Валерий Голиков Брежнев и Я Пролог Здравствуйте дамы и господа, товарищи! Приветствую тебя, мой дорогой читатель! Меня зову Сергей Николаевич Песков. В своё время мне выпала честь работать пресс-секретарём Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева (16. 12. 1906 – 10. 11. 1982гг). И вот по прошествии некоторого времени, после того, как Леонид Ильич навсегда оставил этот мир, я решил засесть за мемуары и постараться воздать должное этому выдающемуся человеку. Описать те интересные и в тоже время мало известные широким массам граждан нашей страны события в которых принимал участие Леонид Ильич и свидетелем которых мне довелось быть. Описать изнутри, так сказать, некоторые моменты из истории нашей великой страны в коих, несомненно, оставил свой неизгладимый след этот замечательный человек. Постараться показать личность Генерального Секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева, так сказать, с другой стороны. Показать не того, официального человека, которого люди моего поколения привыкли видеть с экрана своего телевизора. Или с портретов, коими была усеяна вся наша страна, с которых он взирал на нас требовательно но в тоже время и с отеческой любовью. А другого… каким его знали только близкие и доверенные люди. К коим себя отношу и я. Прошу меня строго не судить за изложение моего текста, если он вам покажется корявым. Ведь я не писатель, а скорее просто чиновник который, вот, взялся за перо чтобы дать миру более близко познакомиться с личностью этого выдающегося человека. Для более удобного изложения, для меня, материала и чтобы наиболее полно раскрыть в моём рассказе весь масштаб и всю глубину личности Леонида Ильича я буду, иногда, писать от первого лица. А иногда от третьего лица. То есть писать так, как писал бы другой человек, который наблюдал бы всю мою историю со стороны. Так что простите мне этот мой литературный «винегрет» или «оливье»… ну, кому что больше по вкусу. Иногда вам может быть покажется, что я несу пургу… Потому что то, что мною будет изложено в этом материале совсем не соответствует устоявшимся у нас историческим фактам. Но что было – то было. И с этим трудно спорить. И так, с чего началось наше знакомство… Повесть о выдающемся человеке. Шла сорок вторая минута большого правительственного концерта в Большом театре, по случаю очередного дня рождения Леонида Ильича. Зал был, что называется, забит «под завязку» всякими высокими и большими государственными чиновниками и военными чинами. От такого изобилия бриллиантов, коими украсили себя жёны партийных и советских чиновников, рябило в глазах и сносило крышу. Но Брежневу до этого не было никакого дела. Ему, по-моему, уже вообще не было никакого дела ни до чего. В свои годы он уже утратил былую прыть. И сейчас просто доживал отпущенное ему богом время. Леонид Ильич мирно дремал, посапывая, удобно устроившись в своём кресле, в правительственной ложе. А на сцене, в это время, соловьём заливался Кобзон. Кобзон прекрасно понимал, что на таких концертах надо выкладываться не то что на сто процентов, а на все двести. Ведь если генсеку не понравится твоё исполнение… тогда прощай кремлёвский паёк и возможность давать «левые» концерты. Песня Кобзона, как колыбельная матери, укачала Леонида Ильича. И во сне он оказался в своих детских воспоминаниях: вот он удит рыбу в какой то речушке. Вот стреляет из рогатки в голубей. Вот… но тут до его сознания стал доходить какой то шум. Шум мешал ему спать. И он стал от этого шума просыпаться, приходить в себя… И тут до него дошло, что это щёлканье пальцев у него над ухом. Кобзон закончил своё выступление. В зале раздались бурные аплодисменты. И я решил, таким вот образом, привести Брежнева в бодрое состояние. Законно предположив, что он захочет поблагодарить певца за его выступление, поаплодировав ему. Всё, Брежнев полностью проснулся, вспомнил, где он находится и взял ситуацию под контроль. – Хорошо Кобзон поёт. Надо будет ему заслуженного дать, – утомлённо произнёс Брежнев. Но хлопать не стал. – А вы ему уже дали… народного, Леонид Ильич, – несмело произнёс я. Хотя Брежнев и сидел ко мне боком я всё равно увидел, как лицо генсека, даже несколько испуганно, напряглось и он всем своим черепом постарался его повернуть в мою сторону. Зная Брежнева, видя его на последних его портретах, я понимал, что шеи у него уже нет. И его голова покоится прямо на его плечах. И в эту минуту я понимал, как непросто ему справиться с этим делом, посмотреть в мою сторону. Но вот, всё же, ему это удалось. И вытаращив на меня глаза он с удивлением произнёс: – А ты кто? – Я, Леонид Ильич, ваш новый пресс-секретарь, – чуть ли не заикаясь произнёс я. – А где тот… старый? – недоумённо произнёс Брежнев. – А этот… тот… так это, скорая его увезла, – самообладание стало возвращаться ко мне. И я уже продолжал всё более уверенно и уверенно, – вот, прямо тут, на концерте, когда Кобзон пел, ему и стало плохо. Прямо тут на пол, со стула , и упал. Ну, охрана его и унесла. А потом скорая его в больницу увезла. – Да? А что с ним? – было видно, что эта неожиданная для него новость захватила его больше чем фигура неизвестного человека, вдруг появившегося подле него. – Врачи ещё, пока, точно не знают, Леонид Ильич, – продолжил я уже почти освоившись в ситуации, – говорят одно из двух: или инсульт или инфаркт. Предполагают, что это может быть от переутомления. Ведь он уже в возрасте был, на пенсии. А всё, вот, работал. – Да, – как бы окунаясь в свои мысли, немного помолчав, продолжил Брежнев, – наше поколение без работы, без дела болтаться не может. – А я так полагаю, Леонид Ильич, – уже окончательно осмелев но с сыновьем почтением в голосе продолжил я, – раз ты достойное поколение воспитал, раз тебе государство дало пенсию… так имеешь полное право на отдых, – но тут я осёкся. Я вдруг понял, что уж слишком разговорился… а вдруг я что-то не то сказал? И мне стало как-то не хорошо и даже жалко себя. – Да… – произнёс Брежнев глядя куда-то мимо меня и разговаривая как бы с самим собою, – все имеют право на отдых. Только я не имею. А иногда вот думаю: «Взять бы да и уйти»… – Что вы, Леонид Ильич, – тут же нашёлся я что ответить, – вам нельзя. Вы наше знамя! Честно сказать это были не мои мысли. Это я где-то прочил, что мол Брежнев это «знамя нашей эпохи». И вот пригодилось. А Брежнев, после произнесённых мною последних слов, на несколько секунд задумался, глядя куда-то мимо мня и произнёс, как бы пытаясь осмыслить сказанные мною слова: – Да… знамя, – а потом пристально взглянув на меня спросил, – как звать? – Сергей, Сергей Николаевич Песков, – представился я. И тут, вдруг, проникнув всей торжественностью и ответственностью этого момента, почему-то, добавил обращаясь к Брежневу, – Владимир Ильич. И тут земля ушла у меня из под моих ног. Голова наполнилась, как пелось в одной популярной песне, «сиреневым туманом». И я куда-то там понёсся. И я прекрасно понимал, что теперь на своей карьере я могу поставить жирный крест. И это в лучшем случае. А то ведь за такую шутку над Генеральным Секретарём могут и расстрелять. «А что будет с семьей с детьми??? Вот дурак!!! Вот дурак!!!» – жгло в сердце и стреляло в голове. И только где-то в глубине сознания продолжал оставаться слабый огонёк надежды который твердил одно и тоже: «Извиняйся, извиняйся, извиняйся!» Не знаю, как у меня это получилось но призвав на помощь всё своё мужество я затараторил: – Ой, простите, простите, Леонид Ильич. Не знаю, как так получилось.– Ни чё, ни чё, – спокойно обронил Брежнев, – ну, я думаю: сработаемся, Сергей. – Обязательно сработаемся, Леонид Ильич! Приложу для этого все усилия. Я вас не подведу, Леонид Ильич! – «Прощён! Помилован! Прощён! Помилован!» – опять стреляло у меня в голове. И почему-то в эту минуту очень хотелось встать и расцеловать его в обе щеки. И по-сыновьи прижаться к его груди. Закончив, так сказать церемонию знакомства со мной, Брежнев опять вернул свою голову в прежнее состояние и продолжил смотреть концерт. Вот на сцену вышла уже знакомая ему пара ведущих. Это были Ангелина Вовк и Евгений Меньшов. Вовк первая стала объявлять следующий номер программы: – А сейчас перед вами выступит народная артистка Советского Союза Людмила Зыкина. Она исполнит марсианскую народную песню: Кр-крю дю-дак блюм-трук уч-ку-дук оз-чу юк-мя-юк-юк ар-ку ми-мя-мо оз-нач. – Что в переводе с марсианского, – продолжил уже Меньшов, видать в эту минуту думая о чём-то своём, – тому ли я дала? Вовк пришла в полнейший ужас от того, что сейчас нёс Меньшов. Но всё же смогла взять себя в руки и не убежать со сцены от стыда за срыв правительственного концерта. Она, продолжая улыбаться, правым локтём руки резко дала Меньшову в бок. Меньшов тоже всё понял. Он облажался! Но он был хорошим актёром. Не подав виду, более твёрдым и громким голосом он произнёс: – «Я обезоружена», так в переводе с марсианского переводится эта песня. – Над переводом песни, – продолжила уже Вовк, – целый год трудились лучшие умы академии наук Советского Союза. После чего пара приготовилась уйти со сцены. Меньшов на пол шага отступил внутрь сцены, тем самым показывая, что он пропускает даму в перёд. А в это время Брежнев прослушав анонс выступления в недоумении спросил у меня: – Я не понял, чья песня? – Марсианская, Леонид Ильич, – подобострастно ответил Песков. – У нас что?.. своих песен мало? – раздражённо продолжил Брежнев. – Вот я тоже не понимаю, Леонид Ильич, у нас столько своих хороших песен. А они зачем-то иностранные исполняют. Ну прямо безобразие какое-то! – Песков уловил нужное направление темы и оседлал её. – Теперь я понимаю на что народные деньги уходят, – не унимался Брежнев, – надо будет в академию наук партийную комиссию отправить. Пусть разберутся. – Абсолютно правильно, Леонид Ильич, вы очень мудро заметили: зачем нам эти иностранные песни когда у нас своих прекрасных хватает! – Песков начинал понимать, что сегодня его день. И вот на сцену грациозно неся своё статное тело вышла Зыкина. – А Зыкина-то, Зыкина-то… – разглядывая в армейский бинокль заговорил Брежнев с теплотой в голосе, – а?.. персик! Ты как , Серёга, не отказался бы?.. Песков был поставлен в тупик таким вопросом. С одной стороны он прекрасно понимал, что когда мужчины говорят на такие вот интимные темы это их сближает… Но вот на сколько, в этой ситуации, можно сблизится с генсеком?.. Он не представлял себе. «А может это он меня проверяет на моралеустойчивость? – подумалось ему, – смотри Серёга! Ляпнешь что-то не то и вылетишь в два счёта, как миленький». – Да… я женат, Леонид Ильич, – неуверенно сказал он. – И я тоже, – и как показалось Пескову, с грустью, ответил генсек. Вот по бокам, в шаге от Зыкиной, заняли свои места баянисты. Они дали небольшое, жалобное вступление и Зыкина запела своим очаровательным голосом. В ладони своей правой руки она, за кончик, недалеко от своей выдающейся груди, держала белый платочек и красиво помахивала им в такт мелодии. «Как будто кому-то сигналы подаёт». – В этот момент подумалось Пескову. