Прасковья Кацапова LA PISSEUSE RUSSE - остросюжетный детектив о русском Лондоне, в котором отважные русские девушки мочат олигархов и агентов российских спецслужб От автора В основу этой книги легли события моей собственной жизни. Я не писала о том, чего я не знаю, и что не происходило лично со мной. Лишь художественно видоизменив некоторые имена и события, я оставила в целом всё так, как было на самом деле. Прошу не судить меня слишком строго. Если бы я не бежала из России в четырнадцать лет ещё школьницей, я осталась бы обычной русской гопницей, которой нечего сказать кроме как – «дай мне!». Но всё произошло так, как произошло. Моя юность оказалась богатой событиями и приключениями. Название книги я решила оставить по-французски в память о той русской девушке, следы которой затерялись в Париже, и дело которой продолжила я. «La pisseuse russe» – можно было бы перевести с французского как «русская ссыкуха» или «русская писательница» с ударением на первом слоге в слове «писательница»… Лондон, 17.02.2007 1.1. В период своего полового созревания одни русские девочки мечтают о Париже, другие о Лондоне. В те годы, когда созревала Параша, было принято мечтать о Париже. Теперь же наоборот. Русские девочки теперь мечтают о Лондоне, ставшем в последнее время обиталищем российских олигархов и богачей, символом красивой и свободной, не русской жизни. Меняются времена, меняются грёзы. И хотя новые русские богачи появились уже в начале девяностых годов минувшего века, грабя и прихватизируя разорённую, разваленную на куски Империю Зла, но были они ещё не настолько богаты и всесильны, хотя порой и близки к власти, поскольку сама по себе власть была ещё слабой и бедной. Был необходим серьёзный кризис, которым и стал кризис 1998 года с его чёрным вторником, чтобы заставить заработать единственную извилину куриных мозгов власть имущих, а собственно - начать продавать нефть и газ в Европу по мировым ценам. Поскольку до того продавали по смехотворным, ещё социалистическим, прежде всего - в страны бывшего Восточного Блока, которого давно уже не существовало. Так, осознав главное и пользуя по назначению Европу, плотно, сидящую на российской игле трубопроводов, словно наркот на эфедрине, заставляя её платить сполна, они смогли по-настоящему обогатиться нефтегазовыми бабками, которыми стали по-братски делиться между собой... 1.2. Именно после 1998 года начали появляться русские в Лондоне - в больших количествах и с большими деньгами. До того русских в Лондоне было мало, и были они по преимуществу небогатыми - беженцами, перебежчиками, невозвращенцами. Если теперь в период своего полового созревания русские девочки, как правило, мечтают о Лондоне, то в начале и в середине девяностых годов прошлого века, когда созревала Параша, все мечтали они о Париже. О городе, где было вдоволь косметики, которой в тогдашней России, голодной и драной, не было вообще. О городе романов Александра Дюма и героев французских фильмов, актёров и режиссёров. О городе французских художников-кубистов и авангардистов. О городе вин и деликатесов. О городе изысканных куртизанок и проституток, которыми они себя со сладким ужасом иногда представляли, в исступлении теребя набухающую молодым растущим вожделением промежность. И лишь Параша мечтала о Лондоне. Из её подруг о Лондоне больше никто не мечтал. 1.3. Мечта эта зародилась внезапно, вспыхнув на уроке английского языка при чтении текста о Лондоне. К этому времени был прочитан уже Конан Дойл с его Шерлок Холмсом и доктором Ватсоном, романы Диккенса и другие произведения английских писателей, но мечта вспыхнула совсем не из-за них. Вспыхнула она при чтении короткого школьного текста, в котором описывались части города. Из него узнала Параша о том, что есть в Лондоне некий Остров Собак, на который её тут же вдруг неудержимо потянуло. Об Острове Собак школьная училка ничего внятного сказать не смогла. Но Параша уже решила сама для себя. Решила она всё. И, купив самомучитель английского, усиленно принялась за язык. Хотела было пойти на курсы, но курсов английского в тех ебенях, в которых она жила, просто не существовало, хоть и была это одна из окраин Москвы – столицы государства Российского. Ну, какие курсы английского языка могли быть в Богом забытом микрорайоне Солнцево? На мрачной платформе «Солнечная», связывавшей микрорайон с внешним миром, толпились злобные толпы невзрачно одетых вонючих гопников. Одни из них втекали на платформу, чтобы ввалиться в грязные вагоны пригородных электричек, другие из этих вагонов вываливали. Прокуренные и агрессивные с бутылками пива в руках они валили в натыканные по микрорайону безличные многоэтажки-муравейники, чтобы там скуриваться и спиваться. 1.4. Район Солнцево был типичнейшей московской окраиной. Это и вправду были сущие ебеня. Когда родилась Параша, в 1983 году, это было ещё ближнее Подмосковье, которое через год в 1984 году уже стало Москвой. 33-им районом столицы, блин! Солнцево – это сущая жопа: лишь местами заасфальтированные безликие улицы, залитые жидкой грязью, не высыхающей даже в тёплое время года; путь на голимую платформу без навеса по каким-то колдоёбинам и лужам, даже дорожку не могли постелить, уроды, ведь обувь сразу превращается в дерьмо, стыдно даже ехать в центр на Красную Площадь, чтобы прошвырнуться среди толпы пёстро одетых иностранных туристов, почувствовать себя не такой забитой. Но разве сама Красная Площадь не жопа? Со священным трупищем Ленина и могилками красных упырей под ёлками? Гиблое, страшное место эта Красная Площадь… Господи, очисти! Господи, очисти! Тьфу, тьфу, тьфу! Да ну её на хуй, эту Красную Площадь! Зато, если поехать в другую сторону до следующей платформы «Переделкино», там уже красота невъебенная - сосны, дачи совписов и парт-аппаратчиков, а по правую сторону от платформы – церковка старинная, действующая даже при совдеповском режиме, в ней-то и отпевают высокопоставленных жмуриков. Атеисты долбаные, кровососы, а в Рай ведь попасть стремятся. Только они одни, может быть, ещё и верят в существование этого самого мифического Рая, они, сотворившие на земле Ад... Этой-то самой церковке переделкинской и была обязана Параша своим зачатием и появлением на свет Божий, а также своим именем и своей странной судьбой. 2.1. Мать Параши – Елена Петровна Хохлова с самой юности мечтала выйти замуж за писателя. Писательские дачи в Переделкино манили её девичье воображенье беззаботной и обеспеченной жизнью писательских жён и самих советских писателей, пожизненно обеспеченных государством. Писателей в СССР была целая армия. Писали они идеологические пропагандистские книжки, которые никто не читал. В свободное от учёбы время ездила она на электричке гулять по переделкинским лесам с целью понравиться и познакомиться. Пыталась устроиться в писательскую столовую посудомойкой или официанткой, но даже на такую работу было не устроиться. Места при писательской столовой считались сытными и блатными, никого со стороны на такое место не брали. Тогда Елена стала ходить в церковь. Именно там она и познакомилась с мужчиной. Был он молод и невыносимо прекрасен – с аккуратной бородкой и длинной волюнтаристской шевелюрой. Она заприметила его истово молящимся в храме. Ей тут же неудержимо захотелось разглядеть его получше, и она подошла ближе. В это время он как раз начал бить земные поклоны. От её женского бокового зрения не ускользнуло то, что его глаза плотоядно косились на её ноги. «Уж не затем ли он бьёт поклоны, чтобы заглянуть мне под юбку?» - подумалось ей, и она зарделась. Елена немедленно отошла подальше от молящегося, кляня себя за то, что не надела свои красивые трусы в кружевах, купленные ей мамой в ГУМ-е по случаю вступления в коммунистический союз молодёжи. Была же она в старых застиранных ситцевых трусиках, и поэтому ей стало стыдно. Она юркнула к выходу и побежала к платформе. Оглянулась. Никто за нею не гнался. Через несколько минут подошла электричка, и она уехала. Зачем же она уезжала? Они и сама того не знала. Её девичья стыдливость не позволяла ей остаться. А интуиция подсказывала ей, что они встретятся снова. 2.2. Интуиция не обманула Елену. Они действительно встретились. Заходя в храм, она всё чаще находила его там. Теперь он смотрел на неё, и они встречались глазами. Под его пылким взглядом она стыдливо опускала свой взор. Сам он с ней не заговаривал, и она решила заговорить с ним первой. «Я вижу, что вы – человек искушённый» - сказала она, поджидая его после службы у выхода. – «Вы хорошо ориентируетесь в православии. Это сразу заметно. А я не крещёная даже. Я вообще ничего не знаю. И службу почти совсем не понимаю на церковнославянском языке. А понять-то так хочется! Не могли бы вы мне помочь? Поучить меня? Я вам заплачу!» Елена сама не понимала, что она говорит, да и денег у неё как таковых не было, чтобы кому-то за что-то платить, на себя не хватало на самое необходимое, но она говорила и говорила как заведённая, боясь остановиться. «Я вас давно заприметила. Молитесь вы красиво, как в кино. Уж не писатель ли вы, случайно? Не в Переделкино ли на даче живёте?» «Нет» - отвечал он, подумав. – «Не писатель я, но сын писателя. В Переделкино я не живу, а на электричке из Москвы приезжаю». «Сын пи-са-те-ля…» - зачарованно по слогам повторила она, тут же соображая, что сын даже лучше, поскольку писатели все старые и больные, женатые к тому ж, а сын молод и красив и скорей всего одинок. «Да, сын я» - отвечал он. – «Меня Сергеем зовут». «А меня Леной». «Вот и познакомились, Лена». «Давайте, Сергей, о Боге поговорим!» «Давайте»… 2.3. Так стали они встречаться и всё больше времени проводить вместе. В беседах о Боге проходили их прогулки по соснякам Переделкино. Сергей держался корректно, руки не распускал, целоваться не лез. И Елена постепенно стала доверять ему безгранично, всё глубже и глубже влюбляясь в этого благородного, чистого душой человека. Она отчётливо видела, что она ему нравится, ловя бросаемые им украдкой взоры на своих ногах, жопе и выпирающем из-под одежды упругом бюсте. Сергей относился к ней трепетно, боясь обидеть даже намёком, ни о чём особенно не расспрашивая, принимая её такой, как она была. Он взялся готовить её к принятию таинства православного крещения. Приносил книжки, рассказывал и объяснял. Помогал заучивать молитвы, божественно звучащие под сводами леса. «Только не стоит вам креститься в этом храме» - предостерёг он, когда она сообщила ему о том, что чувствует себя уже почти что готовой. – «Не стоит рисковать, ведь вас могут выгнать из комсомола и с учёбы, если узнают…» «А если не узнают?» - наивно спросила она. «Узнают» - уверенно произнёс он. – «Все попы обязаны сообщать в КГБ обо всех фактах крещения. Я это знаю наверняка. Мы живём в коммунистическом государстве, где религия подвергается преследованию. Действующих храмов крайне мало и все они под контролем. Церковь вообще была запрещена. Только в 1943 году, чтобы поднять патриотизм населения Сталин приказал привезти из лагерей двух епископов, которым было приказано рукополагать иерархию, подконтрольную власти. Так что, не обольщайтесь, всё под контролем». 