Куземко Владимир Валерьянович. ЗАПИСКИ ЮМОРИСТА. 1984-1987 г.г. ТЕЧЁТ ТРУБА… Из записок юмориста. На моей кухне ржаво потекла канализационная труба. Позвонив в ЖЭК, отчаянно крикнул: «Сантехника!.. Срочно!.. Умоляю!..» «А кричать зачем?.. Не горит же…» - философски зевнул жэковский диспетчер. Я смутился: «Так водой же заливает…» «Ну, ясно… Сантехник на вызове. Когда сможет – придёт!..» - и трубка запиликала отбой. Тут я вспомнил, что вчера был день получки, и сантехник, очевидно, «сможет» не скоро… По слухам, мой сосед снизу разбирался в сантехнике. Спустившись на этаж, долго звонил в дверь квартиры подо мною, но мне никто не открыл. Тоже запил, что ли?.. «Нужно принять специальный закон, категорически запрещающий сантехникам пить!» - думал, возвращаясь к себе. В центре растёкшейся по кухне глубокой лужи качался на мини-волнах спичечный коробок. Выудив его из воды, огрызком химического карандаша написал на коробке: «SOS!», и выбросил в форточку. Спустя десять минут в дверь позвонил тщательно не выбритый мужичонка в мятом пальтишке и с оловянным блеском в глазах. «Что надо, хозяин?» - уже с порога услужливо поинтересовался он. - Паркет выстлать, мебель передвинуть, дверь оббить, жене в ухо дать, ребёнка из детсада привести?.. Мы всё могём!..» «Труба!» – жалобно простонал я. Народный умелец уже и сам услышал доносящийся с кухни плеск. Отстранив меня, направился к месту экологической катастрофы, осмотрелся. «М-да! - протянул задумчиво, всем своим видом показывая, что даже при нынешнем уровне научно-технического прогресса решить мою канализационную проблему будет очень и очень нелегко. «Да тут - прокладка… вентиль… электросварка понадобится… а туда и вовсе не пролезть…» - бормотал мастер, испытывающее поглядывая на моё отчаявшееся лицо. «Сколько?» - спросил я прямо. Крякнув, он после некоторых колебаний назвал сумму, которая свалила бы меня с ног, не поддержи он меня за ворот рубахи. С трудом оторвав от горла его цепкую ладонь, я с достоинством произнес: «Ни за что!.. Это же грабёж среди белого дня!» «Тогда пусть дальше заливает…» - равнодушно согласился с моей дальнейшей судьбой родич Соловья – разбойника, и заспешил к выходу. Уже на пороге заботливо предупредил: «Надумаешь согласиться – вывесь в окно белый флаг!» Отыскав в кладовке и натянув резиновые сапоги, я присел к столу, и в приливе вдохновения - накатал юмореску о работниках сферы обслуживания, которых в нужный момент «не дозовёшься», и «леваках», которые завсегда – на своём посту у «большой дороги»… Ночью мне снилась тонущая Атлантида, и толпа пингвинов, читающая на тамошнем пляже мои юморески. А утром я обнаружил, что квартира уж полностью готова для матча по водному полу. «Рукописи!» - вспомнил я, и прямо из постели бросился в студеные волны. Спустя полчаса рюкзачок с наиболее гениальными из моих рассказиков был надёжно принайтован (хорошее словечко, услышанное позавчера по ТВ) к люстре у потолка. А я снова позвонил в ЖЭК. «Как, это опять вы?» - удивился красивый баритон. «Но сантехник так и не пришёл…» - стыдливо пояснил я причины своей настырности. «Ждите, скоро придёт…» - зевнул он. Я возмутился: «Безобразие!.. Я буду жаловаться!..» «Жалуйтесь, если делать больше нечего! - обиделся баритон. Повысил голос: - Если вы думаете, что я держусь за это место, то вы глубоко ошибаетесь!.. Эх!.. Мало вас, кляузников, юмористы высмеивают!..» Я робко хихикнул в трубку, и кинул её в набегавшие волны. …Нужны были деньги. Много-много денег, и - немедленно. Перебрав в уме множество вариантов молниеносного обогащения (ограбить сберкассу, найти клад, жениться на богатой старухе, напечатать денежки самому, и т.д.), я вспомнил, что месяца три назад отправил в местное издательство сатирическую повесть «Знойные сумерки», - безумно смешную и, несомненно, обречённую быть принятой издательством «на ура»… Стоило побеспокоить их напоминанием о гонораре… Поменяв в прихожей резиновые сапоги на ношенные туфли, и надев шляпу, отправился в издательство, за деньгами. …Издательство располагалось в старинном особнячке с высоким потолком и толстыми стенами. В приёмной мне сообщили, заглянув в пухлый гроссбух, что рукопись моя в данный момент находится у литконсультанта Петренко, - второй этаж, кабинет 24. На втором этаже было тихо, сумрачно и прохладно. В такой уютной обстановке, должно быть, легко и думалось, и творилось организаторами литпроцесса в нашем городе. Не то, что нам - простым смертным, придавленным тяжким бытом и жестокой необходимостью хоть как-то зарабатывать себе на хлеб насущный… Чуя в себе душевный трепет оказавшегося в Храме литературы, и сняв шляпу, я заглянул в первую же попавшуюся на глаза дверь. За своими столами в просторной комнате сладко похрапывали два моложавых бородача, ещё двое, с бакенбардами - играли в шахматы, ну а пятый, лысоватый и с оттопыренными ушами, разгадывал кроссворд из «Огонька». «Старт без финиша, слово из семи букв, третья «к», - кто знает?..» «Показуха!» - подсказал я, просунув голову в дверь. «Верно! - обрадовался любитель интеллектуальных шарад, и поднял на меня глаза. Насторожился: - А кто вы такой, собственно?» «Автор я… Где-то тут находится моя повесть!» - объяснил я. Лопоухий, тут же потеряв ко мне всякий интерес, раздражённо буркнул: «Вы что, не видите, что мы заняты?!. И голос его полнился негодованием берегущего каждую секундочку своего бесценного времени человека. «Извините…» - сконфузился я, и быстренько захлопнул дверь. Только теперь заметил на ней табличку: «Посторонним вход запрещён». За следующей дверью, в которую я рискнул заглянуть, был кабинет поменьше предыдущего, и находилось в нём только двое: строгий юноша в тёмном костюме - за письменным столом, и сидящий напротив него - ветхий старец с объёмистой папкой на коленях. Лицо юноши излучало железную непреклонность, а его указующий перст направлял старика в сторону двери, причём явно - не с целью отправить его прямиком в типографию, для незамедлительной отдачи в набор содержимого объёмистой папки. Несомненно, я стал невольным свидетелем милой беседы редактора с очередным желающим напечататься. Не хотелось мешать, и я тихонечко затворил двери. Вытерев платком вспотевший лоб, впервые подумал о том, действительно ли меня ждёт в этом издательстве радостная встреча? Что-то не видно хлеба-соли… Но делать уж было нечего, жажда хоть какого-нибудь гонорарчика толкала в спину, и я двинулся к следующей двери. Её не украшала грозная табличка, как в первом случае, и красивая обивка – как во втором… Наученный горьким опытом, я вошёл не без смутных опасений – и был приятно изумлён… Ибо первое, что я увидел, было симпатичным сиреневым брючным костюмчиком, в уютном соседстве с развалюхой - пишмашинкой, керамической пепельницей с дымящейся в ней сигаретой со следами губной помады на фильтре, и хризантемой, торчавшей из заменяющей вазу пивной бутылки на столе. Ну а при взгляде на обладательницу сиреневого костюмчика я и вовсе понял, что задержусь здесь надолго. Длинные, ниспадающие до пояса белокурые волосы, ясный взгляд цвета фиалки, щекочущие ноздри ароматы французкой парфюмерии… Этот набор показался мне неотразимым!.. И я сразу же решил: атакую!.. «А ведь медики предупреждают о вредности курения! – приближаясь, с вкрадчивой улыбкой кадрового обольстителя напомнил я. Но что-то в моей неотразимости не сработало - очаровательное личико осталось совершенно безучастным к моим стараниям как-то заинтересовать прелестницу собою… Оторвавшись от своих занятий, фиалко-глазая безучастно ждала, пока я в двух-трёх словах изложу суть своего вопроса, и, получив на него ясный и лаконичный ответ, снова провалюсь в ту дырку, из которой только что вылез. Но я не мог быть кратким, когда речь идёт о необходимости немедленно выдать мне гонорар в максимально большом размере!.. Тут нужны обходные пути, обходы с флангов. Возможно - длительная осада… «Я – писатель!» - сообщил гордо. Тут же смутился: нашёл чем хвастаться в издательстве - да тут каждый день этих самых писателей болтаются толпы, и все норовят оказаться поближе к кассе!.. «Юморист…» - уточнил на всякий случай. Юмористы в этом кабинете, видимо, появлялись всё-таки не каждый день, и фиалковые радары сочли нужным внимательно ощупать меня со всех сторон, задержавшись на не глаженных брюках и нечищеных туфлях… «Разведён!» - пояснил я свою неухоженность. Теперь на меня уж смотрели с явным интересом. Сочтя разведку боем успешной, я поспешил бросить в наметившийся прорыв главные силы: «Мне сказали, что моя рукопись находится у Петренко… Это не здесь случайно?..» «Здесь… - спокойно подтвердила фея в сиреневом костюмчике. - Литконсультант Петренко - это я!..» Ах, что за дивный голос у неё оказался - чарующий, бархатистый, манящий… Умей мышеловка разговаривать - она общалась бы с гуляющими мимо мышками именно таким голосом!.. «Тогда мне – к вам! - обрадовался я. - Несколько месяцев назад выслал в