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. Я обезоружена, я обезоружена. Я обезоружена и ты очень нужен мне. После нескольких плавных, напевных аккордов баянов мозг Брежнева расслабился. А томный голос народной певицы и такие ясные, простые человеческие слова окончательно добили его. И Брежнева снова потянуло в сон. Он осоловел. Веки отяжелели и повинуясь законам гравитации закрыли его глаза. Всё было как тогда, давным-давно. Тысячу лет назад. Когда его вот также убаюкивала в люльке мать. А Зыкина всё продолжала и продолжала петь свою томную, полную секса песню. И посылать, кому-то, свои приветы, а может быть и определённые сигналы, своим белым платочком. А может быть, даже и самому Леониду Ильичу. И опять в мозге Брежнева стала разворачиваться удивительная, прекрасная картина. Он увидел себя под высокой, кудрявой берёзой. Лето. Он увидел себя несколько помолодевшим. И он обнимал, прижимал к себе женщину. И да! Это была она! Это была Людмила Зыкина. Это была его Людочка! На ней было какое-то красивое платье, сшитое по народным мотивам. А её талию обрамлял офицерский ремень белого цвета. На ремне же висела кобура из которой торчала рукоятка пистолета. Вот только по рукоятке он всё ни как, как не силился, не мог разобрать марку пистолета. То ли это был ТТ то ли Макаров?.. И вот он нежно прикасается своими губами к её губам. При этом он ясно чувствует жар её дыхания. И в следующую минуту их губы сливаются в страстном поцелуе. Дальше – больше. Он снимает свою руку с тали Людочки и опускает ладонь на её ягодицу. Зыкина не прерывая поцелуя, с уважением, водворяет его ладонь на прежнее место. Это его заводит. Через несколько секунд он повторяет свой манёвр. И опять то же самое. Кажется Зыкина неприступна. Но вот он идёт на военную хитрость. Он открывает кобуру, которая висит на её офицерском ремне, достаёт из неё пистолет… и тут он, к своему удивлению, ясно видит, что это револьвер системы «Наган!» Но это для него уже не столь важно. Это для него сейчас не самое главное. Главное это Людочка и её такая шикарная, пышная, аппетитная попка. В которой утопают его пальцы стоит ему лишь к ней прикоснуться. И вот он швыряет этот грёбаный револьвер, куда-то там, в высокую траву. И вот теперь он уже уверенно кладёт свою ладонь на её ягодицу и со страстью впивается в неё всеми своими алчными пальцами. От чего Людочка, не прерывая поцелуя, слегка, наигранно, взвизгнула и ещё сильнее прижалась к нему. При этом своею правой ножкой обвив его левую ногу. А он… а он же всё сильнее и сильнее, всё глубже и глубже запускает свои пальцы в её тело. И вот он уже… Но в это время он опять слышит какой-то противный шум около его правого уха. Видение постепенно начинает растворятся. И он больше не видит ни себя ни Людочки. А треск возле уха становится всё сильнее и сильнее… И вот, наконец, он приходит в себя. Ему требуется некоторое усилие чтобы открыть глаза. Это опять Песков своим нехитрым приёмом вывел Брежнева из коматозного состояния и привёл его в чувства. Брежнев понимает что произошло. И если честно сказать то ему очень обидно, что с ним, вот уже несколько лет, в последнее время, происходит одна и та же картина. Приезжает в концерт, хочет послушать хорошую, любимую им музыку. Посмотреть на любимых им артистов… и засыпает. Его постоянно клонит в сон, стоит только ему поудобнее устроится в кресле и начать слушать концерт. Но сегодня от этого ему не по себе. Раньше, при прежнем пресс-секретаре, он не стеснялся этого. А сегодня, перед новым, ему не хотелось выглядеть полной развалиной. И он решил показать этому щеглу, что он полностью в порядке и держит ситуацию под контролем. – Хорошая песня, – пробормотал он. Челюсти почему-то не слушались его, – политически грамотная. Вот даже марсиане понимают, что надо разоружаться! А американцы не понимают! – Да, Леонид Ильич, хорошая песня. Абсолютно правильно вы заметили: очень актуальная. Побольше бы таких песен. А американцы, ну прямо дебилы какие-то, что не хотят разоружаться, – снова оседлал тему Песков. – Ну зачем ты так, – уже полностью придя в себя продолжил беседу Брежнев, – всё-таки наши партнёры. Только от наших двух стран зависит мир во всём мире. – Понял, Леонид Ильич, учту на будущее, – в душе Песков сетовал на себя, что не научился ещё читать мысли генсека, как он уже читает мысли своей жены и тёщи. И вот уже снова на сцену вышли ведущие сегодняшние концерта. Публика конечно же обратила внимание на смену в составе этого коллектива.Теперь вместе с Ангелиной Вовк стоял сдержанно улыбаясь, довольный Игорь Кирилов. – А где тот?.. – обронил Брежнев, рассматривая ведущих в армейский бинокль. – Не знаю, Леонид Ильич, – ответил в замешательстве Песков, не понимая о чём идёт речь, – может инфаркт или инсульт… Вовк набрала воздуха в лёгкие и… – А сейчас перед вами выступит большой детский хор всесоюзного радио и центрального телевидения. – Они исполнят песню родившуюся в годы гражданской войны, – продолжил Кирилов, – песня о Щорсе. – Но нашему народу, – тут Вовк взяла несколько поучительный тон, – она больше известна как «Шёл отряд по берегу…» После чего пара оставила сцену. После того, как пара удалилась, на сцену гурьбой высыпали мальчишки и девчонки. Они быстро, организованно заняли приготовленные для них помосты, каждый занял заранее отведённое для него место. И после того, как руководитель хора оглядел их начальственным взором, успокоились и приготовились исполнять. Руководитель хора и дирижёр оркестра переглянулись между собой. После чего дирижёр взмахнул палочкой и заиграло вступление. Дойдя до нужного места детвора вступила: Шёл отряд по берегу, Шёл из далека… Леониду Ильичу нравилась эта песня. Хоть он и не был участником гражданской войны… песня вызывала в нём тёплые чувства о его детстве и молодости. Когда он с товарищами по классу пел её на уроках пения. А потом на субботниках с такими же как и он парнями и девчатами. Песня его как-то тепло обволокла, потом мягко закутала в одеяло под названием сон. И вот его уже поволокло, понесло по волнам его памяти. А потом его мозг вдруг неожиданно бросило в океан бушующих событий и страстей под названием «Гражданская война». В самое её пекло. Леонид Ильич увидел себя помолодевшим на лихом, гнедом жеребце, подаренным ему лично Карл Марксом, который лихо нёс его на себе прямо в гущу неприятеля. Да, это был бой! Кровавый и беспощадный. И он каким-то там чувством понимал, что ему в этом бою отведена решающая роль. Он молод и полон боевого задора, физических сил. И он решает не жалеть себя ради дела революции. И ещё он прекрасно знает, что за битвой, в бинокль, наблюдает Ленин из Кремля. И ему нельзя осрамиться. Вот он, вместе с конём, врезается в самую гущу вражеского войска. В его левой руке поводья. В правой сабля подаренная самим Будённым. Вот он взмахнул саблей, наотмашь, и со всей силы рубанул по правому флагу неприятеля. От его удара, на его глазах, неприятельское войско растворилось в воздухе. Затем он лихо перебрасывает саблю из правой руки в левую и одновременно поводья из левой руки в правую. И вот уже он левой рукой рубит басмачей в чалмах с левого бока. Те, с душераздирающими криками и воплями: «Салам алейкум», – штабелями ложатся у ног его коня. Но одному из них всё-таки удалось уцелеть. И он спасается от него бегством. Но не из того теста сделаны большевики чтобы от них можно было вот так запросто удрать. Леонид Ильич начинает погоню. И он всё пытается вспомнить: где он раньше видел лицо этого басмача? Он даже, откуда-то, знает, как зовут этого басмача: Рашидов. Но вот где он раньше видел его он всё ни как вспомнить не может… И вдруг басмач оборачивается и бросает в него гранату. Раздаётся неслышный взрыв. Осколки гранаты убивает под ним коня. И он кубарем, куда-то там, катится. Оглядевшись он видит возле себя пулемёт «Максим» и бросается к нему. Лента заправлена… «Врёшь, не уйдёшь», – говорит он себе. Наводит мушку на убегающего басмача и давит на гашетку. Но пули летят, почему-то, всё мимо и мимо. И вдруг неожиданно заклинило лену. Это на долю секунды обескуражило его. Но не из того теста сделаны большевики чтобы не найти нужного решения в любой ситуации. Оглядевшись вокруг он видит в паре метров, от себя, артиллерийское орудие, трёхдюймовку. И бросается к нему. «Молодец товарищ Брежнев, хорошо воюет, – слышит он, как кому-то в кремле говорит Ленин, – надо будет ему народного дать!» – Это его ещё больше воодушевляет. Подлетая к орудию он кричит кому-то, то ли в сторону, то ли за спину: «Снаряд, снаряд»! – «Вот, Леонид Ильич, возьмите пожалуйста». – Он оборачивается и видит перед собою маршала Жукова в полном парадном облачении. «Я сделал всё, как мне было рекомендовано, – произнёс маршал голосом его отца, – вставил ваше имя в свои мемуары. Ну, типа: я приезжал чтобы посоветоваться с вами на счёт взятия Берлина. Но мне сказали, что вас нет на месте. Вот так мы с вами и разминулись, и не встретились за всё время войны ни разу. Хотя моя разведка мне докладывала, что в это время вы парились в бане с бабами». – И вдруг Жуков запел: «Малая земля. Священная земля». (Это детский хор на сцене уже исполнял другую песню. Но Песков решил не будить Брежнева. Ему стало жалко прерывать сон этого утомлённого жизнью человека. «Пусть солдаты немного поспят». – Вспомнилась Пескову строчка из какой-то песни когда он смотрел на мирно отдыхающего Генерального Секретаря). … Он выхватил снаряд из рук Жукова, загнал его в орудие и… и было хотел уже произвести выстрел, как почувствовал что его кто-то хлопает по плечу. Он обернулся и увидел вместо Жукова огромного паука с лицом Черненко. И вдруг паук набросился на него и крепко схватил его в свои объятия. А потом стал окутывать его своей мерзкой, липучей паутиной. Когда же паук закончил своё дело он обратился к нему с предложением: – Тут, Леонид Ильич, такое дело… придётся тебе со мной в игру сыграть. Три мои загадки отгадать. И если хоть одну не отгадаешь я из тебя всю твою большевистскую кровь выпью. Согласия твоего не спрашиваю, оно мне на хрен не нужно. Так слушай же первую