Ногти даны человеку для очистки апельсинов. Если жизнь уподобить спортивной гонке, то мудреца сравню со зрителем, удобно расположившимся на обочине трассы и ковыряющего во рту соломинкой. Банан как фаллический символ имеет чуждую нам ментальность. Фаллический символ, обладающий русской ментальностью – это морковка или огурец. Очевидно, что в обществе, построенном на принципах абсурда, для достижения жизненного успеха следует совершать алогичные и бессмысленные поступки. Очень подлое устройство мира – живешь, живешь, и раз – умер! Космонавты нашли бога, посадили его в клетку, чтобы отвезти на Землю, но он по дороге околел. Ковырять в носу и других естественных отверстиях тела следует пальцами левой руки, ибо правая рука приспособлена для рукопожатий с друзьями. Ценность человека определяется, обычно, методом «от противного» - по его ошибкам. В войне зубов и фисташек побеждают, пока что зубы. Один человек завел себе кошку, чтобы его хоть кто-то боялся. Идеальная супруга – та, которая никак себя не проявляет, пока о ней не вспомнишь. Маленькие дети – плохая компания для плюшевого медвежонка. - Вы не хотите заняться со мной виртуальным сексом? - Нет. - Тогда, может, в морской бой поиграем? Непьющие люди не любят ходить в гости. Смысла нет. Филологический эксперимент: 1. Фу, хулиган! 2. Ху, фулиган! 3. Ли, хуфиган! 4. Га, хулифаг! Кошка разлеглась на чистых простынях как дембель. Когда я умру, мне тебя будет не хватать. Если бы у кошек весной на кончике хвоста вырастали фиалки, то таких кошек можно было бы дарить женщинам на восьмое марта. Хорошо, что нет такого обычая – по утрам мужчинам брить ресницы и брови. Сначала Россия дискредитировала идею коммунизма перед всем миром, а потом сделала то же с идеей демократии внутри своих границ. Хорошо бы, изобретатели придумали такой маленький цифровой примус чтобы едущие домой с работы на автобусе или метро люди, могли одновременно готовить себе на коленках ужин. Конфеты сладкие как секс. После смерти от человека остаются документы. Если по старинным правилам русской орфографии, конфеты назывались конфектами, то, очевидно, котлеты именовались - котлектами. Все завязано теснее, чем кажется. Если кушаешь булку с маслом, значит, кому-то пришлось умереть с голода. Кабачок – это дыня с неполным средним образованием. Когда я стану богатым, буду в хлебе кушать только горбушки, а остальное отдавать птицам. Чтобы разбогатеть, нужно встать на пути денежных потоков. Даешь деньги в долг, и прощаешься с ними как с детьми, забираемыми на войну. Будь у меня столько денег как у Майкла Джексона, я бы еще не так чудил. Преимущество мужского оргазма перед женским в том, что мужчина при этом еще и сбрасывает немного в весе. Красивая жена – лишние проблемы. Женщины любят мужчин, мужчины - женщин, и только поэт любит сам себя. Одна и та же сумма гораздо приятнее выглядит в долларах, чем в рублевом эквиваленте. Линии судьбы - суть сообщающиеся сосуды. Так, плюнув в колодец, ожидай поутру удешевления доллара, или еще какого-нибудь события. Сплетня подобна аспиду – ползет и жалит. СЫН: Алло! Папа? ОТЕЦ: А, здравствуй, моя малышка! С.: Папа, ты бухой или обкурился? О.: А, сынок, это ты? Я думал, это Маша… С.: А ее, что дома нет? О.: Да нет, здесь она где-то. С.: Как же ты подумал, что это она звонит? О.: Ну, она как-то из виду пропала, и я забыл, что она дома…Ну как дела, сынок? Как тебе на новой работе? С.: Да, все хорошо, только вот премию маленькую очень дали… О.: Что, сынок, денег нет совсем? С.: Ага. О.: Да, деньги такая штука! Придется тебе теперь долго ждать, пока они не появятся… «Волею судьбы, мой муж оказался на пароме, затонувшем в Балтийском море. Об этой истории, в то время, много писали газеты. Тело так и не нашли, но он был официально признан умершим и спустя приличествующий промежуток времени, я вышла замуж вторично. И вот, через полтора-два года после случившегося, начались эти неприятные звонки с его мобильного номера. Когда я брала трубку, в нее всегда было слышно только молчание, но, все равно, эти вызовы здорово выбивали меня из колеи и действовали на нервы. В конце концов, мне пришлось сменить свой номер мобильника, хотя я к нему привыкла, запомнила его, да и вообще, менять номер телефона – это большое неудобство». Z. чувствовал себя