Я один в кабинете. Сижу за столом. Напротив гостевой стул, за ним белая стена. На ней ничего нет, на стене справа от меня висит календарь, а позади меня - фотография; мои гости взгляды на неё бросают, расслабляются, и напряжение из разговора уходит. Фото попало ко мне случайно. Три года назад наше подразделение сменило адрес; мы переехали в другой район, незнакомый для меня, и первое время я выходил в обеденный перерыв прогуляться: бродил по соседним улицам, разглядывая особнячки, которых ещё не успели обратить в декоративную оболочку офисов, - в общем, удовлетворял своё географическое любопытство. Как-то завернул в переулок - узкий даже по меркам дореволюционной московской застройки. Кирпичное двухэтажное здание (в своё время, наверное, доходный дом) прижимало его с одной стороны, с другой – теснил особняк - высокий; мне даже пришлось задрать голову, чтобы взглядом дотянуться до крыши. - Обман зрения, - услышал я из раскрытого окна надо мной и увидел старика. – Переулок узкий, поэтому и кажется, что дом высокий, - пояснил он. - Понятно, - я хотел двинуться дальше, но старик продолжил: - Правда, в особняке потолки высокие. И у меня тоже такие, хотя наш дом строили гораздо позже. А сейчас такие потолки вообще не делают. Вот вы зайдите ко мне и сами увидите, какие раньше были потолки. «Старик сумасшедший, - решил я, - или… одинокий». Зашёл. Поднялся по лестнице на второй этаж, отыскал указанную квартиру; старик мне отпер дверь и повёл в глубину жилья. Он передвигался с помощью костылей, очень медленно, и выражение его лица всё время искажала гримаса, оттого что каждый шаг давался ему нелегко. Мы добрались до комнаты, потом до окна. Именно у окна, как я понял, инвалид проводил большую часть времени: на широком подоконнике находилась тарелка с вареной картошкой, чашка с недопитым чаем; здесь же блестел объективом фотоаппарат, валялись фотографии. Старик плюхнулся изнеможённо на стул и, отдышавшись, затянул утомительный разговор - на весь мой обеденный перерыв. Подарил на прощание фото, одно из тех, что валялись у него на подоконнике, - на всех тех снимках было одно и тоже: особняк. Один посетитель меня огорошил недавно: - А ведь особняка больше нет. - Как нет? - я засомневался. - А так; его хотели перестроить: внутри всё выломали, только наружные стены оставили; начали рыть котлован, стены туда и рухнули. Теперь ваше фото – история, хотя и не только ваше. Он достал пачку фотокарточек и разложил веером на столе. - Вот, узнаёте? Это были снимки старика. - Откуда же они у вас? - Оттуда же откуда, наверное, и у вас. Он к себе зазывал? Фотографии предлагал? Вы взяли? Сколько? - Одну, больше не предлагал. - И мне тоже одну каждый раз давал. Вон сколько пришлось ходить. - А зачем вам столько фотографий? - Как зачем? - это же настоящие шедевры. Устрою выставку. Вы знаете, что Пиросмани никто за художника не считал, пока его картины в Париже не выставили? А знаете, сколько теперь за его работы дают? - Не знаю, а что старик думает по этому поводу? Собеседник вздохнул. - Умер старик. Захожу на днях - тётка какая-то открыла, родственницей назвалась. Говорит, так и так – умер. - От чего? – спросил я. - Наверное, от старости. Или оттого, что особняк погиб, - ведь старик привык его видеть каждый день. Я вспомнил, как вернулся с прогулки и стал разглядывать фотографию. Она мне понравилась. Было что-то трогательное в длинных тенях от закатного освещения, делающих портик здания загадочно-рельефным, в паре голубей, стремительно планирующих через пространство кадра, в удивлении на лице ребёнка, следящего из окна за их полетом, в отражении неба в стёклах окон верхних этажей. Вспомнились слова старика: «Из окна я вижу больше, чем вам кажется». - А мне кажется, ему всегда небо хотелось увидеть, - сказал я. - Не знаю, может быть, - согласился знаток Пиросмани. - Теперь из его окна такой классный вид на Москву открывается, и простора, простора столько... Так вы у него только раз были?