загадку: что на свете всего дороже? И вдруг он услышал, как из кремля Ленин кричит ему отгадку: «Партия, партия всего дороже!» – «Партия всего дороже!» – уверенно он отвечает пауку. А паук ему в ответ: «Не угадал ты, Лёня. Товарищ Сталин всего дороже!» – И вот уже паук, с ехидной улыбкой, собирается вонзить свои зубья в его плоть. И он приготовился к мученической смерти, как вдруг… его сознание стало улавливать какой-то треск который шёл ему прямо в ухо. И от этого треска он стал медленно приходить в себя, просыпаться. Паук, со своими страшными зубами, стал растворяться в воздухе. И вот уже окончательно испарился из мозга Брежнева. Леонид Ильич догадывается, что это за треск. Это опять его новый пресс-секретарь, таким вот образом, приводит его в чувство, в надлежащее состояние. В котором он в принципе и должен находится на таком важном правительственном мероприятие, как концерт в его честь. С одной стороны он сожалеет, что ему не удалось досмотреть сон до конца. А с другой он понимал, что пресс-секретарь спас его, своим щёлканьем ему в ухо, от верной смерти. «Уволю су#у», – пронеслось ещё в сонном мозгу Брежнева. Но уже в следующую секунду он подумал, что не прав: «У пацана работа такая». – Но он также понимал, что из сложившейся ситуации надо выходить достойно: «Нельзя чтобы обо мне подумали, что я развалина какая-то». – Хорошая песня, – еле двигая челюстями, стараясь придать бодрости своему голосу, пробормотал Брежнев, – историческая. – Да, Леонид Ильич, – тут же подхватил Песков, – самая что ни на есть историческая. Вот только он не знал какую именно песню генсек имеет в виду: про Щорса или про Малую землю. Но побоялся у Брежнева уточнить. А тем временем концерт шёл своим чередом. Опять на сцену выплыла эта очаровательная пара: Ангелина Вовк и Игорь Кирилов. – А сейчас, уважаемые товарищи, большой детский хор всесоюзного радио и центрального телевидения исполнит шуточную песню, – объявила Вовк. – Супермен. Так называется эта песня, – закончил Кирилов анонс cледующего номера. И пара удалилась со сцены. У Брежнева удивлённо приподнялись брови и он спросил глядя на сцену, не повернувшись к Пескову, как будто пресс-секретарь висел в воздухе перед ним: – Супер кто?.. Опять иностранная песня? – Супермен, Леонид Ильич, – тут же поспешил Песков с уточняющим ответом, – песня наверное наша. Про иностранного автора ведущие ничего не объявили. – И кто… или что это такое? Я такого слова не встречал у нас в русском языке, – продолжал раздражаться Леонид Ильич. – Ну… это такой человек, Леонид Ильич, – пустился в объяснения Песков, при этом напрягая все силы своего мозга, чтобы доходчиво объяснить старому человеку этого современного героя, – он самый сильный, он самый смелый, он самый добрый, он самый благородный, он самый умный, он самый грамотный, он самый учтивый, он… – Член партии? – перебил его Брежнев. – Кто я?.. – Песков принял этот вопрос по свою душу, – да, Леонид Ильич, я с одна тысяча девять… – Да не ты, а этот супер… который? – перебил его Брежнев. Песков на какое-то мгновение завис. И в туже секунду ему показалось, что он, в вопросе генсека услышал, уловил и как бы желательный ответ для Леонида Ильича. Ведь действительно, не мог же такой человек не понадобиться партии. Партия обязательно обратила бы внимание на такого молодца. И всё же Песков понимал, что он не может пойти на обман Брежнева. Обмануть генсека это дело серьёзное. Не дай бог обман вскроется… Брежнев не простит такое. Ведь супермен, по сути дела, почти что сказочный персонаж. И вдруг всё так серьёзно… член партии. И в тоже время ему не хотелось расстраивать этого, такого симпатичного, старика. К которому он уже за пол часа так привык и, можно даже сказать, полюбил его сыновней любовью. «А… будь что будет», – решил Песков. – Да, Леонид Ильич, – неуверенно произнёс Песков, – кажется да… Я уточню этот вопрос. И вот неспешно, плавно заиграла музыка. «То что надо, – подумалось Пескову, – ну, прямо колыбельная». Глядя на Брежнева ему подумалось, что если бы у Брежнева была бы шея… то его подбородок конечно же сейчас упёрся бы ему в грудь. А так голова Леонида Ильича прочно, монументально покоилась прямо на его плечах. И даже его массивные щёки свисая с его лица упирались сейчас в лацканы его пиджака. А если бы цвет лица не выдавал в фигуре Брежнева живого человека то его вполне можно было бы принять за памятник. А музыка всё продолжала и продолжала умиротворять всё вокруг себя. Брежнев засыпал. И вдруг… мелодия неожиданно оборвалась. Секундная пауза после которой мощно ударили барабаны. На прочь разорвав уютную тишину зала. А в след за ними ожил и весь оркестр, громко заиграв всеми своими инструментами. И дети, подхватив мелодию, звонко, весело и задорно запели. И в эту секунду Пескову показалось, что от этого музыкального «взрыва»,от всей этой какофонии звуков, от всего этого неожиданного действа, которое устроили на сцене оркестр и детский хор, Брежнева, даже, как-то подбросило в кресле. О возможности вздремнуть, под очередную песню, сейчас не было и речи. По всему виду Леонида Ильича было видно, что он, в сложившийся ситуации, не понимает что происходит! Дети (хор!) к тому же, пустились в пляс. Сцена забурлила! В последнее время, на концертах, генсек чувствовал себя как в санатории, на сеансах психотерапии которые с ним проводил Чазов. А тут вдруг такое! По виду Брежнева Песков понял, что он не был готов к такому повороту дела. Брежнев удивлённо уставился на сцену с интересом наблюдая и слушая всё там происходящее. Он уже пришёл в себя. Он уже понял, что это не пожар и не война. Это, оказывается, теперь так исполняются детские песни. «Да, вот оно теперь какое наше новое поколение», – подумалось Леониду Ильичу. И в эту же секунду он понял, что совсем постарел… Есть в Союзе такой человек, В своих руках он крепко держит всё и всех! Он супермен, супермен! Он супермен? Да, он супермен! Он правит народом, командует армией. Он самый грамотный, он самый правильный! Он супермен, супермен! Он супермен? Да, он супермен! Он строит вертикали и пишет послания. А товарищ волк пусть на «ус мотает»! Да, он супермен, супермен! Он супермен? Да, он супермен! Он всех нас любит, он наш надёжный щит. А если что не так – то может и замочить! Ведь он супермен! Супермен. Ведь он супермен? Да, он наш супермен! Он всего себя отдал стране нашей. Он, как раб, на галерах пашет! Он супермен, супермен! Он супермен? Да, он супермен! Лишь ему Господь свои тайны доверяет. Кто в Рай попадёт теперь мы точно знаем! Да он супермен! Супермен. Он супермен? Да, он супермен! Знает Шерхан и его табаки. С суперменом лучше не вступать в драку. Ведь он супермен!? Да он супермен! Супермен. Да, он супермен! Он отделяет мух от котлет. И у нас по-прежнему много ракет! Ведь он супермен! Супермен. Он супермен? Да, он супермен! Он даёт здесь жизнь всему сущему. Он сделал нас страною могучей! Ведь он супермен! Супермен. Он супермен! Да, он наш супермен! Песня закончилась и зале раздались бурные аплодисменты. А потом…весь народ поднялся, как один, обернулась в сторону правительственной ложи, в которой сейчас находился Леонид Ильич, и аплодисменты перешли в бурные овации. А в это время Брежнев, после прослушивания песни, находился в полнейшем душевном замешательстве. Совершенно не обращая никакого внимания на овации в зале. Он знал, так было в его понимании, что все песни пишутся на основе конкретного материала. То ли это была личность какого ни будь определённого человека. Или какое-то историческое событие. А из этой песни он так и не понял о ком она. – Какая интересная песня, – пробормотал Леонид Ильич, – вот только я не понял… кто это у нас такой? Почему фамилию не назвали? – Да ведь и так все знают, Леонид Ильич! – Весело, подобострастно ответил Песков. – Да? – Несколько удивлённо спросил Брежнев, удивляясь прежде всего самому себе. Как же это он мог не знать такого человека?! Вот Чкалова он знает, Гагарина знает. Даже Кастро знает… а этого не знает. И тут ему стало даже как-то обидно за себя: «Вот сейчас этот щегол подумает что я необразованный человек». – Но тяга к знаниям, к познанию, открытию для себя чего-то нового всегда была в крови у большевиков. И эта тяга побудила Брежнева, в некоторой растерянности, задать следующий вопрос: – И кто же это такой? – Вы, Леонид Ильич! – восторженно ответил Песков. – Я?? Я супер… как его?.. мен??? – потрясенно произнёс генсек. – Конечно же вы, Леонид Ильич! – Песков всё больше и больше осознавал, что сегодня его день, – вы же всё в своих руках держите! Вы им всем (кому «всем» Песков и сам не понимал кого он имел в виду) ещё ух! Покажете! – При этом Песков потряс своим кулаком у себя перед носом. После этих слов Пескова Брежнев, в кресле, принял величественный вид. Такой какой принимают люди когда с них пишут портрет. Слова песни, вся эта ситуация в целом, и прежде всего разъяснения его пресс-секретаря по поводу материала изложенного в песне, до глубины души растрогало Леонида Ильича. Слегка дрожащим голосом, от волнения, он произнёс: – Уж я-то покажу… я так покажу… что сразу все поймут… рано меня ещё со счетов списывать! – Ой, рано Леонид Ильич! Ой, рано! – затараторил Песков. А тем временем в зале всё продолжались и продолжались бурные овации в честь Генерального Секретаря ЦК КПСС. И Пескову подумалось, что пора бы Брежневу отреагировать на это дело. Пора бы сделать алаверды. То есть показаться народу. А то не красиво как-то получается… – Леонид Ильич, – неуверенно обратился Песков к генсеку, – народ хочет с вами пообщаться. И он показал пальцем в зал. – Да, надо… – и Брежнев стал тяжело, неуверенно подниматься со своего кресла. Песков было хотел поддержать его под локоть… но Брежнев слегка нахмурился давая пресс-секретарю понять, что в его помощи он не нуждается. Поднявшись Леонид Ильич предстал перед Песковым как колосс Родосский. И конечно же народ в зале тоже отлично видел величественный торс Генерального Секретаря показавшегося из амбразуры царской ложи. Брежнев слегка согнул руку в локте, приподнял ладонь и стал махать ею в зал… Так продолжалось уже более минуты. Песков стоял в метре от Брежнева. Он понимал, что ему нельзя светится в «одном кадре» с генсеком. И он стал уже подумывать: «Как бы с ним чего не случилось. А то вот растрогается старик, а потом инсульт или инфаркт… не бай бог». И вдруг до слуха Пескова стали доносится обрывки фраз которые произносил Брежнев. Песков был вынужден немного приблизиться к генсеку но всё же так чтобы оставаться за его спиной. И несмело, не уверено, что правильно