Семен Венцимеров Черновцы мои, Чернiвцi... Родина Родина! Тихий сад, где у тына алеет смородина, Родина! Островок за излучиной быстрой реки, Родина! Возле дедовской кузни сухая колодина, Родина, По апрелю лазоревые ручейки. Родина! Дар судьбы, что дороже и злата и ордена, Родина! Две души, две надежды, сращенные встык, Родина! Пусть тебя не коснется любая невзгодина. Родина! Пусть звучит горделиво священный язвк. Родина! Ты опорой судьбы и души на добро дана. Родина! Кто остался без Родины – жалок, убог... Родина! Я в тебе, ты во мне навсегда, моя Родина! Родина! Да хранит тебя, Родина,в радости Бог! Города Нью-Йорк никогда не спит, Берлин никогда не спит, Москва никогда не спит, А надо бы отдохнуть... Мой город мне в душу зрит, Он мой талисман и щит, Душа его верно чтит... Судьба выбирает путь... Сияет в судьбе звезда, Ведет по земле звезда, Зовет за собой звезда -- И некогда отдохнуть... Но где бы ни жил, всегда, Мой город зовет сюда: -- Сквозь бури и сквозь года Вернись, хоть когда-нибудь! Две силы есть -- Ин и Янь, Два полюса -- Ин и Янь, Две сущности -- Ин и Янь. А более -- ничего... Иллюзиям платим дань... Устал? Отдохни... Но встань! А что там за гранью -- глянь: Твой город -- вернись в него... Объяснение в любви родному городу Пожилось в Черновцах девятнадцать мне лет, Треть того, что я прожил на свете. Но дороже его в мире города нет. Нет красивей его на планете. Верю: город возник под счастливой звездой И построен для радостной жизни. Каждый дом в нем и сквер, каждый камень простой Учат нас пребывать в оптимизме. Есть у каждого города «нрав и права», Есть особое предназначенье... Черновцы, Черновцы – город «Ч», город «А!» -- Ты для радости и вдохновенья. Город светлых надежд, город первой любви, Город незабываемых песен, Отыщи на планете меня, позови, Верно ль жил в отдалении, взвесим. Я не нажил нигде ни хором ни угла, Ни богаче не стал, ни моложе.... ...Но есть город, а в нем моя радость жила И поныне живет здесь, быть может. Вам, мои земляки, пожелаю удач, Пожелаю здоровья и света... День рождения, город, теплом обозначь И сердечным приветом поэта... Город «А!» Почему Черновцы – город «А!»? Потому что в ответ на слова: -- Я приехал к вам из Черновцов! – Собеседник, не медля, готов Междометием вас одарить: -- А! -- Мой город успел озарить Столько судеб на долгом веку... Город «А!», я в себе берегу Лейтмотив буковинской весны... Ты в мои возвращаешься сны Вместе с той, что как прежде мила... Черновцы, город «Ч», город «А!»... Память о Черновцах Этот город, в котором я не был уже столько лет, Был в тени городов, по которым я больно скитался... Но не стерт из души песен города трепетный след, Но сквозь годы и дали доносится радужный свет... Черновцы, Черновцы! В них душою поныне остался.... Там я вышел на свет в ожидании радостных дней, Сделал первый разгон очумелого велосипеда... И однажды в сияньи веселых вечерних огней, Я, влюбленный бродил, одиноко в мечтаньях о НЕЙ -- И сложилось в строку в ритме сердца судьбы моей кредо.... Но однако же я на пороге осеннего дня В длинный поезд шагнул -- и уехал, надолго уехал... Я покинул его. Только он не покинул меня, В сны и песни приходит, назад зазывая, маня... Черновцы, Черновцы -- всей судьбы моей главная веха.... Сон о детстве В том городе -- забытый и нежданный, Незримый вдоль по улице иду... Срывает дождь созревшие каштаны -- В карман на память несколько кладу. Тюрьма, пожарка. музыкальный колледж, Театр еврейский, а потом -- студклуб... А в переулке Ленька жил, мой кореш, Пресветлый -- что душа, что лик, что чуб... Вот перекресток у библиотеки, Там разбросался университет... Ну, поднимите мне, как Вию, веки, Увижу ль то, чего в помине нет? Дом за углом, где жил актер Сокирко, И доктор Ботошанский наверхзу.... Все на виду: готовка, пьянка, стирка, А вот он я -- к себе во двор бегу.... Я жил в соседнем, третьем, в коммуналке, Двор заменял мне секции, кружки... Неугомонно – прятки, догонялки -- Отчаянные летние деньки.... Мне детство поскупилось на подарки, Хоть рвали жилы мама и отец... Но были звезды веселы и ярки И песни доходили до сердец.... Здесь все родное -- и давно все вчуже.... Пора неодолимая пришла -- И я отсюда вышел неуклюже, Пошел, куда дорога повела.... И я ушел так далеко-далёко Из ставшего вдруг маленьким двора... Печаль разлуки глубоко-глубоко, Как будто все случилось лишь вчера.... Мы уезжаем -- и пускаем корни, Не разорвать нам узы бытия, Не вырваться туда, где так покорно Ждет юность отзвеневшая моя... Приду во сне к заветному каштану. Он кроною укроет от дождя... Но сильно о былом грустить не стану -- Возьму пяток каштанов, уходя..... * * * Прилетают ко мне из далекого детства картины – В них, конечно, мой город и это, как правило, май... Вот те краски и запахи вновь на меня накатили – Мол, вглядись в невозвратные образы, повспоминай... Льют на площади главной хрустальные струи фонтаны. Всюду пахнет сиренью, а зелень сочна и свежа... Понавесили белые серьги на ветви каштаны, У театра – тюльпаны... Красиво – и жизнь хороша... И еще мое сердце не тронули стрелы Амура, Хоть неясным мечтаниям первую дань отдаю... И покуда в тумане стезя моя – литература... Даже скромной догадки о жизни моей не таю... Ах, какое оно безнадежно далекое ретро! Мне отсюда видней, в чем ошибки и что угадал... Только, зная ответы, задачки решать некорректно, А когда я оттуда смотрел, ничего не видал... Мой антисталинизм Итак, я жил уже и рос В густой нужде послевоенной. Отец задумался всерьез, Как вырвать всю семью из плена Безденежья голодных дней... Решенье виделось в ученье: Пока сражался на войне, Подростком в самоотреченье Мстя за погибшего отца, Конечно. было не до школы... Но он способный – и ленца Его не сковывала... Вскоре Он над кроваткою моей Огромную повесил карту, Где в окружении морей Страна Советов – знаком к старту Его учебных вечеров... Цель: доучить до аттестата.... Отец мой худ и нездоров, Но дней отсчет пошел от старта, А там и финиш – аттестат – Наградой за долготерпенье Сверх фронтовых его наград... Курс – на дальнейшее ученье... А в стильном фотоателье Коллажем – класс его в витрине. По центру – взвод учителей, Отец в овале... Чтоб в картине Партийный прозвучал концепт, Поднаторевший иллюстратор Аккордный делает акцент: Часть фотоплощади истратил На фотографии вождей: В кружке Врадимир Ленин – слева, Иосиф Сталин – справа... Всей Картины завершенье... Клево! Без витаминов я взрастал, Почти всегда – в болезни детской... Чуть полегчало --- и гулял В тот день по Университетской Конечно, с мамой... Подались К витрине... -- Папа! -- Правда,что ли? А кто твой папа. Поделись: -- Конечно, муж. Учился в школе, Закончил... Вот на снимке он... Прохожие к витрине встали – Бесплатный же аттракцион... Я: -- Ленин... И – внезапно, -- Сталин – Долой! Мать хвать меня за руку – И вдоль по улице – стремглав, Поддав по заднице – в науку... Мы добежали до угла, Свернули – и помчалист дальше... Еще свернули пару раз... -- Послушай, нехороший мальтчик, Тв мог в тюрьму отправить нас, А где ты слышал это слово... По радио его всегда... -- Забудь нго. Не вздумай снова Произнести – не то – беда! Беды по счастью не случилось... А мог вель кто-то «дать сигнал» -- Машина б тотчас закрутилась... На то, что я был глуп и мал, НКВД б не сделал скидки – Ушли бы в лагерную пыль, Едва всех не послал на пытки... Такая вот простая быль... Черновицкие острова Детская библиотека на Советской площади в Черновцах За этим домиком приземистым -- с торца – Проезд-разрез для санитарных неотложек... Сюда впервые под водительством отца Иду... Вступаю в мир картинок и обложек. Меня записывают в серый кондуит – И тонкой книжкою в обложке самодельной Благословляют... Что мне книжечка сулит? Едва ль осилю, ну, а срок мне дан недельный. Еще нетвердо знаю буквы я пока, Но начинаю храбро: «В некотором царстве...» Три было сына у усопшего царька. Иван-царевич – младший... Вот ему-то дар свой Царек оставил, покидая бренный мир... Не все слова понятны в сказочном контексте, Процесс познания сверх меры утомил, Глаза слипаются, как будто веки в тесте... - Ну, отдохни! – сынка жалея, скажет мать.... -- Как – отдохни? А непрочитанная книжка? Ее же надо за неделю прочитать. В ней шесть страниц. А мне не достает умишка... Со сверхнатугой эту книжку одолел, Потом ее пересказалд отцу и маме – И книгочейством – книгоедством заболел... Тащусь домой с тремя толстенными томами. В них – героический ребячий командир, Васек, сражается за правду против кривды... Во всех конфликтах он, конечно. победил... А после грянули военные конфликты... В библиотеке небольшой читальный зал. Удобно: можно без большого перерыва Читать, читать, читать.. Ах, кто бы подсказал, Какие книжки лучше всех, тогда б я живо За них и взялся бы... А вечером домой Иду с новинкой. По пути смотрю картинки... Мой дом – вон там: четыре блока за тюрьмой... Шагаю, маленький, по Леси Украинки... Сельхозвыставка 1954 года в Черновцах возле реки Прут Наверно фильм «Кубанские казаки» Сыграл мобилизующую роль: Поставлены оградки и палатки... Пришел полюбопытствовать? Изволь... Доставленные изо всех районов Снопы пшеницы, виноград и мед Показывают пуще всех резонов, Что люд советский хорошо живет. Ну, отвлекусь, замечу мимоходом, Что с опытом картина шла вразрез: Ведь я еще не лакомился медом И винограда обходился без. Худющий и болезненный мальчонка – Семья моя бедна и голодна... Зарплат отца слагалася тысчонка Лишь за квартал... Такие времена. На выставке мне все так интересно: Огромный бык... Зачем кольцо в носу, Кто скажет? -- Впечатление непресно! А кони, кони! Высотой с козу Чубатенькие пони – и контрастно Гиганты чудо-кони под седлом! А вот, глади: тяжеловозы!... Ясно: Такой свезет и двухэтажный дом. Жужжат весь день и копошатся пчелы В стеклянных ульях... Каждому видать... Мы посланы на выставку из школы Живые знанья зреньем постигать. Объемом хрюнотавры подавляют. Не свиньи – бегемоты и слоны! А крошки-поросята умиляют. Так эти хрюнотаврики смешны! Бараны, овцы, малые ягнята – Белы, черны и рыжи – как огонь... Козлиша, козы, ясно – и козлята... В больших вольерах кролики... В ладонь Зерна, чтоб покормить пеструх-хохлаток И сизокрылых тучных голубей, Индюшек... Достают из дюжих кадок Огромных рыбин... Карпов? ... Не робей... Любые фрукты – упоенье ока, Но лучше б их попробовать на зуб... Не предлагают... Это так жестоко! В больших ларях – разнообразье круп... Неужто варавду побогаче стали Жить в эс-сэс-эре люди сей момент? В усищи фыркал с постамента Сталин, Кроваво-красный грозный монумент... Футбол моего детства Возьму и назад подкручу календарь... Тогда и окажутся в песне Виталик Козловский, и Петька Дегтярь И маленький Генка Колесник. Козловский Виталька – дворовый вожак, Стремительный, резкий, суровый Команду сколачивал... Я же – тюфяк: Неловкий, от астмы – лиловый.... Мечталось, хотелось футблить, как он, С мячом прорываться по краю.... -- Иди во вратарскую.... Слышишь, Семен?... Ура! Я в команде! Играю... Я счастлив. И я, не жалея себя, Льва Яшина помня уловки, Пугал нападавших, от астмы сипя... А за неименьем сноровки, Мешком обреченно бросаюсь на мяч, Противника наземь сшибая... Сквозь зубы шепчу себе: -- Только не плачь! – В игре синяков не считая... Я предан дворовой балдежной игре. Команде своей и Витальке... Футбол был везде, а у нас во дворе В своей голубой «разлетайке», Финтя, как Стрельцов – две руки врастопыр, Жестокой улыбкой сверкая, Виталька Козловский, дворовый кумир, Носился от края до края... В те годы еще городской стадион, Куда мы ходили на матчи, Дощатым заборчиком был обнесен, Звучали бравурные марши. В команде «Динамо» футбольный свой век Доигрывали два титана – Фомин и Архангельский... Правда, на бег, Прорыв их уже не хватало. Но так, как Архангельский круто финтил, Как «щелкал» Фомин по воротам!... Кто раз это видел, вовек не забыл – Обыгрывали, как по нотам... Центральная площадь – футбольный Гайд-парк: Толклись здесь часами «тиффози». Зимою и летом. Завязли в зубах