Вовку Кривчуна... Кому пожаловаться? Вовке? Он радостен. Его дела В порядке. Он живет в столице... -- Работа есть? -- Сама нашла – Журфаковец на все сгодится... – Конечно, если не еврей... Я «избрвнный», в чем убедиться Пришлось опять... С «графой» моей, Наверно, лучше удавиться -- В родной безнравственной стране Едва ль найдется примененье При всех талантах ярких мне, При языках... Найти решенье Мне нужно быстро, ведь теперь Уже нельзя мне жить в столице. Любую захлобучат дверь Пред беспрописочным... Годится Любой реальный вариант. Жалею, что новосибирский... Потерян... Их подъемный грант Я отослал... Расчет на близкий Призыв себя не оправдал... Исходный вариант с Сибирью -- (В переговоры я вступал Заранее, там ждали...) – былью Не стал: Минобороны нас С Тамарой, Димкой поманило – И вот – манок убрало с глаз... Сказать, что мне обидно было, Так это мало: в сотый раз Столкнулся с антисемитизмом – Ехидна, мерзкий дикобраз, Позорно слитый с кретинизмом, Выталкивает из страны Не самых глупых и бездарных – Ведь как-то отвечать должны На подлости мужей державных... Наверно правы были те, Кто сразу, молодым, уехал... Они приблизились к мечте... Но я учился... С немцем, чехом Один в один – по языкам, Я был бы классным офицером... Но бес державным мужикам Мозги опутал и – химерам Враждебным, не стране служа, Меня отвергли, троглодиты... Несправедливостей дежа Полна до края... Вразуми ты, Страна Россия, дураков – Пусть лучше строили б дороги... Но кто их души из оков Бесовских вызволит? О Боге Страна забыла. Ей кумир – Муляж в кремлевском мавзолее, Которым потешают мир... Патологически зверея, Кремлевский антисемитизм В конце концов взорвет Россию. Нацеленный в меня цинизм Нацелен в самого Мессию.... В Новосибирский комитет Звонок не дал мне утешенья. -- Теперь для вас вакансий нет... – Другого и не жду решенья – И обращаюсь на журфак... Инспектор курса Рыбакова Не может мне помочь никак... --- Ну, разве что замолвлю слово Я пред инструктором ЦК. Был Леня Кравченко комсоргом У нас... – Начав издалека В сердечном разговоре долгом Кураторша о сем о том С цековцем мило толковала По телефону... Лишь потом С нажимом рекомендовала Меня: -- Чем можешь – помоги... – -- Есть место только в Ашхабаде... -- Судьба, хоть нынче не солги, Будь милостивой, Бога ради! Одна из первых в жизни книг Была, представьте, о туркменах, О доблестной натуре их, Об их надеждах сокровенных. Ту книгу написал Берды – (Туркмен, конечно) – Кербабаев. Как дорожат глотком воды, Ахалтекинцев, алабаев – Своих чудесных скакунов, Овчарок, точно братьев любят... Из непереведенных слов, Туркменских, в русском тексте – тупят Порою перья толмачи – Без перевода оставляют Слова исконные... Учи, Запоминая... Добавляют Роману местный колорит... Запомнил слово «той» из книжки, По русски – праздник... Мне велит, Отставив прочие делишки, Звонить немедля в Ашхабад Цековец... -- Там – Мередов Тойли Мередович – он будет рад... -- Я верю и не верю: -- Ой ли? – Как «Праздничный» -- перевожу Туркменского цековца имя. По телефону нахожу, Делюсь проблемами своими, Докладываю, что к нему Адресовал отдел цековский... -- Да, мне известно, что к чему. Вы – Венцимеров – и московский За вами значится журфак. Ждем, непременно прилетайте. Я малость вдохновлен, чудак... С Москвой прощаюсь... Угадайте, Кто на пути до Черновцов Мне вещи подтащил к вокзалу? Помог Ванюшка Селедцов – Он учится еще – помалу На Киевский с ним донесли Все чемоданы и коробки – В одной – «Рекорд»... И все. Вдали Все дни высокой бестолковки, И очумелого труда, И вдохновенного полета... Я отбываю в никуда. Ни в чем покуда нет оплота. В тревоге горькой голова И оскорблен подлянкой низкой... Прощай, жестокая Москва! – Но так созвучен Городницкий: Прощай, моя Москва! Покинутый тобой, В пыли чуэих дорог Пойду по миру, странник. Бульварная листва Краснеет за спиной И старого метро Тупой четырехгранник. Скорблю я по тебе, Как путники скорбят. Жду, как земля дождей Засушливой порою. Пускай сто раз в судьбе Разрушить твой арбат, -- Его в моей душе Я в сотый раз отстрою. Прощай, моя