поступает, он спросил у Брежнева: – Извините… что, Леонид Ильич? – Я говорю, – удовлетворённым голосом произнёс Брежнев, – поэта и композитора поощрить. Ты свяжись с министром культуры… ну, премию там пусть какую им даст. Или ещё как… но поощрить обязательно. – Сейчас сделаю, Леонид Ильич, – подобострастно ответил Песков. Он тут же сел на рядом находившийся стул, приподнял с пола и положил к себе на колени небольшой чемоданчик в котором находилась правительственная связь. Он уже было хотел открыть его, как ему опять слало казаться, что Брежнев опять что-то там говорит. Песков вскочил, как ошпаренный и не выпуская чемоданчика из рук подскочил к генсеку. Он понимал, что наверное уже пропустил что-то важное из того что сейчас ему говорит Леонид Ильич. «И как быть?..» – отчаянно сетовал на себя Песков. И вдруг: – Я говорю, – вновь начал доброжелательно Брежнев, – детей пусть тоже поощрят. Ну,.. в Буратино их что ли сводят… или в Артек отправят. – Да, Леонид Ильич, – незамедлительно выпалил Песков. Потом он сел на тот же стул и открыл чёрный чемоданчик правительственной связи. Перед его взором предстали куча каких-то кнопочек, лампочек, некоторые из которых моргали разноцветными цветами. Он поискал глазами телефонную трубку но не обнаружил её. «Ё – ма – ё, – пронеслось у него в голове, – а как пользоваться то этой спецсвязью?» Дело в том, что его так внезапно назначили на должность пресс-секретаря Леонида Ильича, что его даже не успели проинструктировать, как пользоваться спецсвязью. «А может надо просто нажать на какую ни будь кнопочку, – подумалось ему, – и связь появиться. Вот только на какую? А Генеральный-то ждёт! Что ж… видать придётся жать на все подряд, может быть и нажму на нужную». – Вихрем носились эти и ещё другие мысли у него в голове. И вот он уже приготовился нажать на понравившуюся ему кнопочку, как вдруг услышал ясный и чёткий голос Брежнева. Который стоял в это время к нему спиной и общался со своим народом. – Ты поосторожней там… это ядерный чемоданчик. Спецсвязь в синем. – Как-то буднично произнёс Леонид Ильич. «Боже мой! – молнией пронеслось у Пескова в голове и он за секунду покрылся холодным, липким потом. Он так разволновался от этой, внезапно обрушившейся, на него новости, что у него в руках ядерный чемоданчик! что чуть было не выронил его из своих трясущихся рук, – ведь я же мог развязать войну и уничтожить американский народ! Или китайцев!» – Вскипели мозги Пескова. Его стала бить нервная дрожь. От мысли, что он случайно мог уничтожить целые народы его даже стало немного подташнивать. – «И тогда тюрьмы точно не избежать! А Зинка сказала, что это чистая и спокойная работа. Дура! Только бы доработать до конца дня, а там заявление на увольнение напишу. Опять в газету работать пойду. Пусть зарплата меньше будет зато жизнь спокойнее. Эх, водки бы сейчас!» – Но работа есть работа. А значит надо делать дело несмотря на то, что водки под рукой, нет. И как бы тебе сейчас не было хреново… Пресс-секретарь трясущимися руками аккуратно закрыл чемоданчик и осторожно, как будто это была граната с выдернутой из неё чеки, поставил его на пол к стенке партера. Потом несмело взял чемоданчик синего цвета, немного помедлил и несмело открыл его. И, о, счастье! Он тут же увидел телефонную трубку, взял её, приложил к уху и несколько раз дунул в неё. – Там красная кнопка есть, – всё также стоя к нему спиной отчётливо произнёс Брежнев. Песков осторожно, несмело нажал на эту самую красную кнопочку и услышал в динамике трубки хорошо поставленный голос. «Военный», – тут же отметил «про себя» Песков. – Слушаю! – Э… не могли бы вы соединить меня с министром культуры?.. пожалуйста. – Промямлил Песков, ещё не совсем отойдя от недавно перенесенного им потрясения. – Есть! – бодро, чётко, уверенно произнёс голос в трубке. И через несколько секунд динамик телефонной трубки уже транслировал подобострастный голос министра культуры: – Добрый день, Леонид Ильич! Ещё раз с днём рождения вас! Слушаю вас, – Песков не знал и даже не мог бы предположить, что получив звонок от «Брежнева» министр резво, там у себя в кабинете, вскочил со стула и вытянулся в струнку. – Это не Леонид Ильич, – продолжил Песков извиняющимся голосом, – это его новый пресс-секретарь… Песков. – Слушаю вас товарищ, Песков, – и не смотря на то, что министр назвал его товарищем, Песков всё же уловил человеческие нотки в его голосе. И это его как-то успокоило. «А может и не буду увольняться», – отчего-то, вдруг, подумалось ему. И он даже, почему-то, стал благодарен этому незнакомому, невидимому для него сейчас человеку за то, что он так к нему «хорошо» отнёсся, без зазнайства. Как к равному себе. Песков даже почувствовал к нему какое-то расположение. Так бывает когда на белом свете неожиданно встречаются две родственные души. – Вы концерт из «Большого» смотрите? – уже уверенно, освоившись в ситуации, спросил его Песков. – А как же! Обязательно смотрю! – тоже без фанатизма ответил министр. – А песню «супермен» слышали? – Песков всё более уверенно входил в роль пресс-секретаря. Он отчего-то, почему-то (?) вдруг стал ощущать значимость своей должности и своего положения. А значит, и в целом, самого себя. Ведь, что там не говори, а он является приближённым лицом к самому Леониду Ильичу. – А что… не надо было её пускать в эфир? – Песков хоть и не видел министра но по его голосу он понял, что тому тоже сейчас стало хреново. – Да, нет, нет, – поспешил великодушно, даже как-то по барски, успокоить его Песков, – Леониду Ильичу очень понравилась эта песня и он сказал чтобы поэта и композитора поощрили. Ну премию какую ни будь им дайте или грамоту… но только обязательно. Не забудьте! А детей, – он решил не мелочиться, – в Артек летом отправьте, – уже твёрдым голосом закончил Песков. «Может и своего удастся пристроить», – мелькнуло у него в голове. Он почему-то с каждой секундой всё более и более стал ощущать себя значимой, чуть ли не исторической фигурой в этом механизме государственного аппарата, в который его вдруг, неожиданно занесла жизнь. И вот, до глубины своего сознания, проникнув собственной значимостью, значимостью занимаемого им места он добавил в трубку повиливающим тоном: «Ты смотри у меняя там!» – и не дожидаясь ответа министра положил трубку на место. Чего «смотри», куда «смотри»?.. в эту минуту Песков не смог бы объяснить даже самому себе, что он имел в виду, отдавая министру свой приказ. Но сейчас он был уверен, что именно так должен разговаривать пресс-секретарь Генерального Секретаря ЦК КПСС с простым министром. Положив трубку на место Песков закрыл чемоданчик и поставил к его к стенке, рядом с «ядерным» чемоданчиком. Потом поднявшись со стула несколько приблизился к Брежневу, продолжая всё так же оставаться за его спиной. Он стоял и вовсю напрягал свой слух боясь опять попасть в неловкое положение, пропустить какие либо слова обращённые к нему. А в зале, в это время, всё продолжали не стихать бурные аплодисменты. Как вдруг! – Дорогой Леонид Ильич! – тут, надо прямо сказать, неожиданно, раздался голос за спиною Пескова. Он обернулся и увидел перед собою двух пионеров, мальчика и девочку. Лет так двенадцати – тринадцати, держащих в руках букеты цветов. Вслед за пресс-секретарём обернулся и Брежнев. По его щекам катились слёзы. Песков быстро сообразил в чём дело: достал из кармана пиджака носовой платок и протянул его Леониду Ильичу. Брежнев сначала не понял его жеста. Но после того как Песков многозначительно посмотрел на него он всё понял. Взял платок протянутый ему пресс-секрета рём и вытер им глаза и щёки. Пионеров не учили, что может возникнуть вот такая ситуация: когда им придётся видеть Генерального Секретаря ЦК КПСС всего в слезах. Руководитель хора, а так же представители комсомола, партийных органов и КГБ тщательно проинструктировали их что им надлежит будет сделать и как себя вести с дорогим и любимым Леонидом Ильичём. А тут вдруг такая непредвиденная ситуация. Но советские дети были очень сообразительны и они пошли, что называется, на «второй заход». – Дорогой Леонид Ильич! – громко, с выражением произнесла девочка, – вот! – И дети одновременно протянули оба букета Брежневу. Брежнев принял букеты, а потом слегка наклонил их в сторону Пескова. Пресс-секретарь нежно принял букеты из рук генсека и продержав их несколько секунд в своих руках аккуратно, с любовью положил на журнальный столик. На котором уже лежала открытая пачка сигарет Мальборо и зажигалка. После чего метнулся, за спиною Брежнева, к краю ложи и кому-то там, в зале, помахал рукой. Аплодисменты сразу же стихли. – Спасибо… тронут, очень тронут, – по отечески, с теплотой в голосе поблагодарил Брежнев детей. И дальше он решил пообщаться с ними. – Как зовут тебя, девочка? – спросил Брежнев, как можно более ласково. – Валя Тютина! – бойко, без тени стеснения ответила девочка. И улыбнулась Брежневу красивой, чистой улыбкой. Каковой могут улыбаться только дети. – Хорошее имя. А ты знаешь кого ещё у нас в стране зовут Валей? – продолжил дальше беседу Леонид Ильич. – Знаю, Валентину Терешкову, – продолжая улыбаться генсеку ясным, чистым голосом ответила девочка. – Правильно, – одобрительно сказал Брежнев, – а кем ты хочешь стать когда вырастишь? – Ткачихой! – не задумываясь ответила девочка. – Хорошая профессия. А почему именно ткачихой? – по лицу Брежнева было видно, что разговор с девочкой доставляет ему удовольствие. – Тоже хочу в космос полететь, как Валентина Терешкова, – по лицу девочки была видна решимость хоть сейчас рвануть в космос. Если конечно пошлют. И тут с Брежневым произошла какая-то перемена, в лице и фигуре. Его лицо как-то помрачнело, а фигура немного ссутулилась. Помолчав несколько секунд (в эти несколько секунд Песков видел по лицу Леонида Ильича, что он вдруг окунулся в какие-то свои мысли) он продолжил: – Какая умная девочка. Не то что моя Галка… только и знает, что водку пить да по мужикам таскаться, – печально произнёс Брежнев, – сведёт она меня в могилу. Песков тут же понял, что слова генсека совсем что называется «не из той оперы». «Как бы Брежнев при детях ещё что ни будь не ляпнул», – и решил брать ситуацию в свои руки. – Ну, что вы, Леонид Ильич, разве можно так говорить? – ласково но с небольшим укором в голосе произнёс Песков, – она, она… ведь ещё молодая совсем, неопытная. Образумится, вот увидите. Ещё всё наладится. Вот встретится ей хороший человек, – плёл Песков, – и всё у неё наладится! Вот увидите. – Да?.. – с сомнением в голосе произнёс Брежнев. – Да, Леонид Ильич, обязательно всё наладится! – не