2.4. «Так что же делать?» - в отчаянии воскликнула Елена. – «Я готова пойти на любую жертву, чтобы креститься! И пусть меня выгонят из ПТУ, пусть не примут работать на фабрику, я всё равно не погибну с голоду. Моя семья живёт в частном секторе, у нас есть свой огород и сад, мои родители выращивают картошку и помидоры…» «Вы готовы принести жертву, но вы не думаете о том, нужна ли кому-либо ваша жертва» - Сергей очень серьёзно посмотрел ей в глаза. – «У вас ещё будет возможность принести жертву или совершить подвиг. А сейчас просто нужно поискать выход». «Но как найти его?» - взмолилась Елена. «Видите ли, существует не только разрешённая и контролируемая властями церковь. Только двое из множества епископов согласились сотрудничать со Сталиным. Остальные же остались сидеть в тюрьмах и лагерях, тайно рукополагая священников так называемой катакомбной церкви. Многие из них погибли, но некоторые вышли на свободу и продолжают тайно служить Господу». «И вы знаете этих людей?» «Знаю. Я сам – один из них». «Так почему же вы ходите тогда в этот храм, если служат здесь кагэбэшники?» «А почему бы и нет? Этот храм ни в чём не виноват. Он стоит здесь уже несколько веков и ещё простоит столько же. Мне больше нравится молиться в храме, чем дома. Поэтому я в него и хожу». «Вы совсем запутали меня. Я ничего не понимаю. Где выход?» «Не отчаивайтесь. Выход есть». «Какой?» «Я могу сам крестить вас у себя дома». «А вы сумеете?» «Конечно, сумею…» 2.5. На том они и порешили. В ясный осенний воскресный день Елена села на электричку, идущую в сторону Москвы. За окном проплывали платформы «Востряково», «Очаково», «Матвеевская», «Сортировочная». На станции «Москва Киевская» она вышла, это была конечная. Он встретил её у входа в метро, и они поехали к нему в какой-то далёкий конец города. Он жил в небольшой двухкомнатной квартирке. Комната побольше служила ему спальней и офисом, другая, маленькая, являлась домовым храмом, уставленным иконами и церковной утварью. На приспособленном под алтарь столе стояла большая серебряная чаша со Святою водою и лежал требник. «С сегодняшнего дня жизнь ваша должна измениться. Она станет абсолютно другой, не такой как прежде. Приняв Святое крещение, вы приобщились к Богу» - сказал Сергей после того, как обряд был совершён, а Елена утирала волосы принесённым с собой полотенцем. Она действительно чувствовала себя необычайно возвышенно и прекрасно, пребывая в неком удивительном экстазе. Голова шла кругом, в ушах шумело. 2.6. Неожиданно Сергей опустился перед ней на колени. «Я должен покаяться» - срывающимся голосом вымолвил он. – «Я лгал». «Лгал?» - Елена вздрогнула. «Да, лгал» - в глазах его стояли слёзы. – «Я не сын писателя. Я тебя обманул. Ты мне понравилась, и я возжелал тебя как женщину. Я наблюдал за тобой, не решаясь подойти и заговорить с тобой, а когда ты сама заговорила со мной, я понял, что ты принимаешь меня за писателя, мечтая с писателем познакомиться, вот почему я сказал, что я сын, боясь разрушать твои иллюзии. Прости меня, прости!» Он схватил её руки и принялся целовать их, обливая своими слезами. «Ну что ты! Что ты! Сергей! Серёженька! Не надо, перестань. Какая разница – сын или не сын?» - она обхватила руками его голову и гладила ему волосы, а лицо его уже влажно тыкалось ей в колени. Он целовал ей ноги, и руки его судорожно гладили нижнюю половину тела её. «Разница огромная! Ты представляешь, если бы Христос был на самом деле не сыном Божьим, а лгал, будто бы он сын? Ты представляешь?» «А вдруг и он тоже не сын?» - наивно и не подумав толком, вставила Елена. «Нет, он - сын, сын! Это я - не сын! О, это ужасно, ужасно!» «Я тебе всё прощаю! Всё, всё…» «О нет, нет мне прощения!» «Только не говори так, не говори…» Елена больше не владела собой, какая-то неземная сила подняла её в воздух и бросила на диван. Сладкие рыдания сотрясали её нутро, а что-то горячее и большое, словно сама любовь, проникало в неё глубоко-глубоко, почти под самое сердце. 3.1. С наступлением холодов встречи их переместились на квартиру Сергея. Иногда Елена оставалась у него ночевать и вскоре познакомилась с его близкими друзьями – Евгением Крашенинниковым и Анатолием Педруновским. Краш и Педруновский вместе с Сергеем обсуждали вопросы религии и политики, часто спорили за стаканом чая или водки. Однажды Сергей сказал ей, что они диссиденты. Елена не поняла. «Диссиденты – это люди, которые не согласны с существующим строем. Краш и Педруновский борятся за свободу религии в России, но, понимая, что она здесь невозможна, требуют разрешить им эмиграцию в США». «А ты?» - спросила Елена. «Я тоже диссидент, но я не собираюсь никуда уезжать. Я считаю, что надо жить и бороться здесь, я – патриот, а они пусть едут и помогают мне оттуда». У неё отлегло от сердца. Он никуда не уедет. Он останется с ней. Под сердцем она уже носила зародыш его ребёнка, его сына, который обязательно станет писателем и получит в Переделкино дачу. Не став женой писателя, она может стать матерью писателя. Так решила она. Она станет с детства прививать ему любовь к литературе, а затем отдаст учиться в литературный институт им. Горького, после которого получают диплом писателя и становятся писателями. Советскими писателями – совписами… 3.2. Наивная, как она ошибалась. А ошибалась она во многом. И не только в том, что полагала, будто бы сын диссидента может быть принят в литинститут им. Горького, но, прежде всего в том, что иллюзорно определяла пол своего будущего ребёнка. Мечтая о сыне, она даже не подозревала, что родит дочь. Она сообщила о беременности Сергею, рассчитывая на то, что он на ней женится, но он отказался, объясняя свой отказ объективными факторами. «Я решил посвятить себя служению Богу». «Но ведь православие допускает женатое духовенство» - упорствовала она. «Да, есть духовенство белое или женатое и духовенство чёрное – неженатое, монашествующее. Только монашествующим дозволено стать иерархом, епископом». «А зачем тебе становиться епископом?» Этот вопрос не на шутку рассердил обычно сдержанного Сергея. Он стукнул кулаком по столу, лицо его налилось гневом. «Не твоего ума дело» - процедил он сквозь зубы. Елена зарыдала и выбежала в прихожую, торопливо натягивая на плечи драную кацавейку. Он догнал её уже у метро, умоляя простить и вернуться. Она вернулась, но к разговору о женитьбе уже больше не возвращалась. 3.3. Сергей куда-то уехал, а, вернувшись, сообщил, что постригся в монахи и принял новое имя. Иноческое. Будучи истово православным, он подобрал себе самое каноническое имя из всех возможных и назвался Каноном. Хотел, было, сначала назваться Никоном, но имя Никон больно уж сильно ассоциировалось с расколом и печально-известным патриархом Никоном, поэтому он всё ж предпочёл называться Каноном. Событие отпраздновали узким кругом. Когда все напились, Краш попробовал в прихожей поприставать к Елене, прижав её к себе и пытаясь облапить, но та дала мерзавцу решительный отпор. Приближалась весна. «Мы решили создать антисоветскую подпольную организацию» - признался Сергей. – «Ты можешь быть четвёртой. Организацию назовём «Братство Диалога». Подразумевается диалог между клириками различных христианских конфессий, а также мирянами. Мы будем братьями, ты – сестрой. Составляем петицию». Когда петиция была составлена, Елена подписала её четвёртой. 3.4. Петиция начиналась словами: «Ровно 30 лет назад - 5 марта 1953 года Ад поглотил Иосифа Сталина, человека к которому вряд ли применимо слово «душа»…» Дальше следовали пассажи о гонении на церковь и верующих, о попирании свободы совести и свободы слова, о политических узниках, о преступлениях Советской власти, которые совершаются и по нынешний день. Затем Сергей ездил в Британское посольство передавать петицию на радиостанцию «Би-Би-Си». Затем они слушали радиоприёмник, передачу «Религия вчера, сегодня, завтра» из Лондона, которую вела директор русской службы Маша Слоним. Слышали свои имена и текст их петиции, короткую информации о «Братстве Диалога» и его целях, комментарии экспертов, дискуссию в студии. Сергей ликовал. Краш и Педруновский радостно обнимались, довольно повизгивая, словно молодые поросята. Елена тоже была польщена - её имя прогремело на весь мир! Плоды своей славы они пожали почти незамедлительно. Елену выгнали из комсомола и из училища, Крашу и Педруновскому дали разрешение на выезд из СССР, а Сергея избили какие-то неизвестные хулиганы прямо у входа в подъезд его дома. С сотрясением мозга и переломом ребра был он доставлен на скорой в Склифа, откуда выписался уже через несколько дней, чтобы отлежаться у себя на диване и подумать о будущем. 4.1. Елена была потрясена до глубины души, узнав, что родила дочь, а не сына. Она даже потеряла на несколько дней дар речи, пребывая в глубоком шоке. Ведь даже имя у неё было заготовлено только для мальчика, которого она хотела назвать Иисусом. Поэтому девочку не назвала ни как. Девочку никак и не звали. Родилась она в Солнцево в прохладный пасмурный день 8-го августа 1983 года, в местной больничке. Родители Елены были недовольны тем, что дочь их нагуляла ребёнка, родила, не выходя замуж, и крысились на неё и на внучку. Поэтому, пока позволяла погода, Елена обосновалась с дитём в сарае, где прежде держали свиней и корову. Сергей приехал посмотреть на ребёнка только к концу месяца, поскольку снова пребывал в разъездах, что-то делал в Литве по своим диссидентским делам. «Нам надо её окрестить» - констатировал он. 4.2. Крестить решили в Переделкинском храме. Елене теперь уже ничего не грозило, была она отовсюду изгнана и нигде не работала. Так что поехали не боясь. «Я посмотрел в святках» - говорил Сергей. – «8-ое августа это день Параскевы Пятницы. Очень популярная была на Руси Святая. И имя прежде тоже популярно было, но теперь так уже не называют давно. Всё Катями да Наташами». «Еленами, Иринами, Машами, Аннами, Татьянами, Ольгами…» «Параскева или Парасковея, Прасковья – по-гречески это пятница» - разъяснил он Елене. «Вот только будут звать её Парашею, а это не хорошо. Оттого и не называют больше Параскевами, что потом в школе задразнят, затюкают, загнобят. Ведь параша – это сортир. Бедная девочка! Неужели ты действительно хочешь назвать её Парашей?! Изверг…» - Елена с негодованием посмотрела отцу ребёнка в глаза, будучи уверенной в том, что он смутится своей дерзости, потупится и смолкнет. Но Сергей не смолкал и не отводил глаз своих, горящих огнём вдохновения и уверенности в правоте произносимого. «А почему бы и нет? Почему? Это при советском режиме имя это приобрело негативные коннотации. Ведь слово «параша» происходит из уголовного жаргона. Типичнейший эвфемизм. В тюрьмах нет женщин, поэтому говорили – «пойти в парашу», то есть пойти удовлетворить себя в туалете, называя туалет самым популярным женским именем. До поры до времени это слово из уголовных кругов никуда не выходило. Но когда вся страна превратилась в один большой лагерь, то оно вышло вдруг на волю». Он перевёл дух и проникновенно посмотрел Елене в глаза. «Имя Прасковья - церковное, а Параша уменьшительная его форма, как Таня от Татьяны или Юля от Юлии. При атеистическом режиме во время гонений на религию называть Прасковьями перестали, а значение имени приобрело уголовно-похабный оттенок. Так неужели же нам нужно следовать предрассудкам?» 4.3. Сергей говорил так убедительно, что Елена не могла с ним не согласиться. А он всё говорил и говорил о реабилитации прекрасного имени, которым уже давно никого не называют и о маленьком подвиге, который им посчастливится совершить. А маленькая девочка безмятежно спала на руках, не подозревая о том, что так решается судьба её. Что назовут её не Таней или Светой, Катей, Наташей, Леной, Сашей, как всех, а именем обидным и бранным. Ну и что с того, что было оно некогда нормальным? Что с того? 5.1. Наступивший 1984 год был насыщен достаточно важными и, собственно говоря, положительными событиями. Например, подмосковный городок Солнцево вдруг стал Москвой, а населяющие его гопники и алкаши сделались москвичами. Частный сектор начали сносить и застраивать многоэтажками. Елена и её родители получили квартиры в новых панельных домах на улице Богданова. Маленькую Парашу мать купала теперь не в старом корыте, а в новенькой ванне. В квартире было отопление и балкон. Параша уже делала первые шаги и произносила первые членораздельные звуки. Начиналось детство. Елена пыталась найти работу, устроиться продавщицей, но её никуда не брали, опасаясь, что станет она воровать, ведь была она не комсомолкой. Как будто бы комсомольцы не воровали? Пришлось идти на бетонный завод № 5, где всегда кто-нибудь требовался. Зато Парашу приняли в довольно приличный детский сад при бетонном заводе. Бетонный завод находился недалеко от их дома на Производственной улице. Его чудовищные корпуса наводили ужас даже на самых отпетых гопников. Работать там никто не хотел. Работа на цементном заводе была тяжёлой и вредной. 