ваше издательство сатирическую повесть, и вот зашёл узнать насчёт гоно… ну, как там с публика… Короче, рецензия уже готова?» Целую минуту фиалко-глазая переваривала услышанное. Потом миниатюрные пальчики неспешно прошлись по бумагам на столе, пошуровали в ящиках, перетряхнули содержимое нескольких толстых картонных папок, и наконец извлекли из-под груды цветастых номеров «Бурды» мою бесценную рукопись - слегка помятую, немножко истрёпанную, и почему-то с большим масляным пятном на обложке. От пятна пахло пирожками с капустой. Сглотнув голодные слюнки, я с надеждой спросил: «Ну и как - понравилось?..» «Я ещё не читала!..» - без тени смущения сообщила фиалко-глазая. «Как?! - изумился я. - Но уж столько времени прошло!.. И я думал… я имел основания рассчитывать…» «Значит, вы разведённый?..» - думая совсем в другом направлении, промурлыкала она. Внезапно созналась: «Я ведь тоже – в разводе… Не везёт с мужьями!..» «Это почему же?..» – автоматически поинтересовался я, продолжая думать только о гонораре. «Какие-то они все попадались мне… странноватые!.. Первый муж, например, ужасно ревновал, воображал неизвестно что, а потом… Однажды задержалась я на работе допоздна, совещание у нас было… Пришла домой в час ночи, а он - на порог меня не впустил, представляете?!. Говорит: «Вали к тому, с кем шлялась!..» И ещё всякое наговарил… В общем – расстались!.. А от второго мужа сама ушла - бездельник, лгун, дурак, да ещё и импотент в придачу!.. Третий же и вовсе оказался помешанным…» «Шизик, что ли?..» - насторожился я. «Да нет, хуже… - досадливо вздохнула она. - На домашнем уюте помешался!.. Хотел сделать меня домашней рабыней: кухня, стирка, глажка, уборка… Глупый!.. Зачем тратить время на уборку, если через неделю квартиру всё равно придётся убирать снова? Лучше уж подождать, и потом - убрать за оба раза сразу… Да и с едой - тоже!.. Есть столовые, кафе, рестораны…Зачем же приковывать себя к кухонной плите?!. Да и, если честно, готовить я не умею… А он никак не мог понять, что меня беречь надо!.. Пытался загрузить… Ругал часто… А однажды - ушёл из дома на работу, и - не вернулся!.. Сбежал, одним словом…» «Вот негодяй!..» - возмутился я фальшиво. Пересел на стул рядом с нею, осторожно погладил её ладонь. Она благодарно вздрогнула ресницами. Полюбопытствовала: «А как вы - насчёт домашнего уюта и ревности?..» «Не одобряю! - заверил я горячо. - Мужчина должен сосуществовать в спартанских условиях, и питаться только в общепите!.. А ревность – вообще пережиток прошлого!.. Пришла жена в полночь-заполночь, да ещё и подвыпившая – встреть её ласковым словом, накорми разогретым ужином, и спать положи… А зачем цепляться с мелочными придирками?!. Любимая женщина имеет право делать всё, что захочет» «Правильно!.. – одобрила фиалко-глазая, и ласково погладила меня ладошкой по небритой щеке. - Настоящий мужчина прощает женщине всё!..» Неожиданно перейдя на «ты», она предложила: «Хочешь, расскажу тебе всю свою жизнь?.. А ты потом напишешь про меня роман… Тебе удастся… В тебе чувствуется талант!..» «Разве?!» - обрадовался я. Приосанился, ободрённый. Придвинулся к ней так близко, как только позволяли правила приличия. А она, поставив передо мною стакан жидкого холодного чая и тарелку с чёрствым пирожком, начала повествовать о своей судьбе-злодейке, коварных извергах-мужиках, постылой работе («если б ты только знал, как мне все эти графоманы надоели!..»), и о всех прочих больших и малых неприятностях, сотрясающих её существование… Слушая, поддакивая, соглашаясь, сопережевая и восхищаясь её жизненной стойкостью, - я всё время думал о своём гонораре, необходимом мне позарез… Болтать мы могли и до полуночи, но когда ж я получу денежки?!. «Всё ясно! - не выдержав, перебил я фиалко-глазую. - Очень интересная история, очень!.. Но не роман вижу я здесь, а сценарий мюзикла. Главная героиня - одинокая страдалица с сексапильным бюстом, а вокруг неё кучкуются мужчины, все как один – вампиры, вурдалаки, нелюди… Поочередно плюют ей в душу, пользуются её шикарным телом, насилуют её достоинство… Это всё сопровождается пением и танцами, смешными погонями и многочасовыми скандалами, каким-нибудь детективным сюжетом и мелодрамой… А в конце - мы сделаем её какой-нибудь знатной ткачихой-орденоносцем, женою какого-нибудь сталевара-орденоносца и матерью пяти детишек… Как думаете, на пьесу для местного театра потянет?.. А то мне как раз денежки нужны…» Эх, зря я так быстро о деньгах заговорил!.. И явно недооценил её обидчивость и мстительность… Какое-то время она молчала, переваривая услышанное, потом – взяла стакан с чаем и выплеснула мне в лицо. В том же направлении полетела и моя рукопись. «Я вам душу открыла, а вы!..- вымолвила она с ледяным презрением. Тут же и определила, кто я: - Хам!.. Ничтожество!.. Бездарь!..» Встала, давая понять, что аудиенция закончена. Велела: «И заберите свои рассказы!.. Они неинтересны по замыслу, невыразительны по форме, банальны по содержанию… Графоман!..» «Но это же не рассказы, а повесть…» - промямлил я. Её голос скрежетнул наподобие металла: «Неважно!.. Всё равно – бездарно, тупо и непрофессионально… И неудивительно!.. У вас лицо - кретина!..» С этими словами она величественно указала мне на дверь. Причём выглядела она так, словно сразу после моего ухода собиралась горько разрыдаться. Никогда не любил зрелище женских слёз, и решил не дожидаться их появления. Молча собрав разлетевшиеся страницы рукописи, покинул ставший столь негостеприимным кабинет. …В коридоре было по прежнему прохладно и сумрачно. Из полуоткрытой двери соседнего кабинета доносились какие-то странные стуки, удары, хрипы и стоны. Я заглянул туда… Повалив на пол юношу-редактора, ветхий старец увлечённо душил его. Побагровевший юноша терял последние силы, но при этом продолжал отрицательно мотать головою, что означало: «Всё равно не напечатаем!..» «Помощь нужна?..» - участливо спросил я. «Не надо… Сам справлюсь!» - прохрипел старик, продолжия своё справедливое дело. И я ушёл. …На лестничной площадке около моей квартиры меня ждал сюрприз в виде крепыша в спецовке, с ящиком инструментов в руках. Он нетерпеливо жал пуговку звонка, открытым текстом сообщая всему человечеству, что именно он думает о не открывающем ему хозяине квартиры, то есть мне… Интеллигентные люди такие мысли предпочитают держать при себе, между прочим!.. «Вы сантехник?.. Ко мне?!» - спросил я, не веря своему счастью. «Сантехник!.. А то кто же?!. Открывай скорее!..» - рявкнул он. Едва я повернул ключ в замке, как он, отшвырнув меня, по залитой водою по щиколотку прихожей бросился на кухню, на бегу доставая из чемоданчика разводной ключ. Не успел я и глазом моргнуть, как мой спаситель заменил проржавевший вентиль, а затем - о, чудо!.. - не поленился тряпкой собрать всю растекшуюся по квартире воду в самую большую из моих кастрюль, и вылил в унитаз. Сделал он это так споро и умело, что я чуть не задохнулся от умиления. Вот оно – беззаветное трудолюбие героя нашего времени, простого человека-труженика!.. И пусть он грубоват, пусть не совсем фотогеничен, - но зато насколько же старателен! Словно для себя делал!.. Моя рука сама собою нырнула в карман, и выудила оттуда скромное, но искреннее трёхрублёвое «спасибо»… Увидев деньги, он совсем взбесился: «Убери свои гроши, урод!.. - И чтобы это было в последний раз!..» «Что - «это»?..» - не понял я. «Чтоб свою квартиру больше не заливал, балда!.. Я ж как раз под тобою живу, и мне всё на голову выливалось!.. Понял?!. Чуть мне мебель и обои не испоганил… В следующий раз, когда заливать начнёт, мигом звони в ЖЭК и говори, что ты - та самая раззява, которая над сантехником Осьмухиным обитает!.. Тогда я тут же примчусь… Ясно?!» «Ясно…» - благодарно кивнул я, сообразив, что проблем с дырявыми трубами у меня больше не будет. Закрывая двери, я слышал, как спускающийся по лестнице Осьмухин бормочет: «Ну и развелось же олухов… Мало их, значит, наши юмористы высмеивали!..» 1984 год. О Д Н А Ж Д Ы В Е Ч Е Р О М . . . Из записок юмориста. «У телевизора был всего лишь один, но зато - зоркий, умный и наблюдательный глаз…» - написал я. И тут зазвонил телефон. Он всегда начинал трезвонить именно в те минуты, когда я бывал чем-то особенно занят.