сдавался Песков. Потом Брежнев немного помолчал, как бы приходя в себя от только что перенесённых им эмоций, «взял себя в руки» и уже тоном, каким он вещал по телевизору, продолжил: – Я вот что скажу тебе Валя. Мы с товарищами в политбюро, это орган такой, посоветовались и так решили, что теперь каждый советский человек должен иметь возможность побывать в космосе. И колхозник и сталевар, и врач… да. Вот может, даже, какого ни будь деятеля искусств в космос запустим… да. – По речи Брежнева было видно, что слова ему даются с трудом. Одно дело обмениваться с пресс-секретарём небольшими репликами. А вот держать речь… это ему уже давалось непросто. – Плисецкую например… или вот может быть Муслима Магомаева запустим... да. Так что, Валя, знай: где бы ты в дальнейшем не трудилась, кем бы не работала у тебя всегда будет возможность полететь в космос. – Поняла, Леонид Ильич! – обрадованным голосом сказала девочка. Затем Леонид Ильич решил поговорить и с мальчиком. – А как тебя зовут, мальчик? – Гена Зюганов! – выпалил пацан. – О, какой боевой Гена Зюганов, – несколько изумлённо произнёс Брежнев. И на его лице появилась еле видная улыбка. Было видно, что мальчик, своим шустрым характером, понравился Леониду Ильичу. – А кем ты хочешь стать когда вырастишь? – Коммунистом! – решительно ответил тот. По лицу Леонида Ильича было видно, что он несколько опешил от такого ответа. Он привык, что дети с которыми ему доводилось общаться, на такой поставленный перед ними вопрос отвечали, как плавило, заученными фразами. Мол: космонавтом хочу стать, учёным или капитаном дальнего плавания. А тут вдруг… Прошло несколько секунд прежде чем он «пришёл в себя» и смог снова продолжить беседу. – А почему… именно коммунистом? – не скрывая своего удивления от ответа пионера продолжил генсек. – Хочу руководить партией и страной! – Чётко, твёрдо заявил мальчик. По лицу Леонида Ильича было видно, что он не знал, что у него сегодня день сюрпризов и открытий. Так ему, так он по крайней мере решил, ещё никто открыто не намекал, что уже пришла пора оставлять свой пост и собираться в утиль: «Что это?.. а может уже есть оппозиция, которая готова меня того... под зад коленом? И они подослали ко мне этого пацана что бы намекнуть мне на это дело? Давай, мол, дед… по-хорошему. Падлы! Вот концерт сегодня – так концерт!.. Да нет… не может быть!!! Андропов и Щёлоков надёжные ребята. Я для них всё что душе угодно. Они меня не сдадут… зачем им это?» Эти и ещё многие другие мысли за секунду пронесли в мозге у Брежнева, пока он с любопытством разглядывал мальчугана. Но он был старым, закалённым в партийных схватках, волком. И эта ситуация не выбила его из «седла». И даже наоборот. Его мозг сейчас встрепенулся и не смотря на возраст снова чётко заработал. Продолжая, с улыбкой, и с таким выражением лица с каким обычно смотрят только любящие дедушки на своих внучат он продолжил: – Видишь ли… в чём дело, Гена Зюганов, это место сейчас занято. И неизвестно когда освободится, – ласково произнёс Леонид Ильич. И обернулся в сторону Пескова. Брежнев сейчас остро почувствовал, что ему нужен надёжный союзник. – Да, Гена, на всё божья воля, – опять ляпнул Песков. Он находился, мысленно, в эту минуту дома, в кругу семьи и рассказывал домочадцам, как они, с Брежневым, почти что подружились. И что теперь, уж точно, его карьера «пойдёт в гору». – Ты что такое несёшь при детях??? – встрепенулся вдруг Брежнев. Какая такая божья воля??? – и он в недоумении посмотрел на Пескова. – Учу, учу вас что бога нет… а вы опять за своё? – Ой, извините, извините, Леонид Ильич! – затараторил Песков, – что вы! Это у меня так, с языка сорвалось. Это я так, так сказать, по-народному выразился. У нас же как говорят: дай бог, не дай бог, на всё божья воля… бисмилла рахман рахим … – Ох, чувствую загоните вы меня с этим Рахманом в могилу… – с голосом не принимающим извинений Пескова проговорил Брежнев. И далее продолжи, уже, обращаясь к детям, в назидательном тоне: – Запомните, дети, в нашей стране всё делается только по воли Партии! Не успел Брежнев закончить, как Песков тут же вставил свои три копейки: – И лично воли Леонида Ильича! – после его слов Брежнев повернул свой массивный череп в сторону пресс-секретаря и недоумённо уставился на него. Мол: кого? Песков, к своему удивлению, тут же оценил ситуацию. – То есть вашей воли… Леонид Ильич! – Да, и моей воли… – теперь уже удовлетворённо произнёс Брежнев. После последних произнесённых генсеком слов Песков снова зашёл за спину Брежнева и оказавшись у края ложи посмотрел в зал, нашёл там кого-то, глазами, и махнул ему рукой. И снова в зале раздались бурные овации. После чего Песков, с почтением в голосе обратился к Брежневу: – Леонид Ильич, с вами народ хочет пообщаться. Брежнев, с унынием, отметил «про себя» что сегодняшний праздничный концерт! как-то превратился в рутинный, рабочий день. А ведь так всё хорошо начиналось… и даже удалось немного вздремнуть. – Да, дети. Мне пора с народом пообщаться, – утомлённо произнёс Брежнев. И на несколько секунд завис. Потом повернул голову к Пескову и спросил у него: – Что говорят в таких случаях? – поставив своим вопросом пресс-секретаря в полнейший тупик. Песков за доли секунды перебрал в своей голове миллион разных ответов и весь свой жизненный опыт и почему-то сказал: – А это… гуд бай, Леонид Ильич. – Ну, гуд бай дети, – обратился Брежнев к пионерам. И после того, как фраза слетевшая с его губ достигла его ушей он понял, что сказал что-то не то. Каким-то шестым чувством он понял, что определённо «сморозил» чушь. Да, да он где-то, определённо, уже слышал эту фразу раньше… вот только где? И сейчас он ясно осознавал, что она совершенно не к месту, в сложившейся обстановке. Его мозг интуитивно напрягся и вдруг! – А причём тут «гуд бай»? – спросил он с некоторым раздражением у Пескова, – я что? Из Америки улетаю? Песков стоял и пускал пузыри. Ему уже отчётливо слышался голос тёщи, что он: «Как всегда, оказался дебилом и просрал хорошее место! Говорила я Зинке: наплачешься ты с ним ещё!» – И тут, неожиданно, Брежнев пришёл ему на помощь: – Ну, что ты говорил когда в пионерах был? – продолжал раздражаться генсек. – А… это, – и камень упал с души пресс-секретаря. – Будь готов! – Всегда готов! Леонид Ильич. Брежнев повернулся к детям и принял, так по крайней мере ему казалось, ответственное выражение лица. – Ну, будьте здоровы, дети! – как можно торжественнее произнёс Леонид Ильич. – Всегда здоровы! – отсалютовали ему пионеры. После чего Песков пристально посмотрел на них и скосил свои глаза в сторону двери. Не дожидаясь пока пионеры уйдут Брежнев повернулся к ним спиной, сделал шаг и оказался у края ложи. Показав свой мощный торс своему народу. Народ же увидев лик «дорогого и горячее любимого» взорвался аплодисментами. «Леннон по такому случаю наверное бы сказал, что бабы трясут бриллиантами», – подумалось Пескову. Он в это время опять занял место в метре от генсека, законно полагая что ему не пристало стоять рядом с Леонидом Ильичём в момент когда народ чествует своего лидера. Но вот ему опять стало казаться, что он слышит какие-то обрывки фраз, что Брежнев опять что-то там говорит. «А вдруг что-то важное?» – подумалось Пескову и он на свой страх и риск решил приблизится к генсеку. – Хорошие у нас дети, – бормотал себе под нос Брежнев. – Да, Леонид Ильич, очень хорошие, – стал подпевать ему Песков. – Достойное поколение подрастает, – продолжал Брежнев. – Да, Леонид Ильич, очень достойное, – опять оседлал тему Песков. – Есть на кого страну оставить… Тут Песков несколько растерялся: «Что значит оставить? Оставить в смысле уйти? Или помирать собрался?.. Или меня проверяет?» – Он был в полнейшем душевном замешательстве. Но всё же собрался с духом и ответил: – Да, Леонид Ильич… Вдруг Брежнев отвернулся от зала и не глядя на пресс-секретаря, а как будто говоря самому себе, несколько утомлённым голосом произнёс: – Ну, всё… шабаш, я устал. Пойдём, Сергей, покурим. – Только можно я не в затяжку, Леонид Ильич. Я ведь совсем не курю, ладно? – залепетал извиняющимся голосом Песков. После чего Песков опять «нырнул» глазами в зал, нашёл там кого-то и помахал тому рукой. Аплодисменты тут же стихли. А Брежнев, тем временем, нагнулся к журнальному столику взял с него пачку Мальборо и уже собирался взять зажигалку… но не нашёл её. – А где зажигалка? – спросил Брежнев обращаясь к кому-то, может быть даже к самому себе или к пресс-секретарю. И уже точно обращаясь к Пескову, – ты не брал? – Зажигалку?.. Я??? – удивлённо отреагировал Песков, – что вы, Леонид Ильич! Меня вот в детстве, как отец высек вожжами за то, что я копеечку с пола поднял и к себе в карман её положил, так с тех пор ничего чужого не беру! – на одном дыхании выпалил Песков. – Вожжами?.. – удовлетворённо переспросил Брежнев. И не дожидаясь ответа Пескова продолжил, – вожжами это правильно. – И далее развивая свою мысль, относительно зажигалки, продолжил: – Может дети взяли... – философски произнёс он. – Точно дети! Ворьё растёт, – несколько театрально вспылил Песков стараясь понравится Брежневу. – Ну, зачем ты так, – мягко осадил его Леонид Ильич, –дети… – И направился в сторону двери, за которой находилась комната отдыха. Песков взял чемоданчик со спец связью и засеменил за генсеком. Устало войдя в комнату Брежнев расстегну пиджак и грузно опустился в одно из кресел находившихся около журнального столика. Достал сигарету из пачки. Потом полез во внутренний карман пиджака и достал из него зажигалку, щёлкнул ею и прикурил сигарету. – Так вот же она, Леонид Ильич! – весело прощебетал Песков, – нашлась слава богу! – Кто она? – устало переспросил его Брежнев. – Да, зажигалка! – и Песков пальцем показал на зажигалку которую Леонид Ильич держал в своей ладони, – какая красивая, импортная наверное? – не унимался Песков. – А… эта? – Немного приободрившимся голосом сказал Брежнев. И на несколько секунд погрузился в свои мысли, а потом продолжил, – да, импортная, американская… Тут такая история вышла. Может ты слышал, Сергей, что американцы на Луне были? – Да, слышал, Леонид Ильич, – подобострастно ответил Песков, – в советских газетах про это писали. И по советскому телевидению документальные кадры показывали, как они высаживались на Луну. – Так вот, – продолжил Брежнев, уже в несколько назидательном тоне, – не были они ни на какой Луне. Их учёные, тогда, в расчётах что-то напутали… да. Их космонавты, вовремя полёта, мимо Луны так и проскочили. Прямиком их На Марс унесло. С тех пор про них так ничего и не