Москва! Пушинка за плечом. Тебя в моем окне Не видеть мне ни разу. Но где бы я ни жил, Теперь я обречен: Твои огни во мне Растут, как метастазы. Прощай, моя Москва. Холодный дождь в лицо, Закрашенный кружок На рыжей карте мира. Кружится голова – Садовое кольцо, Как вянущий венок, Плывет, качаясь, мимо...» Тамаре с Димкой в Черновцах В хрущебной тесноте неважно. Нет перспективы в тех стенах, Но бодро держится, отважно. Вселяет и в меня задор. Мы обсуждаем перспективы: -- Пробьемся. Пламенный мотор Работает – покуда живы... Я в Киев. Зоя помогла Достать билет до Ашхабада. Где –... ни работы ни угла. Мередовская экспланада: -- Позвольте, я не знаю вас... Я обещал?... Впервые слышу... -- Но я звонил же и не раз! – Мне от обиды сносит крышу – Как можно так бесстыдно лгать? Я понял, как туркменам верить. Не хочет, подлый, помогать Мою обиду не измерить. На телевидение он, Мередов, обещал устроить... Я возмущен, я озлоблен... Он: -- Я хочу вас успокоить: В редакции газеты есть Для вас вакансия... Трудиться В «Туркменской искре» -- это – честь: ЦО республики! – Глядится Заманчиво на первый взгляд... Иду в редакцию... В бараке Такие скучные сидят, Потасканные... На журфаке Не доводилось мне встречать Таких унылых персонажей... И мне придется здесь скучать? Медведев, шеф, приятен даже. Похоже добрый человек: Сердечно и тепло чужого Приветил... -- Здесь начать разбег Неплохо. Есть для вас в Чарджоу Собкоровская ставка. К ней – Пикап и новая квартира... – На осмысленье пару дней Прошу... Мне как-то здесь постыло. Брожу по городу, себе Картины разные рисую, Что буду счастлив по судьбе, Туркменским овладею... Всуе: Мои фантазии всегда Заканчиваю неизменно: Потом уеду... И тогда Себе сказал я откровенно: Уехать хочется сейчас. Немедленно. Бесповоротно. Попробую последний раз... Звоню в Новосибирск... Несчетно – Зврнил... Пормогут или нет? Ура, ответили... -- Парфенов... -- Новосибирский комитет? -- Да, радио... – Из миллионов Людей один лишь этот мог Помочь! Он выслушал в молчанье... Внуши ему, всевластный Бог, Сочувствие ко мне, желанье Поднять с колен и поддержать Ему неведомого парня! -- Решим на месте... Будем ждать... – Без обещания... Коварна Судьба – и как же поступить? Звоню Тамаре... -- Что мне делать? -- Что? Тете Тасе позвонить – В Новосибирск немедля ехать... -- Я позвонил... -- Конечно, жду... Сердечность в голосе отметив, Благодарю ее... Иду В редакцию... -- Итак? – Медведев Надеется услышать «Да!»... -- Нет! – Мне отказывать неловко. -- Не тянется душа сюда, Сопротивляется... -- Вербовка В собкоры мне не удалась... Могу оставить в Ашхабаде... -- Туркменская не задалась Судьба – простите Бога ради... – А денег – в самый раз, впритык, Чтоб долететь до Толмачева... Еще один карьерный взбрык Уже мне не удастся... Снова Не выйдет поменять судьбу. А как она пойдет в Сибири? Услышь, Господь, мою мольбу, Спаси и сохрани!... Вступили В полупустой холодный «ТУ»... Как облачко, мечусь по свету, Переживая маету... От Ашхабада эстафету Судьбы, Новосибирск, прими... В иллюминаторах – турбины – Чернее не бывает тьмы? Черней моей души глубины... Здесь прочерк, или же пробел В повествовании начнется... Причина? Просто я хотел, Когда «Журфак» конца дождется, В поэме новой изложить Мою радийную карьеру, Коль даст Господь еще пожить, Не повторяясь, зная меру... А здесь лишь обобщенный факт: Тринадцать лет в Новосибирске – Моей поэзии затакт. Мне стали дороги и близки Суровые сибиряки. Промчался в звукопередвижке – За мной поля и городки – Я ведаю не понаслышке И прямоту и доброту, Распутицу и злую стужу, Студийное искусство чту И репортерское не вчуже... Здесь двух журфаковских предтеч Я помяну заупокойно. Я помню каждую из встреч – Вели себя со мной достойно Соснин и Виктор Ельмаков, Поддерживали делом, духом – Достойны благодарных слов – И пусть земля им будет пухом! Господь хороший голос дал, А режиссер Петро Синенко Меня актерски воспитал – И мне за дикторство оценка Была высокая всегда... Вела меня к высокой цели Журфака ясная звезда. Узнав, что прежде не успели Весь