Я снял трубку - и услышал полузабытое металлическое скрежетание тёщиного голоса. - Сынок, родной!.. Анюта решила вернуться к тебе… Летим на крыльях любви!.. Цветов можешь не покупать - мы уже у подъезда… Через минуту будем, встречай!.. Сынком, сыночком и сынулей тёща именовала меня только по большим семейным праздникам, во все же остальные дни и недели я назывался не иначе, как распутным прохвостом, тупой бездарью и вялотекущим шизофреником с ярко выраженной манией величия. Ну а Анюта - это её доченька и моя законная супруга, два месяца назад отчалившая от моего причала к завмагу Редискину. Но, как теперь выясняется - не навсегда… В двери уже барабанили слабые дамские ручки. Пользоваться звонком по столь неординарному поводу, как возвращение блудной супруги в брачное ложе, было, разумеется, слишком уж прозаичным. Я заметался по комнате, ликвидируя наиболее явные следы двухмесячного холостяковства, швырнул куда-то (кстати - куда?.. а, ладно, потом найду…) рукопись с одной - единственной фразой, набросил на шею удавкой первый попавшийся под руку в шкафу галстук и, глубоко вдохнув воздух, открыл дверь. …Суетливые мокрые поцелуи. Впившиеся в мой затылок остренькие наманикюренные коготки. Мясистый, в половину лица, нос. Моя жена. Со времени нашей последней встречи она ни капельки не изменилась. Тёща тоже смотрелась по обыкновению - старой, вздорной и откормленной вороной. - Козлик, я вновь – твоя! - возвестила супруга, когда мне наконец-то удалось оторвать от себя присоски её губ. - Серафима посадили… С конфискацией имущества! - прояснила ситуацию тёща. - Надо же… А производил такое приятное впечатление! - изумился я. - Да, пыль в глаза он пустить умел… - досадливо помянула моего бывшего конкурента моя бывшая в бывшем времени женуленька. Спохватилась: - Но не будем о нём больше…И вообще - давай забудем прошлое и сообща начнём новую счастливую жизнь!.. - Сынок!.. Аня!.. Как я рада, что вы помирились!.. - тут же закудахтала тёща. – Я так счастлива, что вы снова - вместе!.. Меня слегка зазнобило. - Ну, раз такое дело… Куда уж деться… Давайте пить чай! - уныло предложил я. Спустя час мы пили дешёвый вонючий коньяк из чайных чашек. Мне было тепло и привольно. Обняв жену за податливые плечи, я шептал в её навострившееся ушко: - Ты не думай, я тоже буду богат… Вот издам книжку…потом - другую… Почёт, слава, гонорары… а там и премию получу!.. - Премия - это сколько? - вклинилась в разговор тёща. - Смотря какая… - мечтательно вздохнул я. - Самая главная!.. В смысле - самая денежная… - уточнила тёща. - Н-н-ну, не знаю… - замялся я. - Если считать такой Нобелевскую премию, то это будет… это будет… - Сколько?! - в один голос спросили жена и тёща. - Ага, вспомнил…недавно в газете же читал… Миллион долларов! – важно объявил я. В комнате стало тихо. - И ты действительно можешь получить столько денег? - после долгой паузы недоверчиво поинтересовалась супруга. Я легкомысленно потрепал её по плечу: - - А почему бы и нет?! По уму и таланту я давно уже заслужил её… - Миллион долларов!.. - зачарованно повторила жена. – Куда же мы денем такую прорву деньжищ?.. - Как куда?! - слега удивилась тёща. - Для начала купим сынуленьке кожаный пиджак. Сынулька, тебе хочется иметь кожаный пиджак?.. - Ага! - честно согласился я. - Купим! - твёрдо пообещала тёща. Подумав, добавила: - Анютке приобретём кольцо с брильянтом… не очень крупным, но чтоб и перед приятельницами не было стыдно… Ну и мне - тоже… что-нибудь достойное… Эпохальные тёщины замыслы прервал звонок в дверь. Я открыл. Это был мой сосед Егоров. - Привет честной компании! - бодро провозгласил он, потрепав мою ладонь, чмокнув тёщу в щёку и потрепав жену за то место, где когда-то была талия. Жена игриво захихикала и с неожиданным проворством принесла для Егорова с кухни табурет и рюмку. - Присаживайся к столу, Сережа! - пригласила она, на правах хозяйки дома закружившись вокруг гостя. - Вот коньяк… колбаска…лимончик… - Пить – вредно, а не пить - глупо! - сафоризмил остроумный Егоров, и под наш дружный смех - осушил рюмку. Занюхал лимоном, вытер влажный подбородок скатертью, сообщил радостно: - А ведь я к тебе, соседушка, по делу… Надумал я «Жигуль» покупать, последней модели… - Поздравляю! - от всей души порадовался я за соседа. - Не в поздравлениях суть… хотя, конечно, спасибо… Но тут, понимаешь, бабок немножко не хватает…в смысле – средств!..- Егоров тяжко вздохнул. - И не хватает-то немного… несчастных две тысячи долларов… А ты, я слышал… извини, сам знаешь - тонкая стенка между нами… ты, я слышал, Нобелевскую премию скоро получаешь… Так не одолжил бы ты мне эти самые несчастные две «штуки», а?.. Тебе-то эти деньги - тьфу, а для меня - сумма!.. А через год – полтора я тебе эти деньги обязательно верну… Могу и расписку дать!.. От неожиданности тёща даже крякнула, а жена уронила на пол чайное блюдце, и оно разлетелось на множество маленьких кусочков. Я старательно откашлялся, гулко высморкался в бумажную салфетку и при этом украдкой покосился на своё отражение в висевшем на стене зеркале - неужели я и в самом деле похож на человека, способного не то чтобы одолжить кому – либо, а и просто подержать в руках эти самые тысячи. Как и следовало ожидать, тревожно уставившаяся на меня из зеркала взъерошено – небритая личность смотрелась на одну только нищенскую зарплату, да и то за минусованием подоходного налога. - По нынешним временам такие деньги в долг дают только самым близким людям! - сухо проинформировала Егорова о положении дел в мире тёща. - Я и есть самый близкий - через стенку ведь живём…. - заметно обиделся он. – А когда разлюбезному вашему зятьку месяц назад срочно понадобилось 50 долларов до получки, я что - жилился?.. Нет, вынул из кармана и - дал!.. Кстати - пока что без возврата… - Что же ему теперь, из-за вашего паршивого полу-сотника две «штуки» отдавать?! - фыркнула тёща. Велела мне гордо: - Сынулька, верни долг этому алчному типу!.. - Я не могу… У меня нет сейчас… - стыдливо промямлил я. Егоров расцвёл - Вот видите?!. Но я же не требую, чтобы он немедленно вынул и отдал… Знаю, что завтра перезаймёт и вернёт мне!.. - И перезаймёт, и вернёт! - перешла в контратаку жена. Раздражённо добавила: - А машину на свои кровные покупать надо, не на одолженные… - - На какие покупать - я решу сам! - веско парировал. Егоров. Кинул в рот кружок колбасы, встал из – за стола и ушёл. - Прохвост! - громко резюмировала в стенку тёща. - Во наградил Господь соседом - головорез, да и только!.. И Господь, и стенка отмалчивались. - У тебя, простофили, денежки любой выманит! - досадливо упрекнула меня жена. – Отдай лучше их мне, так будет надежнее… - Кого - «их»?.. - не понял я. - Как кого?.. Миллион долларов!.. Твою Нобелевскую премию, разумеется…- скривилась любимая. - Так я ж её ещё не получил! - развёл я руками. Подумав, честно уточнил: - И ещё неизвестно, получу ли… Желающих и кроме меня - толпы!.. По щекам жены потекли злые слёзы. - Так вот ты как теперь заговорил?!. Обманщик!.. От законной супруги деньги прячешь… - А я тебе давно говорила, что он - жулик и подлец! - спокойно напомнила тёща. - Он и этот прохвост Егоров - два сапога пара!.. - Сама чокнутая! - мгновенно отозвались из-за стенки. – Скажи лучше, где твоя дочурка всё это время прошлялась, и - с кем… Кольцо с брильянтом ей, видите ли, захотелось… Фиг с маслом получишь заместо кольца!.. - Да, захотелось!.. И буду, буду, буду иметь! - взвизгнула жена. - Не будешь! - язвила стенка. - Буду! - надрывалась жена. - Нет, кольца мы, пожалуй, покупать не станем… - внезапно передумала тёща.- Столько завистников кругом, всяк начнёт пальцем тыкать… Давай лучше на эти деньги я куплю себе дачу в районе черноморского побережья, а вы будете приезжать ко мне в гости… - Купи себе дачу в районе сумасшедшего дома! - дружески посоветовала стенка, и оглушительно расхохоталась. - Какая дача? - нахмурилась жена. - Какая может быть дача, если нам нужно купить столько разных вещей первой необходимости!.. Финская сантехника - раз, японское видео - два, арабский мебельный гарнитур - три… А платья?.. А сапоги?!. А норковая шуба?!! Я же хочу совершенно раздетая!.. - Дожилась… Родной дочери для меня уже и дачи жалко! - трагически прозрела тёща, и разрыдалась. - Во семейка!.. Вы ещё передеритесь, мещане!.. - ликовала стенка. - Сам махровый обыватель! - хором провизжали жена и тёща. - Ах так?! – рассердилась стенка. - В таком случае я немедленно пишу в компетентные органы, что писака ваш из-за рубежа кучу бабок срубил, а налоги с них - не уплачены!.. А за это, между прочим, и посадить могут.. Тут меня переклинило. - Молчать всем! - заорал я. - Это мои деньги, ясно?! Откуда хочу - оттуда и получаю, куда хочу - туда и трачу!.. Могу особняк на них купить, а могу и в форточку выкинуть… И мне действительно захотелось немедленно вышвырнуть в окно этот злосчастный миллион. Но тут я вдруг с пронзающей досадой вспомнил: а ведь миллиона–то и нету!.. Я попытался сообщить об этом открытии окружающим, да где там… Никто меня и слушать не хотел. Жена и тёща что-то кричали Егорову, Егоров - жене и тёще, все трое поминутно обращались ко мне, требуя денег, по радио гремел оперный бас - любимец провинциальных филармоний, а на улице, наслушавшись наших воплей, жалобно завыл бродячий пёс. Не помню уж, каким образом я оказался в ванной. За стеной бубнили раздражённые голоса, а здесь было уютно и спокойно. На тумбочке белел одинокий бумажный лист. Я взял его и прочёл: У телевизора был всего лишь один, но зато - зоркий, умный и наблюдательный глаз.» Так вот куда я дел рукопись!.. Похлопав себя по