слышно. – А?.. а… как же фильм, Леонид Ильич? Что по нашему телевидению в новостях показывали? – ошарашено, недоумённо, просто в шоке от услышанного им, спросил Песков. – Фильм?.. – удовлетворённо, от реакции пресс-секретаря, произнёс Брежнев, – так его потом американцы в Голливуде сняли. Причём тайно… подпольно… Как они там героически Луну покорили. Мне об этом Андропов докладывал. – Брежнев глубоко затянулся, выпустил клуб дыма из своих лёгких и продолжил: – А потом звонит мне их президент Никсон и вежливо так говорит: – Здравствуй Леонид, – и Брежнев стряхнул пепел с конца сигареты в пепельницу. – Ну, я ему отвечаю: «Здравствуй Никсон». – А он мне: – Леонид, есть у меня к тебе дело. Просьба, так сказать… прошу в просьбе не отказать. Для меня и для всей нашей Америки это будет очень важно. – Ну, я ему отвечаю: «Говори Никсон». – А он мне: – Не мог бы ты, Леонид, ради нашей дружбы, с тобой. Ради разрядки в международной обстановке. Ради налаживания взаимоотношений между нашими странами. Ради мира во всём мире. Во имя идей Марксизма-Ленинизма, которые живут и побеждают. Во имя Господа нашего Иисуса Христа сказать им всем, ну кто будет тебя спрашивать: «Были ли американцы, на Луне?» – Сказать: «Да, были!» Для нас будет это очень важно. А я тебя за это отблагодарю! Ты в благодарности моей не сомневайся. – Ну,.. я подумал… подумал и отвечаю ему – Хорошо, Никсон, – Брежнев в очередной раз затянулся и выпустил клуб дыма, – а он и правда не обману. Прислал мне потом ведро зажигалок. – А?.. а зачем же вы согласились на это, Леонид Ильич?.. – недоумённо спросил Песков. – Видишь ли в чём тут дело, Сергей, – поучительно продолжил Брежнев, – вся эта «лунная гонка» была только ради престижа. Кто мол первый на Луне окажется, мы или американцы? Чья страна первая – та значит в науке и технике лучшая. Та, значит, самая передовая страна, в мире, и есть. А зачем нам в принципе эта Луна была нужна? Мы что?.. на ней нефть собирались качать, или уголёк рубить? А престижа у нас и так хватает. Первые кто социалистическое государство на земле построили? – Мы! Фашистов разбили мы! Первый спутник наш! Первый космонавт наш!.. Пусть и американцам что-то достанется. – Брежнев на несколько секунд прервался, было видно что он утомился. Затянулся, выпустил дым из ноздрей, потом собрался с мыслями и продолжил. – Очень много она у нас из народного хозяйства сил и средств изымала, эта «лунная гонка». А ведь мы только недавно из такой тяжелейшей войны вышли. Страна, народ ещё не восстановили свои силы. А Хрущ уже за Луной погнался. – Извините, Леонид Ильич, кто? – Несмело перебил генсека Песков. Он понимал, что сейчас присутствует при историческом разговоре. Возможно, даже, участвует в историческом событии. Ведь о таком он раньше нигде не читал и даже не слышал! И возможно именно ему, потом, выпадет честь поведать миру, конечно же в своих мемуарах, об этих ещё доселе не известных человечеству событиях, связанных с, якобы, покорением американцами Луны. И ему сейчас очень хотелось всё прояснить для себя. Всё, во всех де-талях, события того исторического разговора. И запечатлеть, навечно, в своём мозге всё в мельчайших подробностях. Всё, что связанно с этим делом. Ведь то, что ему сейчас рассказывал Брежнев он мог сравнить только с тем библейским событием когда Моисей спустился с горы Синай и принёс своему еврейскому народу скрижали, в которых были написаны десять заповедей, кои были посланы им самим Господом Богом! – Ну, Хрущёв, – несколько раздражённо ответил Брежнев. И в эту минуту Пескову показалось, по голосу Леонида Ильича, что ему неприятно вспоминать этого человека. – Так мы его тогда промеж собой в ЦК звали, когда он у нас Генеральным был. На кукурузе был помешан. Как из Америки вернулся только о кукурузе и думал. Только о кукурузе и долдонил. Всё хотел американце догнать и перегнать. А как мы могли это сделать? Ведь мы только-только из тяжелейшей войны вышли. А его, хрена лысого, амбиции заели… Ну так вот, я тогда так решил: пусть американцы будут первыми. Раз они первые, раз они на Луне побывали… то значит и гонки конец. Ох! и много же тогда мы сил и средств сэкономили, когда из этой проклятой гонки вышли. – Он опять затянулся, выпустил дым и продолжил далее с каким-то заговорщицким тоном, – мы потом решили на эти освободившиеся средства космическую станцию строить. Что бы с неё, значит, поточнее наши ракеты можно было в сторону американцев направлять. А чтобы американцы об этом не догадались… мы её решили «Мир» назвать… Только учти, Сергей, то что я тебе сейчас рассказал есть большая государственная тайна. И если ты о ней кому ни будь расскажешь, ну там под хмельком в пивной. Или жене во сне проболтаешься. То тебя за это могут и расстрелять… Вот чего Песков совсем не ожидал на своей новой должности так это такого поворота дела. Оказывается, что у него расстрельная должность!!! И теперь он должен, всю свою оставшуюся жизнь, жить и мучиться от мысли, что его в любую минуту, в любой день могут расстрелять. Вот уж спасибо, жёнушка, вот удружила. И это называется: нашла хорошую работу!!! Су#а. Песков как-то посерел, потом позеленел, потом покраснел, а потом сделался мертвенно бледным. Его стала бить мелкая дрожь, как из Калашникова. Он схватил пачку сигарет с журнального столика, схватил зажигалку и хотел было закурить. Но от того что его руки тряслись он всё никак не мог попасть огоньком зажигалки в кончик сигареты. Наконец ему это удалось и он жадно, несколько раз затянулся. «Да, пока не поздно надо писать заявление на увольнение! Сегодня же и напишу. А потом быстро на вокзал или в аэропорт. Да, лучше на самолёт. Брать билет до Иркутска, а потом затеряться, где ни будь, на просторах Сибири». – Ну, зачем вы так со мной, Леонид Ильич? Что я вам плохого сделал? – жалобно затараторил Песков делая одну затяжку за другой, – вот жил я себе и жил без всякой государственной тайны! А теперь, что? Мне под расстрелом ходить? – Ха – ха – ха –ха! – Удовлетворённо рассмеялся Брежнев. По нему было видно, что он очень доволен тем эффектом который произвела его шутка на пресс-секретаря. Потом закашлялся, затрясся всем своим могучим корпусом.В эту минуту Пескову показалось, что кресло под ним не выдержит и вот-вот развалится. Так продолжалось около минуты. Потом смех иссяк и осталась только благодушная улыбка на лице Брежнева. Вот он отдышался, сладко затянулся, выпустил дым из своих лёгких и очень миролюбиво, милостиво глядя на Пескова сказал: – Да не расстреляем мы тебя, не расстреляем… вот был бы жив товарищ Сталин – он бы расстрелял. А мы не расстреляем. – А за что же ему меня расстреливать товарищ, Брежнев? – промямлил пресс-секретарь. – Сталин? – на мгновение задумался Леонид Ильич, – он бы нашёл «за что!» Время было такое, – всё так же миролюбиво и ласково произнёс он. Песков продолжал нервно курить постепенно приходя в себя после всего того, что с ним произошло за последние двадцать минут. Оба они, как-то, незаметно для себя окунулись в свои мысли и не сразу обратили внимание появившуюся перед ними ладную женскую фигуру. Женщина ласково произнесла: – Добрый день, Леонид Ильич, не желаете чаю или кофе? – потом она повернула своё красивое лицо в сторону Пескова и недоумённо, сурово, мельком, взглянула на него. Песков тут же загасил свою сигарету в пепельнице. И глубоко извиняющимся взглядом, как кролик, уставился на неё. Но женщина уже больше не обращала на Пескова никакого внимания. Всё её внимание было приковано к Брежневу. Появление женщины вывело Леонида Ильича из его дум и он стал с интересом рассматривать женщину. Потом произнёс: – Что-то лицо мне ваше знакомо… вы давно здесь работаете? – Вот уже час, Леонид Ильич, – ответила она на его вопрос красивым голосом. – Новенькая что ли? – продолжал интересоваться Брежнев. – Ну, как… новенькая, – несколько растерялась женщина, – я с тех пор, как майора получила так теперь всегда при вас, Леонид Ильич. Вот дома у вас за вами ухаживаю. Виктории Петровне на кухне помогаю. Напоминаю вам чтобы вы лекарства вовремя принимали. – Зина, ты что ли? – изумлённо произнёс Брежнев, – извини, не узнал тебя в форме официантки… А боржоми у нас есть? – Леонид Ильич, у нас всё есть! – повеселев ответила Зина. – Тогда принеси бутылочку боржоми и два стакана, – после этих слов Брежнева Зина красиво удалилась. Брежнев затушил бычок в пепельнице и немного помолчав сказал Пескову доверительным тоном: – Понравился ты ей, Сергей. – Кому, Леонид Ильич, – несколько удивлённо произнёс Песков. – Ну, Зине нашей. Видел, как она на тебя посмотрела. Глаза её, прямо, так и сверкнули. Оказывается Брежнев, находясь в своих «думах» ничего не упускал из вида. И, как ему показалось, он, в полнее возможно, засёк начало некой интрижки между его соглядатаем Зиной и его новым пресс-секретарём. Брежнев остался доволен собою. Быть в курсе всего – было его коньком. Ему нравилось всё за всеми подмечать, считывать информацию с лиц людей, разбираться в людских душах и сердцах. Он знал, понимал, что только благодаря этим его способностям, которыми так щедро наградила его природа, и ещё какой-то нечеловеческой интуиции которой, возможно, сам Господь Бог одарил его, он и смог столько лет продержаться у власти. Он был доволен собою и вдруг. – Так это, Леонид Ильич,.. жена моя, – как-то буднично произнёс Песков. – Как жена? – ошалело спросил Брежнев. – Ну… жена, – уловив раздражение в голосе Брежнева в растерянности произнёс Песков. Хорошее настроение Брежнева сразу куда-то улетучилось. И в несколько расстроенных чувствах он продолжил. – И что… расписаны вы с ней? – продолжал раскручивать это дело Брежнев. – А как же, Леонид Ильич, конечно расписаны. Как все советские люди, – продолжал чуть ли не оправдываясь Песков. Тут вошла «официантка» и поставила на журнальный столик бутылку боржома и два стакана. Потом полезла в карман небольшого фартука и извлекла из его кармана открывашку. Затем ловко открыла бутылку и разлив напиток по стаканам удалилась. Во время всей этой процедуры Брежнев с нескрываемым любопытством рассматривал Зину. После того, как жена ушла Песков как-то напрягся. Несколько подался всем корпусом в перёд, к Брежневу, и глубоко уважительным тоном спросил у того: – Леонид Ильич, а можно вас спросит? – Спрашивай, – несколько равнодушно ответил Брежнев. Но это его равнодушие было всего лишь маской за которой он сейчас постарался спрятать своё истинное настроение. Ему вдруг стало не по себе. Он опять окунулся в океан своих мыслей. И самая главная мысль была та, что так его сейчас раздражала, расстраивала