исторический фактаж Собрать о радио в Сибири. Архивный начал я зондаж. В Москве меня не позабыли – И я экзамены сдаю На кандидата ист. Науки. А диссертацию мою На кафедре вручаю в руки Багирову... Энвер суров. -- Ты должен сократить работу А ровно половину слов Отдать генсеку, что заботу О всех имеет отраслях... -- Я в шоке: сократить работу? А Брежнев-то причем? В яслях Он что ли проявлял заботу, Чтоб радио в Сибирь пришло?... Что ж, пусть пока работа киснет... Шли дни... Ничто не помогло Помочь с генсеком – и повиснет Моя работа навсегда... На курсы переподготовки Послали... Помнится, тогда Георгий Бойков – шустрый, ловкий Нас в жанры радио вводил... Шалашников – иновещатель В отставке -- нас обогатил Воспоминаньями... Копатель В истории, я был им рад... Нам только в семьдесят девятом – Уже энтузиазм на спад -- Квартиру дали в доме рядом С работой, выправив уклад... Тринадцать лет я жил в эфире... Затем судьбина – невпопад -- -- Иди, -- сказала, -- к новой шири – Я перебрался в лесники... И стал защитником природы. Гэбэшники-отставники Пошли всем скопом в цветоводы, Отсиживали здесь часы... Сперва губители свободы, Молившиеся на усы, Теперь – ревнители природы... Кубло гебистов разогнал. И, первую в Новосибирске, Их партячейку с глаз убрал – Довольно жить по-сталинистски! Я здесь газету издавал «Экокультура» -- о природе, На вдохновенье уповал, В Москву наведывался – вроде Для консультаций, на ликбез Начальственный – ведь я впервые В начальственную «волгу» влез... Старался и дела живые Наладить по охране рек, Озер и салаирских сопок... Экологический стратег, Я исходил десятки тропок, Сам браконьеров приструнял – Был, словом, в самой гуще жизни... Тут облсовет меня позвал Вновь порадеть о журнализме... Газета «Ведомости»... В ней Я новый опыт обретаю Две тысячи веселых дней... В Казань за пленкою летаю... В дни перестройки ничего Не стоили рубли России. Всем дай лишь бартер, а его Нет у редакции... Просили Офсетной пленки хоть рулон – Как раз бы нам на год хватило... Включай извилины, Семен... Да, есть идея... Как мортира, Корыстолюбие она Пробила: мы «ТАСМЕ» построим «Копь» соляную... Жизнь чудна: Я знаю, как – чего-то стоим... «ТАСМА» нам самолетом шлет Аж двадцать пять рулонов пленки – И исполнения не ждет... Дан «Ведомостям» старт – и в гонки Включились за летящим днем Мои коллеги- журналисты... В Казани точно создаем «Пещеру» соляную – быстрый В ней получают результат В лечении тяжелой астмы... В том эпизоде принял старт Я в роли коммерсанта. Факт: мы Продали пленку с барышом, А мне – процент от сверхдоходов. И «Ведомостям» хорошо, Мне и подавно... Я подходов Сто маркетинговых нашел Для продвижения газеты. Представьте, даже изобрел Подход к рекламе, что сюжеты Для продвижения всего, Хоть кандидата в президенты, Давал такие – ого-го!... Я вспоминаю прецеденты... Сын незаметно повзрослел. В нем проявилось музыкальность Консерваторский одолел Курс композиторства... Реальность Потребовала – стал учить Английский с пленками Илоны, Меня насмешками перчить: Слабо тебе? Еще препоны Не обнаружилось в мозгах. Я стал прослушавать кассеты. Поскольку с детства – в языках, Сдал документы, и беседы Прошел – и в конкурсе большом Прошел отборочное сито Уже с английским языком – И вот я в арканзасском сити, Где губернаторствовал Билл, Что стал позднее президентом... Завел дневник – так дорожил Там каждым прожитым моментом... Мне не понравилась страна. Богатая, но нам чужая. Была моей душе тесна. Язык еще не сильно зная, Я не отваживался сам Расхаживать по Арканзасу И удивляться чудесам. Другие --- увидали массу... Я вскоре снова поменял – В который раз уже – работу... Мой опыт – ценный капитал – И на меня ведут охоту. Есть, знают, творческий секрет... «Ключ от квартиры»... Срок короткий, Но опыт ценный... Пиэтет Здесь Женя вызывал Слогодский. Он -- гений маркетинга... С ним Осуществлял «Квартиризатор», Род лотереи... В прах и дым Ушли и эти дни... Фарватер Меня выводит к языкам: Стал репетиторствовать вволю... Жаль – поздновато... Сильно нам Немецкий с чешским нашу долю