5.2. А времена потихоньку менялись. Всё пришло в движение, началась навязанная свыше перестройка общества. Верхи не хотели больше воровать по-мелкому, а хотели воровать по-крупному. Началась приватизация и раздел госсобственности на всех уровнях. За мелкие крохи, перепадавшие простому народу, боролись особенно ожесточённо. На солнцевских улицах стали постреливать. Однажды утром в подъезде своего дома Елена обнаружила трупака. Это был сосед с третьего этажа – начинающий предприниматель. По вечерам старались не выходить на улицу. Вокруг убивали, грабили и насиловали. На цементном заводе изнасиловали крановщицу Тамару, причём сами же рабочие завода. Во время ночной смены - в женской переодевалке. Выпили несколько бутылок дешёвого спирта «Royal», который поставлялся в Россию из Бельгии в качестве гуманитарной помощи. И набросились почти целой бригадой на бедную женщину – 14 человек! Раньше ничего подобного не было. Сергей же твердил о наступлении неслыханной свободы, о новых горизонтах, о возрождении духовности. Катакомбная церковь получила возможность выйти из подполья. Канон был рукоположен в епископы и, вскоре затем стал архиепископом - главой основанной им самим Истово Православной Церкви (ИПЦ). Он даже выдвинул свою кандидатуру в Московское городское собрание и был избран депутатом. 5.3. В детском саду Параша особенно не страдала от имени своего. Но, пойдя в школу, хлебнула из полной чаши. Это были настоящие муки, подобные тем, которые приняла Святая Мученица Парасковея Римская, в честь которой её окрестили. Параша волей-неволей научилась защищаться от насмешников и издевателей – она умела теперь мёртвой хваткой вцепиться в волосы своему обидчику или больно его укусить. Её стали опасаться, даже побаиваться, однако в покое не оставляли. Ведь неписаные волчьи законы, выработанные за время коммунистической диктатуры уголовными авторитетами в советских тюрьмах и лагерях, и по сей день вершатся во всех ячейках российского общества, в том числе и в школе. А в школе, куда ходила Параша, как и в других школах по всей России наряду с нормальными детьми учились дети бандитов и уголовников. Старшеклассники отбирали карманные деньги у младшеклассников. Сильные били и унижали слабых. В туалетах курили так, что туда невозможно было навернуться. У старших мальчишек считалось высшим пилотажем вскочить зимой во время перемены в женский нужник и, стремительно вынув хуй из штанов, обоссать раскалённую батарею, а затем с диким победным гоготом выбежать в коридор, чтобы похвастать своим распиздяйским подвигом перед приятелями. 5.4. После подобных рейдов Параша предпочитала терпеть, поскольку была чересчур восприимчива к вони. Терпеть же приходилось до конца занятий, чтобы потом сломя голову нестись домой на унитаз. Пару раз она не доносила свои экскременты до отхожего места, прибегая домой описавшись. Тогда приходилось стираться и сушиться. Порой по колготкам заливало и в обувь, и тогда обувь какое-то время попахивала мочой, но её собственной, а это она уж как-то могла стерпеть. Курящим же девкам было за падло выбегать покурить на улицу на мороз, поэтому они терпели и курили в сортире, задыхаясь от зловония и смрада. В России принято терпеть и быть терпилой. Кто терпеть не согласен, того терпеть заставят. В современной России терпят практически все за исключением тех, кто заставляет терпеть всех. Параша же терпеть не хотела. Она хотела жить с высоко поднятой головой. Это шло в разрез с общественными устоями. Она сама всё прекрасно понимала, мечтая уехать туда, где это не так. Она верила, что где-нибудь может быть не так. И это где-нибудь манило её к себе. В России ей места не было. Если она не хотела терпеть вонь в туалете, ей приходилось терпеть по-другому. Описавшаяся и униженная плакала она над безысходностью своей судьбы. И терпеливо ждала шанса, чтобы всё изменить. Конечно, она не могла изменить Россию, но изменить свою судьбу иногда можно - наивно полагала она. 6.1. Основным развлечением русских школьников на переменах являются пиздилки. За несколько коротких минут перерыва надо успеть дать кому-нибудь по ебальнику или самому получить порцию пиздюлей. В российских школах пиздятся все. Пиздилась и Параша. Как правило, с девками, поскольку пацаны с девками пиздятся редко. Пиздить девку у мальчишек обычно считается ниже собственного достоинства. Но девку можно толкнуть, стукнуть походя или дёрнуть за волосы. Девкам постарше часто достаётся по жопе, если жопа того заслуживает, если жопа толстая и аппетитная. Но и худой жопе тоже изредка перепадает. По жопе бьют рукой, реже ногой, а чаще всего линейкой или портфелем. Кого-то отпиздив или отпизженный сам ученик менее агрессивен на уроках, поэтому учителя в разборки между детьми вмешиваются редко, только в самых исключительных случаях, когда драки переходят все допустимые рамки или становятся массовыми, то есть, когда класс идёт на класс, школа на школу… Бывает и такое. Ведь принято враждовать группами, классами, школами, районами. Попробуй солнцевский школьник поехать в соседнее Востряково или Очаково без сопровождения взрослых, скажем, в гости к бабушке или по делам, как его там тут же отпиздят. Равно как и очаковскому или востряковскому непременно начистят грызло солнцевские, окажись он только на их территории. Все эти территориальные различия из мира животных, ведь люди – это звери. В особенности - русские люди… 6.2. Рутинные школьные пиздилки как правило различаются по половому признаку – девки пиздят девок, пацаны пацанов. Поводом для выяснения отношений обычно становится зависть или ревность. Мелкие школьники пиздятся из-за карандашей, оценок, одежды. Старшие же девки пиздятся главным образом из-за парней, а старшие парни из-за девок. Во всём этом есть своя логика и свой смысл. Иногда имеют место необычные формы драк. Параша не знала, бывает ли такое в других школах, но даже в их школе кроме их класса это больше ни в каком другом не практиковалось. Это была игра, своеобразная форма дуэли. Возникла она и получила развитие в период половых созреваний, примерно лет в двенадцать. У Параши тогда уже вовсю росли сиськи, а жопа наливалась половыми соками, начиная притягивать к себе похотливые взоры солнцевских гопников. Да и не только это… 6.3. Наверное, кто-то из мальчиков начитался рыцарских романов. Хотя мало кто из солнцевской детворы читал книги. Ведь куда интересней было собирать вдоль железнодорожной платформы окурки, чтобы потом докуривать их в ближайшей посадке, или нюхать в укромном месте клей «Момент», от которого капитально сносило крышу. Скорее всего, традиция этих боёв была неким образом передана по наследству в устной традиции старшего поколения. Может быть, кто-то из отцов или дедов, матерей или бабок, из тех, кто некогда ещё читал книги, а затем практиковал данную забаву в рыцарские турниры, поведал об этом своему отпрыску. Как бы то ни было, но в классе Параши начались сражения. Мальчики исполняли роль коней. Девочки садились мальчикам на плечи, пуская в ход руки и ноги против вражеской наездницы. Кто кого сбросит с коня? Той, которой удавалось удержаться, та и выигрывала. Сражались пара на пару, но бывали и массовые побоища. Когда стало веснеть, забаву перенесли в школьный двор. Противники расходились в разные стороны, а затем неслись навстречу друг другу. Завязывалась схватка. Волосы, сопли и слёзы, а иногда даже кровища из разбитой или расцарапанной физиономии разлетались в разные стороны. 6.4. Сначала Параша наблюдала за сражениями со стороны. Всего сформировалось шесть-семь пар. И все лучшие мальчики оказались разобранными. Но никто из девочек не выбрал в качестве коня толстого Сашу по прозвищу Мамонт. Сашу называли Мамонтом не только за его вес, но и за буйную растительность на теле. В тринадцать лет у него уже прорезались бородка и усы, а из-под майки выглядывала волосатая грудь. Выбор Параши пал именно на него. И она не ошиблась. Верхом на Саше Мамонте она стала практически непобедимой. Даже сражаясь одновременно против нескольких наездниц, она почти всегда побеждала. Мамонт был устойчив и стабилен. Разбежавшись, он мог сбить с ног коня вместе с наездницей. Так, скача на Мамонте, самоутверждалась Параша в классе. Пожалуй, это была единственная радость, из-за которой имело смысл ходить в школу. 7.1. Сознание Параши вдруг помутилось, когда она прочитала английский учебный текст о Лондоне. Таинственный Остров Собак занимал с тех пор всё её воображение. Она захотела в Лондон и принялась усиленно учить английский язык. «Мама, я хочу ходить в школу со специализированным изучением английского языка» - заявила она однажды Елене. «Но, где взять такую школу?» - растерянно вопрошала Елена. – «У нас в Солнцево такой школы нет. Разве что только где-нибудь в центре Москвы. Тебе придётся далеко ездить». «Я готова ездить далеко» - отвечала Параша. «Но ездить придётся каждый день» - осадила её прыть Елена. «Я согласна ездить каждый день» - не сдавалась Параша. «Тебе придётся сдавать экзамен» - сказала мать. «Я согласна готовиться всё лето, буду ездить на курсы – дед с бабой обещают дать денег. Экзамен сдам и начну учиться со следующего учебного года» - упрямо настаивала на своём дочь. «Хорошо, я всё разузнаю» - голос Елены звучал предельно серьёзно. 7.2. Попасть в специализированную школу было не просто. Но тут помог владыка Канон. Кто-то из его прихожан имел крюк в городских образовательных структурах. Где-то кого-то подмазали, кому-то в чём-то помогли, кого-то куда-то протолкнули. Связи дёрнули по цепочке, и хорошо отлаженный механизм русского блата сработал безотказно. Парашу после сдачи символического экзамена по предмету приняли в специализированную московскую школу № 1225 с углублённым изучением английского языка, ту, что на Покровке. А в качестве компенсации за хлопоты своим благодетелям святой отец окрестил двух младенцев и отпел одного жмурика… 7.3. В августе 1997 года Параше исполнилось четырнадцать лет. Всё чаще по ночам ей снились неприличные эротические сны. И сны эти постепенно становились всё откровеннее. Она была уже готова вступить в свою первую половую связь, но ей пока не подворачивалось удобного случая. Жизнь её была расписана по часам, и времени на глупости не оставалось. Теперь, с началом нового учебного года ей приходилось вставать в половине шестого утра, чтобы вовремя успеть на занятия. Дорога в школу занимала около двух часов в одну сторону. Грязная, холодная, прокуренная электричка, наполненная сонными гопниками, доставляла её к Киевскому вокзалу. Там она пересаживалась в метро. Обратно домой те же два часа. И так пять дней в неделю. Но, не смотря на все эти неудобства, она была по-настоящему счастлива. Новая школа не шла ни в какие сравнения с её бывшей солнцевской школой. В новой школе не было ни единого гопника. Ученики на переменах не били друг другу морды, мальчишки на обссыкали туалетные батареи, хотя некоторые девки всё же покуривали. В специализированной школе учились дети хитровыебанных родителей. 7.4. Параше всё нравилось, и она начала учиться с удовольствием. Так попала она в круги интеллигенции. Но, было бы несправедливым утверждать, что интеллигенции не было на московских окраинах и в русских провинциях. Нет, в России интеллектуалы и люди искусства существует везде, даже в провинции. Просто, местами их меньше и они не так бросаются в глаза, но даже в Богом забытом микрорайоне Солнцево они водились, правда, в очень скромных количествах и далеко не самого лучшего качества. А узнала об этом Параша совершенно случайно. В электричке. 8.1. Однажды, возвращаясь домой со школы, она читала в электричке Шекспира. Чтобы скоротать время, читала она постоянно и в электричках, и в метро. Шекспир был на английском языке – адаптированный для школьников текст, изданный министерством образования СССР. Во время чтения в транспорте над ней часто кто-нибудь склонялся, если она сидела, или тёрся об её жопу, если она стояла. Обычно приставали молча. Однажды какой-то извращенец, украдкой приоткрыв полы плаща, показывал ей свой член. Штаны перверта под плащом были полурасстёгнуты, и член его свисал наружу. Параше стало противно – маленький закатанный комочек кожи вываливался из кудрявистой волосни, обнажая лысую синеватую залупу с маленькой капелькой мутноватой слизи на конце. Она отвела взгляд. Затем он шёл за ней по подземному переходу. Она побежала, затерявшись в толпе. 