карманам, нашёл в одном из них огрызок химического карандаша, присел на скользкую боковину ванны, разложил бумагу на колене, подставив под неё пачку стирального порошка, и, послюнявив карандаш, написал продолжение: «И этим глазом он насмотрелся в окружающем его мире много интересного, о чём мог рассказать людям, - не мог он только поведать им о своей гордой, доброй и одинокой душе…» 1984 г. Я - ИНОСТРАНЕЦ. Из записок юмориста. Меня вызвал к себе Главный редактор. «Сегодня днём, поездом, к нам в город прибывает известный писатель-юморист из ГДР - Гюнтер Шлаб! - сообщил бодро.. - Чуть ли не живой классик...» «Неужели сам Шлаб?!» - ахнул я. Поколебавшись, спросил: «А кстати, что он написал?..» «Откуда мне знать…- нахмурился Главный. - Ты же знаешь: я в основном только нашу газету в последние годы и читаю… Так вот, Шлаб попросил никаких официальных встреч ему не устраивать!.. Желание гостя для нас - закон!.. Теперь слушай сюда: будет он у нас проездом, и лишь сутки. Кто-то должен его встретить и проводить в гостиницу, а заодно - показать наш город!.. При этом Шлаб пожелал, чтобы встречающий его человек был весёлым и остроумным… Мы тут, в узком кругу, посовещались и решили выделить для встречи Шлаба - тебя!.... Насчёт знаний немецкого не сомневайся: Шлаб вполне сносно владеет русским, так что переводчик не понадобится…» «Пошлите Сидоренко! - предложил я. - У него голова - острая как конус, и ум, следовательно – тоже…» «Сидоренко нельзя… - вздохнул Главный. - Ты же знаешь, он любитель пропустить стаканчик-другой, а потом петь начинает… У иностранного гражданина сложится превратное представление о нашем образе жизни!.. А ты – язвенник, следовательно – не пьёшь… Да и вообще морально стойкий товарищ!.. Короче - вот деньги на цветы для гостя, и гони на вокзал!.. Встреть - и веди в гостиницу, а по дороге показывай наши достопримечательности и развлекай беседами… Ну а около гостиницы его будут ждать наши…» «Лучше бы Шлаба встретил кто-нибудь из местного отделения Союза писателей!» - буркнул я, вставая. Главный хмыкнул: «Может и лучше… Но уж неделю как наших писателей отправили на шефские лекции о своём творчестве в подшефные колхозы… Кстати, Шлабу об этом говорить не надо, а то подумает, что наши писатели - народ подневольный…» …За пять минут до прихода поезда я уж стоял на перроне, обмахивая разгорячённое лицо пышным букетом. Встречающих было много, но с цветами маячил лишь я - не сезон, весна - ещё дороговаты букеты… Наконец показался состав. Обдав жаром, мимо промчал тепловоз, таща за собою нарядные вагоны, потом состав остановился, и из него вытекла толпа пассажиров. Среди увешанных огромными чемоданами, громадными узлами и массивными свёртками соотечественников иностранца я опознал сразу: по маленькой кожаной кепочке (из-под которой во все стороны торчала неукротимая шевелюра цвета угля) и огромным, закрывающим половину лица зеркальным очкам. В руках он держал маленький «кейс-дипломат». «Гутен морген, герр Шлаб!» - на одном дыхании выдохнул я заранее вызубренную по шпаргалке приветственную фразу на немецком. - Их бин ваш встречающий! Вас волен зи: сразу в готель, или вначале - пацирен по городу?..» «Здравствуйте! - на нормальном русском языке ответил гость, улыбаясь. - Сразу выскажу четыре «но». Первое – я не «герр», господин, а - «генноссе», товарищ… Второе - для вас я не Шлаб, а просто Гюнтер. Третье – перестаньте коверкать баварский диалект своим великолепным рязанским произношением… И четвёртое – пошли пацирен по городу! Принято?..» «Принято!» - улыбнулся и я, покорённый непринуждённым доброжелательством гостя. Внимательно присмотревшись ко мне, он предложил: «А вообще - давайте перейдём на «ты»!.. Как, сойдёт?..» Я засмеялся… Вот так мы сразу и сдружились. Улыбка у Гюнтера была хорошая - добрая, искренняя, настоящая!.. И вообще, он оказался умным, весёлым и лёгким в общении человеком… Спустя полчаса мы уже чувствовали себя друзьями. Сидели на скамейке в парке, ели мороженное, и спорили на всевозможные темы. «Вы – великий народ, но ваше гостеприимство… как бы это поделикатней высказаться… Оно превосходит пределы разумного!.. Ради заезжего путешественника вы склонны и даже рады пожертвовать своими законными интересами… Если в какой-нибудь обыкновенной гостинице неожиданно появляется иностранец, то из самого лучшего номера немедленно выселяют «своего», и вселяют интуриста… Причём чем «чужей», чем «капиталистичней» страна, из которой он приехал - тем больше лебезит обслуживающий персонал… А тот «свой», которого выселили, почти наверняка - добросовестный труженик, честный гражданин своего Отечества, - почему же он должен жертвовать своими удобствами ради какого-то иностранца, очень может быть - пресыщенного развлечениями буржуина, ибо бедные люди по заграницам обычно не ездят…» «Ты не прав!- горячился я. - Хозяева обязаны создать гостям максимальные удобства!» «Да, но не в ущерб собственному достоинству! - тоже горячился Гюнтер. Неожиданно спросил: - А хочешь почувствовать себя в шкуре иностранца в собственной стране?..» «Неплохо бы…» - хмыкнул я. «Тогда переоденься в мой пиджак, и кепи возьми!» «Ничего не выйдёт… - поскучнел я. - Меня в городе каждая собака знает!..» Гюнтер усмехнулся, снял очки, под которыми скрывались его мудрые и чуточку грустные глаза, потом вцепился пальцами в свою иссине-чёрную шевелюру, дёрнул - и она отделилась от головы, оказавшись париком!.. Оказывается, он был абсолютно лыс… Что, впрочем, ничуть не умаляло его привлекательности!.. «Надевай парик и очки - в них тебя никто не опознает!..» Вначале я мялся и отнекивался, но любопытство подталкивало, я всё-таки надел его очки, парик, кепи и пиджак, и мы вышли из облюбованного для беседы сквера. В моей потрёпанной шляпе внешность у Гюнтера была самая что ни на есть славянская. Подмигнув, он спросил: «Ну, каковы первые впечатления – в шкуре иностранца?..» Впечатления были - зер колоссаль!.. Завидев мой ненашенского покроя пиджачок, марсианские очки и кожаное кепи, молоденькие девушки строили мне глазки и всячески демонстрировали различные анатомические подробности фигурок, явно намекая на желание поскорее выйти замуж за иностранца. Мужчины подтягивались, и проходили мимо строевым шагом, не желая пасть в грязь лицом перед заграницей. Старушки на меня крестились, явно путая то ли с храмом, то ли с живым чёртом. А собаки поджимали хвосты и прятались в подворотнях, дабы случайно не угодить в международный скандал. Я цвёл от удовольствия!.. «Зайдём в ресторан?» - предложил Гюнтер. Мы как раз остановились у самого престижного ресторана нашего города, украшенного мраморными колоннами (здание было дореволюционной постройки), и швейцаром, наподобие непоколебимого утёса застывшего у входных дверей. «Куда прёшь?! - рявкнул швейцар на приближающегося к нему Гюнтера. - Видишь табличку: «Мест нет!»?.. Так куда суёшься?!.» Дверь действительно украшала грозная табличка вышеуказанного содержания. Я нерешительно затоптался на месте. Но Гюнтер что-то шепнул швейцару, и того как подменили!.. Вначале - уставился на меня, широко распахнув глаза и отвиснув нижней челюстью, а затем, молниеносно сменив свирепо-бульдожье выражение лица на гостеприимное, спешно распахнул перед мною недоступную для прочих смертных дверь: «Милости просим знатного гостя!..» И мы вошли. На возвышении под уютное мурлыканье оркестра что-то мелодично бормотала в микрофон певицы пред-пенсионного возраста. Под потолком серебристо струился сигаретный дым. За столиками жевали что-то полу - съедобное посетители. Швейцар не обманул - свободных мест в зале действительно не было… Я снова оробел, но к нам уже торопился метрдотель, своей величавостью слегка напоминающий линкор. «Рады, очень рады!» - сказал он мне, скользнув по Гюнтеру служебным взглядом. «Все столики заняты…» - пожаловался Гюнтер. Линкор снисходительно усмехнулся: «Сейчас уладим… Эй, ребята!..» Откуда-то со стороны кухни уже выбегали официанты, на ходу поправляя только что выданные им смокинги. Накатившись волной на ближайший столик, подхватили ошеломлённых внезапным нападением посетителей, и уволокли в неизвестном направлении. На столике в считанные мгновения появилась белоснежная скатерть взамен прежней, серовато-грязноватой, и нас усадили за стол, в специально принесённые из директорского кабинета кресла. «Спик инглиш?.. Шпрехен зи дойч?.. Парле ву франсе?» - склонился к нам в вопросе метрдотель. Я растерянно заморгал. «Наш гость из Испании!» - нашёлся Гюнтер. Не знавший испанский метрдотель озадачился: «А что ему подавать?» Но потом сообразил: «А, понял… Принесём всё из «особого списка»!» - и ушёл. «Метрдотель – полиглот?.. Нет, вы и в самом деле – самая культурная нация в мире!» - восхитился Гюнтер. Я пожал плечами: «Ничего особенного… Сейчас интеллигенция валом валит в сферу обслуживания, - надо же сводить концы с концами… Не удивлюсь, если у метрдотеля - ещё и