Подкрашивали, помогли В дни как бы послеперестройки. Сопротивлялись, как могли Невзгодам, были крепки, стойки... Но общий кризис и меня Настиг – я снова без работы... Семья? Отвечу не темня: Порою не было охоты По вечерам являться в дом... Я шел к пятидесятилетью. Страна – как пьяный ипподром: Уже ни пряником ни лестью Не обуздаешь рысаков И не загонишь их в конюшни. Осталось мало чудаков, В ком сохранилась совесть... Нужно Хватать буквально изо рта – И я остался без работы И без надежды... Жизнь пуста... Вот если выброшен за борт, ты Наверное поймешь, что я Почувствовал – и нет опоры Ни в чем, ни в ком... Суть бытия – Вдруг обессмыслилась... Конторы Все отказались от меня... А я ведь полон сил и знаний, На пике опыта... Фигня – Коль так страна со мной, стенаний Вы не дождетесь – ухожу. Начну жизнь новую в загранке... И начал... Жив пока... В дежу Моей судьбы чужой сметанки Добавил... Выучил язык. Учился. Как-то пробивался. Но жизнь, увы – не черновик. Она уходит – и остался В моей душе один журфак Восторженным воспоминаньем Неопаскуженным... Итак – Я начал – и хочу со тщаньем Осколки заново собрать С наивной и счастливой верой, Что мне удастся воссоздать Наш курс... Заведомой химерой Иным покажется мой шаг, Но строчку прилагаю к строчке, Главу к главе... Живи, журфак! Дай Бог мне дописать до точки... * * * Ich bitte dich, Dass fuer kurze zeit, Meine Not, Du mich mal verlaesst, Wie die Wolke, Eine graue, Laess dich zu meiner Heimat ziehen, Und ziehe zu meiner Heimat Du, Mein Strand, Laess dich durch die Nacht, Durch die Nacht Mal beobachten, Du, mein Strand, Du, der zaertliche, Laess mich zu dir durch Jahre segeln, Ich bitte, dass du mich nicht vergisst. Irgendwo so weit steht ein kleines Dorf Im Regen beim Sonnenshein, Irgendwo so weit sind die Kirschen reif Im rlenen Garten, Biss zum Grunde verbeugt, Irgendwo so weit im Gedaechtniss tief ist’s wieder kinderlich warm, Bkoss wird mein Gedaechtniss durch toedliches Regen gefroren. Regenguss! Stille doch den Durst, Still’ den Durst Aber nicht zum Tod, Ich geh’ Allein Durch den fremden Herbst, Unter dem fremden grauen Himmel, Wo keine Antwort ist zu finden. Ich bitte dich, Dass fuer kurze Zeit, Meine Not, Du mich mal verlaesst, Wie die Wolke, Eine graue, Laess dich zu meiner Heimat ziehen, Und ziehe zu meinem Heimatland… Роберт Рождественский. Песня о далекой Родине. Переведена на немецкий Семеном Венцимеровым осенью 1974 года в Москве, на пороге послеуниверситетской жизни... Посоесловие Здесь завершается рассказ, Что столько сил и нервов отнял, О времени, судьбе о нас... Да, все вам ведомо сегодня. Лишь остается пожелать Героям этой эпопеи По-флотски кратко: -- Так держать! Не отступая, не слабея Достойно выдержать маршрут. И нас в суглинистом ночевье Теперь-то точно не сожрут Могильные тупые черви – Живыми в книге навсегда Останемся теперь, ребята! И МГУ-шная звезда Светла, как встарь, в часы заката. Теперь не потеряет нас В пространстве наш декан Засурский. Вновь воедино свел рассказ... Поплачьте о зиме, сосульки! Непреходящая весна В душе у нас, детей журфака... Нам наша дружба не тесна. Нам с ней – и в Заполярье жарко... Остались наши имена В журфаковских зачетных списках. Безмерно высока цена Всего, что стало сердцу близко Под знаменем твоим, журфак! Нас выбрала судьба однажды – Не знаем почему и как. В томлении духовной жажды Пришли мы на святой порог Непревзойденной альма матер... Потом пред нами сто дорог Легло... Кого куда сосватал Удел, кто как стезю торил, Чем вдохновенно окрылялся, Как над судьбою воспарил – Здесь обо всем я постарался Без украшательств рассказать. Читайте, вспоминайте снова. Жаль, но придется, завязать. Передается право слова Потомкам нашим. Пусть они Теперь расскажут о журфаке. Их начались часы и дни, У них в руках священный факел... Содержание Предисловие Поэма двенадцатая. Осень 1972 года Поэма тринадцатая. Зима 1973 года Поэма четырнадцатая. Лето 1973 года Поэма пятнадцатая. Чехия Поэма шестнадцатая. Осень 1973 года Поэма семнадцатая. Диплом Поэма восемнадцатая. Потом Послесловие