8.2. Но то было в другой раз. В этот же раз всё было немного иначе. Не отрываясь от чтения, она чувствовала, что сидящий рядом с ней в электричке чувак зырит ей в книгу, неестественно выворачивая голову, чтобы заглянуть на обложку. Было очевидным, что он интересуется тем, что она читает. «Шекспир» - не поднимая головы, сказала она. Молодой человек вздрогнул. Несколько секунд он собирался с мыслями, чтобы что-то ответить, и, наконец, произнёс: «Варум Шекспир?» «Что?» - удивилась Параша, невольно поднимая глаза. «Варум Шекспир?» - повторил незнакомец. «Что значит – варум?» - переспросила она. «Варум – это по-немецки значит почему» - важно объяснил он. «При чём здесь немецкий?» - спросила она. – «Я ведь Шекспира по-английски читаю». «А-а-а» - протянул он. – «А я думал, что по-немецки. Я в школе немецкий учил, но уже ничего не помню, гы-гы». «Очень смешно» - холодно произнесла Параша. – «И вообще, Шекспир – это английский писатель». «Правда?» - искренне удивился чувак. – «А я и не знал! Я его собственно и не читал никогда. Я сам себя читаю и сам пишу. Я – поэт!» Параша усмехнулась. «Хотите, что-нибудь почитаю?» Она кивнула. 8.3. Поэт прокашлялся и с выражением продекламировал: «В солнечной Италии у маленькой Амалии Выросли большие-пребольшие гениталии»… «Хватит» - сказала Параша. – «Больше не надо. И, вообще, я ещё маленькая». «А почему?» - обиделся поэт. – «Разве это плохие стихи?» Он выдержал паузу. «Как это так – ещё маленькая? А грудь-то уже большая, почти как у Амалии из солнечной Италии…» «Отстаньте от меня» - попросила она. «А я и не приставал ещё» - нагло ухмыляясь, заявил поэт, беря её за руку. Параша вырвала руку и пересела на свободное сиденье в другом ряду, снова уткнувшись в книгу. Выйдя на платформе «Солнечная», она увидела, что он вышел за ней. «Вы тоже в Солнцево живёте?» - спросил он, догоняя её у сходней. «Отвали, мудак» - угрожающе предупредила она, готовясь впиться ему ногтями в рожу в случае, если он к ней опять прикоснётся. «Ну и ладно» - сказал поэт. 8.4. Теперь он плёлся сзади. Параша ускорила шаги. Поэт немного отстал. Темнело. Свернув за угол, она дала волю ногам. Дворами добежала до своего дома, вскочила в подъезд и семимильными шагами, перепрыгивая сразу через несколько ступенек, взлетела на седьмой этаж. Только заперев за собой дверь квартиры, она перевела дух. Страшно хотелось писать. В пригородных электричках туалетов не было. Параша отбросила в сторону школьную сумку и, сдирая с себя на ходу трусы вместе с колготками, ринулась в туалет. Она уже давно не описывалась. В её теперешней школе туалет был приличным, и она обычно опорожнялась там. Только по дороге домой, когда она промерзала, прождав электричку на промозглой осенней платформе вокзала, ей ужасно хотелось отлить. Иногда она делала это в кустах за солнцевской платформой, хотела так поступить и сегодня, но этот странный тип, начавший её преследовать, не дал ей этого совершить. Бухнувшись на очко унитаза, она расслабилась и, блаженно прикрыв глаза, слушала теперь журчание собственной мочи, упругой струёй бившей в гулкую керамику. Параша нажала на слив и ещё несколько минут посидела просто так. Процесс облегчения после длительного сдерживания был божественен. Наконец она встала. Включила на кухне свет. Мать ещё не вернулась с работы. В холодильнике было пустынно - полпачки сливочного масла и какая-то увядшая зелень. Она налила в чайник воды и поставила его на огонь газовой плиты. 8.5. Подошла к окну. Рассеянно посмотрела во двор, но тут же отпрянула назад. Он стоял у облетевшего тополя и курил, глядя на окна её дома. Заметил ли он её? Чёрт, что ему надо? Параша ползком переместилась в комнату и, не включая свет, выглянула из другого окна. Его нигде не было видно. Облегчённо вздохнув, она вернулась на кухню и насыпала заварки в стакан. Чайник кипел. Звонок в дверь не дал ей залить в стакан кипяток. Параша пошла открывать, полагая, что это вернулась с работы Елена. Она уже начала поворачивать рычаг замка, когда смутное подозрение заставило её взглянуть в глазок. Девушка вскрикнула. Перед дверью стоял он. Очевидно, он вычислил её по окнам. Он её увидел. Проклятье! Что делать? Он позвонил ещё. Его лицо приблизилось и исказилось линзой глазка. Она смотрела на него в упор и молчала. Видела, как он вынул из кармана блокнот и начал что-то писать. Едва ступая, она вернулась на кухню. Заварила чай. Мысли разбегались в разные стороны. 8.6. В дверь вновь позвонили. Затем ещё и ещё раз. Параша не реагировала. Она сидела и пила чай. Снова звонки. Затем зазвонил телефон. Неужели он узнал её номер? Параша сняла трубку. Встревоженный голос Елены вернул её к реальности. «Доченька, что с тобой? Ты что, почему не открываешь? Что-то случилось? Я звоню от соседей». «Сейчас открою» - тихо сказала Параша. Елена испуганно смотрела на дочь. «Вот, записка-какая-то. В двери торчала. Что это значит?» На свёрнутом вчетверо листке линованной бумаги было выведено корявым почерком: «Ты мне понравилась». И подпись: «О.Ф.» «Да какой-то маньяк шёл за мной от электрички, а потом звонил в дверь». «Маньяк?» - содрогнулась Елена. Параша кивнула. 9.1. В Солнцево все ещё хорошо помнили знаменитого солнцевского маньяка, будоражившего своими ужасными преступлениями население микрорайона в течение целого года. Он насиловал и убивал женщин. Во время восьмого убийства, когда он душил свою изнасилованную жертву капроновой удавкой, его поймали рабочие цементного завода и жесточайшим образом избили. Маньяк умер в реанимации, не приходя в сознание. То был какой-то кавказец. Документов при нём не оказалось. После его кончины изнасилования с убийствами прекратились. Изнасилования же без убийств не прекращались в Солнцево никогда. 9.2. После этого встречать после школы Парашу приходил на платформу дед. Но через несколько дней в двери вновь оказалась записка: «Я от тебя не отстану. О.Ф.» Параша решила действовать и навести справки. Для начала позвонила своей бывшей однокласснице Светке. Родители Светки были алкашами, а сама Светка, не смотря на свой юный возраст, уже вовсю занималась проституцией, являясь кормилицей и поилицей всей семьи. Она бросила школу и работала на киевской трассе, обслуживая водителей грузовиков, дальнобойщиков. Светка знала всё. «Есть такой ёбнутый» - важно сказала она. – «Но ты его не бойся. Он с прибабахом, но не опасный. Пишет стишки и ведёт какой-то кружок. Находит таких же, как и он, ёбнутых, и они вместе тусят. Да, не зря он на тебя глаз положил, ты ж у нас тоже с приветом…» Параша бросила трубку. 9.3. Дни становились короче. Снег выпал уже в ноябре. На двери квартиры Параша периодически находила записки: «Давай увидимся», «Напиши мне ответ», «Я о тебе думаю» и т. п. В итоге он назначил ей свидание: «Приходи в воскресенье в полдень к пивному киоску, что возле аптеки на улице Попутной». Пивной киоск на Попутной улице… Странное место для первого свидания. Никакой романтики. Но разве существовали в принципе в микрорайоне Солнцево более романтичные места? Не на помойке ж встречаться? А киосков пивных за последние несколько лет развития капитализма расплодилось немеряно. Киоск на Попутной улице считался весьма модным местом. Там не только продавали пиво бутылочное, но имелось и разливное. Правда, не было кружек. Вместо кружек разливали по банкам из-под консервированных венгерских огурцов и болгарских компотов различной ёмкости. Для вовсе уж малоимущих имелись даже маленькие баночки из-под майонеза. Кто-то и из трёхлитровой банки пивко тянул, а кто-то из майонезной. Российское общество давно уже разделилось на богатых и бедных. 9.4. Параша была не из тех девушек, которые способны добровольно отказаться от первого свидания. Конечно, поэт ей не нравился. Был он толстоват и уже лысоват, хотя ему явно не было и тридцати, с типичными еврейскими глазами на выкате. Отдаваться ему она не собиралась ни в коем случае, но поговорить вдруг захотелось. Выяснить отношения, понять, что за человек и чего от неё хочет, хотя и без того было ясно чего. Вряд ли он мог влюбиться в неё по-настоящему. Никакой особенной красотой она не блистала. Очевидно, просто хотел совратить, попользоваться неопытностью и молодостью. Параша была светленькой кожей и русой волосами, почти блондинистой. Росту была не высокого, но фигурой обладала без дефектов. Одним словом, была хорошенькой и чистенькой девочкой, ещё не испорченной и нетронутой. На свидание она решила сходить. На улице среди бела дня бояться было особенно нечего. Может быть, ей удастся уговорить его оставить её в покое? Его записки действовали ей на нервы, отвлекая от занятий. Да и деду приходилось каждый день выходить встречать её на платформу и провожать до порога. 10.1. Стоял солнечный зимний день, очень нетипичный для Солнцево. Мороз пощипывал лицо, а свежий снег искрился в ярких лучах солнца, поскрипывая под ногами. Голубое чистое небо без единой тучки наполняло душу радостью и хотелось читать стихи. «Мороз и солнце, день чудесный…» - бормотала про себя Параша стихи Александра Пушкина. Вокруг пивного киоска на Попутной улице кучковались солнцевские алкаши, похмеляющиеся с бодуна. Их помятые, опухшие от перманентной пьянки морды источали неземное блаженство. Поэт непринуждённо стоял среди них с литровой банкой пива в руке, зажмурив глаза и подставляя лицо зимнему ультрафиолету. «Привет» - подходя, сказала Параша. «Привет» - он приоткрыл один глаз. – «Кайф ловлю!» «Ага». «Пива хочешь?» Параша брезгливо покосилась на банку с затёртой множеством рук этикеткой от болгарского лечо. «Я разливное люблю. А тебе могу бутылочное взять. Хочешь питерское? «Балтику № 3»? Чего, не пробовала? Неплохое пиво. Будешь?» «Ага» - непроизвольно сказала Параша. Пиво она не пила, да и вообще алкоголь не употребляла, но отказываться было как-то неудобно. 10.2. Он принёс ей холодную бутылку. «Открыть?» «Ага». Вынув из кармана зажигалку, он ловким движением, используя в качестве рычага палец, подковырнул пробку. Параша сделала глоток. «Меня Олегом зовут. А тебя как?» - поинтересовался он. «Не скажу» - сказала Параша. «Чего так?» «Не хочу». «Ладно». «Ага». «Ты на меня в электричке большое впечатление произвела своим чтением. Сейчас девушки в электричках мало читают. То ли дело в моей юности! Тогда все в метро и в электричках читали, а теперь нет. Интеллектуальный уровень населения стремительно падает, все только и думают, что о деньгах. А я вот о поэзии думаю». «Ага» - поддакнула Параша. «Я вокруг себя интеллектуалов собираю. Хочу так называемую Солнцевскую Поэтическую Группировку сформировать, а сам её лидером буду. Нынче преступные группировки повсюду гремят – казанские да тамбовские, а у нас будет не преступная, а поэтическая. Стихи будем писать и в различных модных местах читать». «Ага» - кивнула Параша. «Ты стихи пишешь?» «Нет» - искренне призналась она. – «Даже не пробовала». «Научим» - деловито сказал Олег. Параша кивнула. 10.3. Пиво на морозе расслабило Парашу, голова слегка закружилась, и страшно захотелось пописать. Но пописать было негде, приходилось терпеть. «Ещё бутылку взять?» - спросил Олег. «Нет, спасибо» - ответила она. – «Мне уже домой надо, уроки готовить». «А на вечер планы есть?» «Не знаю ещё…» «Приходи в восемь часов сюда к аптеке. Я здесь одну поэтессу открыл. В аптеке работает. Совершенно случайно. Зашёл недавно за аспирином, а она сидит и книжку читает. Я с ней о литературе заговорил, и она мне призналась, что стихи пописывает. Вот сегодня вечером мы читку устроить хотим. У Лейдермана». «Где-где?» «У Лейдермана. Это поэт такой. Он в Германии уже пару лет ошивается, в Кёльне, а здесь у него дядя в Солнцево. Лейдерман сам стихи пишет, даже книжки какие-то издал, от различных культурных фондов в Германии на издание денег надыбал, голову им всякой хернёй заморочил. Еврей он. Стихи у него, конечно, говённые, но не в том дело. Он – наша рука в Европе!» «А в Лондоне этот Лейдерман не бывал случаем?» - с замиранием сердца поинтересовалась Параша. «Конечно, бывал!» - уверенно заявил Олег. – «Лейдерман везде побывал, не то, что в Лондоне. Да, ты сама у него спроси, если не веришь. Придёшь?» «Я постараюсь» - пробормотала Параша. 