и не давала ему покоя, что Зина, его Зина! жена этого щегла!!! «Почему она, вдруг, моя? Ведь у меня с ней ничего не было!» Но он и сам сейчас не смог бы себе этого объяснить: почему он вдруг решил, что имеет какие-то права на неё. Почему она его… Просто он привык к ней за все те годы, что она была рядом, подле него. Как привыкает человек к кошке или собаке в своём доме. А когда животное умирает или сбегает то сразу образуется какая-то пустота в доме и в душе у человека. Сразу становится чего-то не хватать. И человек ощущает эту пустоту всем своим существом. Вот и Брежнев сейчас так же ощущал в душе, неожиданно образовавшуюся, какую-то нехорошую пустоту. Какую-то грусть, тоску которая снедала, расстраивала его. Ему казалось, что он сейчас, вдруг потерял, что-то своё. Несправедливо утратил то, что ему по праву принадлежало. «И далась же мне она!», – пытался вразумить себя Брежнев. Просто он привык, за свою жизнь к тому, что он считал себя, и как говорили про таких как он, видным мужчиной. Да, он привык к женскому вниманию. Особенно в после военные годы, когда мужиков остро не хватало и он, что называется, был нарасхват. А теперь, а теперь он старик… И бабы достаются молодым. А ведь он подкатывал к ней когда Виктории Петровны не было рядом. «Как глупо я наверное выглядел в тот момент?» – с досадой подумалось ему. И ещё сейчас Брежнев удивлялся тому, что вот сегодня, в свои-то годы (!) он ещё может быть способен на страсть и даже на ревность. «Вот старый дурень, на что ты рассчитывал? Она молодая, а ты? На что ты ей нужен? Конечно же такая женщина не может быть одинокой». – Ругал себя Брежнев и всё равно продолжал расстраиваться, продолжая ревновать чужую жену к её же мужу. – Леонид Ильич, – как-то по заговорщицки спросил его Песков, – а Гагарин в космосе был? После такого (!) вопроса мозги Брежнева, неожиданно для него самого, вынырнули из океана мыслей сегодняшнего дня и глубоко погрузились в океан его прошлого. Брежнев не спеша взял пачку сигарет со стола, достал одну, засунул её себе в рот и было потянулся за зажигалкой. Но Песков был начеку. Предвидя действия генсека он молнией схватил зажигалку, чиркнул ею и весёлым огоньком подпалил конец его сигареты. Брежнев глубоко затянулся, выпустил клуб дыма и никакими эмоциями на своём лице не выразил своего признания пресс-секретарю за его учтивость. – Юрка-то? – небрежно переспросил он, – Юрка был. После этих слов Брежнев замолчал и уставился в пустоту перед собой. Как бы собираясь с мыслями. А потом как рубанул по мозгам Пескова! – Я в место него должен был лететь, – сказал он, и как показалось Пескову, как-то буднично. И если бы сейчас у пресс-секретаря во рту были вставные челюсти то они непременно бы упали на пол к его ногам. – Да, – произнёс Брежнев уже входя в роль рассказчика и главного героя того исторического события, – обоих нас готовили. Я первым номером шёл, а он вторым значит, на подстраховке, так сказать, был… да. – Брежнев затянулся и глубокомысленно выпустил дым. Потом задумался и в это время Пескову показалось, Леонид Ильич обдумывает: что можно ему рассказать, а что нет. Что бы опять не подводить человека под расстрел. – И вот назначили день старта. Я уже на чемоданах сидел, – продолжил Брежнев, – и тут меня вызывает к себе Хрущ… Ну, зашёл я к нему в кабинет, поздоровался. Думал, что он мне, перед полётом, хочет счастливого пути пожелать. А он как-то так… странно смотрит на меня, смотрит, как будто первый раз в жизни меня видит. А потом и говорит: – Леонид. – Ну, я ему отвечаю: – Да, Никита Сергеевич! – Бодро так ответил. По нашему, по- космонавтски. А он мне: – Улыбнись! – Ну, тут, конечно же, надо прямо сказать: огорошил он меня своим приказом. Но я не растерялся и спрашиваю у него: – Зачем, Никита Сергеевич? – А он мне, знаешь ли, с решимостью в голосе: – Улыбнись, Леонид, да пошире. Это тебе партия приказывает! – Ну, чего только не сделаешь, когда тебе партия приказывает. Я и улыбнулся во все свои тридцать два… А он подошёл ко мне значит, уставился ко мне в рот, и внимательно, так, стал разглядывать, что там у меня, а потом и говорит: – Нет, Леонид, ты не полетишь! – Ну, тут меня, как будто, из ушата холодной водой облили. Стою толком ничего понять не могу. Потом пришёл в себя и решил прояснить эту ситуацию до конца. И спрашиваю его: – Никита Сергеевич, разрешите вам задать вопрос, как коммунист коммунисту? – Он отвечает: – Спрашивай, Леонид. – По нему было видно, что он подготовился к серьёзному разговору со мной. И тут я задаю ему свой вопрос прямо в лоб, прямо без всяких хитростей и низко… низкопоклонничества: – Почему, Никита Сергеевич? Чем я перед вами, перед партией провинился? – Ну, тут он меня и обе… обескуражил своим ответом: – Леонид, я знаю ты верный сын партии. И я тебе доверяю, как самому себе. Уверен: партия и я можем во всём на тебя положиться. И никто, как ты годишься для этого исторического полёта. Но... видишь ли... в чём тут дело. Среди товарищей есть мнение и я не могу с ними не считаться. Так вот что… Ты свои зубы в зеркало видел? – Ответил он мне вопросом на вопрос. Я ему тогда растерянно, так, кивнул головой, не понимая: причём тут зубы, к чему он клонит? А он продолжил: «Тогда ты должен знать, что зубы у тебя все прокуренные, желтые и на многих кариес. А если ты в космос слетаешь и благополучно от туда вернёшься… то счастливая улыбка, от того, что ты жив остался… до конца твоих дней не будет сходить с твоего лица. А по твоим зубам, Леонид, люди во всём мире будут судить об уровне стоматологии и качеству зубного порошка у нас в стране. А судя по твоим зубам у нас ни того, ни другого нет. Да и улыбка у тебя рабоче-крестьянская… Так что пускай Юрка летит. У него все зубы один к одному, как жемчуг. И улыбка у него голливудская!» – Так и сказал: «Голливудская». Ну, тут надо честно сказать: такого удара, под дых, я давно не получал. Но удар я всё же выдержал. Сказалась фронтовая закалка. Я сразу понял: это всё Будёный с Ворошиловом под меня «копают». Ревновали они меня к Хрущу, что он меня к себе приблизил, как наиболее из всех толкового и перспективного товарища. А на них, старых пердунов он так вообще уже никакого внимания не обращал. Прошло их время… Да, так вот… И всё же я решил побороться с точкой зрения, так сказать, «товарищей». Решил им дать, так сказать, «незримый бой». Хоть я и знал о партийной дисциплине, и всецело поддерживал её и исполнял… не выдержал, всё же, и вспылил! – Брежнев так увлёкся своим повествованием, что он даже, местами, рассказывал свою историю, что называется, в «лицах». – «Никита Сергеевич, дорогой, давай всё же я полечу! Юрка он что? Пацан! Что он в жизни понимает! Другое дело я! На фронте политруком был!» – Хрущ посмотрел на меня так по отечески, ласково, а потом положил мне на плечо свою правую руку и говорит: «Вот именно, что политруком… Да пойми ты, Леонид! Что там в космосе есть, что там делается даже сам Королёв толком не знает. А вдруг там и вправду Господь Бог есть? И вот прилетишь ты к нему туда. И возьмёт он тебя за жабры тёпленького и за всё с тебя спросит!.. А ты ведь знаешь, что с нас коммунистов есть за что спросить… И всю душу из тебя вытрясет!.. Политруком он был… может вспомнишь, как на фронте, после твоих речей, люди на верную смерть шли? То-то. Так что пускай Юрка летит. У него душа чистая. Я его дело хорошо изучил… А ты дома сиди, целее будешь». Брежнев, замолчал. По нему было видно, что он устал. Потом, немного отдохнув, после очередной затяжки, он продолжил: – Ну, тут, я ему и говорю: «Спасибо тебе дорогой Никита Сергеевич, что спас ты меня и душу мою. Вот не зря ты у нас руководитель партии и государства!» – А он знаешь, что мне ответил? – «А то». – Говорит. Только и сказал: «А то»… На секунду Брежнев Задумался а потом продолжил: – Вот так Юрка и стал первым. А я потом, после беседы с Хрущом, отправился в отряд космонавтов. Надо мне там было кое-какие вещички дособирать. Там, мы, с Юрой и встретились. По его лицу я понял, что он уже знает о решении Хруща, его первым в космос запустить. Посмотрел он на меня чистым, ясным… но каким-то, слегка, извиняющимся взглядом и хотел уже было что-то сказать. Но я опередил его, и говорю ему: «Ну что ж, Юра, раз тебе первому выпала честь проложить человечеству дорогу в космос – ты и поезжай! Удачи тебе». – А он, после этих моих слов, после моих пожеланий ему, обнял меня по-сыновьи и говорит мне: «Я вам, Леонид Ильич, из корабля привет передам!» – И улыбнулся мне своею голливудской улыбкой. Ну, потом мы ещё, с ним, немного поговорили о наших космонавтских делах, а затем расстались. И каждый пошёл своею дорогой… А он действительно мне потом привет из корабля передал. Помнешь, что он сказал, после того, как Королёв ему счастливого пути пожелал? – Конечно, Леонид Ильич, – встрепенулся Песков, – весь мир знает эти его знаменитые слова: «Поехали!» – говорит. – Да, весь мир знает. И только мы, с ним вдвоём, знаем что этим своим «Поехали», он мне привет передал. Брежнев замолчал и по его молчанию пресс-секретарь понял, что его повествование на эту тему окончено. Леонид Ильич полностью откинулся на спинку кресла и сейчас удовлетворённо отдыхал. Как отдыхает какой ни будь человек после проделанной им тяжёлой работы. А Песков… Песков сейчас чувствовал себя одним из избранных людей в этой стране. Он, почему-то, ясно понимал, что об этой своей истории, возможно о самой главной истории в своей жизни, Брежнев никому раньше не рассказывал. Ведь о таких сокровенных вещах, как о не сбывшейся мечте, о неосуществлённых надеждах, которые больно засели где-то в глубине души, повседневно не говорят. И не «изливают душу» первому встречному. Для этого нужно особое настроение и особый повод. И место, чтобы вывести эту часть своей жизни, «часть» которая столько лет не даёт покоя, из глубины своей души на свет божий. Вывести чтобы стало, дальше, легче жить. Так вот значит и пришло это время. И именно он Песков оказался тем самым человеком перед которым Брежнев решился раскрыть свою душу и сердце. Выбрав его из сотен, а может быть и тысяч других людей которые прошли перед его глазами после того замечательного разговора с Гагариным. Пескову очень хотелось поблагодарить Леонида Ильича за его такой откровенный рассказ, которым он его одарил сейчас. И он стал подыскивать нужные, не какие ни будь дежурные, а такие слова чтобы наиболее глубоко выразить этому человеку свою признательность и благодарность за его откровенную беседу с ним. И наконец Песков произнёс: – Вот послушал вас сейчас, Леонид Ильич, и как будто бы второе высшее образование получил! – Чуть с придыханием сказал Песков. – А то. – Еле ворочая челюстями ответил ему Брежнев. Вдруг в дверь комнаты отдыха осторожно, несмело постучали. Брежнев взглянул на дверь. Песков всё понял и метнулся к двери. Открыл её. На пороге стоял Черненко (Черненко К. У (24. 