кандидатская диссертация за спиною!..» Ном уже несли то. что значилось в «особом списке». Взглянув на уставленный всевозможными яствами и напитками, я восхищённо присвистнул. Судя по количеству бутылок, ресторанные боссы думали, что иностранцы пьют как лошади, точнее – как стадо лошадей. Приблизившись к нам, один из официантов бережно наполнил мою хрустальную рюмку, а заодно - небрежно плеснул и в поставленный перед Гюнтером гранённый стакан. «Не могу пить… Язва!..» - тихо вздохнул я. «У меня тоже язва!..» - грустно сообщил Гюнтер. И мы – выпили. …После второй рюмки мне стало весело. А Гюнтер куда-то пропал. После третьей я запел «калинку», смешно коверкая слова, а метрдотель, официанты и посетители подпевали, хлопая в ладоши. Ну а после пятой рюмки я разбил локтем стоявшее сзади большое зеркало. «Ничего, это к счастью!» - успокоил слегка побледневший метрдотель. Я чмокнул его в щёку и на ломанном русском сообщил, что у нас в Токио за подобные художества иностранному гостю обязательно сделают харакири. «Ну так это ж в Токио… Самураи… Звериный оскал капитализма!» - успокоил метрдотель. И заботливо проводил до двери, поддерживая за локоток. На улице меня уж дожидался трезвый как стёклышко Гюнтер. Слинял вовремя, чтобы не напиваться, а теперь - ждал, для продолжения нашей экскурсии по городу. Спросил деловито: «А сейчас куда пойдём?» «В зоопарк…» - немного протрезвев на свежем воздухе, решил я. У кассы зоопарка змеилась очередь. Кассирша куда-то отлучилась, а билетёрша у входа не пропускала безбилетников, и в результате войти не мог никто. «Представимся иноземцами, и войдём без очереди!» - предложил Гюнтер. Я смутился: «Неудобно… Все стоят, а мы попрёмся… Лучше айда за угол, - я знаю одну классную дырку в заборе… Мы завернули за угол, и обнаружили у заветной дыры целую очередь таких же, как мы, жаждущих войти «знатоков»… Вскоре мы уже прогуливались тенистыми аллеями. Лев, тигр, бурый и белый медведи, а также прочие хищники, травоядные, экзотические птицы и приземистые ящеро-подобные - рычали, бегали, прыгали, глазели, свистели, щёлкали, сверкали взглядами, короче – исправно отрабатывали свой зоопарковский корм. Некий всезнайка сообщил, что где-то поблизости греется на солнышке самый настоящий королевский питон, только что проглотивший кролика. Мы двинулись в указанном направлении, и вышли на табачный киоск с дремлющей в нём розовощёкой продавщицей. Рядом у дерева тихо переговаривались двое: миловидная девушка с коротком платьице, и парень в кепке, широтой плеч и объёмами распирающих рубашку изнутри мускулов напоминающий паровой молот. «Сейчас ты убедишься, что иностранцу вы готовы уступить без боя даже и любимую девушку!» - самоуверенно заявил Гюнтер, и двинулся к парочке. Я не успел его остановить. «Добрый день! Простите за беспокойство…- учтиво приподнял над головой перед парочкой потрёпанную шляпу Гюнтер. - Я - переводчик из «Интуриста»… А тот господин в очках и шевелюре - наш гость, мультимиллионер из Амстердама!.. Через час ему улетать, и это время он хотел бы провести с максимальной пользой… Кстати, и валюту до конца надо растратить!.. Ну а вы, девушка, понравились ему с первого взгляда. Ни на что особенное он не претендует, а только хочет провести с ним эти самые два часа… Если, разумеется, молодой человек не возражает!..» Молодой человек пока не возражал, обалдело моргая, и явно не врубаясь, о чём идёт разговор. Зато девушка оценила ситуацию верно, и кинула на меня заинтересованный взгляд. Но когда Гюнтер взял её за локоть, собираясь подвести ко мне для знакомства, она, потупив глазки, изобразила стыдливую невинность: «Ах, что вы… Я даже не знаю… Это так неожиданно!..» «Не везти же ему обратно инвалютные денежки…- гнул своё Гюнтер. - Ему так хочется кутнуть, швырнув свои гульдены на ветер, но делать это в одиночку - скучно… Ну а вы - столь обворожительны и прекрасны…» Девушка зарумянилась, и глянула на меня совсем уж благосклонно. Но в этот момент паровой молот вдруг сообразил, что от него внагляк уводят тёлку. «Чего тебе от Нюрки надо?!» - подлетев ко мне, рявкнул он без всяких предисловий. О тоне я уж и не говорю, тон был железобетонный… Со столь дубоватыми манерами шансов стать посланником в МИДе у этого парня не было ни малейших. Гюнтер делал мне издали успокаивающие жесты. «Я…как эйто по - руськи… Не понимайт!» - нахально сказал я. Тут он меня и ударил. Впечатления - незабываемые!.. Метров пять я летел в воздухе со всё возрастающей скоростью, и имел все шансы долететь до родного Амстердама, кабы не газетный киоск, в который я врезался спиною… А так - всего лишь проломил двери киоска, и вместе с её обломками свалился прямо на колени продавщицы. «Караул!.. Грабят!.. Насилуют!.. Милиция!..» - спросонья завопила продавщица, прикрыв мощной грудью дневную выручку от потенциальных грабителей-налётчиков. Из-за кустов тут же ответила трель милицейского свистка. «Бежим!..» - крикнул Гюнтер, - нет, не мне, а девушке!.. И, схватив её за руку, потащил к спасительной дыре в заборе. Паровой молот помчался за ними, на бегу крича Гюнтеру что-то нехорошее. С трудом выбравшись из огнедышащих объятий продавщицы, я вылез из киоска, и заковылял к той же дырке, держать за опухшую после зуботычины щёку. «Стой! - грозно раздалось из-за спины. - Всё равно не уйдёшь!.. От старшего сержанта Фролова ещё никто не уходил!..» По мне, так товарищ старший сержант сильно преувеличил свои возможности, - ведь Гюнтер, девушка и паровой молот всё-таки скрылись от него в дыру!.. Зато меня у забора настигла карающая десница закона, и, крепко ухватив за шиворот, приподняла над землей и повернула лицом к своему полноправному представителю. Старший сержант Фролов оказался рыжим, конопатым и голубоглазым. «Ограбили! Изнасиловали!.. Убили!..» - вопила издали табачная киоскёрша. «Хоть главаря поймал! - с удовлетворением констатировал Фролов. - Попался, голубчик!.. Э, да ты, по-моему, ещё и пьян в стельку… Это усугубляет!.. Если продавщица не выживёт, то светит тебе «вышак»… А теперь говори, куда побежали твои дружки?!.» «В лучшем случае - 15 суток, в худшем - 15 лет! - молниеносно сообразил я. - И при любом раскладе - выставят из редакции как морального разложенца… Кошмар.. Содрогнувшись от подобной перспективы, я заорал фальцетом: «Вас ист дас? В чьём дельо?.. Чьёрт побери!.. Доннер ветер!.. Дипломатик скандаль!.. Жальоба в Президиум Верховейшен Советейшен!.. И в ООН тоже…» Карающая десница закона опустила меня на землю, и, сдвинув на лоб форменную фуражку, озадаченно почесала затылок. «Неужто и впрямь иностранец?..» - спросил он то ли меня, то ли себя самого, окидывая меня испытующим взглядом. – Тьфу ты… Только этого в моё дежурство и не хватало… Погодь, но ты же вместе с ними убегал?.. И синяк у тебя под глазом…» «Скандалейшн!.. Антисоветейшен истерейшен!.. Наказейшен виновейшен и позорейшен!» - торопливо предупредил я. «Вот только не надо нас пугать! - от имени всей державы насупился старший сержант. Тут же изумился: - Ёлки-палки, а ведь я, оказывается, уж и иностранные языки понимаю!.. По телику, что ли, нахватался?.. Вздохнул огорчённо: «Эхма, как чуял, что какая-нибудь подлянка случится… Недаром всю ночь вобла в тельняшке снилась!.. Сидит в пивной кружке, и оттуда подмигивает, представляешь?!.» Он потерянно махнул рукою, а затем связался по рации с начальством. Спустя несколько минут в ворота зоопарка вихрем ворвалась чёрная «Волга», и с визгом тормозов остановилась рядом с нами. Из машины вылез никто иной, как сам начальник городской милиции. После моего фельетона о грубияне-гаишнике он знал меня как облупленного… «Так что иностранца поймал! - доложил Фролов. - Есть подозрение, что он замешан в ограблении и изнасиловании продавщицы Гореловой…» «Не-е, выручка цела, кажись…» - уточнила подошедшая к нам продавщица. «Так чего же ты нам голову морочишь?» - ласково щупая меня взглядом, поинтересовался у Фролова начальник милиции. «Так ещё ж и изнасилование!..» - не сдавался старший сержант. Но продавщица его опять огорчила: ощупав себя руками, радостно доложила, что следов покушения на её женскую честь не наблюдается. Сердито полоснув её взглядом, Фролов с последней надеждой предположил: «А может, он - вражеский лазутчик?.. Сдать его надо куда следует…» «Успокойся, старший сержант…- раздраженно прошипел начальник милиции. Повернул ко мне вмиг ставшее улыбчивым лицо: - Если я не ошибаюсь - господин Шлаб? «О, я-я!.. - обрадовался я. - Но только не господин, а товарищ!..» «Так где же вы, дорогой товарищ Шлаб, пропадали?! - совсем уж расцвёл как розочка начальник милиции. - А мы уж заждались!.. По всему городу ищем… Пожалуйте в машину!.. А ты, Фролов, займись лучше продавщицей. Объясни ей популярно, на кого можно вешать всех собак, а на кого - нет…» И, показав старшему сержанту за моей спиной увесистый кулак, начальник милиции усадил меня в машину, а затем уселся рядом. «Волга» рванула с