10.4. Ну, разве могла она после этого не прийти вечером к аптеке? Ей так хотелось расспросить Лейдермана о Лондоне, что здравый смысл, подсказывавший о том, что идти ночью с полузнакомыми людьми к какому-то уж совсем незнакомому Лейдерману более чем легкомысленно, не был принят в расчет. 11.1. Ровно в восемь вечера Параша осторожно приблизилась к аптеке. По огоньку сигареты определила Олега, переминающегося под дверью с ноги на ногу. Вокруг пивного киоска по-прежнему гужевались солнцевские алкаши, догоняясь после выпитого за день спиртного для поддержания стабильной формы опьянения в жопу. Ещё издали были слышны нестройные выкрики типа: «Я, бля, ему говорю, а он - мудила, штопаный гондон, мне какую-то хуйню гнать начинает… да не еби ты мне мозги, ёб твою мать… охуел, что-ли совсем… иди на хуй… и т.д. и т.п.» «Сейчас выйдет» - сказал Олег, совершенно не удивившись приходу Параши. – «Сигарету дать?» «Не курю» - сказала Параша. «Я знал, что ты придёшь. Жить скучно. Самое ценное в жизни – это развлечения, за развлечения люди готовы отдать всё. Алкоголь и секс – это тоже развлечения. И искусство тоже развлечение. Театр, кино, литература, живопись…» «И телевизор». «И телевизор естественно…» 11.2. В этот момент дверь московской аптеки № 493 открылась и на улицу, закутавшись в шубку искусственного меха, выпорхнула худенькая девушка. «Богиня!» - воскликнул Олег. – «Ты посмотри, как хороша!» Параша молча согласно закивала. «Нет, ну ты посмотри, посмотри!» - не унимался Олег. Девушка захихикала. «Разрешите представиться» - прощебетала она, протягивая Параше руку пальцами вниз, словно для поцелуя. – «Нимфалина Коряжкина! Поэтесса!» У Параши перехватило горло от такого звучного имени. «Нимфалина?» - переспросила она. «Это меня Фельдман так назвал» - кивая в сторону Олега, призналась поэтесса. – «Он целыми днями здесь под аптекой околачивается, проходу мне не даёт, влюбился по уши, безумнц». «Я умею женщин окучивать» - важно поддакнул Фельдман. «А так-то меня зовут просто Алина» - продолжала щебетать девушка. – «Нимфалина – это мой поэтический псевдоним. Ну, что – пойдём к Лейдерману?» «Лейдерман ждёт» - заверил Олег Фельдман. – «И фанаты поэзии тоже. Вся Солнцевская Поэтическая Группировка должна быть сегодня в сборе! Надо не забыть закупить как можно больше пива. Что брать? «Балтику»?» Он вопросительно взглянул на Парашу. «Да, «Балтику» брать» - кивнула она. 11.3. Пока Фельдман отоваривался у киоска, Нимфалина Коряжкина изливала на Парашу потоки экзальтированных слов. «Ах, какой прекрасный вечер» - говорила она. – «Я так рада, что мне удалось устроиться на работу в Москве! Ты здешняя? А-а-а! Тогда тебе не понять, какая у нас в провинции глухомань и депрессня! Ты бывала когда-нибудь в Пензе? То-то же! Там таких как Фельдман не встретишь! Не то, что здесь! Москва! Столица!» Поэтесса восторженно вскинула руки к тёмному звёздному небу и закружилась, размахивая сумочкой. «Москва – такая ж жопа, как и вся остальная страна» - осадила её Параша. – «Не вижу повода для восторгов…» Нимфалина резко остановила напыщенный круговорот слов и движений. «Заткнись! Что ты понимаешь, ссыкуха?!» - злобно прошипела она сквозь зубы. – «Обгадить-то всё можно! Ты бы сама в Пензе пожила! Сравнила б, а потом бы и вякала здесь! Ненавижу! Ненавижу! Как зовут-то?» «Параша» - еле слышно произнесла несчастная Параша. «Параша? Подходящее имя! Псевдоним?» «Ага» - радостно кивнула Параша. 11.4. Дверь распахнулась. На пороге квартиры стоял щуплый бородатенький чувачок в очках и тапках на босу ногу. «Ну, Фельдман, ты как всегда с бабами!» - завистливо протянул он. – «Где ты их только находишь?» «Сами липнут» - самодовольно ответил Фельдман, передавая хозяину места авоську с пивом. «Разувайтесь и раздевайтесь, милости просим» - радушно промямлил Лейдерман. – «Гости уже ждут». «А дядя дома?» - поинтересовался Фельдман. «Дядя ушел к другу, я ему денег на бутылку дал. Раньше утра не вернётся». 11.5. Солнцевская интеллектуальная элита непринуждённо расположилась в комнате, попивая пиво и чай. Квартира была прокуренной. Параша забилась в уголок, наблюдая происходящее со стороны. Кто-то сунул ей в руку бутылку пива. «Всем молчать!» - заорал Фельдман. Все тут же притихли. «Внимание! Стихи на туалетной бумаге. Моя новая поэма «Крутизна печорская». Написана вчера». Поэт достал рулон исчирканной ручкой туалетной бумаги и стал читать: «Ромашки, ромашки, ромашки, А я в белой рубашке, рубашке! Я назначил свиданье Наташке – Приходи, дорогая, в ромашки! Завалю я Наташку в ромашки, А в ромашках, в ромашках - какашки… У Наташки на ляжках какашки, У меня на рубашке букашки. Где найти нам в ромашках бумажки, Чтобы вытереть эти какашки? Так и быть - оближу я ей ляжки, Что за ляжки у этой Наташки!» 12.1. Публика неистово зааплодировала. Стихи Параше понравились, и она тоже похлопала в ладошки. Свежесть рифм и откровенность образов искренне взволновали её. Собравшиеся ценители живого русского слова слушали с интересом и очень серьёзно. Параше тоже захотелось что-нибудь написать, но разве удастся написать ей нечто подобное?! «А теперь Лейдерман пусть почитает!» - выкрикнул кто-то. «Лейдерман, почитай!» - попросил Фельдман. «Хорошо» - согласился хозяин места. – «Только предупреждаю сразу - стихи у меня заумные, философо-лологические, транс-футуристические… Рифмы в них нет по определению, линейный смысл утерян, подспудный обретён на глубинно-концептуальном уровне отражения пост-дадаистической традиции лингвистического структурализма тартуской школы». «Я ничего не понял» - признался Фельдман. – «Ты давай лучше сразу стихи без объяснений. Кому понять не дано, тот всё равно не поймёт». «Ди-фи-ни-зба» - по слогам пропел Лейдерман, продолжив скороговоркой – «маленькая полуфашистская партия на юге». Фельдман захлопал. «К вопросу о текстах…» - Лейдерман сделал затяжную глубокомысленную паузу, – «…в банках». Больше уже никто не хлопал. «Тебя нет - есть Эрнст Тельман» - замогильным голосом промычал Лейдерман. Через несколько минут Параша перестала улавливать не только смысл, но и сами слова, невольно погрузившись в некий транс-футуристический транс. «А теперь несравненная Нимфалина!» - торжественно возвестил Фельднан. – «Город Пенза, аптека № 4». «Город Москва, аптека № 493» - поправила его поэтесса. 12.2. Но Нимфалине читать не дали, кто-то попросил устроить обсуждение стихов Лейдермана. Однако даже после подробных объяснений автора стихи не становились понятней. А пиво уже давило на мочевой пузырь, и Параша захотела пописать. Протиснувшись в коридор, она увидела выходящего из туалета Фельдмана, который проводил её долгим взглядом. Дверь туалета не запиралась. Сиденье унитаза оказалось обильно обрызганным мочой. Параша брезгливо поморщилась и, приспустив трусы, неудобно зависла над толчком, готовясь отструиться поскорее. Неожиданно дверь резко распахнулась, и в узкое помещение сортира протиснулся Фельдман. Его толстый живот оказался прямо перед её носом. Его руки судорожно расстёгивали штаны. «Давай, отсоси» - шептал он, вытаскивая свой вялый, слежавшийся в трусах членик, тыкая его девушке в губы. Параша попыталась увернуться, чувствуя, что не может удержать равновесие и уже плотно сидит задницей на разбрызганных мочевых мокротах сиденья. Отчаянным усилием она упёрлась головой в толстый живот негодяя и вытолкнула его наружу, а затем выскочила сама, так и не пописав. Она хотела тут же уйти, но желание послушать Нимфалину заставило её вернуться в комнату. 12.3. Теперь Нималина решила немного поломаться. Её пришлось уговаривать и долго просить. Фельдман усердствовал. Наконец, она начала: «Зима размашистой стопой шагает по земле, Она так нежно раздражает чувства, Исчезло всё в холодной мгле, Бессмысленного безрассудства… Сказать сегодня правду иль неправду? С победой выйти – побежденной ль быть? На всём лежит загаданная карта, Кому-то по теченью, а кому-то против плыть…» 12.4. Фельдман с восторгом смотрел на поэтессу и хлопал. А она читала, обращаясь уже только к нему одному: «Вы – правда, вы – обман. Вы воплощение распутства и порока. Вы утренний всё застилающий туман, Вы появляетесь внезапно и жестоко. Мне ваши карие глаза В секунду все вдруг рассказали... И я совсем сошла с ума, Что делать мне с собой и с Вами?» 13.1. К Параше непринуждённо подсел Лейдерман, как бы невзначай обвиваясь рукой вокруг её талии и заглядывая ей в глаза. «Вам понравились мои стихи?» - томным голосом проворковал он. «А вы в Лондоне были?» - вопросом на вопрос ответила Параша. «В Лондоне?» - опешил Лейдерман. – «Вы это к чему? Нет, не бывал…» «Всё ясно» - отодвигаясь, сказала Параша. «Что ясно?» - удивлённо переспросил Лейдерман. «Не мешайте слушать» - сказала Параша, отрывая от себя его руку. 13.2. А Фельдман уже валялся у ног Нимфалины, театрально изображая на своём лице мучительную страсть и молитвенно сложив руки перед продолжавшей декламировать всё более откровенные стихи поэтессой: «Вы угадали, точно угадали... Вздыхали и смотрели мне в глаза. Потом на ушко мне шептали, Что так хотите трахнуть здесь меня. Затронули столь важную струну Вы - лысый и упрямый мой брюнет! Давайте ж полетим мы на Луну И будем трахаться сто лет… Вы мною завладеете и бросите на дно, Ведь Вам не нужным будет оттраханное существо…» 13.3. Уходя, Параша видела, как Нимфалина и Фельдман целовались на кухне. Ей же хотелось только одного – поскорее добраться домой, чтобы спокойно пописать на собственном унитазе и обмыться. Не только на своём теле, но и в глубине души своей чувствовала она липкое ощущение грязи и едкий запах курева… 13.4. После знакомства с местным солнцевским бомондом Параша ещё ретивее взялась за учёбу. Была по началу заметно слабее других учеников в классе, что касается английского языка, но постепенно, благодаря своему упорству и трудолюбию стала подтягиваться. Ирина Владимировна – учительница английского языка была ещё молодой женщиной лет тридцати. Замужней. Поговаривали, что муж её весьма хорошо устроен в высших эшелонах силовых структур и что работает она только из прихоти, чтоб не сидеть дома, поскольку пока не имеет детей. Однажды Параша увидела, как муж заезжал за учительницей на большой чёрной машине с шофёром. Муж был красавцем средних лет в военной униформе с погонами. Параша вздохнула. Почти у всех её соучеников родители были каким-нибудь шишками на ровном месте. Им всем было уготовано хорошее будущее. Её же мать пахала на цементном заводе, а отец был попом-раскольником, хотя и главой своей собственной церкви, но церкви ничтожной. Епископ Канон дочери почти не помогал, сам перебиваясь порою с хлеба на воду, но о её днях рождениях помнил и всегда передавал ей немного денег, чтобы она сама смогла купить себе подарок по собственному выбору. 13.5. Однажды, проходя по Попутной улице мимо аптеки, Параша решила заглянуть внутрь, посмотреть, работает ли там ещё Нимфалина? Нимфалина работала. «Привет» - сказало «оттраханное существо», сразу узнав девушку. – «А ты почему на тусовки не ходишь? Я уже кучу новых стихотворений написала. Мы теперь у нас собираемся. Я к нему переехала, раньше у подруги жила. Приходи! Хочешь, запишу телефон?» «Времени нет» - покачала головой Параша. «Да зря ты так! Приходи! Тоже себе кого-то найдёшь. Хотя, тебе-то зачём? Знаешь, а он тоже не местный – из Днепропетровска, снимает здесь флэт, каким-то бизнесом занимается, зарабатывает неплохо. Говорит: «Бросай аптеку, я тебе сам зарплату платить буду…» А я вот боюсь. Вдруг выгонит, а как мне потом на работу устроиться? Боюсь я, боюсь…» «Не бойся» - сказала Параша и, купив коробочку гигиенических прокладок, вышла в весеннюю грязь. 