В зале бегает глазами суета: это Театр Одного Актера, и таких актеров собрались десятки. Они сидят на сцене. На стульях. На сценах. Поэтому свет вынужден освещать каждую из них. Они играют свои роли, создав образ при помощи грима из кожи. Играют в самих себя. Их зовут Эмми, и каждый из них заслуживает премию имени Эмми. Любимая статуэтка, цельнометаллическая кукла. За каждый день, за каждую серию. Они ведут себя бесцеремонно: аккуратно едят прямо под светом софитов, здесь же курят. И платят деньги за то, чтобы блеснуть своими способностями (таланты выбирают места посолиднее). Они очень хотят произвести впечатление, но из кожи не лезут, потому что это чревато. Стены из воздуха не дают увидеть другие представления, но актеры на них не в обиде, потому что их занятие кажется возвышенным и уж точно увлекательным. Дверь открылась, и он незаметно с шумом вышел на сцену, которая располагается около стены, как и подобает всякой нормальной сцене. Он выдумал себе, что сможет разделить подмостки с Ней. Его зовут Пьеро, ее зовут Она. Пьеро здесь, чтобы жить, а не играть. Наивный клоун отважился показаться на свет, потому что Мечта подарила ему непревзойденно красивый образ. Он доверился ей, потому что Мечта всегда была с ним честной, хотя и весьма жесткой, если не жестокой. Мечта познакомила Пьеро с Ней. - Я сел на крышку от своей коробки и прикурил сигарету. Я затянулся. Я затянулся, и лаванда на моем цилиндре завяла,- говорит Пьеро,- я испугался и дрожащей рукой достал из рукава ружье – оно расцвело огромными белыми лилиями. Он был настолько взволнован, что забыл переодеться, оставшись в привычном потрепанном белом костюме с огромным карманом, в который еле-еле помещалось его сердце. Он был настолько взволнован, что забыл закатать самые спущенные рукава на свете. Он, не глядя, спрыгнул с края коробки вниз и побежал. Пьеро пришел сюда, чтобы застрелить Ее. Этой идеей его заразил Широкий. Вообще-то он вполне мог иметь в виду нечто совершенно другое, но Пьеро понял его именно так. При всем желании переспросить было невозможно, потому что Широкий уже много сотен лет подряд любуется истиной. Еще дома Пьеро решил, что не будет заряжать свою берданку загодя. В конце концов, он делал это много раз и успел набить руку настолько, чтобы успеть засунуть патрон за считанные секунды прямо на месте. Он пришел с уверенностью в себе: «Да, я смогу! В этот раз у меня получится!» Пьеро даже не стал ничего продумывать, как это обычно бывает, потому что Уверенность поцеловала его. Он был удивлен этому, ведь обычно та даже не здоровалась с ним. На входе в театр Пьеро проверил свое ружье. Так и есть: оно было заряжено, и боек даже успел покрыться пылью. Его можно простить, ведь он ждет свой шанс ударить уже не первый год. Пьеро подошел к сцене, где его уже ждала Она, и изящно присел на край. Вероятно, Она поняла его замысел. Скорее всего, поэтому Она смеялась и улыбалась. Он достал берданку и направил на нее. Конец ствола практически коснулся Ее груди. Сначала Пьеро смотрел на мушку, но что-то заставило его поднять взгляд выше. От изумления он слегка колыхнулся: впервые в новой жизни он смог попробовать цвет, о котором знал из книжек и обрывочной памяти, хранимой в свинцовом футляре на самой нижней полке своей коробки. - Как назвать то, что я вижу? – спросил он Ее. - Это радуга, - ответила Она. «Радуга… да, точно, это радуга!» - подумал он и улыбнулся. Он был настолько поражен, что просидел с вытянутой рукой и расплывшимся лицом чуть больше двух часов. - Ну что же ты? Хочешь убить меня одним выстрелом? – спросила Она блестящими глазами? - Большего у меня нет… - виноватым голосом ответил Пьеро. - Как трогательно! А ты веселый… Послушай, меня должно застрелить что-то очень-очень хорошее, даже гениальное – Солнце. Я знаю, что это спорно, но ты не осмелишься спорить. Она грациозно поднялась со стула и ушла. Пьеро спрятал ружье в самый спущенный рукав на свете и заплакал. Он не стеснялся плакать прямо в Театре, потому что прекрасно знал, что никому нет до него дела. Он плакал, и его одежда светилась. Он знал, что у нет другого выбора, кроме того, чтобы успокоиться. Пьеро утер нос краем белого потертого костюма, оставив на нем еще одну складку, и в эту секунду услышал тихий голос, донесшийся со стены. Это было Зеркало, которое наблюдало сцену от начала и до конца: - Половина тебя, Пьеро, такой дурак!