места, оставив на аллее Фролова с массой недоумённых вопросов на растерянном лице. Придерживая меня за локоть на ухабе, начальник милиции проворковал: «А мы уж тревожились. Куда ж это пропал наш дорогой гость?! Уж и стол накрыт, и люди собрались и ждут!.. Это недалеко…» «Не в тюрьму ли везёт?» - всполошился я. Но привезли меня на госдачу за городом, где меня терпеливо дожидались местные власти. Стол действительно был накрыт, и, скажу я вам, куда там до этого стола давешним ресторанщикам с их жалким «особым списком»… Меня усадили на почётное место, рядом с председателем горисполкома. Напротив сидел Главный редактор, и изо всех сил мне улыбался. В парике и очках я действительно был неузнаваем. Мы выпили - вначале за дружбу народов, затем за мир на планете, а там ещё за что-то… «Наш город вам понравился?» - спросил председатель горисполкома. «Грандиозо! Такие ухоженные улицы и бульвары… Сразу видно, что у города – хорошие хозяева! - польстил я. - Хотя и у нас есть неплохие города - Берлин, или Амстердам, например…» «Гм… Плохо у нас всё-таки учат географии… Я и не знал, что Амстердам - в Германии!» - огорчился председатель горисполкома. «Этого многие не знают! - успокоил его я. Повернулся к Главному редактору: - А вы, простите, кем будете?..» «Редактор городской газеты!» - готовно представился мой шеф. Я осклабился: «О, местная интеллигенция!.. А мой новый роман вы читали?..» «А как же! - даже удивился он вопросу. - Все ваши произведения для меня – настольные книги!..» «И какое из них вам нравится больше?» - сощурился я. «Все! - рявкнул главный. - Вы настолько хорошо пишете, что мне нравится буквально каждая ваша вещь!» «Мы вас систематически читаем и перечитываем в полном ассортименте!» - заверил председатель горисполкома. По этому поводу мы тут же выпили и закусили. Наблюдая, как я уплетаю кус поросёнка, Главный полюбопытствовал: «Кстати, вас встречал на вокзале мой сотрудник?» «Умгу… - с полным ртом подтвердил я. - Между прочим, на меня он произвёл самое лучшее впечатление!.. Не ошибётесь, если назначите его заведующим отдела…» «Да?.. – удивился Главный. Закрутил головой, оглядываясь: - А кстати, где он?..» «Я его в магазин послал, за водкой!» - пояснил я. - Знаете, русская водка - лучший сувенир!.. Но около водочного магазина – такая очередь…» «Сувенирами мы обеспечим!» - заверил прислушивавшийся к нашей беседе председатель горисполкома. По этому поводу мы опять выпили. После 9-й рюмки я запел «калинку», а остальные подпевали и хлопали в ладошки. Потом я случайно зацепил локтем и разбил стоявшее за моей спиною большое зеркало. «К счастью!.. Примета такая…» - заверил слегка побледневший председатель горисполкома. Я хотел чмокнуть его в щёку, но промахнулся, и поцеловал свой бокал. Далее - затмение… Помню смутно, что агитировал палку копчённой колбасы включиться в процесс борьбы с нашими недостатками… Потом несколько человек несли меня к машине, а я вырывался, требуя привести моего лучшего друга Гюнтера Шлаба… …Утром следующего дня .я очнулся лежащим поперёк кровати в гостиничном номере «люкс». Голова гудела и стонала после вчерашней попойки. Из ванной появился Гюнтер, с электробритвой в руках. «Вижу, ты провёл время не зря! - произнёс он, сочувственно наблюдая мои попытки натянуть на себя рубашку, при ближайшем рассмотрении оказавшуюся почему-то штанами. - Мне тоже было хорошо!.. Всю ночь бродил по городу с компанией молодёжи, слушал музыку, пел песни под гитару, и, представь себе, даже целовался под Луною с одной студенткой… О, это было великолепно!..» «Кончено… Бросаю пить!..» - пообещал я невидимым свидетелям моих страданий. «Правильно! - одобрил Гюнтер. - Минералка – и дешевле, и полезней водки!.. Кстати, поторопись - через полчаса у меня уходит поезд…» «Ох и набегут провожающие!» - испугался я. Гюнтер успокоил: «Никого не будет… Я уже позвонил, и попросил никаких официальных проводов не устраивать…» Но проводы всё-таки были. Так, не очень масштабные – человек сто общественности, взвод солдат из местного гарнизона, и делегация пионеров от прочего населения. Гюнтеру насовали в руки цветов, и усадили в поезд. В багажный вагон загрузили сувениры - памятные альбомы, побрякушки, бочонки с красной и чёрной икрой, а также - три ящика водки. Гюнтер помахал на прощание всем вместе и мне в отдельности своим фирменным кепи, и под прощальное «ура!» провожающих поезд укатил его в дальние края. Я подошёл к Главному редактору. После вчерашнего самочувствие у него было не ахти, и поэтому, наверное, он сразу набросился на меня с упрёками: «Почему лицо такое помятое?.. И, кстати. где ты вчера пропадал?!» «Как где?! Стоял в очереди у водочного магазина за сувенирами для дорогого гостя! - пояснил я. - И за эту сверхурочную работу неплохо бы мне отгул дать, между прочим!» «Ладно, отгуливай…» - страдальчески поморщившись и немножко успокаиваясь, разрешил Главный, справедливо рассудив, что в таком состоянии я всё равно не работник. Я ждал, что он с ходу предложит мне должность завотделом, но Главный почему-то промолчал. Вздохнув, я отправился в зоопарк. Хотелось всё-таки взглянуть на королевского питона. У кассы зоопарка всё ещё змеилась очередь. Завернув за угол, я нырнул в дырку в заборе - и угодил в руки старшего сержанта Фролова и двоих дюжих парней с повязками дружинников. «Ещё один безбилетный!» - удовлетворённо констатировал старший сержант. Я попытался нырнуть обратно в дырку, но дружинники гирями повисли на моих плечах. «Не смейт!.. Я инострьанец!..»- вспомнив вчерашнее, сердито завопил я. Старший сержант снисходительно усмехнулся: «Видали хитрована?.. Инострьанец он, видите ли… Да где ты, паря, хоть одного иностранца видел бы, согласного надеть шляпу производства нашей фабрики?!. Нет таких глупых интуристов, и быть не может!.. А раз – не иностранец, то нечего и трендеть… Ребята, ведите его!..» И меня повели. 1984 год. С Т И Х И Д Л Я С У Б Б О Т Н Е Г О Н О М Е Р А . Из записок юмориста. В одно прекрасное утро во вторник меня назначили заведующим отдела литературы и искусства нашей газеты. Предыдущий заведующий, бодрый и никогда не унывающий Соловейчик, ушёл на повышение - директором городского кладбища. - Чтобы в субботу дал в номер подборку стихов, и обязательно – талантливых! - предупредил меня Главный. Я удивился: -А где их взять?.. Талантливые поэты по провинциальным редакциям обычно не шастают… -Это твои проблемы… - насупился Главный. Подумав, посоветовал: - Пошуруй среди «самотёка», может - и найдёшь что-нибудь стоящее… Вера шефа в местных рифмоплётов вдохновляла. Вернувшись в отдел, я поинтересовался у единственной своей подчинённой Ниночки, уютной как котёнок мечтательной красавицы с косою до пояса, где у нас поступившие от начинающих авторов рукописи. - В редакционной корзине, где же ещё… - ответила она, не отрывая глаз от школьного учебника. Бедняжка третий год подряд штурмовала врата пединститута, и не похоже было, что осаждённые собирались выкидывать белый флаг… Сообразив, что мой озабоченный военными действиями аппарат мне не помощник, я вздохнул и, пошуршав мусором в корзине, выудил оттуда целый ворох рукописей. Долго очищал их от всякого прилипчивого к творческому процессу сора, затем устроился за столом и приступил к чтению. Стихов было много, стихи были разные. О романтике трудовых буден металлургов, домостроителей, поваров, милиционеров, водителей троллейбусов, патологоанатомов, продавцов пива и главбухов… О горячей любви к человечеству, к стране, к народу, к родному городу и персонально к выдающейся во всех отношениях личности нашего замечательнейшего мэра… Ну и просто о пламенной любви к особам противоположного пола, когда сердце тревожно бухает и рвётся из груди, брильянты слёз с шипением падают на сковородку раскалившихся чувств, а заветное окно призывно светит в ночи целую бесконечность, намекая на вечное ожидание чего-то там и напрочь игнорируя призывы экономить электричество… В общем потоке попадались и маленькие шедеврики оригинальности. «Скажи-ка, прадед, ведь недаром Квашня, сожженная пожаром, Была фашистам отдана?..» - вопрошал, к примеру, своего героического родича некий 8-классник Миша, и далее следовал развёрнутый на пяти страницах зарифмованный ответ старца насчёт давней исторической битвы за деревню Квашня в 1943-м году, не слишком уклоняющийся от всем известного лермонтовского «Бородино». К этим стихам Миша приложил прозаическое письмо с просьбой оплатить его творчество по наивысшему тарифу, поскольку героический прадед, оказывается, малость приболел, а лекарства нынче дороги… Я тут же отправил Мише ответ, похвалив за любовь к классике и ненавязчиво посоветовал зарабатывать на лечение героя – долгожителя каким–либо более надёжным способом. Заодно отписался я и прочим авторам, одобрив актуальность и жизненность их тематики, пожурив за некоторые вольности в обращении с языком, а также извинившись за перегруженность нашего