14.1. В тот день Ирина Владимировна казалась слегка взволнованной. «Дети» - дрогнувшим голосом произнесла она. – «Дирекция нашей школы договаривается о программе обмена с одной из школ Лондона. Это двусторонняя программа. Сначала поедет ваш класс, жить будете в семьях. Затем приедут ребята из Великобритании, и вы будете принимать их у себя дома. Пожалуйста, сообщите мне, кто хочет поехать. Поговорите с родителями. В ближайшие дни я вам скажу точно, сколько будут стоить билеты, а также дам список прочих накладных расходов». У Параши перехватило дыхание. Лондон! Она сможет поехать в Лондон! На целые две недели! Но где достать денег? Попросить мать, чтобы она заняла, где только возможно?! Она непременно должна поехать! Мечта её должна воплотиться во что бы то ни стало! Это был шанс, который нельзя было упускать. «Школа, с которой мы ведём переговоры» - продолжала учительница, – «находится в пригородном районе Чарлтон за Гринвичем. Это примерно 25 минут езды на электричке от станции Чаринг-Кросс. Район этот не очень респектабельный, но довольно спокойный, белый, в нём практически нет негров». «Почти как Солнцево» - подумала Параша. – «Тоже пригород и тоже почти нет негров»… 14.2. С этого момента почти каждую ночь ей снился исключительно Лондон. Неуёмные фантазии рисовали ей навороченные картины чего-то великолепного и сказочного. Она куда-то шла, ехала, летела, что-то спрашивала и что-то объясняла. Мать занимала деньги у родственников и знакомых. Всё происходило стремительно, события развивались неотвратимо. Из класса поехали не все, а только восемнадцать человек, причём почти всё девочки. Остальным или не дали денег, или не отпустили. Уже в Домодедово Параша обратила внимание на то, что все её одноклассники тащат с собой огромные чемоданы. Явно со шмотками. У неё же была только тощая сумка со сменой носков и нижнего белья, блузкой и юбкой. Никаких особых нарядов у Параши не было. Одета она была в джинсы, свитер и куртку. 14.3. Глядя на домодедовскую суету, Параша взгрустнула. Мысль, что через две недели придётся вернуться назад, омрачала радость отъезда. Оставалось надеяться лишь на чудо – неожиданный государственный переворот или путч, что даст ей возможность попросить политическое убежище на Западе. Но государственного переворота ничто не предвещало, российская власть находилась в цепких лапах бесчисленных спецслужб, размножившихся за последние годы. Супруг Ирины Владимировны провожал жену одетый в обычную цивильную одежду. Училка рыдала у него на груди, целуя с таким отчаянием, словно это не он провожает её на экскурсию в Лондон, а она его на войну в какую-нибудь горячую точку типа Чечни. Сквозь её страстные всхлипы до ушей Параши доносились обрывки фраз: «Люблю, люблю, люблю… Буду скучать, звонить… Как же я там без тебя-то... Милый… Родной…» «Неужели это она всё искренне?» - подумалось Параше. – «Или она просто играет на публику?» Наверное, мужчинам нравится, когда им говорят подобную чушь, но Параша ни за что на свете не стала б нести нечто подобное. Ей было б стыдно… 14.4. Больше всего на свете Параша боялась, что самолёт рухнет, и что ей так и не удастся увидеть Лондон. Однако все опасения её оказались напрасными и всего лишь через какие-то три с лишним часа полёта она оказалась в лондонском аэропорту Хитроу. 15.1. Помещения лондонского аэропорта Хитроу поразили Парашу своей зажатостью, низкопотолочностью и клаустрофобичностью, всё казалось каким-то придавлено-придушенным, узким и душным. Но не только международный аэропорт Хитроу, но и знаменитый лондонский тьюб был таким же тесным. С московским метро его нельзя было даже сравнивать. Лондонское метро – это крысиные норы, прорытые частично ещё в девятнадцатом веке. Пиккадили-лайн, соединяющая аэропорт Хитроу с центром и теряющаяся затем в северных окраинах британской столицы не была исключением из правил. Поезд метро едва двигался, иногда мучительно подолгу стоял между станциями. Это было невыносимо. До станции пересадки они добирались больше часа. В вагонах в изобилии валялся мусор – прочитанные скомканные газеты, обёртки от пищевых продуктов, банки и бутылки от напитков. Ничего подобного в Москве не было. Параше даже стало совестно за своё пренебрежительное отношение к родине. На душе было муторно и хотелось блевать. 15.2. Их сопровождал представитель чарлтонской школы, который всю дорогу болтал с училкой. Он должен был показать им путь к месту их назначения. Сделав одну пересадку, они выбрались из-под земли под величественные своды лондонского вокзала Чаринг-Кросс. Параша перевела дух. Помещение вокзала было величественным и превосходило по своей красоте и размаху любой из московских вокзалов. На платформах тусовала масса разнообразных и преимущественно со вкусом одетых людей. Так в Москве не одевались и не выглядели. Минут сорок пришлось прождать электричку, отправление которой по какой-то непонятной причине задерживалось. Зато электричка оказалась просторной, комфортной и быстрой, а за окнами ночными силуэтами, освещёнными электрическим светом, наконец-то замелькали вожделенные достопримечательности. Ирина Владимировна, слушая объяснения сопровождающего, громко переводила для всех, стараясь перекричать шум электрички: «Это район Дептфорд! Здесь раньше находились корабельные верфи, на которых Пётр Первый учился судостроению. А сейчас мы приближаемся к Гринвичу, в котором находится знаменитая обсерватория и военно-морская академия. Через Гринвич проходит нулевой меридиан. А вон там, слева по ходу поезда вы видите Темзу и небоскрёб Кенари Верфи на Острове Собак. Через три остановки нам выходить…» Остров Собак! Параша чуть не подпрыгнула на месте. Остров Собак был рядом, светясь бесчисленными окнами и остроконечной крышей похожего на большой карандаш сверхсовременного небоскрёба. Совершенно охреневшие от утомительной дороги по городу, русские школьники вылезли на станции Чарлтон. Здесь их встречали. 15.3. Девочку, которой досталась Параша, звали Тали. Она была толстой, рыжеволосой и улыбчивой. «Пойдём» - сказала Тали. – «Я покажу тебе наш дом и познакомлю с моими родителями. Они ждут». Следующим днём было воскресенье. Программа же экскурсий начиналась с понедельника. На воскресенье никаких мероприятий не намечалось. Этот день школьники должны были провести в семьях, полностью посвятив его акклиматизации и отдыху. 15.4. Утренний завтрак состоял из овсянки, сваренных всмятку яиц и чая. У Параши была своя собственная комната, выходившая окнами на местный стадион. Несмотря на воскресный день, на стадионе с самого раннего утра наблюдалось интенсивное гоношение. Окна столовой выходили на небольшую улочку под названием Флойд Роуд, показавшуюся Параше необычайно оживлённой. Глядя в окно, она увидела большие скопления народа, через которые протискивались отряды конных полицейских, эффектно возвышавшихся над толпой. Всё это людское месиво шевелилось и бурлило, стекая куда-то вниз. «Что это?» - спросила она у Тали. «Футбол. Сегодня «Чарлтон» играет на своём поле». «А что, «Чарлтон» - это известная команда?» «Вообще-то «Чарлтон» всегда был во второй лиге, но в последнее время вдруг резко пошёл в гору» - радостно затараторила Тали, всё более вдаваясь в подробности. Параша в футболе не шарила ни фига. Поэтому она мало что поняла из сказанного. И вообще, понимала она далеко не всё. Не хватало запаса слов. Да и ухо пока ещё не привыкло к ритму британской речи. «У меня есть бинокль, я всегда смотрю матчи из дома. И сегодня тоже буду смотреть» - похвасталась Тали. – «Но у нас есть ещё время. Пойдём, быстро, я покажу тебе окрестности, пока не началась игра». 15.5. Стадион «Чарлтон Атлетик», принадлежащий чарлтонской футбольной команде, располагался у подножья холма, облепленного домишками Чарлтона, главным образом двухэтажными. На вершине холма находилась угрюмая кирпичная церковь и парк с облезлыми белками. Внизу за железной дорогой раскинулся нечеловеческих размеров шопинг-центр для автомобилистов с гигантскими ангарами гипермаркетов. Обогнув магазин «Метро» и пройдя вдоль каких-то складов, девочки вышли к берегу Темзы возле старого паба «Anchor & Hope» (якорь и надежда). Мощённая булыжниками дорожка перед пабом манила в загадочное путешествие вдоль реки. «Если идти по этой тропинке, то можно дойти до Гринвича и даже до самого Тауэр Бриджа, но я так далеко по ней не ходила» - сказала Тали. – «А если пойдёшь в другую сторону, то дойдёшь до самого моря». День был пасмурным, а вода в Темзе грязной и мутной. В воздухе пахло гарью и гнилью. С угрюмого низкого неба накрапывал дождь. 16.1. «Ты ещё девственница?» - спросила Тали на обратном пути. «Да» - смущаясь, призналась Параша. «А я лишилась своей девственности две недели назад там, за пабом на берегу реки. Это было прекрасно» - радостно призналась толстая Тали. – «Это такое место, где все чарлтонские девушки лишаются своей невинности. Очень специальное место. Если девушка соглашается пойти с парнем ночью к пабу «Anchor & Hope», то этим уже всё сказано. Ты понимаешь?» «Да» - сказала Параша. «У тебя есть друг?» «Нет…» На этом беседа прервалась. У Параши не было адекватного опыта, поэтому Тали не стала делиться с ней подробностями своей дефлорации. Сравнивать было не с чем, а рассказывать интимные подробности просто так ей не хотелось. 16.2. Дождь становился всё сильней. Небо было затянуто тучами. От железнодорожной станции по Флойд Роуд к чарлтонскому стадиону валил народ. «За нашу чарлтонскую команду болеет весь юго-восток Лондона» - сказала Тали. – «Болельщики едут из всех близлежащих районов – Гринвича, Вулвича, Пламстеда, Элтама, Бэкслихиса и Эбби-Вуда. Британцы любят футбол. А однажды после матча хулиганы бросили бутылку из-под пива в наше окно. Тогда были серьёзные стычки с полицией. Видишь «Fish & Chips» в том доме?» Параша кивнула. Заведение претенциозно называлось «Sea Bay Bar», хотя никакого берега моря в Чарлтоне не было и в помине. «Этому заведению периодически сильно достаётся от хулиганов, но его хозяин – венгерский беженец Иштван Жаба неплохо зарабатывает на футболе. Смотри, какая к нему выстроилась огромная очередь! Когда начнётся игра, очередь на время рассосётся, тогда мы купим себе рыбы и чипсов и займём наши места у окон. Я всегда так делаю». 16.3. Когда девочки уютно устроились у окна Парашиной комнаты, бывшей на самом деле комнатой Тали, перебравшейся на время визита спать в гостиную, дождь лил уже как из ведра. Небо сотрясали раскаты грома, сверкали молнии. И вдруг, перекрывая неистовство непогоды, из десяток тысяч глоток грянуло дружное: «Ноу рэйн! Ноу рэйн! Ноу рэйн!» Промокшие на трибунах болельщики взывали к небу. А дождь всё лил и лил. Игра началась. Теперь стадион уже выл другими звуками, больше не обращая внимания на дождь. 16.4. Экскурсионная программа оказалось необычайно насыщенной и многообразной. Пребывание в Лондоне стремительно подходило к концу, а уезжать не хотелось. Конечно, Лондон очень во многом разочаровывал, но от этого Москва очаровательней не становилась. Лондон при всех его недостатках и пороках был Лондоном, в то время как Москва была обыкновенной задницей, а Россия – задворками цивилизации. Параша чувствовала, что её место здесь, а не там, надеясь, что их всё же повезут на экскурсию на Остров Собак, где ей откроется некая тайна. Но на Остров Собак их не везли. За день перед отъездом они поехали в Национальную Галерею. Это была одна из самых приятных экскурсий, ведь не надо было перемещаться по городу, делая бесконечное количество пересадок или торчать в перманентной уличной пробке за стеклом туристического автобуса. 17.1. Национальная Галерея находилась в нескольких минутах ходьбы от вокзала Чаринг-Кросс, куда они приехали электричкой из Чарлтона. Экскурсоводом оказался приятный парень лет тридцати с лишним по имени Тан. Глядя на тёмную средневековую живопись с ветхозаветными библейскими сюжетами, Параша невольно зевнула. Экскурсия явно не предвещала ничего весёлого. Два часа скуки. Два часа монотонных заученных гидом банальностей из посконных путеводителей, пересыпанных цифрами годов рождений, смерти и созданий картин, после которых в голове остаётся только мигрень и ничего больше. 