Атаки, броски... Как в гипнозе Твердили друг другу: -- Вот это был бег! -- Вы видели, как он прорвался?... Здесь каждый – великия футбольный стратег: -- Уж я бы быстрей разобрался, Кого лучше ставить на эту игру! -- Да, тренер у нас безголовый!... ... Казалось, что я без футбола помру -- Мальчишка не сильно здоровый, Я бредил игрою. Я знал игроков... В дворовой команде и классе Порой доходило и до кулаков: Ведь я не хотел быть в запасе! Футбол до поры был важнее всех дел, Футбол был моим вдохновеньем... Потом он ушел от меня, улетел – Не сладил с внезапным взросленьем... Когда перестраивали стадион В столично-овальную чашу, И я там таскал на носилках бетон, Ступая в осеннюю кашу.... А ныне совсем опустели дворы – Мальчишек компьютер прельщает... Мне жаль их, лишенных великой игры, Которая дружбу вмещает... НСШ № 24 Свихнусь от косоглазия иль позвонки сверну: На всех девчонок в классе я гляжу, не на одну. Подписаны матрикулы, уроков нет, ура! Каникулы, каникулы, веселая пора! На всех печенья пачечка, в бутылке – лимонад – Ты с классом, Тоня Пащенко, идешь на променад. В косичках ленты белые и белый фартушок... Со мной чего-то сделалось, ну, точно, дурачок. Дурачусь от смущения, волчком кружусь, бешусь... Дружок идет степеннее, он, Сашка Левеншус, Сказал, грызя печенье, что в Тонечку влюблен: -- Пиши стихотворенье! – приказывает он. Как солнце светит ярко, в ветвях галдят птенцы, А за оградой парка – родные Черновцы. С каштанов на аллею – бельчата – игруны... Нам с ними веселее, мы шалы и пьяны... Взмывают ввысь качели, чтоб камнем падать вниз, Кружатся карусели, девчонок смех и визг. Как будто катаракту мне удалили с глаз – И я влюбился – ах ты! – во всех девчонок враз! Я, как мой дикий пращур, их видом ввергнут в грех: Во все глаза таращусь, поцеловал бы всех! Смотрю: Садовник Люся – и что-то в сердце – щелк! Глаза – черешен блюдца, косички – черный шелк. За Ниночокй Ломинской бегу, она: «Лови!...» Бесчувствия поминки, прелюдия любви. Я в панике, я в шоке, хочу назад, в покой... А вот у Белки Шойхет... Потрогать бы рукой... У Катеньки Бекетовой ручоночки тонки... Пока, пока, покедова, невинные деньки! Планетка-восьмилетка в соседстве от тюрьмы... За память –«кол» -- отметка: ее забыли мы! На улице Нагорной – и как могли забыть? Она – немой укор нам – учила нас любить... Черновицкий трамвай На майских праздниках детей ЧТТУ Катал по городу игрушечный трамвайчик. Я им завидовал, но понимал тщету Надежд попасть в него – большой и толстый мальчик…. Зато в обычном я с утра и до темна Могу кататься невозбранно и бесплатно. И мне завидует дворовая шпана: Кондуктор-мама – не хухры-мухры! Понятно? В вагонах маленьких обычно теснота, Площадка задняя – пристанище для «зайца». Лафа карманнику: толпешка-то густа – В очках и с тросточкою, чтоб слепцом казаться… Педаль кондуктора – к отправке два звонка, Для торможения песок на рельсы сыплют…. А на подножке два замерзших мужика – На сэкономленные гривеннники выпьют? «Рогатка—Прут» и «Прут-Рогатка» день деньской… Кондуктор громко объявляет остановки, -- Берем билетики, -- взывает, -- штраф большой… Кондуктор знает «уклонистов» все уловки… На спуске к «Танку», (что случалось много раз) – Трамвай зимой сползал со скользких рельсов набок… Трудилась мама, чтобы я голодным в класс Отнюдь не хаживал – и в грамотешке навык Устроился основою судьбы… Потом внезапно всюду рельсы поснимали – И очень-очень скоро город позабыл, Как перезвякивались весело трамваи… Троллейбус-то удобней, спору нет, Но отчего-то очень жаль их, неудобных, Холодных, тесных, резко звякавших вослед… Зато ко мне всегда так безоглядно добрых… Танк При Черновицком глав-жел-дор-вокзале На въезде в город навсегда застыл На перекрестке танк на пьедестале... Тот танк, который самым первым был В отчаянно стремительной атаке... Фашистских дотов страшен вал огня, Но краснозвездные летели танки, Спасая город, значит, и меня, Хоть я родился лишь спустя три года... Над Черновцами загустел июнь. Танкист глядел взволнованно и гордо... А черновчанин, весь седой, как лунь, С цветами к танку подошел: -- Спасибо! Он весь в цветах – обшарпанный металл... Танкист: -- Так славно пахнут! И красиво... Танк заслужил. Он лихо воевал, Мой личный лимузин, моя каретка... -- Скажи нам имя, славный командир... -- Да, вроде ни к чему... Ну, Гончаренко... Но я еще не все освободил В Европе города... Идем на запад... Такой красимвый город Черновцы! Цветы прекрасны и чудесен запах... Прощайте, люди! По местам, бойцы!... Стоят по городам Европы танки На пьедесталах. Много лет стоят. Повсюду захоронены останки Геройских командиров и солдат И эта память пусть пребудет с нами И перейдет в грядущие года.... Пусть высится и танк над Черновцами, Но не стреляет больше никогда... Холодильник Улица Гете на стыке с Университетской.... Через брусчатку – в ворота. Направо во двор... Ключ мне доверен, да больше: доверен недетский Весь городской холодильник... -- Ну, да, перебор... Я шестиклассник, двенадцатилетний подросток – В горпищеторге вполне уважаемый спец. -- Комплекс машинный, конечно, освоить непросто? -- Просто, непросто... Наставником был мой отец.... Он, фронтовик, уникальный механик-электрик, По совместительству в торге – начальник ГО. Плюс газ-вода. Автоматы – навязанный хет-трик... В комплекс машинный отец не пускал никого. Город внедрял автоматы со сладкой водичкой. Впрочем, внедрял их не кто-то, а тот же отец.... Множество точек, наладка... Работа с наличкой... Он, рассмотрев варианты, решил наконец: -- Ладно. Возьмусь за газ-воду, но бизнес сезонный. И холодильник за мной... -- Ну, а как ты один? -- Есть и дублер. Не взыщите – слегка незаконный... -- Как – незаконный? А кто он? -- Да Сеня, мой сын. -- Как, ты доверишь продукты незрелому сыну? Город оставишь без масла, сыров и колбас! -- Только ему и могу я доверить машину. Он не запьет, не проспит, не сбежит, не продаст. -- Может, на время возьмем из обслуги кого-то? -- И капремонт всех систем назначайте тогда... -- Он же пацан – и нельзя по условиям КЗоТ’а... -- Только Семен, если точно нужна газ-вода! Плюнув на КзоТ, развезли автоматы по точкам... -- Может, сойдет авантюра, но чур, не болтать! Он-то пацан, но со взрослого будет росточком... -- Делаем дело – и нечего КзоТ приплетать! И под присмотром отца всюду тянут проводку, Трубы фланцуют, прессуют, заданьем горды... -- Эй, Михаил, все готово! Ты дай хоть на водку... -- Завтра придете – упьетесь: налью газ-воды... Я по утрам с понедельника и до субботы Гордо влезаю в обтерханный комбинезон – И приступаю – ответственней нету работы... Четко отец инструктировал... Помнится он Твердо наказывал: раньше, чем главный рубильник Вниз повернуть, нужно воду подать и рассол... И, нагнетательный вентиль открыв, в холодильник Минусы гнать: вниз рубильник – компрессор пошел... Есть два манометра, в ванне с рассолом – термометр – (В трубах хранилища перетекает рассол) – -- Холода больше мне! – Это завскладом... -- Сей мОмент! -- Эй, не усердствуй! – Манометр: -- До края дошел... То прибавляю подачу. А то – убавляю... Дело нехитрое – бдительность только нужна... Тех, кто впервые приходит, собой удивляю... -- Молод... -- Подумаешь! Важно: работа нужна! Часто начальство со мной, как со взрослым мужчиной Держит совет на серьезе – когда им шутить? Я до шести регулирую холод машиной. Просят: -- Не мог бы и вечером похолодить? Городу нужно – я холод даю сверхурочно: Свежего масла прислали – и нужно его Вмиг заморозить... Работаю четко и точно 6 С батей умеем, а более нет никого... Смены ночной не положено нашей машине. За ночь слегка потеплеет в хранилище, чуть... Утром компрессор врублю – все обратно остынет... День, и неделя, и месяц, и лето... Забудь! Школа опять предъявляет права на подростка... С вахты рабочей без радости я ухожу: Мне на работе привычно. Спокойно и просто... В школе – напряг. Но рабочую марку держу... Был я дублером отца на машине два лета. Он той порою заочный кончал институт. Стал инженером – и баста: рабочая спета Песня: начальником в пуско-налалку зовут. Позже впрямую едва ль этот опыт сгодился, Да и наставников лучше отца не нашлось. Не оттого ль инженер из меня не сложился. Я и машины живем исключительно врозь. Что-то осталось на уровне памяти генной: Сын-музыкант – он водитель лихой и пилот... Школа отца все равно остается бесценной Хоть на другую стезю нас судьба развернет... Опера в Черновицком трамвайном парке... В трамвайном парке -- «Запорожец за Дунаем»! Здесь самодеятельность классная была... Заполнен клубный зал, начала ожидаем... Рояль у сцены, ноты... «Скрипка» подошла, Кларнет, ударные... Настройка инструментов... Зал в нетерпении... Начните же скорей! Аудитория волной аплодисментов Торопят труппу... Запирание дверей... Прожектор занавес бордовый озаряет. Все понимают, что начнут уже вот-вот. Зал, затаив дыханье, мигом замирает... Вступает музыка – и занавес ползет... И начинается волнующее действо... Дуэт скандальный... В нем Одарка Карася, Грызет, шпыняет за похмельное злодейство... И тут оказывается, что труппа вся – Своя: водители, диспетчеры, монтеры... Карась – Шлемко--водитель – я его узнал... Зовут солиста, как мне помнится, Григорий... Поет Кривенко за Одарку... Не встречал... -- А кем она у вас работает в трампарке, -- Я вопрошаю маму гулким шепотком О той, кто в сложной роли-партии Одарки Живет естественно и сочным голоском Нам выпевает о томительных страданьях, Виною коих, ясно, муж ее, Карась... -- Она – жена водителя... В скитаньях, Как очень многие, семья та подалась – (Я о героях пьесы, а не об актерах) – Из Запорожья – от погромов царских прочь. Аж за Дунай бегут в Туреччину – и ворох Проблем у них переселенческих... Помочь Султан желает запорожцам по сюжету... Мне удивительно: и раньше и сейчас Цензура жесткая крамольное либретто Не запретила... И всерьез волнует нас Рассказ бесхитростный о том, как приживалось Семейство наших запорожцев «за бугром», Как ностальгия темным пьянством выражалась... Смешно? Не очень, хоть и с легким юморком С волшебной музыкой, чудесным хеппи эндом Нам перессказан драматический сюжет, Вошедший в плоть и кровь национальным брендом... Он много раз на протяженье долгих лет В живой реальности народа повторялся... И столько выпито в том горе горьких кварт... А в светлой партии Андрия изощрялся Уже совсем немолодой водитель Шварц Василь Иваныч – (от рожденья он был Миша) – Чудесен тенор Шварца – несомненный дар – То форте (громко), то пиано -- (тише, тише)... И резонирует отзывчивый радар Всех душ синхронно: о любви поет водитель К дивчине славной... Богданенко за нее – Диспетчер Надя... И душою вслед летите За чистым тенором... Мучительно мое Андрию-Шварцу сердце вторит вдохновенно... «Бог из машины» подключается – султан – (Сюжет наивен очень, скажем откровенно) – Не в этом дело... Что за музыка! Я пьян От звуков сказочных, от пения и скрипки -- (В театре подлинном конечно бы оркестр Играл стозвучный) – Всем понравилось: улыбки, Аплодисментов шквал и -- Браво! – крики с мест... Я «Запорожца...» и в театре настоящем Когда-то слушал... А сегодня вдруг дошло Сверх содержания: не надо быть ледащим, Сам стань творцом, коль неожиданно зажгло Мечту сердечко о несбыточно прекрасном... Твоя мечта осуществится, лишь начни. Поверь в себя однажды – будет не напрасным Шаг по стезе творенья... Не робей, шагни... ЧСТ Рассказать ли вам о тех, о ком Есть в душе в душе воспоминания? По утрам я мчался в техникум, Как несутся на свидание. Превращали здесь кого – в кого? Расспросите поседевших нас, Как на улицу Котовского Мы летели в Цили Львовны класс… Потому что математика – Мамой всех наук пристроена А ленив – не мать, а мачеха – Та наставница престрогая… Были мы уже степеннее, Чем простые старшеклассники, И была у нас стипендия… Дни степешки – наши праздники. Знали цель: попав в рабочий класс, После вырваться в начальники… А учили-то, учили нас Гениальные наставники. До сих пор в мозгах колышется Это знание надежное Вроде физики от Лифшица, Воздадим