Никому Палестину твою поперёк, потом вдоль, исходить не удастся, следов не оставив таких, что, как сытые слепки или мудрые слепни, в усталом музее будут рыхлых потомков, как яблоки дети, трясти. Ты впусти пилигрима, чья походка из странных движений, накорми его зверя, хлебный край зачерствевший отдав. Он, конешно же, знал, кто его ожидает за дверью, и поэтому долго со ступней своих прах отрясал. Ты наполни кувшин. Он пригубит его и погубит, чтоб осталась вода, чтобы оба Вы были водой. Он, как твой побратим, может быть только необратимей, был всегда за стеной, за стеной со слезой невидим…