17.2. Однако она ошибалась. Тан оказался не совсем типичным экскурсоводом. Он умел вести диалог со зрителями. Он объяснял сюжеты, задавая наводящие вопросы. От его объяснений на картинах вдруг забурлили страсти. Он жонглировал библейскими именами, концентрируясь исключительно лишь на самом интересном – кто кому изменил, и кто с кем переспал, кто от кого забеременел и кто от кого родил. Его цинизм и здоровый юмор заставлял школьниц безудержно ржать, словно молодых кобылиц, и приводил в замешательство учительницу. «Давай к нему подойдём после экскурсии и заговорим» - толкнула её в бок одна из одноклассниц. – «Такой прикольный, правда? Может быть, он нам подскажет, куда можно пойти сегодня вечером? Он наверняка знает! Надо устроить отвальную, оттянутья по полной программе. Может быть, он пойдёт с нами? Как ты думаешь? В клуб или на дискотеку…» «Давай» - согласилась Параша. Тан ей понравился. Впервые в жизни она видела перед собой мужчину, в которого могла бы влюбиться. 17.3. Ирина Владимировна, дабы не показаться школьникам полной дурой, после каждой экскурсии всегда задавала экскурсоводу какой-нибудь глубокомысленный вопрос, причём иногда невпопад. Вот и в этот раз, когда Тан попросил спрашивать, она решила проявить себя интеллектуалкой. «Вы нас очень хорошо повеселили, спасибо. Но, мне хотелось бы поднять более серьёзные темы, чем грехопадения различных ветхозаветных героев. Например, почему мы сегодня не увидели ни единого новозаветного сюжета? Неужели все эти художники Средневековья и эпохи Возрождения писали картины лишь на ветхозаветные темы?» «Они брали ветхозаветные темы, поскольку по преимуществу своему были иудеями» - серьёзно ответил Тан. – «Они писали на темы, которые были им ближе и понятней, признаваясь христианской церковью. Мы не можем отрицать тот факт, что Рафаэль, Рембрандт, Леонардо да Винчи и многие другие гении живописи были евреями, выполнявшими заказы христиан». «Как же так?» - возмутилась Ирина Владимировна. – «Этого не может быть, ведь евреи распяли Христа!». 17.4. «Во-первых, Христа распяли римляне» - осадил её Тан. – «Во вторых, сам Христос родился, жил и умер евреем, так никогда и не узнав, что он христианин. Христианство же было изобретено раввинами уже после его кончины. По сути, это всего лишь одно из течений иудаизма, адаптированное для варваров. Судите сами, в церковные каноны на протяжении всей истории христианства всегда включались книги Ветхого Завета, которые до тринадцатого века даже не были переведены на латынь, что говорит о том, что Отцами Церкви были раввины. Евреи расселялись по Европе под сенью распространения христианства, занимаясь торговлей и ремёслами, в том числе и искусством. Для евреев никогда не считалось особо зазорным конвертироваться в христианство. Среди католических и православных священников и по сей день много евреев. Давайте следовать фактам…» «Но» - побагровев от негодования, возразила училка. – «А как же тогда наш русский Бог?» «Я не пониманию, о чём вы говорите» - удивлённо заморгал глазами Тан. – «Какой такой ещё русский Бог? Разве у русских есть своя религия?» «Православие» - гордо возразила школьная наставница. «Православие – это греческая религия, заимствованная русскими из Византии» - ехидно уличил её в невежестве Тан. – «Никакой такой русской религии и никакого такого русского Бога нет! В своё время, принимая православие, русские отказались от своих языческих славянских богов, и теперь у них есть греческая религия – православное христианство и почитаемый ею еврейский Бог Саваоф или Яхве, он же Иегова, которому молятся и греки и русские…». «Это ложь, ложь!!» - почти завизжала вся пунцовая от истерического негодования Ирина Владимировна. – «Я – русская патриотка…» «А я нет» - резко оборвал Тан. – «Патриотизм и фанатизм не являются для меня аргументами, скорее наоборот…» 17.5. Параша отвернулась, чтобы не видеть искажённое злобной гримасой лицо облажавшейся учительницы, судорожно, как рыба, хватавшей ртом воздух, не находя слов для дискуссии. «Если других вопросов не будет, тогда я с вами прощаюсь» - с лёгкой улыбкой произнёс Тан. «Вопросы есть, но личные» - нагло выкрикнула одноклассница Надя, толкавшая до этого Парашу в бок. – «Мы хотели вас кое о чём расспросить в кулуарах…» Несколько девочек тут же облепили красавчика Тана, оттирая его в сторону от группы. «Расскажите о себе? Вы давно в Лондоне? В каком районе живёте? Вы русский? Где вы учились? Вы женаты? Ну, пожалуйста!» - посыпались бесчисленные пристрастные вопросы, без обиняков, на которые способны только девочки-нимфетки школьного возраста. «Я не женат» - ответил первым делом на самый существенный вопрос Тан. – «В Лондоне уже четыре года. Работаю экскурсоводом для русских групп. Живу на Острове Собак». «На Острове Собак?» - ахнула Параша. – «А там что, действительно собаки живут? Вы там с собаками живёте?» «Когда-то там были королевские псарни» - улыбнулся Тан, глядя на дувушку. - Собак готовили для охоты. Потом там были корабельные верфи. Сейчас же на острове строят ультрасовременные архитектурные комплексы – жилые и офисные. Я люблю Остров Собак, там смешано старое и новое…» «А там есть дискотека?» - по существу спросила Надя. – «Кстати, вы не хотите пойти с нами сегодня вечером на дискотеку? Мы завтра уже уезжаем…» «Никаких дискотек!» - раздался сзади строгий окрик Ирины Владимировны. – «Сегодня вы будете собирать вещи, и проводить время в семьях! Я сама это проконтролирую. Обзвоню всех! До кого не дозвонюсь, тот будет иметь неприятности дома, сообщу родителям и больше ни в какие поездки не возьму, всем ясно? А теперь марш отсюда! Встречаемся через пятнадцать минут у входа…» 18.1. Девочки, словно обосранные, нехотя отошли от вожделенного объекта, оставляя его наедине с училкой. Краем глаза видела Параша, как Ирина Владимировна что-то у него спрашивает, а затем записывает на туристическом буклете Национальной Галереи, который был у неё в руке. «Во, гадина» - ревниво подумала девочка. – «Что же она может записывать? Неужели, его телефон? Договаривается о встрече? Не может быть! Но, не зря же она их отогнала…А как же муж?» Параша не верила, что Ирина Владимировна может изменять мужу. Поведение учительницы не давало тому ни малейшего повода. Во время поездки вела она себя строго и целомудренно. Наверное, училка просто выясняла какой-то дурацкий вопрос по поводу русского Бога, записывая название книг, которые ей следовало почитать для поднятия эрудиции. 18.2. Вечером Параша находилась в смешанных чувствах, не зная, что делать. Тали смылась гулять со своим дружком. «Пойдём с нами» - предложила она. – «Вечер пятницы – это у нас начало уикенда, надо обязательно куда-нибудь идти потусоваться – в клуб или на дискотеку, или в кино, или просто так по улице с друзьями пошляться. Мы едем в кино на Лестер Сквер, а потом двинем на дискотеку. Если пойдёшь, не пожалеешь». Параша отказалась. На душе было тошно. Училка испортила настроение, да и вообще что-то было не так, что-то в ней изменилось. «Влюбилась» - подумала она и сама себе улыбнулась. В четырнадцать лет девочки разных стран обычно влюбляются в официантов или экскурсоводов, в спортивных инструкторов, в шоферов своих пап и в прочий обслуживающий персонал. Некоторые, конечно же, влюбляются в недоступных поп-звёзд или актёров кино, но, это уже полная безнадёга. То ли дело - шофёр или официант, которому обычно не в падло ответить юной нимфе мимолётной взаимностью, попарив свой заскорузлый кочан в горячей влаге молодого влагалища. 18.3. В начале седьмого её позвали к телефону. Это была Надя. «Ты представляешь!» - захлёбываясь выпалила она. – «Возвращаюсь я из шопинг-центра, ходила в «Азду», ну, в этот большой дешёвый супермаркет, за подарками для своих многочисленных родственников – купила десять банок бобов в томате по 8 пенсов за банку, пускай обпердятся! А что? Почему бы и нет? Это ж типичная английская еда! Дешевле ничего не было…» Надя Гарфункель была девочкой разумной и экономной. «Так что мне ты предлагаешь?» - спросила Параша. – «Чтоб и я своим родственникам бобов повезла?» «Да не в бобах дело!» - сказала Надя. – «Ты слушай дальше, не перебивай! Значит, иду я из «Азды», а навстречу мне к станции наша Курица чешет, вся такая расфуфыренная, что куда там! Наверняка на свиданье! Закадрила красавчика…» Курицей в классе называли Ирину Владимировну. И не только за то, что была она в действительности чем-то похожа на курицу, особенно когда взбивала свои крашеные жёлтые локоны в высокую причёску, но, прежде всего, из-за фамилии Курицына, доставшейся ей от мужа. До замужества была она Ириной Ступкиной… 18.4. «Кстати» - продолжала Надя. – «Ты бы видела, как пёрлись мои югославы, когда услышали, что она Курица…» Надя жила в югославской семье. Британская семья, в которую определили её на постой, на самом деле оказалась югославской. С точки зрения английской языковой практики это было не совсем удачно. Зато с точки зрения не английской языковой практики это был полный отпад. Югославы говорили с ней по-югославски, а она с ними по-русски. И они понимали друг друга. В югославской семье было двое детей – девочка Лежанка и мальчик Стоян. Родителей же звали - Продан и Блядка. «Они просто подыхали со смеху, когда услышали про нашу Курицу. Я им говорю, что это фамилия у неё такая – Курицына, а они чуть под стол не лезут. Я говорю – «Ну что тут смешного? Курица – это же птичка!», а они совсем уж бедные от хохота захлёбываются. Потом Продан мне объяснил, что по-югославски «курац» - это хуй, а «пичка» - пизда. Представляешь, как я себя чувствовала? В югославском языке много таких же слов как в русском, только все значения наоборот или с вывертом». «Так вот» - Надя перевела дыхание. – «Никаких проверок не будет. Курица сама подалась на блядки! Ну, так и хуй ей в руки! Не по домам же нам сидеть? Лежанка предлагает поехать в центр - погулять по Сохо. Ты с нами?» «Нет» - сказала Параша. – «Я погуляю одна». 19.1. Положив трубку, Параша вздохнула с видимым облегчением. Вечер был в её распоряжении. Она вольна была делать, что ей вздумается. А её тянуло на Остров Собак. Параша раскрыла карту Лондона. Остров Собак находился на другом берегу реки напротив Гринвича. Под Темзой между Гринвичем и Островом Собак был пунктиром обозначен пешеходный туннель. Именно по этому туннелю и рассчитывала Параша достичь своей цели. Доехать до Гринвича было недалеко – всего три остановки на поезде – «Мэйз Хилл», «Вэсткомбпарк» и «Гринвич». Выйдя со станции, Параша нырнула в средневековую улочку, надеясь, что ноги сами выведут её туда, куда нужно. Но она ошибалась. Очевидно, бес путал её дорогу, и она заблудилась. Пришлось спрашивать у прохожих как пройти к пешеходному туннелю под Темзой. Ей объяснили дорогу. Ориентиром должен был быть легендарный парусник «Катти Сарк», возивший некогда кофе и чай из Индии с рекордной скоростью всего в полгода и стоявший теперь на вечном приколе. Вход в пешеходный туннель начинался где-то там - возле стоянки парусника. Параша убыстрила шаг. 19.2. Гринвич выглядел гораздо респектабельней Чарлтона. Здесь было много небольших приличных ресторанчиков с кухней разных стран и туристических магазинов с сувенирами. А также множество пабов. Проходя мимо одного из заведений, Параша непроизвольно заглянула внутрь, любопытствуя атмосферой и интерьером, но тут же отпрянула. За одним из столиков, сделанным из старинной винной бочки, сидела Курица. Это был винный бар. У стойки бара, расположенной в глубине заведения, спиной к ней стоял мужчина, заказывавший напитки у пожилого бородача-бармена. Сердце Параши дрогнуло. Она перешла дорогу и юркнула в тень росшего у тёмного кирпичного забора высокого дерева. Она вся дрожала. Её взгляд был сконцентрирован на спине стоявшего у бара мужчины. Она хотела увидеть его лицо, хотя уже обо всём догадалась. Когда же он, наконец, повернулся, с бутылкой вина и со бокалами в руке, уже не могло быть ни малейших сомнений, что это был он. Тан подошёл к бочке-столу и, не садясь, разлил вино по бокалам. Затем он сел напротив Курицы. Они чокнулись и пригубили бокалы. Параша со всех ног бросилась прочь. 19.3. Не помня себя от стыда и горя, в слезах добежала она до «Катти Сарк» и только там остановилась. Перед ней был вход в туннель на Остров Собак. Чтобы прийти в себя, она стала читать надпись у входа. Туннель был прорыт ещё в девятнадцатом веке. Но Параша в него не пошла. Она пошла по набережной влево вдоль корпусов военно-морской академии, повернув у паба «Нельсон» обратно. Она решила вернуться и следить за тем, что происходит в винном баре, интуитивно догадываясь, что рано или поздно слежка приведёт её на Остров Собак. 