ужасно, болела голова, ныли суставы, почему-то сильно хотелось пить. В этом бредовом состоянии ему явились странные картины: покойник лежащий на кухонном столе малогабаритной квартиры, хлопочущие вокруг него родственники. Какие-то мужики проносят в комнату ящик водки, явился и священник, машет своим кадилом, бормочет под нос заклинания. «А был ли покойный верующим?», - промелькнула и исчезла необязательная мысль. Мертвеца уложили в гроб, матюгаясь вполголоса, снесли по узкой лестнице, загрузили в обшарпанный, советских времен автобус. На кладбище в голос взвыли замотанные в черные платки бабы. Родня подходила прощаться, кто целовал в лоб, а кто и прятался за спинами, брезгуя целовать мертвое лицо. И только когда крышку гроба закрыли, Z. понял что покойник – это он сам. Прочитал в газетной рекламе - «изготовление тротуарной плитки», а показалось, «траурной». Я сразу представил себе цех по изготовлению такой плитки: занавеси на окнах приспущены, мастер скорбно материт нерадивых рабочих, а у тех, хотя и свиноподобные, но печальные, приличествующие обстоятельствам хари. Производство траурной плитки – это ритуал. Искусство игры на китайских колокольчиках – есть безусловный признак нашей древней культуры, а оркестр, состоящий из этих чудных музыкальных инструментов, является символом самобытности нашей империи, таким же значимым, как, допустим, гречишный самогон, или куст крыжовникового дерева. Худо только то, что падает интерес к оркестрам китайских колокольчиков у простого народа. Молодежь наша склонна слушать негритянские частушки, а те кто постарше – песни сочиненные в тюрьме. Лишь благодаря стараниям немногих энтузиастов (таких как мы), в каждом крупном городе продолжают существовать оркестры китайских колокольчиков. Тяжелые времена, переживаемые нашим государством, не позволяют ему в полной мере осуществлять значимую финансовую поддержку этому виду фольклора, и уже многие выдающиеся мастера перешли на иноземные аккордеон, фисгармонию или даже саксофон, а колокольцы сдали в цветмет. Департамент культуры изредка выплачивает небольшие дотации на поддержку нашего скромного искусства. В такие дни мы покупаем барана, жарим его на городской площади и пируем всю ночь до утра, поднимая кружки с настойкой мадьярышника за наше мудрое и щедрое руководство. В остальное дни, государство использует административный ресурс, оказывая нам посильную помощь в организации выступлений в школах, интернатах и домах престарелых. Такие выступления, зачастую, проходят для нас крайне унизительно. Во время музицирования дети и старики шумят, смеются, бросают в нас банками из-под газировки и плюются жвачкой. Когда мы с ними здороваемся, они отвечают нам: «Здоровее видали!», а когда прощаемся – громко пускают газы. Расплачиваются с нами за такие гастроли – школьным обедом, а поскольку это единственный источник существования для школьных учителей и работников пищеблока, они ненавидят наш оркестр всей душой. Было бы из-за чего! Эти школьные обеды – сущий срам. Обычно, это жидкий капустный суп, хлебная котлета не крупнее кошачьего кулака, гарнир из черной вермишели сдобренной маргарином и компотный чай. Нести культуру в массы всегда было делом непростым, а тем более сейчас, но никакой другой работы нам не найти, да и делать мы больше все равно ничего не умеем и не хотим. Из детских воспоминаний друга: Это было ранней весной, когда я чуть не погиб. Мы с дядей Сережей шли по улице, и я держался сначала спереди, а потом пропустил его вперед, чтобы укрыться за дяди Сережиной спиной от слепящих лучей яркого мартовского солнца. В этот момент ему на голову упала огромная сосулька, и он сразу же умер. Но я не очень расстроился, потому что у меня было прекрасное весеннее настроение, и его совсем не могла испортить чья-то смерть. Из сна: Желая попасть на рейс междугородного автобуса, я обнаружил его переполненным людьми. По-видимому, это были челноки, перевозящие детали каких-то машин или мотоциклов в Польшу. Сейчас, каждый из них протирал эти части у себя на коленях промасленной ветошью. На голове у всех были черные бейсболки из дешевого материала, вроде пластиковой сеточки. Впрочем, и у меня была такая же. Я тут же закурил, стряхивая в нее пепел. Один из челноков, (чрезвычайно похожий на покойного международного