Иделю должное. И остались не ошметки в нас От учения нехилого По черчению – от Жметкина, Сопроматчика Кириллова… Мы те знания не пропили, Что так трудно шли к извилинам, Даже те, что не по профилю – И они судьбу творили нам… И в мои (за курс ответчика) До сих пор в мозги врезаются Строки Пушкина от Федченко, Крепкий «дойч» от Нонны Зайцевой… Каждый здесь свое осиливал По судьбе, а для примера вам, Скажем, -- пение Васильева И стишата Венцимерова. Я пошел по той по тропочке, Пусть она не столь и хлебная, Под рукой Вилорк Петровича, С поощренья Нонны Глебовны… Золотая строгость Гольдина И оркестр с трубой Маргулиса – Все вошло в понятье – Родина – И вовеки не забудется Где теперь друзья-наперсники, С кем мы ездили на практики, Сочиняли наши песенки, Отмечали наши праздники? Где она, та невозвратная, Темно-русая красавица? Жизнь подходит предзакатная А любовь моя не старится… Груз потерь оплачу, оплачу, Годы – черно-белым тельником… Мой поклон Георгий Палычу, Что меня зачислил в техникум… Танцы на крыше Дома офицеров Над Театралкой горячечный Эрота пульс, С крыши оркестр возбуждающе нервы щекочет. Самозабвенно твистуют подростки – и пусть! Знаю: со мной танцевать ни одна не захочет. По Тетралке гуляю, с ней болью делясь, Горечь мою прочитает от корки до корки: Дом офицеров – там танцы на крыше, где я Не был ни разу – танцор из меня никаковский. Я неуклюж, и стеснителен – и одинок, Косноязычен... А что ни скажу, все – некстати.... Танец – движение сердца и музыка ног, Только мои не фурычат в такой ипостаси. Что-то со мною не так, не пойму отчего. Вся молодежь наверху, я внизу. Неприкаян... Кажется, я вообще не от мира сего – Горько, обидно, что выпала доля такая... Кто же со мной согласится пойти танцеывть? Кто улыбаться захочет такому партнеру, В медленном танце позволит себя обнимать? В танце с посмешищем не оберешься позору... Как я завидую тем, что легки и ловки, Как я мечтаю и сам твистовать и кружиться! Ну, а такому достанутся только плевки -- Ни танцевать и ни с девушкою подружиться... С крыши несется потоком густой звукопад, Дарит кому-то восторг, а кому-то смятенье. Здесь одновременно рай для кого-то и ад, Неутолимая боль, для иных – вдохновенье... Немецкий язык Пускай несладкою, пускай бесхлебною Была моя тропа сквозь снег и дождь... Давид Абрамович и Нонна Глебовна, Спасибо вам за мой неслабый "дойч". Мой город вылеплен мечтою зодчего, Хранит под крышами немало тайн... Одна мне ведома: помимо прочего «Дойч» эхом прошлого таится там... Язык был крыльями, язык был парусом, Он стал опорою моей стопы И в журналистике, и в дружбе с Клаусом, Во всех превратностях крутой судьбы. В иных наречиях потом стал докою: Болгарский выучил прям на бегу. И по-английски я свободно трекаю, И по-испански кое-что могу. Язык -- мой выигрыш, мое могущество, Он джиу-джитсу мой и карате, Мое заведомое преимущество В мирской бессмысленности-суете. Когда слова чужих языков втискивал Сквозь узколобие в усталый мозг, Тот соответствия в родном выискивал, Врезая в память их, как в мягкий воск. И главный тайный дар моих учителей -- Мой русский, вымолившийся в стихи, И тонкий сборник, ими не прочитанный, Он -- покаяние за все грехи. Тропа негладкая к закату тянется, О том, что скромно жил, зря не жалей. Пусть память верная в душе останется Бессмертной славою учителей. Музыка Дан звонкий голос. Слух едва-едва Дотягивал до певческих канонов. И у меня был «Гонер Верди-2» -- Наипевучий из аккордеонов. На Киевской, на третьем этаже, Он разливался песней о девчонке Из нашего двора. Была уже Она в душе... Той песней до печенки Не уставал соседей донимать – На большее мозгов недоставало... В игре меня пытался наставлять Горлисский Гриша... Но успехов мало... Сам Гриша музыкантом был «на ять»: Консерваторским классным кларнетистом – В муздрамтеатре выпало играть – И он играл певуче и искристо... Я под началом Гришиным постиг Мелодику в согласье с чувством ритма, Предвосхитившие корявый стих... В нем, ясно – Люда – и плохая рифма.... Я даже и в музшколу походил – Была в ДК текстильщиков музшкола – Чем лишь острей, больней разбередил Сознанье неспособности – и скоро Эксперимент с музЫкой прекратил... Однако не совсем остались втуне Уроки эти – ( я и в хор ходил) – И благодарен песенной фортуне: Подшлифовался неуклюжий слух – И ныне у катрена и рефрена Мой слух – один из самых верных слуг.... Моя душа из песенного плена Не вышла и не выйдет никогда – И наша черновицкая «Маричка» Идет со мной по жизни сквозь года... Вся жизнь моя – как песен перекличка. И в ней уже давным-давно звучат Мои, в которых ты, любимый город И та, на чей глубокий ясный взгляд Я навсегда моей душой наколот... А ежели попросите, тогда В минуту запоздалых откровений Спою «Гори, гори, моя звезда» И что-нибудь из собственных творений... Николаевская церковь Названья улиц в милом городе моем Изменены опять -- и стали "самостийны", Но в Черновцах души, где памятью живем, Советский прежний сохраняем ретро-стиль мы -- Так нам привычнее... Я мысленно иду По Волгоградской мимо лавочек и рынка... Чуть-чуть подальше пустырек один найду -- Нетленна в памяти заветная картинка. Стоит октаэдр-сруб, увенчанный крестом, Четыре века здесь стоит назло погоде... В летящем облике, законченно простом, Идея четкая: земля мала... На входе Церквушки -- (без единого гвоздя Сработанной топориком азартно) -- Давно замок... Помысли, не входя, О Господе... И, может быть, внезапно На душу откровенье снизойдет, О чем-то в жизни очевидно важном. Господь стезей высокой поведет К добру... Ведь он заботится о каждом... Завод «Вернулся я на родину...» -- Вот -- песенное вспомнилось. У всех своя солдатчина, У всех она горька... Я не представлен к ордену, Мне двадцать два исполнилось – А где искать удачи нам – Удача так релка... Гэбэшникам-потешникам, Что кадрами заведуют, Дано заданье важное: Евреев не пускать... -- Так, так – окончил техникум... – Работу мне советуют, -- У нас-то – дело зряшное – В Израиле искать... А мне, чтоб служба в армии Была бы в стаж засчитана, Нужна сейчас, немедленно, Любая, но сейчас... Заталкивают в парии... Пусть будет и не чистая – Такой, поди, немеряно – И эта не про нас? Зачем со мной так, Родина? Сама же злонамеренно Ввергаешь в озлобление, Во вражеский вертеп... Но встретил Лешку Ройтмана... -- Устрою! – он – уверенно. -- С зарплатой? -- Без сомнения. По крайности – на хлеб... -- А что за предприятие? -- Завод металлоштамповый. Я главному механику Представлю хоть сейчас... Армейского приятеля Авторитет не крапленный: К начальственному кранику Пристройка удалась... Его в толпе безбашенной Директор сразу выделил: -- Так, парень рассудительный, Пойдет на комсомол... И вот, значком украшенный, Пробился Лешка в лидеры... Он верный и решительный: Сказал – и не подвел... Я по утрам не мешкаю: С Гайдара в рань звенящую – На Стасюка – и далее До бани – прямиком... А кем служу-то? Пешкою. Работу настоящую Конечно же не дали мне В раскладе заводском. Участочек гальваники. Где цинковали шаечки, Решили перестраивать – И я вожусь в грязи. Сижу в кислотной «ванночке»... Ни за какиме шанежки Другой себя подтравливать Не станет... Боль в нруди... Из бруса ванна сложена, Армирована стержнями Из красной меди, толстыми – Окаменела вся... Спина моя скукожена... Кувалдами да пешнями С кислотными наростами Борюсь, в грязи скользя. А после смены – в клуб меня Алешка Ройтман требует – И песни на два голоса Солдатские поем... Без песен не могу ни дня, А Лешка мной не гребует -- То весело то горестно Солируем вдвоем... Но стаж мой зафиксирован – И план осуществляется, И к противоположному Отныне я стремлюсь: Шаг мной инициирован – И дядя добивается Мне отпуска... К неложному Успеху тороплюсь... Я стаж себе приращивал, А сам я на вакациях Учил-зубрил историю, Немецкий и стихи... Систему одурачивал В несложных махинациях... Москва, всех хуже что ли я? Отвергнуть не моги! ... Вернулся из столицы я – И в тот же день уволился: Таким был запланирован Решительнейший шаг... Раз в жизни так стремился я, Сумел – и не поссорился С мечтою... Был шокирован Завод... Встречай, журфак! Как я готовился в вуз... В парке Калинина, там, к стадиону поближе, К лавочке жесткой приник, все учу и учу.... Мама дала мне с собою мешочек коврижек... Ладно, прервемся... Коврижкой слегка постучу -- И по стволу опускается рыжая белка, Чтобы коврижкою зубы ее не ломать, Сам разломлю для нее аккуратно и мелко -- Легче ей будет сухую коврижку жевать... Дружно грызем, а прохожие с доброй улыбкой Смотрят на эту картину -- и им хорошо... Ну, пожевали -- и снова с надеждою зыбкой Учим историю... -- Скучно, хвостатый дружок? Что ж, возвращайся к себе на сосну. До свиданья! Завтра опять приходи – посидим, похрустим... "Дембелю" трудно даются забытые знанья, Надо их грызть, если сильно в студенты хотим... Город песен Что сейчас -- не скажу вам, а в юные те времена Этот город, как солнцем, был песнями щедро напитан. И "Маричка" была по утрам каждодневно слышнв, И была "Черемшина" с "Червоною рутою"... Вы там Все ли помните, что легендарный Степан Сабадаш Выдавал очень мудро по праздникам, к памятным датам? За "Ромашку" его с "Полониной" полцарства отдашь -- Пусть звучат на весь город, как раньше звучали когда-то. Пусть великий Гнатюк, наш Гнатюк, черновицкий -- Дмитро, Вновь порадует нас "Пирогами ... веселыми ... с сыром"... В этих песнях взывало к душе человечьей добро, Отзвук песен прекрасных звучит и поныне над миром. Черновцы дали миру бессмертно великих певцов. В ряд с Карузо поставим по праву Иозефа Шмидта. Вот и Соня Ротару, чей голос родной и лицо Из сердец и пластинок ни стерты не будут ни смыты. Благодарную память стяжал навсегда Ивасюк -- Над "Червоною рутой" не властны года и границы. "Водограю” ответит счастливый сердец перестук... В город сладостных песен душа неизменно стремится... Песня первой любви... Поезд Садятся в длинный поезд пассажиры - У каждого свой груз и свой маршрут. Все где-то были, что-то пережили И что-нибудь еще переживут. Но есть закон случайного общенья И вот попутчик, глядя в потолок - Душа давно искала облегченья - Несвязный начинает монолог: - Ну что мне в ней: задира, балаболка И тридцать лет прошло - потерян след... А память вдруг уколет больно-больно. Как будто вправду бед сильнее нет. Нет, это не в цветной кинокартине, А только в доброй памяти моей: Вновь Черновцы в искристом серпантине Сентябрьских стремительных дождей. И это я не страшным сном напуган- Однажды так и было наяву: Та девочка сейчас свернет за угол - Все тридцать лет зову ее, зову. Hе верю в неземные голоса, Но если есть на свете чудеса, Пусть в снах ее, хотя бы в снах ее Звучит признание мое. Уснул попутчик, сердце успокоив, А я его безвинного, браню: Не ведает, что он подсек под корень Всю выдержку хваленую мою. В оконной раме - ты, - как на иконе, Тянусь к тебе, - а ты вдали, вдали... И между нами - не стекло в вагоне, А тридцать лет границей пролегли. Темнеет за окном степная нива. На полке некомфорт моим бокам... О, память, ты не жаль меня ревниво -- И больше не заманивай в капкан! Воспоминанье – о своем, нетленном... Полна картин печальных голова... Мне вспомнились, звучавшие рефреном, Попутчика последние слова. Рефрен его я наизусть запомню И повторю, как заговор, сто раз. И может в эту иль иную полночь Ты вдруг услышишь звуковой мираж: "Не верю в неземные голоса, Но если есть на свете чудеса, Пусть в снах твоих, хотя бы в снах твоих Есть что-нибудь о нас двоих..." * * * Тяжелая ветка каштана качается… О чем приуныл, Билли-бой? А это грусть первой любви не кончается, А значит – жива и любовь. Не знаю, какими назначено нормами – По сколько любви и кому -- У всех моих песен тональность минорная Любивший поймет, почему. Качается ветка каштана и капают На листья густые желтки… -- Прощай навсегда! -- Мне родная река поет… О, ночь, отчего так жестки Подушки на полке вагонной, в гостинице, И к радости нету дорог? А скоро и горькая старость настигнется, Два шага еще – и порог… Грусть первой любви – доминантою памяти, В той грусти нет яда и зла… Круги по воде – юность бросила камешки – Расходятся… Эх, понесла Судьбина по кочкам – и чересполосицей… Конечно, я сам виноват… Слеза покаянья непрошенно просится… Ах, если бы в юность назад, В мой песенный город... Ах, если бы, если бы… Прости меня, юность-любовь… Высокий мальчишка сбегает по лесенке… Не надо грустить, Билли-бой… Люда Шелухой подсолнуха улица усыпана, По карманам семечек, как у дурачка… А любовь-то звонкая горечью напитана, А вокруг-то девочек, но в душе -- тоска. Ты, душа ранимая, за тоску прости меня: Незадача с выбором, вот уж сплоховал – Ведь она, любимая – нежная, красивая, Я же грубо выделан, я не идеал. Мне гундят приятели, мол, не вышел мордою, Чтоб дружить с Людмилою, дескать, простоват И не обаятелен, и одет не в модное… А любовь – лавиною, я не виноват. Я стою на лестнице у окошка мутного, А внизу под яблоней, ясно кто – она… Что за околесица? Хоть чего бы путного -- Рифмами да ямбами голова больна… Мы живем на Киевской возле парка Шиллера. Летние каникулы, тихие дворы... А любовь накинется, так что из души ее Ты попробуй выкури – не хухры-мухры... Вот и вся история – ничего хорошего. К горестным бессонницам душу приготовь… Вовсе невеселая, в плен взяла непрошенно, Первых рифм пособница – первая любовь… Киевская, 3... Старая яблоня, столик расшатанный, Двор невеликий в объятьях квартала... На волейбол, на стхи и на шахматы Тихого дворика раньше хватало... И на акации в пышном цвету, Чтоб потом вспоминать и тужить.. Хватило на красивую мечту, А ее – на всю большую жизнь... Будто про детство рассказ без названия Или о юности кинокартина... Чтобы вступить на дорогу мужания, Тихого дворика тоже хватило... И на разлуки, зовущие в новь, Чтоб судьбу, как удастся, сложить... Хватило и на первую любовь, А ее – на всю большую жизнь... Киевская, 9 В парке Шиллера шелест акаций, А из парка мне виден балкон, На котором должна показаться, Та, в кого я так странно влюблен. Я дождусь, достою, домечтаю, Допечалюсь - и наверняка Через годы разлуки узнаю Олененка с ее свитерка. Припев: Люда Еремеева..., Киевская, 9..., Время перемелет все в серую муку... Отчего ж вне времени, на любовь надеясь, Я в мечтах навстречу ей бегу, Я в мечтах навстречу ей бегу... Эта девочка в сердце осталась Болью воспоминаний и снов, Значит, юность со мной поквиталась, Сохранить не сумевшим любовь. Ни засохший цветок, ни записку... Только памяти горестный бред: Я слоняюсь по Новосибирску, Чтоб увидеть в толпе твой берет. Припев. Отвыкаю локтями толкаться, Отпускаю на волю года... Мне под сень черновицких акаций Не вернуться уже никогда. Я однажды совсем успокоюсь. Над Нью-Йорком утихнет гроза... Мне бы только услышать тот голос, Посмотреть напоследок в глаза. Припев. Повесть первой любви* Начинается втайне Такая простая историйка О девчонке и парне Из провинциального дворика. Я не стал бы делиться -- Зачем обнажать сокровенное? Но она повторится В судьбе чьей-то юной наверное. Припев: Мы играли с ней в прятки у нас во дворе... Вдруг любовь разбудила меня на заре. Я влюблен, а признаться в любви не могу... Образ девочки Люды в душе берегу. Прогудел длинный поезд, Поплыл по дороге мужания... Строчки грустные в повесть Готовы вписать расставания. Юность песней взовьется, Подай ей дела и события... И грустить остается Книжонка, на полке забытая... Припев: Навещает с метелью мороз в декабре, Снег не тронут следами у нас во дворе... Где мы тропки протопчем на чистом снегу? Сколько выпадет встреч нам на долгом веку? Мы у Бога попросим – И снова под звездами вечными Незнакомая осень Одарит внезапными встречами. Неслучайные встречи На трудной дороге мужания – Негасимые свечи – И столько в душе обожания... Припев: В повесть первой любви не войдет эпилог... Пусть не знаем пока, на какой из дорог Будут новые главы в нее внесены, Про счастливые встречи грядущей весны... * Этой песне по меньшей мере сорок лет. Она мною давно забылась, как почти все первые давние совсем еще неуклюжие стихи. Но вот – словно бы воскресла, вернулась из небытия. Наверное в этом есть некий сакральный смысл – и я включаю ее в коллекцию текущих произведений... Луна первая -- над Черновцами… (Фрагмент поэмы «О тебе») * * * Триста семьдесят лун… Я сквозь время смещаюсь… Если б юность вернуть наяву, Я к тебе подойду – и уже не смущаясь Ненаглядной моей назову. Я прошу извинить… Вы не сердитесь, Что былое во мне ожило? Триста семьдесят лун, триста семьдесят -- Тридцать лет пролетело, прошло… Тонет город в любви. Город дышит любовью, Где я девочку встретил одну, Где проспектом любым и тропинкой любою К твоему прибегал я окну. Я прошу извинить… Вы не сердитесь, Что былое во мне ожило? Триста семьдесят лун. Триста семьдесят – Тридцать лет пролетело прошло… В облаках журавли промелькнули, курлыча… Так вовеки им вдаль улетать… А у каждого Данте есть своя Беатриче – И тебя мне всю жизнь вспоминать. Я прошу извинить… Вы не сердитесь. Что былое во мне ожило? Триста семьдесят лун. Триста семьдесят, Тридцать лет пролетело, прошло… 2 Над Черновцами – ясная луна И в черном небе звезды колдовские, А для меня – простого пацана – Вся радость – в песнях... А любил -- какие? Вот Бейбутов поет, как он ловил, Взор девушки одной в тоске напрасной... Я все слова по слуху разучил, Любил мотив томительно прекрасный... Ах, лучше бы мне песни той не знать! Певец меня, поэт ли изурочил? А может, нужно было понимать, Что Бейбутов судьбу мне напророчил? ...Я жил в периферийном городке, Учился в затрапезной восьмилетке, Жил в коммуналке... Словом, жил в «совке»... Томясь в тех рамках, в той ужасной клетке, Мечтала о возвышенном душа... А Вышней волей мне дарован голос... Бедна семья, буквально ни шиша, Порой, буквально ни «копья»... Кололось Буквально все, чего бы не желал... С младенчества смирял свои желанья... Мечтать не вредно... Вот я и мечтал, Не знаю сам, о чем... Мои мечтанья – Не об игрушках... Об обновках мне Не грезилось и ничего не снилось... А как-то Бог увиделся во сне: Стоял с мешком у двери и, как милость, Он ссыпал из мешка к моим ногам Букашек расползающихся горку... И мама разъяснила: дескать, нам, В безденежье намаявшимся горько, Когда-нибудь он много денег даст... Когда купили старенький приемник, Был в доме праздник... Худ и головаст, Я замирал в мечтаньях неуемных, А музыка меня вздымала ввысь, Рифмованные оглушали строки... Прошу: Утесов, песней поделись... Вокала мне бесплатные уроки Давал тот старый, маленький «Рекорд»... И погружаясь в песни, забывался... Мне в песнях открывался тайный код, Секретный ключ к моей судьбе давался... Те песни заменяли мне кино... В безденежье так редки были фильмы... Мне в кинозале страшно: там темно... В дни выборов безденежно утиль мы Киношный – в университетский зал Смотреть ходили с мамой – мне не в радость, Сидеть терпенья нет – и я сползал С рук мамы на пол, а душа терзалась... Хоть мал был, знал: есть у меня душа. Она была. Я жил в ее просторах. Мечтал. Грустил. Умишком не спеша Взрослел... Ну, а в душе мне, может – сорок, А может быть – и девяносто лет – И в сны мои являлся странный город – И словно бы душа мне шлет привет Из -- не отсюда, будто снами вспорот Наброшенный на душу темный холст – И в необъятном горестном смятенье... Я просыпаюсь... Школа... Малый рост, Картавость, бедность... Горько! Невезенье: Учительница первая моя Была отнюдь не эталон морали – И я несчастный, маленький... Змея Картавила, кривляясь – и не знали Родные, как мне в школе тяжело... С трудом я во второй перевалился – С учительницей новой повезло – И я маленько отошел, раскрылся... Вдруг оказалось: выучить стихи Мне легче, чем любому в нашем классе... Лишь брошу взгляд – готово... Ни строки Не перевру, читая... На Парнасе Посмеивались, глядя на меня, Я думаю, и Пушкин и Некрасов... И я в читальне проводил полдня, Читая все подряд... Начальных классов Ступени проходил, скажу тебе, -- Уроками себя не утруждая, Не напрягался в суетной борьбе За высшие оценки... Но читая Я улетал в нездешние миры... Я был одним из храбрых мушкетеров... Стеснялся, сторонился до поры Тех, в фартучках, кем школьных коридоров Кишат пространства... Для чего они? Не знаю, как себя вести с такими... Идут по школьным коридорам дни, Бегут недели и летят лихими Сентябрьскими кометами года... Вот позади уже и восьмилетка – Немного троек... А теперь куда? Не в ремеслуху же... Судьбы разметка Ведет, минуя школу, в ЧСТ... Осведомленным аббревиатура Понятна... Неоформленной мечте -- Стезя... Учусь... Учительства культура Повыше, чем в несчастной НСШ... Там, впрочем, был Давид Абрамыч Эдлис – О нем-то память сохранит душа: Немецкому учил нас так, что «пелось» На дойче всем свободно и легко... Нас в техникумской группе тридцать с гаком Одних парней... Механики! Клубком Качусь, верчусь юлою... Ставлю на кон Упорство, волю, память и мозги... Стипендию дают... Вот это стимул – С четверочек сорваться не моги! Черченье доконает, чтоб я сгинул! Кропаю со слезами чертежи – Карябал, как попало, в восьмилетке... А здесь, хоть лопни – вынь да положи Преподу все заданья, а отметки Должны мне гарантировать доход... А физика? А химия?... Отрадой, Что в техникуме свой оркестр... Поет Васильев, в общем, славно, но усладой Не стало это пенье для меня... Я спел бы много лучше, но стесняюсь... Есть голос... За стеснительность казня Себя жестоко, все же не решаюсь К Маргулису -- маэстро подойти... И остается дар Господний втуне... Господь за нерешительность прости – Я к песенной судьбе моей – фортуне Хоть мог бы, но, стесняясь, не шагнул, Застенчивость душила, ну, хоть тресни! А сверх того меня Кобзон лягнул: Он голосом моим такие песни Запел! Опять пророчила судьбу Мне песня... Я еще о том не ведал, Слова ее записывал во лбу... (Той песни и поныне я не предал)... А вот однажды я попал в кино... Картина потрясла до основанья... «Колдунья»! Влади! Ей одной дано В дремавшем сердце смутные желанья Подростка-недотепы разбудить... Глаза ее и вправду колдовские Вонзились в душу... Стало горше жить – И слаще... Вот кладу, кладу мазки – и Уже почти и загрунтован фон – И я перехожу к самой картине... Я замер у «Рекорда»... Мне Кобзон Поет моим же голосом... А ты мне, Иосиф, без конца зачем поешь, Об этой ослепляющей, девчонке? Уже ее заметил я... Хорош! Достал уже той песней до печенки... ...Да, я тебя заметил с первых дней... Казалось, ты и есть Марина Влади... Но я все реже вспоминал о ней... Вокруг все потускнело... Как в окладе – Икона – ты в сиянии любви... Любовь лавиной сердце затопила, А я косноязычен виз-а-ви И что сказать? Затмила, ослепила – И сердце спотыкается в груди, И как мне быть с собой, с тобой? Не знаю... Что делать? Что сказать тебе? Поди Лишь посмеешься?... Милая, родная... Слова любви из песен достаю... Шепчу, но так, чтоб ты не услыхала... А хочешь, для тебя одной спою Ту песню по-кобзоновски... Искала Хоть в чем-то воплощения любовь... К тебе всего-то двенадатилетней... Люблю тебя... Кусаю губы в кровь, А всем, конечно, видно все – и сплетни Нас липкой паутиной оплели... И если раньше ты не замечала, Но, видимо, подружки донесли – Дичишься... А моя любовь крепчала... * * * Куда, шальное время, ой, куда ты? В какие ты уносишься края? Я отправлялся с Киевской в солдаты, А возвращался на Гайдара я. Из коммунально-скудного соседства -- В хрущебную ячейку угодил. Но жаль мне неприкаянного детства, В котором я, однако, счастлив был... Так быстро вырастая из одежды, Футболом разбивая башмаки, Питало детство чистые надежды И удивлялось таинствам строки.... Живой душе взрослевшего солдата Потерянного детства было жаль, А на Гайдара сердцу тесновато -- И выгнала печаль в чужую даль. Уходят с Черновицкого вокзала Зеленые, как лето, поезда.... И осень в свой черед не запоздала. Январским снегом седина легла... Все дальше я от Киевской, все дальше... Теперь вот между нами пол-Земли.... Неужто это я -- тот странный мальчик? Пред зеркалом задумавшись, замри... Мне б снова разогнать, давя педали По Киевской лихой велосипед... Мы не успели с Людой, опоздали, Творя любовь... Семь бед - один ответ... Врастают в землю старые домишки, И мы уйдем туда же -- се ля ви.... Оставить бы хотя бы в тонкой книжке О городе рассказ и о любви... * * * Возвращусь на Землю, небесам, Дав отчет за вины и ошибки... Я тебя узнаю по глазам, Голосу, походке и улыбке. Вновь тебя замечу среди всех -- И опять в стеснительности юной Издали подслушаю твой смех, А в сентиментальности подлунной, Не умея выразить любовь На листок в линеечку косую Брошу строчки изумленных слов, Нежный профиль с челкой нарисую. Может, стану все-таки умней – И осмелюсь подойти с признаньем, Чтоб тогда уж до последних дней Додышать с тобой одним дыханьем... Город в наследство Привет из Черновцов (Фрагмент романа-поэмы «Семья») ...