редакционного портфеля, никак не позволяющую немедленно напечатать их опусы на наших страницах метровыми буквами и золотой краской. Потом в наш отдел футбольным мячом залетел непризнанный гений. Вернейшим признаком его гениальности была неукротимо – буйная шевелюра, которую он поминутно взъерошивал ладонью, ну а насчёт непризнанности сомневаться тоже не приходилось: признанные гении в нашу газету отродясь не захаживали…Фамилия у титана духа была тихая – Мышкин, зато творческий псевдоним он выбрал себе подходящий – Громыхалов. Выстрелив в мои уши псевдонимом и в скобках мельком упомянув фамилию, гость изъявил желание немедленно узнать, почему до сих пор не опубликована отосланная им в редакцию два месяца назад поэма: «Я – рядовой Вечности!» В спешном порядке я перелопатил вторично извлечённую из мусорной корзины макулатуру, но ничего с таким названием там не обнаружил. Ниночка тоже об этой поэме ничего не слышала, но шёпотом высказала мне на ухо догадку, что текст с подобным названием из отдела писем запросто могли переслать в отдел объявлений и рекламы. Идти же туда не было смысла - в отличие от нашего малоподвижного отдела там полученные материалы не складировались в корзине до лучших времён, а в случае их ненадобности - сразу же выкидывались. -О, жалкие окололитературные пигмеи! - яростно завопил Мышкин – Громыхалов, когда я с максимальной деликатностью известил его о пропаже бесценной рукописи., - «не иначе как была тайно похищена кем-либо из многочисленнейших почитателей вашего могучего таланта!..» В ответ же на моё предложение прислать нам копию утраченного шедевра он гордо ответил: «У меня нет копий, я всегда оригинален!», и - хлопнул дверью. Однако было похоже на то, что к субботнему номеру мы останемся без стихов. И тогда, найдя в справочнике номер самого маститого из местных поэтов, Родиона Яковлевича Курочку, я позвонил ему. Трубка ответила мне приятным бархатистым баритоном: - Выручить любимую газету своими последними стихами?.. Ну конечно, с большим удовольствием!.. У меня тут как раз есть подходящее… Нечто вроде философски – лирического эссеирования на космическую тему… А?.. - Гм… - замялся я. - Вот и чудненько! - придал моему мычанию одобрительный оттенок пиит. – Через полчаса моя супруга доставит рукопись в редакцию!.. Ровно через 30 минут и 2 секунды, строевым шагом пройдя по редакционным коридорам, в нашем отделе появилась жена Курочки - высокая, поджарая, со строгим унтер – фельдфебельским лицом и нарисованной в глазах фанатичной убеждённостью: «Мой муж – самый лучший!» ( Выбирая спутницу жизни, хитрый Курочка явно стремился сэкономить на секретарше, курьерше, домработнице, критико-страшительнице и и бог знает ком ещё… С такой женой да не прославиться - это уж надо быть совсем бездарью) Молча положив на стол предо мною папку с рукописью, мадам Курочка сделала «кругом» и, чётко печатая строевой шаг, удалилась. Ниночка проводила её соболезнующим взглядом. - Вот какой должна быть идеальная супруга! - не удержался я от комментария, развязывая тесёмки папки. - Д-а-а-а-а-а? – протяжно переспросила Ниночка, и впервые взглянула на меня не как на своего непосредственного начальника, а как на пусть и тёртого жизнью, и траченного молью и безжалостной женской критикой, но в некотором образе всё–таки мужчину. Смущённо хмыкнув, я сделал вид, что ничего не заметил, и уткнулся глазами в рукопись. Что и говорить, бумага была прекрасной, мелованной, финской, и печатала жена Курочки чистенько, без единой помарки, и сама папка внушала доверие своей респектабельной обложкой с золотым тиснением. Но вот стихи… Пересказывать поэзию прозой - дело неблагодарное, но всё-таки попробую. Курочкины эссе носили автобиографический характер. Он вспоминал, как неким осенним вечером жена послала его в булочную за хлебом (явный элемент гротесковой фантастики - гадать не приходилось, кто на самом деле в семье Курочек ходил по магазинам). На улице, случайно подняв глаза на ночное небо с мириадами звёзд, поэт вдруг провалился в раздумья над смыслом бытия и судьбами человеческой цивилизации. Другой, менее маститый и расписавший себе руку литератор не выжал бы из подобной фиговины больше куцей заметочки и трёхрублевого гонорара, Курочка же с головой нырнул в творческие ассоциативные параллели, развёрнуто припомнил Шопенгауэра, Ницше, Гоголя, Шопена, Платона, Камю, Сталина, Мао, Христа, Сартра, Маяковского, Шекспира, Фому Аквинского, Будду, Кришну, Льва Толстого, Шеллинга, Леннона, Че Ге Вару, Розанова, Сальвадора Дали, Пикассо, торгующую на базаре семечками бабку Марусю и ещё полтора десятка деятелей с очень знакомыми, не очень знакомыми и совсем не знакомыми мне именами. Домой Курочка, судя по его творению, вернулся тогда в два часа ночи - без хлеба, без денег и без своей норковой шапки, но зато с большой ржавой цепью на шее вместо галстука. Цепь меня доконала. Сколь ни мастит был Курочка, но не настолько, чтобы пропустить его ржавый ошейник на страницы нашего провинциального официоза при мэрии. Огорчать мэтра отказом в личной беседе по телефону не хотелось, и тем более не годилось отвечать ему отказом письменно, в преддверии будущего всенепременного скандала было бы неосмотрительно с моей стороны оставлять лишние следы своей принципиальности, поэтому я вышел в редакционный коридор и нашёл там нашего курьера Георгину Марковну. Шустрая розовощёкая старушка сидела в агропромышленном отделе и гоняла чаи с нашими спецкорами, попутно калякая про жизнь и виды на урожай в текущем году. За свои 64 года, переменив множество профессий и должностей, навидавшись всякого и способная компетентно рассуждать на абсолютно любые темы, -Георгина Марковна резала всем правду – матку в глаза с откровенностью камикадзе. А что, выйду когда-нибудь на заслуженный отдых( если доживу) – и тоже стану безрассудно смелым!.. Перебив обличающий грубейшие промахи нашего правительства монолог курьерши, я вручил ей папку с рукописью и попросил отвезти её Курочке вместе с нашим вежливым отказом в публикации, - «но только поделикатней!» - А что, такой навоз?! – удивилась Георгина Марковна, и начала развязывать тесёмки на папке, желая лично удостовериться. - Это - вопрос не вашей компетенции… Ваше дело - немедленно доставить рукопись автору! - сдержанно остановил я её. Георгина Марковна пожала плечами, сунула папку подмышку и ушла. На улице же, как выяснилось позднее, она присела на скамейку и целый час внимательнейшим образом изучала курочкины эссе. Пришла к аналогичным моим выводам, но, в отличие от меня, скрывать их не стала, а, вломившись к Курочке, совершенно открытым текстом указала ему его скромное место как в отечественной, так и в мировой литературе. Все знают, насколько обидчивы творческие люди, готовые воспринять критику в свой адрес лишь в вариантах типа: «Ты настолько гениален, что это уже становится неприличным!» - Так значит, я бездарен?.. - даже не назвавшись, ужалил меня из трубки переставший казаться бархатным баритон. От неожиданности потеряв дар речи, я замекал: -Э-э-э… Н-н-ну-у-у… М-м-м-м-м… - Столь важным отделом в такой солидной газете назначен заведовать невежда и нигилиствующий хулиган! - задумчиво поставила мне диагноз трубка. – М-да… сдаёт Главный!.. Видать, пора уж и ему на покой… И трубка запиликала отбой. А через 5 минут прибежала перепуганная секретарша Главного и срочно затребовала меня к шефу на ковёр. - Ты хоть понимаешь, на кого поднял руку?.. Это же сам Курочка! - кричал бегавший по кабинету взад-вперёд мой шеф с таким видом, словно я и в самом деле проехался на бульдозере по Бродскому или Пастернаку. – Его же даже в Англии читали!.. Сам мэр с ним на «ты»!.. А кто ты такой?!. - Так стихи же средненькие… - неуклюже попытался я реабилитироваться. - Тоже мне, знаток выискался! – взвился от возмущения Главный. – Сперва сам издай столько книг, сколько у него, а потом уж… Вдруг он остановился от страшной догадки: - А ведь ты меня специально подставил…верно?.. Мстишь за зарезанный мною в прошлом месяце фельетон… Хочешь, чтобы меня спиханули в какую – нибудь «районку», а то и в многотиражку… Я не забыл о загубленном фельетоне, но и столь бесславной участи Главному не хотел, и начал оправдываться: - Это не я, это ваш замечательный Курочка спит и видит, как бы спихануть вас в отставку… Так прямо и заявил: пора-де вашему Главному на покой!.. - Как?.. Что?!. Не может быть!.. – побагровел Главный. Несколько секунд казалось, что его сейчас хватит кондрашка. Тяжело дыша, пробормотал: - Так вот оно как… Так вот куда он гнёт!.. И ты не одернул его?! - Я наотрез отказался публиковать его жалкие опусы! - с достоинством напомнил я. - Под меня копать вздумал… - совсем уж накалился Главный. – Да я фигура в журналистком мире, а он кто такой?! - Никто и ничто! Рядом с вами - ноль без палочки! - скромно поддержал я. На столе Главного звякнул красный телефонный аппарат. Он проворно снял трубку. Из