обозревателя Бовина) увидев меня, радостно заулыбался. «Здорово!» - крикнул он мне и принялся жать руку. Двое его спутников тоже расцвели улыбками. Кто-то из них был мне, как будто, смутно знаком. «Да ты меня не узнаешь!» - продолжал Бовин, - «Помнишь, мы в колхозе вместе были?! Вот посмотри, у меня до сих пор колорадские жуки остались». С этими словами, он выдавил из складок своего лица несколько высохших колорадских жуков, обсыпанных каким-то мерзким белым порошком вроде перхоти. И я его действительно, тут же узнал. Из сна: Я шел по лесу, и возле небольшого озерца увидел двух рыбаков со спиннингом. «Как же они здесь будут блеснить?» - подумал я, - «Ведь все озеро заросло тиной и ряской, блесна обязательно запутается в траве!». Но, рыбаки принялись с жаром объяснять мне хитрое устройство своей снасти и даже показали двух уже пойманных ими щук. Вдруг, из середины озера на высоту человеческого роста быстро поднялась неясная фигура, скрытая пучками водной растительности. Мы испуганно смолкли. Между тем эта неясная фигура, побыв несколько секунд в неподвижности, взлетела еще выше, метров на десять или пятнадцать вверх. Мокрая озерная трава тянулась с этой высоты до самой поверхности воды. Потом все это рухнуло вниз и поверхность озерца разгладилась. Из сна: Черт меня занес в этот маленький районный городишко. Приближался вечер, денег у меня было мало – только-только добраться на автобусе домой, в областной центр. А тут я еще связался с этой компанией малознакомых алкашей. Сначала мы пили на травке у пруда, потом переместились в пиццерию. За стойкой почему-то отсутствовал продавец, и Эдик, самый развязанный из нас, запрыгнул туда на манер обезьяны и принялся, гримасничая и кривляясь, набивать лепешки фаршем и помидорами. Я посмотрел в меню: самой дорогой оказалась пицца без теста. Тут у остановки притормозил автобус, я быстро выбежал на улицу и успел запрыгнуть в него, когда двери уже закрывались. Это оказался экскурсионный автобус с туристской группой, все посмотрели на меня с большим недоумением. Чтобы сгладить неловкость я принялся описывать достопримечательности этого городка, хотя и сам-то их едва знал. Тут еще выяснилось, что автобус едет в противоположном, от нужного мне, направлении, так что пришлось выйти и снова тащиться через весь город на другой его конец. Алкаши мои куда-то подевались, я разулся, окунул ноги в пруд и задумался. Можно было попробовать доехать домой на такси, это бы мне обошлось рублей в двести. Как раз такая сумма была спрятана у меня дома в кроватном матраце, но я не был уверен, что она сохранилась в неприкосновенности. Вдруг мы с таксистом приедем в областной город, а денег-то и нет. И что тогда? Тут мое внимание привлек громкий шум за спиной. Я обернулся и увидел, что по дороге движется плотная толпа народу с флагами и транспарантами. Это был какой-то митинг или демонстрация. Я с ужасом осознал, что толпа пройдет прямо по моей обуви оставленной у дорожной канавы и, что ее точно или украдут, или затопчут. Сделать ничего было нельзя, я с грустью наблюдал, как мимо движутся массы. Наконец люди прошли, за ними пробежала еще, вдобавок, огромная собачья стая. На месте дороги осталась бесформенная коричневая грязь с неприятного вида комками. Я подошел ближе и в одном из таких комков опознал одну свою кроссовку, потом нашел и другую. Искать носки было бессмысленно. Я отмыл кроссовки в пруду, натянул их на ноги мокрыми и подумал, что придется мне идти в областной центр пешком. Смеркалось. Вместо обеда я зашел в магазин, чтобы купить себе стакан кофе и рожок с кремом. В углу пьяный бомж неуклюже наклонился, и пытался зубами поднять с пола пятидесятирублевую купюру . Между тем, я обнаружил, что давно уже беседую с соседями по столику. Сначала я думал, что мы говорим о забавных эволюциях бомжа, но потом сообразил, что речь идет о предстоящем концерте. Внимательнее всмотревшись в лица собеседников, я понял, что один из них – это сын дирижера – фаготист, а другой – тоже кто-то из музыкантов. Они пили водку из пластикового стаканчика и сок. «Сейчас начнется концерт, а они пьют спиртное», - думал я, – «Это неправильно, ведь в программе концерта будут звучать симфонические произведения, а в зале могут быть дети! А впрочем, я не судья им, пусть все идет своим чередом…».