Глава двадцать первая. Мужество ...Я помню золотистый пляж, И оживленный город -- Варну, И ласточек ажиотаж... Я вспоминаю благодарно И звезды в черной глубине, И волн ласкающих объятья, И нестинариев, в огне Плясавших беззаботно... Вспять я И рад бы повернуть часы Вернуть и время то и место... Увы! Опять "цветут овсы"... До Варны мне -- как до небес. Там Я двадцать лет тому назад Прибрежной негой наслаждался... ...Отец – был выброшен десант --- За Варну с недругом сражался. Возможно, что на тот песок, Где я валялся в сонной лени, Он вдруг упал и встать не мог: Подсечкой жесткой под колени Огонь его ударил. Он Увы, не нестинарий. Болью Невыносимой ослеплен. Ах, если б это было ролью, Всего лишь, в фильме про войну, Мог режиссер кричать "Не верю!"... Из рваной вены гнал волну Насос грудной. Спешили вену Ремнем перетянуть бойцы... -- Эй, где носилки? Санитары! Берите... Коль отдаст концы, Стреляйтесь сами! Тары-бары Кончайте, В госпиталь его Без промедленья! ...Бой за Варну, Жестокий продолжался. Вон Фашистов выметали. Парню Не повезло -- иль повезло: Здесь разночтения возможны. Кто невредим остался -- злом Сочтет такую рану. Можно Ее удачей счесть большой В сравненьи с теми, кто расстался В бою с бессмертною душой... Он пуле разрывной попался, Осколку мины ль -- все равно -- Итог: он в полевом санбате. Кому что в битве суждено, А это вот досталось бате... Сумели кое-как врачи Остановить кровотеченье, Сложить костей осколки... Чти Военных медиков уменье. Сегодня, может, с той бедой Хирурги справились бы легче... Хотя... Чеченскою войной Парней калечит и калечит... ...Идет сорок четвертый год... Сентябрьский дурман лаванды... Народ болгарский восстает, Фашистов изгоняя, банды Фашистской швали из страны Огнем, как плесень, вычищая. Минуты мирной тишины, Свободы -- счастьем ощущая. ...Из полевого -- в лазарет Доставлен городской военный. И для него сражений нет, Вот разве только с болью. Стены Палаты, потолок, окно -- Его три степени свободы, А что с ногой -- неясно, но Понятно -- не фонтан... Исходы Подобных ран -- не предсказать. Надежда: молодое тело Само способно заживлять Ранения. Не без предела Конечно... Может, повезет? Он встанет на ноги, как прежде, Пройдет по улице, пройдет По лестнице -- поверь надежде -- Как говорится, на своих Двоих – простое это счастье Осознаем, когда под дых Судьба дает -- и рвет на части Мечты и планы... Впрочем он Еще надеется на чудо... -- Матрос, к тебе пришли... Не сон? Кто знает обо мне, откуда? Высокий смуглый господин, С супругой, девушка меж ними... -- Семьей решили: посетим Освободителя. Поднимем, Поставим на ноги. Врачей -- Понадобится -- всей Европы Мы привлечем... Отца речей Матрос уже не слышал. Стропы Невидимые натянул Меж ним и девушкой Амурчик... Глаза бездонные... Вздохнул -- И боль забыта... Как огурчик! Вот только встать ему нельзя... Папаша говорит по-русски: Мол, жизнь прошла еще не вся, Он лишь в начале, чтоб получше Она сложилась и прошла, Совет -- в Болгарии остаться. Здесь море, солнце и тепла Сердечного -- на всех. Бояться Не нужно, что чужой язык -- Он с русским схож, его осилит По молодости парень вмиг. Чтоб не скучалось по России, По-русски может говорить Хотя бы с ним, других немало... -- Найдется и на ком женить, Хоть на Ларисе... Запылала Щека у девушки огнем, Но взгляд не отвела от парня... -- Работу здесь тебе найдем, Построим дом -- и город Варна – Однажды вы сроднитесь с ним... -- Мне б поучиться надо где-то... -- Конечно. Надо молодым Учиться. Университета Любой -- на выбор -- факультет Тебя возьмет -- ведь я же ректор... -- Как в сказке... Может это бред? -- Не бред, боец... Да, в жизни редко, Но происходят чудеса: Ты -- копия -- наш сын погибший, Ларисы брат. Во все глаза, Ты видишь, смотрит... Вдруг охрипший, Болгарин жалко заморгал -- И горестно навзрыд заплакал... Матрос несчастно простонал -- И у него из глаз закапал Противный неуместный дождь... Вдруг осознались все потери... Жена болгарина и дочь -- В слезах... Тут отворились двери -- В палату не вошел -- вбежал Дежурный подполковник-доктор. -- Эй, что за слезопад? -- вскричал. -- Вредитель несомненный тот, кто Нарушил раненых покой... Я прекращаю посещенье! -- Простите, доктор, дорогой, Так получилось, Совпаденье... А можно, мы еще придем? -- Что ж с вами делать, приходите, Но только с радостью, при том, Что радость -- и сама -- целитель... Душа матроса ожила, Мечтой затеплилась туманной... Лариса через день пришла Опять. Одна, без папы с мамой. Она по русски -- ни гу-гу, Он по болгарски ни бельмеса... Казалось, что с девичьих губ Цветы слетали... -- А, невеста!... -- Знакомый доктор забегал В палату будто ненароком. На парня с девушкой взирал Сердитым командирским оком. Но им-то что до всех врачей, До командиров, до Вселенной... Безмолвный разговор очей, Возвышенный и откровенный. Он выражал согласье душ... И мир сверкал в алмазных росах... Но словно бы холодный душ Обрушил доктор на матроса: -- Забыл в какой стране живешь? Нельзя тебе дружить с ней, парень. Войну прошел, а ни за грош В дни мира сгинешь. Враг коварен... Он заклеймит тебя: шпион! -- Болгарский, что ль? -- Да хоть турецкий -- И поминай как звали... Сон Счастливый таял... Он советской Действительности знал черты: Ведь полстраны -- "враги народа"... Врач продолжал: -- Бессилен ты Перед системой зверской. Года Не проживешь. Ведь ты -- еврей... -- А вы? -- И я... Пример фашистов Для них заманчив. Поскорей Решат нас извести. Неистов В своей жестокости тиран... -- Вы так со мною откровеннны... -- Спасти тебя хочу, чурбан! Хотя ты прав. Здесь даже стены Ушами СМЕРШ'a каждый звук Улавливают, недовольных Хватают беспощадно... Друг, Я знаю, расставаться -- больно. Но ты подумай и о ней, О девушке... Ее ведь тоже Не пожалеют... Ей больней Придется в лагере. Итожа Все сказанное: есть приказ -- Тебя к отправке приготовить В Союз сегодня... -- Вот те раз! Хоть попрощаться бы! -- Напомнить О СМЕРШ'e? -- Ясно... Вот и все. Судьбы колеса повернули Обратно. Ночью пересек Границу поезд при Вадуле... Вокзал... Красивы, как дворцы Все европейские вокзалы... -- Приплыли. Город Черновцы... Надолго ль с ним судьба связала? Опять палата и врачи, Вновь перевязки, процедуры... -- Ну, что там доктор? -- Помолчи, Дай поразмыслить... -- Бросил хмуро Суровый здешний эскулап... -- Не вижу выхода иного -- Лишь ампутация... -- Куда б Еще мне обратиться? Ногу Спасти хотелось б... -- Эх, матрос, Пораньше бы на месяц -- что-то И можно б, а сейчас -- некроз Взялся за черную работу. Кость отмирает, говоря По русски -- и боюсь гангрены... -- Что ж, режьте, если так... Моря Мне отрезаете... Лишь стены Останутся... ...И потолок, Окно в палате... Боль по новой... -- Все хорошо прошло, сынок, Теперь поправишься... Суровый, Видавший, может, сотни тел, Войной разорванных в отрепья, С большим сочувствием смотрел На раненого парня... Третья Та рана знаковой чертой В судьбе сказалась -- видно, карма За прогрешенья предков... Той Вдруг раной жизнь сместилась... Варна Осталась где-то, как мираж, Как сказка из не нашей жизни. Забудем, ладно... Ведь пора ж К любимой привыкать Отчизне Теперь -- по взрослому. Учтя Свою печальную особость И с нею свыкнувшись. Хотя Еще открыта рана... Совесть Однако ж, не дает забыть О тех, кто отдал жизнь за то, чтоб Он мог, хоть и с увечьем, жить. И, как ни трудно, горько, тошно, А встанем -- и начнем ходить. Сперва на костылях привыкнем Потом протез освоим... Жить! Господь поможет, люди... Мы к ним Претензий не таим, обид... Не проживешь судьбу чужую, А со своей смирись... Хранит Всевышний... И соображу я: (Раздумья не равняй тоске, И будь открыт для озарений) Чем мне занять себя и с кем Пройти мой путь без ухищрений. Еще мне в жизни повезет, И счастье я не раз окликну... Тем часом сорок пятый год Вошел застенчиво в калитку. Он все еще в огне боев, Он все еще горячей кровью Бойцов наполнен до краев, Но в то же время мирной новью Родные дышат города... Война покинула пределы Великой Родины... Орда Фашистой мрази вспять летела, Могучим вихрем взметена... Весь госпиталь надеждой полон, Что очень скоро та война Совсем угаснет... Черный ворон Над каждою в стране семьей Не станет виться с мрачной вестью.. И не пылать душе самой Слепящей ненавистью-местью, А воссиять в любви, добре Воспрянуть красотой весенней... ...Гляди-ка... Нынче во дворе Расцвел чудесно куст сирени! Он всю округу напитал Благоуханным наслажденьем... А репродуктор -- Левитан Своим взрывает сообщеньем. Едва звенящий, как струна, Тот бас, наполненный сияньем, Зарокотал -- и вся страна Воспряла общим ликованьем. Да что -- страна? Весь мир тем днем Захлестнут счастьем небывалым. Победа!!! Город за окном Пел и смеялся. Старый с малым Не мыслил в четырех стенах В тот час восторга оставаться. Пьянила радость и в сердцах Цвела любовь... -- Пора надраться, -- Один из раненых сказал. -- А ну-ка, у кого "штамповки", - Бросай сюда! -- И набросал Часов трофейных упаковки. И каждый внес достойный пай, И медсестричку с той валютой Послали в лавку... -- Наливай! -- Пьем за Победу! Той минутой Как будто каждый оправдал Свои раненья и увечья. И алкоголь бойцов не брал. А третий тост -- без слов... О вечном Упокоении друзей, С которыми огонь и воду Прошли и у которых злей Судьба... Хорошую погоду Тот май Победе подарил. И кто-то запускал ракеты, А кто-то в облака палил Из ППШ. Но звуки эти Ни в ком не вызывали страх, А порождали ликованье В уставших от войны сердцах. Всю ночь народные гулянья Не прекращались в Черновцах... Мечталось раненым: дотерпим, Потом -- пусть в шрамах и рубцах -- Едва поднимемся, окрепнем -- И заживем! И в их мечтах Жизнь мирная казалась раем... Оно-то так -- да и не так... Хотя от пуль не умираем, Но для того, чтоб просто жить С людьми и совестью в согласье, Не раз геройство проявить Потребуется в одночасье. ... Он вышел в город в первый раз. Весенний день сверкал. Трамваи Звенели... Радовали глаз Цветы на клумбах. Торговали В лавчонках частных и съестным И чем угодно... Душу грели Приветливые лица. С ним Здоровались... Кругом евреи... Он -- то в троллейбус, то в трамвай... И в их окне, в квадратной раме Себя красивый город-рай Показывал, как на экране. Покостылял на рынок. Щедр Он был садов и нив плодами, Видать, земных не портя недр, С землей дружили и трудами Насущный добывали хлеб... Он, слыша за спиной: "Сарака...", "Ругательство", -- подумал... -- "Где б, Деньжонок взять?..." И словно знаку Невидимому подчинясь, Ему торговки торопливо Дают съестное... Не чинясь, Берет... -- Спасибо! А могли б вы Сказать: "Сарака" -- как понять? -- По местному то есть -- бедняга... И боль вернулась... Будем знать: Чтоб просто жить -- нужна отвага... Отец мой рано стал седым Взяв мужество судьбы основой... Перетолкуем, посидим В раздумье пред главою новой... Глава двадцать пятая. Памятник Победы Подумать только: шестдесят Промчалось лет с тех дней суровых, Что до сих пор огнем горят В сердцах -- и воплощаясь в слово Нас поражают до глубин Источника и чувств и мыслей... А те, кто пал в боях, любим Навечно... На Днепре и Висле, Над Волгой, Влтавой и Невой, У врат морских и над Дунаем -- Мемориалы... Огневой Пронесся вал над миром. Знаем Своих погибших имена... Не знаем только, где могилы, Где город, улица, страна, Могильный холмик, где могли бы Мы помолиться о душе Истаявших в тумане рока... Мемориалов камень, жесть -- Заменой тех могил... Из окон Любого города в стране Увидишь камни обелисков -- Напоминаньем о войне, О горе, об ушедших близких... ...