19.4. Питейные заведения в Лондоне закрывались в одиннадцать вечера, но Параша боялась, что Курица с Таном могут уйти раньше, дабы Курица смогла успеть ещё вернуться домой сегодня, ведь вряд ли она останется у него ночевать, поэтому девочка терпеливо осталась сторожить у дерева, не отходя ни на шаг от своего наблюдательного поста. Чтобы скоротать время, она продумывала план своих дальнейших действий. Представляя себе, как пойдёт за ними до самого дома, как дождётся, пока Курица совершит грешное дело. Возможно, ей даже удастся самой увидеть всё в просвет окна или в замочную скважину. А затем она тихо приблизится к учительнице в темноте сзади и неожиданно крикнет: «Я всё знаю, и всё видела! Я расскажу вашему мужу!» Возможно, после этого та попытается её убить и сбросить труп в Темзу, чтобы отделаться от свидетеля. Но Параша не так глупа, чтобы дать себя схватить, она не подойдёт к ней близко, а будет лишь издали орать всю дорогу до станции на весь Остров Собак: «Ты блядь! Я всем расскажу, какая ты блядь!» Многие школьные учительницы даже не подозревают, на что могут быть способны их ученицы, ведь девочки-подростки действительно способны на всё. 20.1. Курица с Таном просидели в баре до самого упора, пока их не выпроводили за дверь в начале двенадцатого. Бар закрывался. Они вышли и неторопливо побрели к железнодорожной станции, о чём-то беседуя. Параша кралась под покровом ночи сзади на безопасном расстоянии. У входа на станцию они остановились якобы для прощания. «Сейчас поцелуются» - подумала Параша. Однако до этого не дошло. О чём-то интенсивно препираясь, они вдруг развернулись и в неожиданно быстром темпе зашагали в сторону «Катти Сарк». «Ага» - злобно констатировала про себя Параша. – «Он её уговорил! Уговорил таки! Уговорил. Ну, всё…» 20.2. Сомнений не оставалось. Курица взяла Тана под руку. А вот и вход в подземный туннель! Дождавшись, пока они сядут в лифт, Параша бросилась вниз по ступеням лестницы. Стены туннеля были выложены кафельной плиткой. Гулкие звуки шагов эхом раздавались в его вагинальной утробе. Туннель не был прямым, он изгибался и был довольно узок, змеясь под ложем реки лёгким серпантином. Поэтому тех, кто шёл далеко впереди или же сзади видно не было, были слышны лишь голоса и шаги. «У-у-у» - завыла Параша, и её вой эхом разнёсся вдоль стен. В ответ впереди кто-то весьма натурально залаял. Метров через двадцать навстречу Параше попался мальчик с собакой на поводке. Это был знак. Поднявшись по многоступенчатой лестнице в конце туннеля, запыхавшаяся Параша впервые ступила на землю вожделенного Острова Собак. 20.3. На тёмном небе светился огрызок луны. Впереди горел огнями небоскрёб Кенари Верфи. Справа и слева был навален строительный мусор, частично отгороженный забором. Асфальтированная дорожка вела к станции DLR “Island Gardens”. Впереди мелькала цветастая юбка Курицы. Параша усмехнулась. Они были у неё на прицеле. Метров через пятьсот, уже где-то за станцией она их потеряла. Они словно куда-то испарились. Параша замедлила шаг, оглядываясь по сторонам. Вдоль дорожки тянулся строительный забор. Параша остановилась и прислушалась. Откуда-то из-за забора к ней донеслись приглушённые голоса. «Нет, нет, не надо…» - услышала она приглушённый шепот Курицы. – «Мне надо идти, я опоздаю на последнюю электричку». «Давай здесь» - настаивал Тан. – «Если ты не хочешь идти ко мне, то тогда здесь…» «Ты живёшь дальше, чем я предполагала, я не успею на поезд…» «Переночуешь у меня…» «Нет, ни в коем случае! За кого ты меня принимаешь? Я не такая…» «Ладно, давай, давай…» 20.4. Параша прильнула к щели в заборе и увидела их, стоящих возле штабелей стройматериалов. Они целовались. Света луны было достаточно, чтобы разглядеть их фигуры. Она видела, как Тан развернул Ирину Владимировну задом к себе, задирая ей юбку и стягивая трусы, как судорожно расстёгивал штаны, и как протяжно охнула классная дама, когда он ей засадил. Теперь он держал женщину руками за талию. Голова Курицы ритмично дёргалась. Параша догадалась, что это и был половой акт, хотя прежде ничего такого не видела. Задница Тана двигалась всё интенсивней. И тут он застонал, почти завыл, но очень сдержанно, ещё пару раз резко дёрнулся и замер. «Что ты наделал?» - услышала она взбудораженный голос Курицы. – «Ты в меня спустил! Я же не предохраняюсь…» Учительница нервно поправляла на себе одежду. «Пойдём ко мне» - сказал Тан. – «Ты сможешь подмыться, а затем я выебу тебя ещё раз…» «Не смей при мне так выражаться! И вообще, я замужем! Ты понимаешь – за-му-жем!» - Курица вдруг перешла на крик. «Тише ты, тише» - пытаясь её успокоить, Тан прижал женщину к себе, но она оттолкнула его и вырвалась. «Я за-му-жем!» - ещё громче закричала учительница. «Заткнись» - Тан попытался закрыть ей рот ладонью, но она побежала. 20.5. Параша смотрела, как Тан догнал Курицу метров через сто, и как та снова вырвалась. Больше он за нею не гнался. Он несколько мгновений задумчиво глядел ей вслед, затем плюнул себе под ноги и развернулся. Параша замерла от ужаса, прижимаясь к забору. Но он уже заметил её. Преодолевая страх, она сделала шаг вперёд и медленно пошла к нему навстречу. «Я всё видела» - дрогнувшим голосом сказала Параша, опуская глаза. «Ты?» - Тан всматривался в её лицо. – «Это ты спрашивала об Острове Собак?» «Да, я» - пролепетала Параша. «Что ты здесь делаешь?» «Я следила за вами». «Зачем?» «Не знаю». «Иди домой!» «Я не пойду...» Тан смерил её испытывающим взглядом с ног до головы, словно раздел. И Параше показалось, что он всё понял, даже то, чего ещё не понимала она. «Хочешь пойти ко мне?» - спросил он серьёзно. Параша кивнула. 21.1. На душе у Параши вдруг сделалось легко-легко. Она словно полетела по воздуху, не чувствуя ног, при этом вдруг резко начав ощущать запахи. И цветенье каких-то трав, и гниение мутных вод Темзы, и запах ржавчины от заброшенных старых доков, вдоль которых они проходили, и захватывающий генитальный запах, похожий на запах немытой пизды, но только гораздо богаче по спектру, исходящий от Тана. А также запах домашнего скота, доносимый откуда-то порывами ветра. «Здесь недалеко есть ферма» - словно угадав её мысли, произнёс Тан. – «И вообще, добро пожаловать на Остров Собак! Я проведу маленькую экскурсию по ходу коня. Вот мы дошли до следующей станции DLR “Docklands Light Railway”, которая называется “Mudchute”, что можно перевести как грязевые насыпи. На Острове Собак много грязи. Грязь из доков – ил, рабочий мусор и прочее сваливали здесь в кучи, которые теперь поросли травой и кустами. Там, в глубине острова есть ферма с домашними животными, запах которых мы в данный момент осязаем. Остров Собак полон контрастов. С одной стороны он ультрасовременен, а с другой – запущен и дик. Поезда линии DLR управляются на расстоянии, в них нет машинистов, они ездят сами по себе. Скоро линию проведут через Темзу до Гринвича. Строительство уже началось, но пока что, до Гринвича приходится ходить по пешеходному туннелю». 21.2. Параша согласно кивала головой. Ультрасовременную сторону Острова Собак она пока что не видела, но она верила в то, что та существует. Они шли по тёмным мрачным задворкам со свалками и беспорядочно брошенными ржавыми контейнерами, расписанными граффити. В таких местах хорошо снимать фильмы ужасов или совершать убийства. По левую сторону Параша увидела освещённую дорогу и группу неприглядных двухэтажных домов. «Мы почти что пришли» - сказал Тан. – «Вон в том доме, третьем с краю, я и живу». Жильё Тана занимало два этаже. Не первом находилась небольшая прихожая, гостиная и туалет с ванной. На второй этаж вела узкая деревянная лестница. Там была расположена кухня и маленькая спальня. Одним словом – это был типичный однобедрумный английский флэт. 21.3. На лестнице Тан обнял девушку за талию и попробовал поцеловать. Он Параша решительно отстранилась. К такому обороту она была готова. «Я не стану с тобой спать. И не надейся. Я хочу быть любимой и единственной» - рассудительно сказала она. – «А ты – блядун…» Тан усмехнулся, и даже не стал оправдываться, ведь он действительно был блядуном. «Мне рано вставать» - сказал он. – «Утром у меня экскурсия в Национальной Галерее, за которую я получу сорок фунтов. Я беден. У меня ничего нет. Мне приходится платить за квартиру еженедельно и как-то существовать. Утром я вышвырну тебя на улицу в восемь. Вы ведь завтра возвращаетесь в Москву? Не переживай, ты найдёшь ещё своего принца! Я же далеко не принц, я – мерзавец и негодяй, шакал, питающийся падалью…» «Прости, но я ещё девственница, и я не хочу, чтобы это случилось сейчас. Тем более, после того, как ты на моих глазах только что оттрахал Курицу». «Курицу?» - удивился Тан. «Да, так мы прозвали нашу училку. У неё фамилия Курицына. По мужу…» «Курицына?» - Тан вскинул брови. – «Я знал одного Курицына. А ты случайно не в курсе, чем занимается её муж?» «Однажды я видела, как он заезжал за ней в служебном автомобиле с шофёром. Он был в военной форме». «Полковник ГРУ Ростислав Курицын. Сомнений быть не может» - щёлкнул языком Тан. «Ты его знаешь?» - удивилась в свою очередь Параша. «Я работал на их отдел. Совершил несколько мокрых дел в Европе. На заказ за хорошие деньги. Но теперь с этим покончено навсегда. Хватит. Лучше прозябать в нищете, чем это… Да, так значит, я только что выеб его жену? Ха! Наставил рога самому Ростиславу Курицыну?! Поистине, женщина – это кара Господня… Ну, ни хуя себе, сказала я себе! Ладно, иди спать на диван в гостиной. Ты найдёшь там подушки и плед. Не бойся, я тебя не трону. Спокойной ночи!» 21.4. Утром он покормил её завтраком. Овсянка с маслом, варёные яйца и чай. Затем по туннелю под Темзой они вместе дошли до Гринвича. На железнодорожной станции им предстояло навсегда разъехаться в разные стороны. День был тёплым и ясным. Насмешливо бросив девушке по-английски - “good luck, baby!”, Тан сел в поезд и уехал на Чаринг-Кросс, а Параша осталась… Ей никуда не хотелось ехать. Она задумчиво побродила по платформе, а затем отправилась слоняться по Гринвичу. В парке у обсерватории она легла на траву. Обсерватория находилась на холме, с которого открывался замечательный вид на раскинувшийся на другом берегу реки Остров Собак. Параша долго вглядывалась в его детали, пока не устали глаза. Потом она закрыла глаза и уснула. 21.5. Под вечер, подходя к своему дому, Тан с удивлением увидел, что она сидит у него под дверью. Завидев его, она заплакала. «Ты не уехала?» - равнодушно спросил он. «Почему? Ну, почему…» - сквозь слёзы пролепетала она. «Что почему?» - удивился он. – «Это ты меня спрашиваешь почему? Почему ты не уехала? Наверное, это я должен спросить тебя почему?» «Нет, почему…» - громко зарыдала Параша. – «Почему ты полез на эту старую блядь? На эту жирную Курицу? На эту корявую уродину? На эту мерзкую истеричку? Она же дура, дура, дура…» «В женщине меня, прежде всего, интересует её пизда, а не её интеллект» - отпирая дверь, с циничной ухмылкой обронил Тан. – «А пизда у неё была ничего…» «Ну, зачем же ты это сделал? Как же я смогу после этого с тобой жить?» - отчаянно промолвила Параша. «Ты что, собираешься со мной жить?» - оторопел Тан, пропуская девушку в дом. «Конечно» - наивно ответила Параша. – «Только секса у нас с тобою не будет! Никогда! Никогда…» «Та-а-ак» - протянул совсем уже охреневший Тан. – «Вот это новости! Но, подожди, подожди… Во-первых, когда я порол эту тёлку, я ещё не знал, что ты собираешься со мной жить, да и тебя я ещё не знал, кстати, я даже до сих пор не знаю, как тебя зовут… А во-вторых, во-вторых… Тьфу! Да почему я вообще должен перед тобой оправдываться? Что за хуйня?!» Он явно разозлился и уже начал выходить из себя. «Почему?» - прошептала Параша. – «Да потому, что я тебя люблю…» «Стоп!» - сказал Тан. – «С меня довольно! Надо пойти выпить. Давай, умой морду лица, и мы отправимся в город. Завтра у меня нет экскурсий, так что можно будет как следует надраться…» Продолжение следует.