первых же реплик я понял, что Курочка уже успел нажаловаться и в «запотолочные сферы». - Да, знаю… Нет, не читал… Но доверяю мнению своих сотрудников!.. Отдаю себе отчёт!.. Нет… Нет…Нет!.. - односложно отвечал Главный. Вдруг взорвался: - Я всё учитываю!.. Ни за что и никогда!.. Если потребуется - я готов подать в отставку!.. Видимо, на том конце провода подобной решимости Главного не ждали, и пошли на какие-то уступки. Трубку на аппарат Главный клал с видом победителя, но победа эта явно казалась ему пирровой… - Иди… - замучено кивнул он мне. Кинул в спину мне, уже уходящему: - И учти: не будет в субботу замечательных стихов - во вторник тебя не будет в кресле заведующего!.. Я быстренько юркнул за дверь, не дожидаясь дополнительных угроз. В моём отделе было тихо. Уронив лицо в учебник, Ниночка мирно похрапывала, полураскрыв свои очаровательные губки. Я снял пиджак, сложил его и аккуратно подсунул Ниночке под голову вместо подушки. Потом, не сдержавшись, поцеловал её в тёплые, пахнущие клубничным вареньем губы. Она тихонько замурлыкала, но не проснулась. «Выгонят из редакции - женюсь на ней!» - решил я. И вышел в коридор, покурить. Едва не сбив меня с ног, вихрем налетевший Мышкин – Громыхалов ткнул мне под нос пухлую рукопись. Гордо известил: - Моя Мега – поэма: «ХХХХХХ! Век.» Забирайте скорее, пока я не передумал!.. Перелистав изрисованные каракулями страницы, я ахнул: - Но ведь ни слова не разобрать!.. - Настоящее искусство в первом прочтении всегда малопонятно! - отмахнулся автор. Я ткнул пальцем в страницы: - Так ведь почерк неразборчивый!.. - Не морочьте мне голову мелочными придирками! - нахмурился он. – А то сейчас заберу и отошлю в столичный журнал - там с руками оторвут… - Но, может, всё – таки перепечатаете на машинке? - осторожно предложил я. - Ну нет… Сам – не умею, а машинистке - платить надо, да и почерк наверняка тоже не разберёт! - логично возразил Громыхалов, и удался, на прощание наказав мне не медлить с высылкой ему гонорара, «а то за квартиру уже три месяца не плачено, да и вообще…» Ситуация кажется безнадёжной. Суббота уже на носу, а в активе - только рукопись, которую невозможно прочесть. Чуть ли не ежеминутно звонит Главный с напоминаниями о моей персональной ответственности, где-то там интригует Курочка, тучи над моей головой сгущаются, и ни просвета в них, ни надежды… Но я знаю, что делать. Есть у меня дружок, кандидат исторических наук, сейчас он из-за некоторых семейных обстоятельств истопником в Историческом музее работает, но в свободное от уборки территории музея время занимается расшифровкой письменности майя, Отдам рукопись ему - пусть расшифрует письменность Громыхалова!.. Так что в субботнем номере стихи всё – таки будут, и обязательно - талантливые. Я обещаю вам это!.. 1984 г. В Ы Б О Р Ы Б Е З С Ц Е Н А Р И Я . Из цикла «Ретро-юмор». - Езжай на фабрику канцелярских изделий! – велел мне главный редактор. – Там сегодня избирают нового директора взамен ушедшего на пенсию… Всё в духе времени: никаких сценариев, несколько альтернативных кандидатур, живая дискуссия… Короче, привези двести строчек в завтрашний номер!.. И я поехал. Зал был переполнен. Передние ряды сверкали радостными улыбками ветеранов труда и передовиков канцелярского производства, а из задних рядов ощутимо сквозило монолитным единством поголовно сплочённого соцсоревнованием и премиальными коллектива. Двенадцати товарищам руководящего вида мест в зале не хватило, и они были вынуждены временно разместиться на сцене, за укрытым красным сукном столом. Потом быстренько выбрали президиум собрания, и по счастливой случайности как раз эта самая дюжина уже разместившихся за столом в него и попала. Я скромно устроился в углу зала, положив на колени блокнот и приготовившись записывать всё интересное. - Товарищи! - привычно откашлявшись, начал Председательствующий. - Сегодня мы с вами собрались по столь радостному для всех нас поводу… Рухнувшие стеной аплодисменты заглушили конец этой фразы и ещё минут пять вдохновенной речи Председательствующего. Но по его торжественному лицу и энергичной жестикуляции я легко догадался, о чём именно была его речь, и занёс её в свой блокнот. В наступившей вслед за тем тиши на трибуну вскарабкался старейший работник фабрики. Протяжно сморканувшись в платок размерами с театральный занавес и неторопливо спрятав его в карман, он с шепелявой одышкой предложил в директора фабрики стрелка ВОХР Веретеева, 59 лет, политически и морально устойчивого, грамотного, неутомимого общественника, трезвенника и филателиста, накопившего к тому же гигантский жизненный опыт за 30 лет предыдущей службы на средне-руководящих должностях в хозподразделениях МВД. Зал уважительно поаплодировал кандидатуре неутомимого трезвенника и внёс её в список кандидатур. Вслед за этим на трибуну вихрем взлетел секретарь комсомольской организации. Задиристо тряхнув шевелюрой, он не то что предложил, а прямо-таки потребовал немедленно выбрать директором молодого специалиста Толю Ивушкина, наделённого целым рядом неоценимых достоинств: энергичен, деловит, напорист (второй год только на фабрике, а уже семел выбить для себя квартиру!), теорию канцпроизводства знает назубок, ну а производственные тонкости ухватит уже на лету, из директорского кресла… Добродушно посмеявшись над горячностью комсомолии, обогатили список Толей. Далее наступило почтительное молчание. В этой многозначительной тишине на трибуну неторопливо взошёл широкоплечий крепыш в новёхонькой рабочей спецовке, и почему-то с кузнечным молотом в руке. Я этого культуриста случайно знал: на фабрике он заведовал столовой. Положив молот на трибуну и обведя присутствующих светлым взором, пролетарий общепита высказал мысль, только что родившуюся в его голове: а не избрать ли им директором фабрики нынешнего первого зама директора, товарища Фёдора Валентиновича Умоляева, удачно соединившего в одном своём лице опытность первого из ранее выдвинутых кандидатов с энергичностью второго, и плюс к этому ещё и давно уже съевшему на производстве канцпринадлежностей все свои зубы вместе с двумя искусственными челюстями в придачу… Я быстренько зажал уши ладонями, и лишь благодаря этому не оглох от канонадного грохота обрушившихся на меня со всех сторон оваций. Задние ряды для наглядности аплодировали стоя, а в передних рядах зри мо плакали от охватившего всех восторга. Под крики: «Ура!», «Славься!» и «Да здравствует!» со своего места в президиуме поднялся донельзя растроганный неожиданным выдвижением золотозубый любимец фабрики и, раскланявшись во все стороны, несколько минут что-то говорил. И хотя из-за неугасимых оваций я ничего не расслышал, но тем не менее занёс в блокнот его благодарственные слова. Под общий шум ранее выставленные кандидатуры немедленно заявили о своём самоотводе. Одобрительно погудев, зал удовлетворил их просьбы. - Будут ещё какие-то предложения, или можно приступить к голосованию? - для порядка спросил Председательствующий. Ответом ему были вежливые аплодисменты и чей-то хорошо натренированный голос, предложивший кончать прения и голосовать. Правда, рядом со мною что-то возмущённо закричала женщина в красной кофточке и даже попыталась пробраться к трибуне, но, натолкнувшись на железобетонную плотину передних рядов, безнадежно увязла в ней, а её одинокий голос утонул в общем хоре радостных возгласов. Приступили к голосованию. Как я почему-то и подозревал, абсолютным и подавляющим большинством голосов директором фабрики был избран товарищ Фёдор Валентинович Умоляев. Под десятиминутную бурю заключительных аплодисментов счастливый победитель произнёс свою хоть и не расслышанную мною, но тем не менее явно блистательную речь. Потом собрание объявили закрытым, и фабричный люд потянулся к выходу. Меня во всём произошедшем больше всего заинтересовала та бумажка, которая во время собрания лежала на столе рядом с Председательствующим, и в которую он всё время заглядывал, а после собрания сложил её и спрятал в карман. Будучи от природы чрезмерно любопытным, я резво догнал Председательствующего у выхода, остановил, представился, с жаром поблагодарил за великолепно проведённое в современном духе демократизации собрание, в приливе чувств даже обнял его и прижал к себе, и пока он деликатно высвобождался из моих цепких объятий - искомая бумага тихонько перекочевала из его кармана в мой. На улице, заскочив в первый попавшийся на пути подъезд, я достал свою добычу из кармана, развернул, вчитался… В левом верхнем углу красовалась размашистая резолюция красным фломастером: «ОДОБРЯЮ!!!» А ниже машинописным текстом было отображено всё то, что я только что наблюдал: и радостные улыбки, и сморкающийся ветеран, и взъерошенная комсомолия, и, разумеется, убедительная победа на выборах кандидатуры общепитовского пролетария… Не было в той бумаге лишь женщины в красной кофточке. Но ей, как вы помните, слова никто и не давал. 1987 год.