Восторженный парад в Москве Был полон торжеством безбрежным. Одной колонны во главе Шагал пред Мавзолеем Брежнев. Тот самый, Леонид Ильич, Недавно ставший генералом... В войска вернувшись, бросил клич: -- Давайте-ка, хотя бы малым, Мы благодарно воздадим Долг нашей памяти солдату Советской Армии... Хотим Ему, товарищу, собрату Воздвигнуть первый монумент, Достойный подвига и славы, Здесь, в Черновцах... (Где в тот момент Почти что на краю державы Штаб восемнадцатой стоял Победной армии, ГлавПУра...) Обком идею поддержал... И скульптор изваял фигуру: Солдат со знаменем в руках, Шпиль обелиска за спиною... В красивом сквере, что в цветах И в пышной зелени весною, Военопленные цемент Месили и тесали камни. Соорудили постамент -- Трибуну с черными венками. (Видать, идею Брежнев дал, Шагавший перед Мавзолеем Парадом, -- после возмечтал:: -- И мы на массы поглазеем С трибуны, а они на нас -- На небожителей -- с брусчатки...) -- Ну, что ж, матрос, пришел твой час, С судьбою не играют в прятки. Считай, что рана зажила, Протез тебе мы подарили -- Пора прощаться. Не со зла В жизнь выпускаем... Или -- или... Пора, братишка, начинать В свободном плаванье маневры, Трофеи жизни добывать В сраженьях с вязким бытом. Нервы Нужны здесь крепче, чем в бою И воля, что металла тверже. Ты сможешь. За судьбу твою Не опасаемся. Итожа Наш разговор -- вот твой пакет: Бумаги для военкомата... И все, назад дороги нет, Пойдем тогда вперед, ребята! -- А где б хотел ты, фронтовик, Осесть, причалить, поселиться... -- Да в Черновцах! Уже привык... По нраву улицы и лица... -- Ну, что ж, попробую помочь... -- Был собран военком и краток... -- Чтоб воду в ступе не толочь -- В одной из деловых тетрадок Найдем полезный номерок -- И тут же позвоним... Порядок! -- Привет! Ну, как ты? Городок Весь накормил? Да, надо, надо... Ты тоже строишь монумент? А как? Даешь материалы?... Послушай, тут такой момент... Матрос один -- геройский малый, Вчистую списан... Поддержи... Хотя бы в общежитье место Найди -- с чего-то надо жизнь Начать... Да нет, мне все известно: Матросу -- девятнадцать лет, Три года в драке, трижды ранен... Считать-то сам умеешь, нет? В шестнадцать, даже чуть поране... Нет ни кола и ни двора, Родители погибли... Тундра!... Чуть ни с детсада -- и "Ур-ра!" Верней -- у моряков -- "Полундра!"... Найдешь? Ну, что ж! Ты человек! ... Здесь благодарность неуместна... Я забегу на чебурек, Тогда и потолкуем... Честно!... -- Итак, порядочек, матрос, Считай, что койкой обеспечен. Решил с налета твой вопрос, А больше-то помочь и нечем. Ты отдал Родине, что мог, А Родина... Об этом после... Иди, врубайся в жизнь, сынок, Давай отпор недобрым... Козни Бесчестных в корне пресекай! Учись -- и вырвешься из тлена... Жизнь штатская, увы, не рай... Но ты пробьешься постепенно... И вот он -- штатский. Он живет В мансарде. Местный трест столовых Общагу держит здесь. И вот Совету братьев Воробьевых, Соседей по общаге, влет Последовав, пошел в студенты: Не хохма и не анекдот, Чтоб вмиг сорвать аплодисменты -- В торгово-кулинарной он Учиться начал на завмага. Он в математике силен В торговых книгах и бумагах В два счета разобрался. Вновь, Он в школе -- первый, как когда-то, - И выбран старостой... Готовь Уроки, парень... Для возврата К нормальной жизни -- первый шаг -- Учеба -- это верный выбор... -- Легко учиться натощак? Вопросы задаете! Вы бы Попробовали: день-деньской Прожить без хлеба и без чая... Один, как перст, в толпе людской, Что бед чужих не замечая, Кружит в бесцельной суете... Спасибо Воробьеву Боре: Шеф-повар чайной, в нищете, Как все, но не оставит в горе Соседа: угощал порой То в чайной, то в самой общаге... Котлеткою полусырой, Пустыми жиденькими щами... Так удавалось выживать Пока учеба продолжалась... Ремень матросский уменьшать, Держаться, не давя на жалость. Но вот учебе вышел срок И говорят ему: -- Пока ты Без опыта, пойдешь, сынок К завмагу Яше в практиканты. Ура! надеждами расцвел Апрель сорок шестого года. Неужто вырвался из зол? В мечтах не спится до восхода. И в час назначенный, с утра, -- Он на проспекте, где развилка: А там, повыше -- мастера Возводят монумент... "Горiлка" -- Простая вывеска-манок -- Не требуется перевода. Губастый парень, на порог Уселся: -- Рано, нету хода... -- Я к вам на практику... -- Дождись Завмага Яшу, он здесь -- главный. Давай-ка рядышком садись, На костылях-то ждать... И славно! Я Боря Эрлих, а тебя Зовут?... Понятно... Значит, дрался? Мне не пришлось, а брат... Губа У парня кривится... -- Сражался Брат Сема с немцем -- и погиб... Отец погиб на фронте тоже... И Яша воевал... Могли б Взять и меня, да видно позже, Чем нужно фронту, был рожден -- Не отомстил врагу за близких... А вот и Яша... Знаешь, он -- Мужик нормальный... -- По записке Из школы... -- Значит, практикант? Ну, ладно, что ж -- помощник, славно. Большой не нужен здесь талант, Порядочность нужна. Исправно Сперва клиента обслужи, Не унижаясь недоливом, Бумаги в четкости держи... Да не мешай горилку с пивом, Чтоб не болела голова... Шучу... Ты как по этой части? -- Не увлекаюсь... -- Здесь раз-два -- И спился... Чтоб такой напасти, Беды всей жизни избежать, Остаться мужиком нормальным, Себя положено держать В железных рамках капитально. Вот весь вступительный доклад. О прочем -- инструктаж Бориса... Сработаемся -- буду рад, И ты не пожалеешь... Бриться, Конечно, нужно каждый день, Одежду чистить и утюжить -- Работаем среди людей... Ну, я на базу... Если нужен, Ты, Боря, знаешь, где искать... Трудитесь, парни, не ленитесь... -- К подруге двинул... Открывать Давай. -- Эй, хлопцы, не ломитесь... По очереди... Всем налью Я ворошиловскую норму Для бодрости... А вы в гальюн Подъезд не превращайте... Форму Еще не сняли, но уже Расстаться с совестью спешите... Поди, в казарме по нужде Ходить стеснялись бы? Грешите Не там хотя б, куда самим Вам приходить за угощеньем... Неужто не противно? С ним Никто не спорил... Без смущенья, Однако ж, местные дворы И подворотни -- туалетом Вмиг стали... Не хухры-мухры Для флотского... Цыган за это Вылизывать бы приказал Всю территорию района... Да что же делать? Разливал Он мерной чаркой из баллона Кому по сто, сто пятдесят, Кому по двести грамм в стаканы Граненые... Пути назад Пока не видел... Было странно Себя в обличье шинкаря Воспринимать неадекватно... Подумалось: в торговцы зря Пошел, но нет пути обратно, Пока не оперился. Здесь По крайней мере можно выжить. Сейчас, пока разут, раздет Не до капризов... Боря: -- Мы же Не вечно будем водку лить. Я вот кино люблю. Мечтаю Я киноинженером быть И стану. А пока, считаю: Есть заработок -- и лады... Опишем, кстати, эту точку: Торговый залик -- три на три, Кладовочка, где с водкой бочку Разместишь лишь с трудом. Притом, Что здесь в коробках -- папиросы... Алтарь-прилавок, а на нем -- Бутыль с напитком... Есть вопросы? Таких питейных уголков В том городе, пожалуй больше, Чем булочных.... Народ готов В угоду власти спиться... Вот же, Пример, свидетельство о том, Народ для власти -- просто мусор. Пыль лагерная... -- Все путем, Еще налей, матрос!... Закусок В той точке не припасено. Пей и кури... Спивайся, значит И скуривайся... Дуй на дно, А сдохнешь -- тоже не заплачет Власть по бедняге... И невмочь Лить водку, позволяя мыслям По черепу бродить... И ночь Потом бессонницею кислой Все тянется... Но Первомай Пришел с восторгом демонстраций, Цветами, песнями... Снимай, Фотограф, монумент! Оваций Достоин скульптор. Встал солдат Со знаменем... А над трибуной Звучали здравицы. И рад Был каждый, пожилой и юный, Весенний праздник в первый раз Встречать под мирным небосводом, И выпить, и пуститься в пляс, И песни жарких лет с народом Попеть негромко, от души, И снова помянуть собратьев Безмолвным тостом... Мир, дыши Весной цветов... И легких платьев Веселый ситчик, расцвети Гулянье пестротою радуг... -- Матрос, чего уж там, прости... Ну, выпил... Так сегодня ж праздник! Ну, не смотри, как прокурор, Налей еще -- я норму знаю. Ведь столько дней прошло с тех пор, Когда перед войною маю Мы возливали... Примирил Тот праздник с водкою отчасти Матроса, мудрость подарил... Ведь и ему казались счастьем "Мир, труд, май" -- лозунги весны... А главный праздник -- День Победы В свой срок явился. Для страны, Еще не позабывшей беды, В сорок шестом -- он был святым... Не отдыхала "точка" Яши, Лилась "горiлка"... А с фаты Невест, что поклониться павшим, Шли к монументу в этот день С торжественными женихами, Лилось сиянье и сирень Пылала, как светильник в храме... -- Матрос, доволен я, что ты -- В моей команде -- честный парень -- Удача и прикрытый тыл. -- Был Яша слогом лапидарен. И более не тратя слов, Достал он стопочку дензнаков... -- Ого! -- С почином! Будь готов! -- Всегда готов, товарищ Яков! Хватило денег на костюм, Рубашки и на жизнь осталось... В судьбе чуть посветлело. Дум Однако ж горьких не касалось: Нет, он бы не хотел весь век Ни водку лить ни за прилавком Торчать... Пора судьбы разбег Начать учебой... Он порядком Уж задержался... Решено: Цель -- аттестат вечерней школы. Пока побуду с Яшей, но Пусть совесть не тупит уколы. ... В тот майский день толпа текла Сквозь "точку", как всегда, -- транзитом. Вдруг в дверь красавица вошла, Похоже -- не с простым визитом. Короткий на матроса взгляд -- И дальше шествует -- в кладовку. -- Эй, вы куда? Нельзя! Назад! И отчего-то вдруг неловко Матросу, подступает страх... А "мимолетное виденье": -- Я к Яше. Я его сестра... Невероятно! Наважденье! Ведь в сны его, его мечты -- Она, она являлась тайно... -- Я подожду? -- А вы... А ты... Живете в Черновцах?... Витально Та встреча в прописях судьбы Предназначалась... -- По душе вы Пришлись мне... Заходили бы...-- Просил матрос... С улыбкой Шева Вниманья знаки приняла, Но ничего не обещала... Поэма, собственно, пришла К концу, судьба моя -- к началу. Поскольку через энный срок У Шевы я на свет родился... Матрос взял на руки: -- Сынок!... А я всю жизнь отцом гордился: Одолевая нищету, Московский вуз окончив первым, Потомкам задал высоту, Став первоклассным инженером. При этом жилы рвал в трудах, Чтоб заработать на леченье, На кашу мне... В его мечтах Ученым был я... Чтоб ученье Я вынес и не знал проблем, Безденежьем не угнетался, По пусковым объектам всем В стране годами он скитался... И мама тратила себя Самоотверженно и полно, Чтоб я поднялся... О, Судья Небесный, я с мольбой покорной: Всевышний, в этот важный миг -- К тебе с мольбой я, главной самой: Будь щедр и милостив для них, Моей опоре -- папе с мамой. Дай Господи, им долгих лет, Здоровья, радости, покоя! Вот здесь и завершу сюжет Поэмы дрогнувшей рукою... Добавлю лишь: я в брит мила В честь деда наречен: -- Иосиф! С чем и живу... И жизнь была Счастливой, в общем-то... Вопросов Прошу мне здесь не задавать... Возможно, мы в другой поэме Однажды встретимся -- как знать -- И к новой обратимся теме... Практика в Черновцах Позади у меня стержневой третий курс МГУ. Я женат – и вот-вот ожидаю прихода потомка. Ощущенье, что я перед городом нашим в долгу: Я уже в журналистике, кажется, что-то могу... -- Так махнем в Черновцы, -- говорю я супружнице, -- Томка! Я звоню в Черновцы: -- Это радио? Здравствуйте. Я МГУ-шный студент – и хочу к вам на практику... Можно? Нет, не нужно жилья: в Черновцах проживает семья... И язык украинский отличный – он гордость моя... Да, знаком «репортер»... А студийные? Тоже несложно.... Ладно, еду, спасибо! Быково, Жуляны – и вот Мы втроем в Черновцах... Третий в маме летел без билета.... Там, конечно, в честь встречи над городом дождик прольет... А какое над городом ясное солнце встает – В Черновцах начинается это волшебное лето... Первый день на работе. Планерка. Меня Романюк, Председатель, достойно представил всему коллективу – И задание выдал... Подумалось: точно – каюк: Первый раз интервью брать на пленку... Не справишься, друг – От позора – хоть в петлю... Ну, точно -- не быть тебе живу... Был объявлен указ: обязательно с этого дня Для дебилов и гениев – среднее образованье... Вот с указом в связи в украинскую школу меня С «репортером» послали... И вот – по жаре семеня. Размышляю, как мне не сорвать боевое заданье... Семеню... Впереди – Черновицкий университет... МГУ-шному мне даже стало немного завидно: Ведь такого дворца и в столице, поверьте мне, нет, Точно сказки арабской в мираж воплощенный привет... Здесь учиться, конечно, приятно и очень престижно... Вот девятая школа... Директор немного смущен... -- Мне давать интервью никогда прежде не приходилось... Предлагает: а что, коль ответы толковые он По бумажке прочтет? Я подумал: идея! Спасен! Вмиг шпаргалка ему, заодно и себе сочинилась... Я – вопрос по бумажке, а он по бумажке – ответ – Разыграли вдвоем это пропагандистское шоу... Было ль стыдно – не помню... Возможно, что – да, может – нет... Только вот я в эфире – и город со мной тет-а-тет, Город слушает мой «одобрямсик» про среднюю школу... А потом был указ, дескать пьянствовать больше – ни-ни! Под него машзавод я в эфир с «одобрямсом» поставил... Оскоромился. Словом, и руку набил в эти дни -- Репортерил по-черному... Ну, гонорарчик гони! С первым рубликом я сам себя репортерским поздравил... Я по райгородкам и по дальним колхозам ношусь – Хороши и чисты живописные местные села... Два-три раза в неделю в такие поездки прошусь, С «репортером» по фермам, по зернотокам гоношусь... Черновцы, Черновцы, вы – моя репортерская школа... Не забыли ли вы – в Черновцы я приехал с женой... Не спеша вечерами гуляем... Чудесное время! Но на эти прогулки хожу я не с нею одной, В животе у нее мой малыш, мой сыночек родной – И она носит с гордостью это почетное бремя.... Юбилеим: «полтинник» исполнится СССР... Зарядили дожди – урожай зерновых под угрозой... Будни, праздники... Только прикажут – ты с места в карьер... Снова вынь да положь положительный только пример... Репортер из меня получился довольно хороший... Но закончится практика -- мы возвратимся в Москву И начало семестра отметим рождением сына.... За чудесное время, в котором так ярко живу -- (К сожаленью его нам нельзя повторить наяву) – Черновцы, Черновцы, до скончания века – спасибо! Мой сын в Черновцах Рассматривая “contras” -- “pros”, Добавлю Черновцам значенья: Сынок мой -- москвичок подрос... Секунд неслышное теченье – И вот – семь месяцев ему – И он впервые в самолете. И мы готовы ко всему: Чем попоить его в полете, Во что его переодеть, Случись внезапная накладка... Мне в «АН’е» самому лететь И неприятно и несладко. Но в Черновцы летает «АН» -- И ничего тут не попишешь. Там словно перекроют кран – Как рыба на пригорке дышишь, А переносица болит – И терпишь – некуда деваться... Но главное, что «АН» летит. Дождется ли пилот оваций? Сыночек перенес полет, Возможно, потому , что лежа, Получше – и себя ведет Достойно – маленький, пригожий... Мы прилетели в Черновцы. Распаковали экипажик – И покатили... Нам скворцы Восторженно, с надрывом даже, Весеннюю слагают песнь... Дед с бабушкой встречают внука... -- Ну, поглядите – вот он весь. Теперь он ваш. А нас – наука Ревнивая обратно ждет. Четвертый курс – грядут зачеты... Ну, что ли движемся вперед? -- Такси возьмем? -- Не надо. Что ты! -- Малыш в колясочке поспит, А мы надышимся весною... А город словно бы кипит – И языком цветов со мною Ведет сердечный диалог... -- Ты счастлив? -- Счастлив. Вот он рядом – Моя надежда -- мой сынок... --Что ж, пусть и впредь мажорным ладом Всегда звенит твоя судьба... Идет неспешно по аллее Трехпоколенная гурьба.... Сыночек спит. Его жалея, Толкуем тихо, шепотком... Отец мой ходит на протезе, Ему не так легко пешком... Терпя, участвует в процессе... Коляски на брусчатке скрип Сильней, но сыну сладко спится... У «малой станции» – изгиб, Потом – минуем психбольницу... И вот мы поднялись наверх: Этаж четвертый на Гайдара... И здесь проснулся человек – И удивляется: куда я Попал – и, сидя на руках, Дает понять, что хочет лично Увидеть все, мол, что и как... С общагой сравнивать – отлично! Там кельюшка на нас троих Чуть больше, чем на три квадрата. А здесь – две комнаты. При них – И кухонька... Считай – палаты! Я сам, покуда не ушел В солдаты, в жуткой комнатенке Со всеми вместе жил... Тяжел Вопрос квартирный... Ну, потомки, Возможно, лучше поживут... Но сынка, обозрев квартиру. Расплакался... Знать, что-то тут, На взгляд его, ориентиру Не отвечает, как должно Солидное жилье глядеться... Накормлен малый – и грешно Такому кукситься – и сердце Откликнулось у малыша – И он в ответ заулыбался – Жизнь все же, видно, хороша... Здесь под опекой оставался, Пока мы завершали курс... Потом – итоговые сборы Военки – (он вошел во вкус) – И практика в Москве... А скоро Я вовсе в Прагу укатил... А сын лелеем Черновцами. Мой город сына мне растил... Так со студентами-отцами В разлуке вынуждены жить Студенческие ребятишки... Одно к другому приложить – Пеленки детские и книжки Непросто... Бабушку гулять Он в парк на Стасюка уводит, А деда побуждал читать Стишочки... Чувство ритма, вроде, Имелось... А когда опять, Я одолев перипетии, Приехал, сын меня узнать Не торопился... Как впервые Все на меня глядел, глядел – И чмокал соской с настроеньем. Потом, похоже, захотел Моим упиться удивленьем. Он вынул соску изо рта – И мне протягивал в ручонке, Но я не понял ни черта... Тогда сказал он –(голос тонкий) – Спокойно: -- Уньку – положить! А я – как громом пораженый: Он разговаривает! Быть Сынку оратором! Рожденный В гуманитарной колготне Не избежит судьбы поэта – Так думалось, мечталось мне... Сынок до будущего лета Опять остался в Черновцах: Нам время подступать к диплому – Работа, нервотрепка, страх... Мой город, послужи малому. Пусть подрастает здесь в тепле, Пока мы бьемся там в столице, Чтоб вскоре вместе по Земле К сибирской перейти странице... Командировка к сыну Наш сынок подрастал в Черновцах. Мы в Москве в мандраже преддипломном. -- Как мы жили с тобой без мальца? Как ему в этом мире огромном Вдалеке от родителей жить? -- Там же дедушка с бабушкой рядом! -- Папу с мамой ему заменить И они не сумеют. – И взглядом Полным боли меня обожгла... Я скучаю по малому тоже. Тут шальная идейка пришла... А ведь выйдет – и я рвусь из кожи, Чтобы правильно обосновать Для декана –( а я ведь неловкий) – Что меня нужно тотчас послать... Не смешно. Я о командировке Для дипломных напрягов моих... Мой диплом был особого склада. Ведь о том, что в твореньях чужих Обнаружу, мне печься не надо. Должен очерки сам написать. Вот для этого командировка В Киев, Львов, Черновцы... Отыскать Партизан, дескать, надобно... Робко Я с идеей к декану спешу – И концепцию косноязычно, Неуклюже ему доношу... Но декан согласился... Отлично! Я отправился в долгий вояж. Цель: взять факты, разжиться мыслишкой, Чем унять преддипломный мандраж... Суперцель: повидаться с сынишкой... Партизаны со мной говоят Уважительно. Рады, что помнят. У героев роскошных палат Нет в помине... В убранстве их комнат Хрусталя и богатых ковров Не увидишь – лишь честная бедность. Тот уже и не очень здоров, Но крепится... Душевная щедрость Безгранична. Хотят рассказать, Как в Словакии в сорок четвертом За свободу друзей воевать Шли с фашизмом в стремленьи упертом Уничтожить ту мерзость дотла... Пусть звучат имена на поверке Той плеяды, что гордость зажгла, Партизан, чьи дела не помнркли: Киевляне Черкун, Беренштейн, Седненков и Багинский из Львова – Супермены. Герои... Меж тем – Суперцель моя ближе. Я снова В Черновцах... Первым делом – домой... -- Здравствуй, маленький! – Беленькай мальчик С лысоватой еще головой Смотрит искоса... Мама маячит, Мол, возьми его на руки... Взял... Отстранился он. Пристально смотрит... -- Расскажи-ка мне, как подрастал? – Он молчит... Умиление спорит С обожаньем...Кровинка, сынок! -- Погуляем, малыш? – Он кивает. -- Ну, и ладно. Хоть в этом помочь... – Мама мальчика мне одевает, Вниз к подъезду несу «экипаж», Осторожно шагаю с сыночком... Покатили... Осенний пейзаж... Сын вниманья собачкам и «кочкам» Уделяет побольше, чем мне... -- Хочешь, булку, малыш? – Он кивает... В магазинчике вижу в окне Экипажик, где сын восседает. В магазинчике на Стасюка Продавцы его видели с мамой – Узнают сквозь окошко сынка: -- Вот же умный и ласковый малый... Выношу ему булку. Жует.. Запивает водой из бутылки... -- Жуй, жуй, маленький! – Звук издает Недовольства... -- Гляди-ка, сердилки? Что не нравится? «Маленький, жуй»? – Чуть не плачет... -- Что, страшное слово? Ну. не буду, сынок, не бушуй! Что, поездим? – Кивает мне снова... -- Вот, опять обошелся кивком. Я же знаю, ты можешь словами. Ты владеешь уже языком... Обижаешься? Зря. Между нами – Никого, кто бы ближе нам был... Что. поедем домой? Покатались? Рад, хоть в этом тебе угодил, Ну, а ты подарил мне катарсис... В Черновцах жил один партизан. Созвонились. На встречу с героем В тот же вечер торжесвенно зван. -- Так. Давайте беседу построим Между рюмками... -- Я-то не пью... -- Гость московский пошел неудачный! -- Представляя задачу свою, Я и трезвый, боюсь, с той задачей Не полажу... -- Боишься? -- Боюсь... -- Ладно. Спрашивай. Правду не спрячу... -- Не волшебник я. Только учусь.... -- Помогу, чтоб приблизить удачу... – Он родился в Сибири – Иван Свет Иваныч Кудельский. Радистом Подготовили был для партизан – Виртуозом-морзистом, артистом – И – в Словакию... -- Схватка была Жесточайшей. Фашисты желали Уничтожить восставших дотла... -- Мы отлуп им достойный давали... Ну. а в мирные годы чиню Телевизоры в городе нашем, Делу юности не изменю... -- Вань, давай ему снимки покажем? – Худощавый белесый пацан... -- Да, я был молодым партизаном... – -- Был? Да ты и сейчас партизан: Что не так, ты несешься тараном... -- Просто кривды ни в чем не люблю – Ни в работе, ни в жизни, ни в сердце... – Откровенья героя ловлю. В них немало и острого перца – Он всю правду мне рубит с плеча О маразме системы советской... Стала тема уже горяча... -- Ладно. Будем прощаться... -- Час – детский!... -- Мне еще расшифровывать то, Что бобышки мои намотали... -- Вновь приедешь? -- Бог знает... Зато Много нового нынче мне дали... Дома выставил магнитофон На диван: открутить да послушать... Рядом с сыном и дедом... Силен Мой пацан в отношенье покушать... Вдруг восторгом наполнился взгляд: Включен маг. Закрутились бобышки... Очевидно, понравилось так День молчавшему буке-сынишке, Что решается заговорить: -- Папа, киска моя! – возглас звонкий, Удивления полный: -- Клутить... Что-то важное очень в ребенке Всколыхнули – и вызвали спич Две вращающихся карусельки... -- Разговорчивый стал... Как Ильич! – Допоздна в этот вечер в постельке Возбужденно сынок повторял: -- Папа, киска, клутить... -- Ну и ладно. Что-то, видно, в себе открывал Неосознанно... Славно, отрадно Я провел эти краткие дни Ослепительной командировки... Отразятся в дипломе они И, надеюсь, у сына в головке... Алопеция а Черновцах Конец восьмидесятых мне и вам Запомнится... Такое не забудем: Империя трещала по всем швам – И трещины ломали судьбы людям. «Нахимов», и Чернобыль, и Спитак – Как эстафета знаковых трагедий... На этом фоне будто бы пустяк: Внезапно в Черновцах лысели дети. Наверно власти знали, чем тогда Был город оскорбительно отравлен. Нависла небывалая беда И будущее мнилось безотрадным. ... Я из Сибири в Черновцы спешу – Помочь хоть чем-то... А смогу? Едва ли.... Привычно власти вешали лапшу, Успокоительно и мерзко лгали Мне, журналисту... Впрочем, всем подряд. Отделывались шпротами в жестянках. У ратуши был митинг... Жесткий взгляд: Имела основание в подлянках Толпа тогдашних боссов обвинять – Своих детей из города убрали , А черновчанам продолжали лгать, Мол, все прекрасно... Так и не узнали, Какую омерзительную дрянь На черновицких детях испытали... Мой город, отряхни беду и встань! Небесные потоки омывали Прещедро черновицкие холмы, Где и мое давно бродило детство... Пусть будут души радости полны Детишек здешних, коим дан в наследство Прекраснейший на всей большой земле, Добро дарящий незабвенный город, Где яблони дурманят на заре И первый летний луч ползет за ворот... О, Черновцы! На дальних берегах Глотнуть бы вновь твой вдохновенный воздух... Пусть надо мной, мой город, мой маяк, Твои сияют негасимо звезды! Репортаж с Новосибирской улицы в Черновцах Был девяносто третий год. Апрель был солнечен и ясен. Уже все в Черновцах цветет. Мой город, как всегда, прекрасен. Команлировку в Черновцы Я выбил... Был отличный повод: В Сибири города отцы Желают, чтоб столетний город В день юбилея вдохновлен Был славной радиопрогграммой... Концепт мой принят. Призван он Прощальной встречей с папой, мамой И городом, где был рожден Их эмиграцию уважить, К дядьям усопшим на поклон Из мест неблизких приваряжить... А для программы – вот резон Командировочку заначить: Маленько подхитрил Семен: Места придумал обозначить По разным городам – (Москва, Санкт-Петербург в начале списка) – Где обнаружил острова, Осколочки Новосибирска... Я знал, что есть и в Черновцах Новосибирская – (не знал лишь, Где точно) – улица... В гонцах – Все родичи: проект завалишь – Обидится Новосибирск, Где я живу уже поболе, Чем в Черновцах... Здесь в блестках брызг Апрель в садах гулял на воле... И вот с сестой идем пешком – (Прощальный выход) –до вокзала... -- Там, дальше, там, за ручейком Та улица, -- она сказала... Мы покидаем магистраль, Сворачиваем в глубь квартала... И здесь кончается асфальт Село – селом... -- Я не узнала, Где – точно, только где-то здесь... Жужжат хрущи и пахнет сеном, И всех цветов взмывает взвесь Над городом моим весенним... Мы спрашиваем у людей, Где эта улица... -- Не знаем! Все выше в гору, все светлей... Старушку древнюю встречаем. Она приводит в тупичок: Три дома, сад... -- Вот, вы искали – Новосибирская (смешок)... Из-за ограды мне кивали Собаки... Бабушка ушла... Кто мне об улице расскажет На репортерчик»? Вот дела! Собака ли язык развяжет? Я подношу ей микрофон – Три раза тявкнула солидно... Тогда давай ты сам, Семен! – Описываю, что мне видно, Веду, иначе говоря, Мой репортаж с Новосибирской... Нет, мы сюда пришли не зря... Рассказываю о неблизкой Поре, когда ушла война... Тогда сибиряки собрали Вагоны лучших книг... Цена ? Бесценно! – в Черновцы послали, Чтоб тем морально поддержать Освобожденный славный город... Я в репортаже рад связать «Сибтекстильмаш» -- (вот тоже повод) – С объединением «Восход», Где ткали на станках сибирских... Шел девяносто третий год.... О городах, мне лично близких Транслировался репортаж На площади, где шло гулянье... И чувств моих не передашь: Связал тогда в одно касанье Два главных города моих... Но радио не остановишь... Прощальный стих, последний миг – И только эхо сердцем ловишь... А осенью отец и мать С сестрой отправились в загранку... К кому теперь мне приезжать? Шлагбаум опускает планку Невозвратимо навсегда... Неумолимо, неизбежно Прошли немалые года – И только вспоминаю нежно, Как жил я в городе моем, Как возвращался издалека... Жизнь – только миг... Мы – искры в нем... А вся судьба – в руках у Бога... Люди родного города Ян Налепка Летят года над тихой Садгорой... На кладбище среди мещан окрестных Лежит, дождем оплаканный, Герой Советского Союза – не из местных... Ян Налепка – словацкий капитан, А ранее – учитель в школе сельской... Смерть на войне гуляет по пятам... Он, мертвый, горд: от пули пал немецкой. И это означает, что врагу Не шестерил, не заключал с ним сделку.... В упор убит фашистом на бегу, Успев в последний миг планету сверху Собой от вражьих выстрелов прикрыть... Он до словацкой не дошел границы... Как вы и я хотел он жить, любить, Над ним сверкали летние зарницы... Но выбирая, между «быть» и «бить». Не поступился честью, сделав выбор.... Его, солдата, враг сумел убить, Но он из строя и сейчас не выбыл... Герой -- и павший сохраняет строй, Ведя бойцов вперед живым примером... Летят года над тихой Садгорой. Где плачет дождь над памятником серым... Элиезер Штейнбарг ...Там, в Липканах над домами липы Шепчутся о чем-то с соловьями... А к примеру, вы, да, вы -- могли бы Передать еврейскими словами Точно -- и в понятиях конкретных Тех бесед нешумных содержанье? Может, в их подробностях секретных Судьбоносное таится знанье? По Липканам бегал босоногий Кареглазый мальчик Элиезер... -- Не трещите надо мной, сороки -- Мне пора с ровесниками в хедер*... Ну, я понимаю вас, положим И займусь позднее переводом Стрекота сорок -- на мамэ лошн**... И останутся с моим народом Как его духовное богатство Сказка, притча, поговорка, басня... Молоток, пила, игла, -- азарт свой Поумерьте! В баснях и о вас я Расскажу -- и речь вещей прольется Мудростью на каждого... Не ложен Вывод: из священного колодца Черпаем судьбу -- из мамэ лошн. ...Невысокий, в кругленьких очечках. Не спеша гулял... Над Черновцами Россыпь звезд, дурман акаций... Ночка, Как известно, дружит с мудрецами. И под крутолобым сводом мозга Слово к слову – нет душе покоя... Память восприимчивее воска -- И чеканной вечною строкою Вязка слов ложится на бумагу, Запечатлевая в светлых душах Грустную улыбку и отвагу... И среди спасительных отдушин В час, когда несчетно смерть косила И сама история стенала -- В басенках накопленная сила Зверству тайно противостояла. Буквы идиш -- огоньками свечек Озаряют трудный путь еврея Из черты оседлости -- местечек -- В Иерусалим... Не властно время Над судьбой пророческой... Не властна Смерть над Боговдохновенным словом... Мудрая Штейнбарговская басня Нас уводит к доброму от злого... *Еврейская начальная школа ** Язык идиш Поезд (По мотивам Элиезера Штейнбарга) Станционный колокол -- поезду сигнал. Паровоз ответил, точно простонал. Тишину прорезав, гул затих в степи... И пошли вдоль рельсов белые столбы. Двинулись жандармы, вставшие во фрунт, Башни, и казармы, и обменный пункт, Стрелочник у будки с фонарем в руке, И театр "Кабуки", лодки на реке... Все несутся, пятясь, Все -- назад, назад -- К четвергам из пятниц -- Вроде так нельзя? Что их мчаться просит Вспять из наших мест? Неподвижен поезд, Ну, а все окрест Убежать стремится Да все вспять и вспять... Может, это снится? Гасим свечку. Спать! Музыка (По мотивам Элиезера Штейнбарга) Тамбурины и тимпаны, Бубны, гонги, барабаны... Все они полны обиды: Были, есть и будут биты. Палочное воспитанье, Жизнь -- сплошные испытанья. Далеко ходить не будем: -- Жизнь -- битье, тоскует бубен. Не скрывает барабан: -- Ведь по нам, как по рабам, Лупят бешеные палки! Право, наши судьбы жалки! Есть завидная судьба: Это, например, труба. С нами палки злобны, грубы, А ее целует в губы Верный друг ее -- трубач... Что же делать - плачь -- не плачь -- Все неправедно и зыбко... Есть судьба иная -- скрипка. Вот кого уж нежат, гладят... Хоть разнообразья ради -- Палкою разок по ней! Так обидно, ей-же-ей! И ведь не поднимешь шума, А куда же смотрит Дума? Даже депутат Кобзон Нас не защищает (стон). Тут запели все фанфары: -- Пусть летят на вас удары, Но без ваших тра-та-та Песенка совсем не та. Так что, пусть вас лупят чаще, Пусть трубу целуют слаще, Нежат пусть и гладят скрипку, Пусть гитару щиплют шибко По отдельности и вместе... Только так родятся песни, Зажигательные танцы... Ну, а наши беды -- тайны Никому не интересны... Не за жалобы -- за песни Всех нас почитают люди... С тем вовеки и пребудем! Радуга (по мотивам Элиезера Штейнбарга) Радуга у речки -- Точно мать над дочкой, Над ее земной зеленой зыбкой... От небесной свечки, Заслонясь ладошкой, Дочка маму радует улыбкой... А под сенью зыбки -- Озорные рыбки. Восхищают их живые краски. Хоть обычно немы, Разболтались: -- Все мы В изумленье: краски, как из сказки. Карпы и сазаны, Щучки и гольяны Пестрым небом рады насладиться. Окуни и сиги, Стерлядь и вязиги -- Повод только дай повеселиться. Тут один гольянчик, Отроду -- смутьянчик, -- В бочку меда бросил ложку дегтя: Мол, все это липа -- Здесь снимают клипы. Он-то на крючок не попадется. Кто поверил сразу, Кто, имевший разум, Над гольяном только посмеялся. Но возникла ругань, И давай -- друг друга -- В хвост и гриву, чтоб не задавался. Радуга глядела На такоге дело, Радуга обиженно бледнела... Все же было честно! И она исчезла, Развлекать безумцев не хотела... Брейк-данс (По мотивам Элиезера Штейнбарга) Лягушонок из пруда Разошелся -- хоть куда! Он брейк-данс освоил и танцует! Дергается, как больной, То -- на камешек спиной И, вращаясь вкруг себя, гарцует! И, конечно, весь народ Собирается, идет Посмотреть на лягушонка в танце. Ну, а он вниманью рад, Раз четыреста подряд, Лапок не щадя, кружил в брейк-дансе. Рад кружить хоть перед кем... То -- оживший манекен В резких механических движеньях, То он -- словно акробат: Сальто десять раз подряд Сделает... Расчет на уваженье. Вылез из земли червяк. Гложет зависть. Тоже так Танцевать, как лягушонок, хочет. Дернулся с десяток раз, Неуклюжестью потряс - И над ним болотный люд хохочет. Тут червяк сказал: -- Брейк-данс -- Очевидный декаданс И его танцуют лишь уроды! Ноль вниманья на него, Лягушонок -- ого-го! -- Пляшет при стечении народа... Йозеф Шмидт В Нью-Йорке на Бей-парквей – скверик скромный.... Осилив неприятнейший бронхит, Я моционю по аллейке темной, На лавочку присел... На ней сидит Наружности кавказской человечек... Покашливает... -- Видимо, и вас Нью-Йорк весной простудою калечит... Кивает... -- Оклемался лишь сейчас... Хотите эффективное леченье? -- Конечно... – И досужий разговор Связался – о работе, увлеченье -- И вдруг внезапно в Черновцы завел... -- Бакинский я... Певец-любитель... Тенор... Все партии из опер перепел... Но вот – бронхит – сиплю, как пьяный кенар... -- Все партии? - Не верите? Корпел, Кассеты с ними, диски собирая... Прослушивая, вторя, заучил... В концертах пел... Отрада – выше рая... Бронхит замучил... Сколько ни лечил, А кашель с хрипотой не отступают... -- Лечите теплым пивом с чесноком... -- Великие певцы не умирают, Их слушаю с восторгом... в горле ком... Друзья дарили записи Карузо, Дель Монако и Ланца... Что сказать? Недостижимы... Но певали круто Иные... Я могу вам их назвать... К примеру, вы слыхали имя Шмидта? -- Кто? Йозеф Шмидт? Да он же мой земляк! Он черновчанин! Имя не забыто... И, верю, не забудется в веках... Вначале – кантор местной синагоги, Берлинской академии студент, Великий тенор... Гений... В каталоге – Две сотни Шмидта записей... Момент Опубликованных воспоминаний, Свидетельство о Шмидте: Рохус Миш, Фашист из свиты Гитлера, терзаний Не ощущает, вспоминая, лишь О Бухенвальде ничего «не знает», Освенциме, Треблинке... Но зато О фюрере детально сообщает -- (Все помнит недобиток, где и что Тот говорил) – с дотошностью немецкой: -- Под Винницей – (там «Волчий...» был «окоп» -- «Вольфшанце» -- ставка Гитлера») – дворецкий Однажды патефон заводит, чтоб Расслабиться мог фюрер на мгновенье... Звучит высокий голос... На лице У фюрера покой и наслажденье... Дослушав пенье, я спросил в конце: -- Кто пел-то? -- Йозеф Шмидт... -- Так он же юде! -- Зато, -- ответил Гитлер, -- как поет! – Свидетельство неслабое о чуде Божественного дара... Земляку В тридцатые внимала вся Европа С Америкою вместе... Пареньку Бомонд Парижа упоенно хлопал, Берлина и Милана... Он страдал: Был ростом мал... Зато огромный голос, Феноменальный, небывалый дар. Тот голос необъятен, точно космос... В престижнейших театрах выступал, Снимался в кинофильмах музыкальных, Записывал пластинки... Вечный шквал Восторженных оваций на финальных Ферматах... Может быть, в тот самый день, Когда он пеньем оглашал «Вольфшанце», Свет жизни в нем погас и смерти тень Легла на лик... Не оставляет шанса Фашизм еврею... Угасал земляк Не где-нибудь – в Швейцарии «нейтральной», Но за «колючкой» лагеря... А враг Пластинку Шмидта слушает нахально... На взлете, в тридцать восемь, был сражен -- Шесть миллионов съела Гекатомба... «Тиритомба, Тиритомба, Тиритомба, неужели это сон?» -- Звучит по-италья