09. 1911– 10. 03. 1984гг) член Политбюро ЦК КПСС). Увидев перед собою незнакомого человека он несколько растерялся, вдруг он ошибся комнатой и попал не туда? Песков тоже растерялся неожиданно, в живую, увидев перед собой крупного партийного деятеля, одного из руководителей страны. Которого он раньше видел только на портретах и на экране телевизора. За фигурою худого пресс-секретаря Константин Устинович разглядел развалившегося в кресле Брежнева, и не смотря на то, что он был Черненко(!) спросил у незнакомого ему молодого человека: – К Леониду Ильичу можно? – Костя, входи! – бодро произнёс Леонид Ильич услышав хорошо ему знакомый голос. – Я поздороваться зашёл, Леонид Ильич, – сразу же, с порога, заговорил с Брежневым Черненко. Брежнев протянул ему свою руку и Черненко, в обе свои ладони, заключил ладонь дорогого и близкого ему человека. – Присаживайся, боржоми будешь? – как радушный хозяин спросил Брежнев. – Спасибо, Леонид Ильич, с удовольствием, – ответил Черненко хотя он в принципе не употреблял этот напиток, потому что у него от боржоми была изжога. – Ещё раз с днём рождения вас, Леонид Ильич! Крепкого вам здоровья… – он ещё было что-то хотел сказать но тут Брежнев перебил его: – Да, здоровья нам всем не помешает. – И тут, вдруг, опять вспомнив Зину, продолжил: – Да, были когда-то и мы рысаками. «Вот чёрт, никак она у меня из головы не выходит!» – Посетовал на себя Брежнев. – Какую хорошую песню дети исполнили, – продолжил Черненко, – всё в ней вы правильно изложили. И что хлеба у нас много, и угля много добываем, и про тяжёлую индустрию, вы, там правильно подчеркнули и что вы себя на работе не жалеете. И… Тут в дверь опять слегка постучали. Черненко осёкся. Потом она открылась и без приглашения в комнату отдыха вошёл Устинов (Устинов Д. Ф (30. 10. 1908 – 20. 12. 1984гг) министр обороны СССР), в гражданском костюме. – Ещё раз с днём рождения дорогой, Леонид Ильич! – рявкнул по военному с порога Устинов. – Входи, Дима, присаживайся, – по Брежневу было видно, что он рад оказаться в компании близких ему людей. Устинов присел на свободное кресло. – Детишки какие молодцы! А? Какую песню исполнили про нашего атамана! – продолжил восторженно Устинов. По лицу Леонида Ильича было видно, что эта шутка пришлась ему по душе, – особенно про ракеты правильно спели. Это будет хороший сигнал для американцев. – Продолжил уже по-деловому Дмитрий Фёдорович. – Правильно, Леонид Ильич, что вы таким вот образом послали им наше предупреждение. А то мы всё любезничаем с ними, политесом занимаемся. А сегодня вот раз! и вы им прямо в лоб заявили: «Да, много у нас ракет! Если что… жахнем! Мало не покажется». Пусть теперь от страха обсераются. Я даже думаю… Тут в дверь опять кто-то постучал и в комнату, друг за другом, вошли сначала Щёлоков (Щёлоков Н. А (26. 11. 1910 – 13. 12. 1984гг) министр внутренних дел СССР) , а за ним Андропов ( Андропов Ю. В (15. 06. 1914 – 09. 02. 1984гг) председатель КГБ СССР) «Вот это день сегодня! – подумалось Пескову, – раньше я их только на мавзолее всех видел. А сегодня они, ну прямо, как «тридцать три богатыря» все тут выстроились. – Добрый день, Леонид Ильич, – друг за другом поздоровались они с Брежневым. Свободных кресел в комнате больше не осталось. И Песков подумал, что ему не пристало сидеть в такой ситуации. Он встал и примерно на метр отошёл от кресла которое занимал. Чтобы освободить место для кого ни будь из них. Потом Щёлоков и Андропов также, по очереди, «опять» поздравили Брежнева с днём рождения. «Наверное они его сегодня уже поздравляли, – подумалось Пескову, – может быть по телефону… или виделись уже?» Потом Щёлоков занял освободившееся кресло и с широкой улыбкой обратился к Брежневу: – Отличный концерт сегодня, Леонид Ильич. А песня какая красивая! Давненько я не слышал таких песен. А то всё про любовь, да про любовь. А тут раз! Боевая, надо прямо сказать, песня. Всё в ней правильно изложено. И что народ вас любит и армия, и силовые структуры. И про галеры толково подмечено. И что вся страна на вас держится я целиком и полностью поддерживаю. Да и весь советский народ это знает. Право, я думаю, эта песня народной станет. – После этих слов министра МВД все остальные присутствующие товарищи в комнате одобрительно закивали головами. И вдруг от всей этой обстановки, в которой сейчас находился Брежнев, от всего того, что с ним сегодня произошло, от всех тех эмоций которые ему довелось сегодня испытать он почувствовал себя как-то по особенному. Блаженство снизошло на лик Леонида Ильича. И в туже секунду вошло в его душу и сердце. Лишь изредка, в жизни человека, Господом Богом посылается ему состояние блаженства. Человек значительно чаще в своей жизни встречается с радостью, счастьем, испытывает удовлетворение от чего-то. Или даже испытывает эйфорию. Но вот блаженство… когда на душе и в сердце становится так сладко, что мозги отключаются от реального мира, в котором прибывает человек… и будучи ещё живым, он чувствует, как его мозг сливается со вселенной. Как ангелы своими губами делают ему массаж, одновременно, всего тела. Когда мозги человека покрываются мурашками… такое случается с человеком очень редко. А некоторые так вообще, за всю свою жизнь, ни разу не испытали этого состояния. А вот Леонид Ильич испытывал, прямо сейчас. И ему было так хорошо, так хорошо!.. От чего глаза его стали влажными и несколько слезинок скатилось по его щекам. Наблюдая эту картину никто из присутствующих не понимал: почему генсек плачет? Что для этого могло послужить поводом? Может быть они сказали что-то не то? И это могло так расстроить горячо ими любимого человека? Но вот что каждый из них, в эти минуты, хорошо понимал, что ни с какими вопросами сейчас к Леониду Ильичу лезть не следует, нельзя его беспокоить. Потому что по его лицу всё же было видно, что он сейчас не с ними. Что он вот, как бы здесь и в тоже время как бы и отсутствует. Товарищи, как в той детской игре «замри», замерли и с почтением уставился на Леонида Ильича. И если бы сейчас в комнате летали мухи то было бы слышно, как они весело жужжат своими крылышками. Наконец блаженство также неожиданно ушло, вышло из Брежнева, как и минуту тому назад снизошло на него. И он сейчас, окружаемым его товарищам, после того что с ним произошло, показался даже как-то помолодевшим. Хотя ни один из них даже и не подозревал, что довелось испытать минуту тому назад их дорогому человеку. Все люди, сейчас находившиеся в комнате, не сговариваясь, почему-то, молчали. И никому, из них, не хотелось первым нарушить эту великую тишину. Мысли о чём-то вселенском и в то же самое время простом, земном, насущном, взявшиеся неизвестно откуда, проникли в сознание каждого. И овладели им. «Что это с ними? – подумалось Пескову, который вдруг оказался свидетелем этой невероятной «немой» сцены, – прямо, как у Гоголя в “Ревизоре”. А может быть они так коллективно медитируют там у себя в ЦК и вот сейчас настало время?» – терялся в догадках пресс-секретарь. Не понятно сколько бы ещё продолжалась эта сцена, как вдруг из чемоданчика спец связи послышался ласковый звоночек. И он, как-то, сразу всех собравшихся вывел из этого «коматозного» состояния. Песков открыл чемоданчик и снял трубку. – Леонид Ильич, – в трубке раздался по-военному чёткий голос, – с вами просит соединения министр культуры. Соединить? Все собравшиеся сразу же устремили свои взгляды в сторону пресс-секретаря. И от такого внимания к себе ему даже стало как-то неловко. Песков мельком бросил взгляд на Брежнева и сразу понял, что тому сейчас навряд ли есть до чего ни будь дело. – Соединяйте. – Как можно более уверенно произнёс Песков. И через секунду услышал в трубке… – Леонид Ильич, – волнующимся голосом обратился к Брежневу министр культуры, – ещё раз с днём рождения вас! – Это не Леонид Ильич, это его пресс-секретарь. – Ещё более уверенно и даже с какой-то ноткой жёсткости в голосе произнёс Песков. «Наверное пожаловаться хочет на меня Брежневу, что я на него в тот раз наехал», – подумалось Пескову. – Ой, извините… – со всей любезностью на которую только был способен защебетал министр культуры – скажите пожалуйста, а Леонид Ильич ещё в театре? Песков, для полной уверенности, ещё раз оглядел фигуру Брежнева с ног до головы и после того, как он совершенно убедился в том, что генсек всё ещё тут, а именно у него перед глазами, он с полной ответственностью заявил в трубку: – Да, Леонид Ильич здесь, он сейчас отдыхает. – И тут Песков увидел, что все собравшиеся в комнате, то ли в знак одобрения его слов, что Брежнев здесь, то ли в знак того, что он отдыхает, как один закивали головами. – А не могли бы вы спросить у Леонида Ильича: будет ли он досматривать концерт? А то вот мне из театра звонят и говорят, что Муслим Магомаев уж очень хочет выступить перед Леонидом Ильичём. Так сказать: «рвётся в бой». Все присутствующие при этом разговоре товарищи стояли не шелохнувшись и внимательно вслушивались в каждую реплику пресс-секретаря. Песков, прежде чем обратится к Брежневу, прикрыл ладонью микрофон в трубке. А потом собравшись с духом, потому что он видел: по виду Брежнева, что он «ещё не совсем с ними», всё же обратился к генсеку. Но всю вину за то, что ему приходится его беспокоит он решил, технично, переложить на министра культуры. – Леонид Ильич, тут министр культуры вас беспокоит. Он спрашивает: «Вы концерт досматривать будете? А то вот Муслим Магомаев перед вами очень хочет выступить. Прямо, так сказать, “рвётся в бой”». Песков и не подозревал, что во время его обращения к Брежневу его лоб покрыла холодная испарина. Все присутствующие думали, что Леонид Ильич всё ещё «где-то там» но он уже, незаметно для всех, вернулся в своё прежнее состояние. И вдруг он, вместо того чтобы ответить пресс-секретарю на его вопрос… спросил, задал неожиданный вопрос, глядя не на того кому этот вопрос конкретно предназначался, а просто глядя перед собой. И каждому из товарищей показалось, что он обращается именно к нему. – И что… дети у вас есть? – спросил он несколько удивлённо. После этого вопроса все присутствующие товарищи впали в лёгкий ступор: «Как?.. – думал в эту минуту каждый из них, – он же прекрасно знает всю мою биографию? Не одно десятилетие вместе! И вдруг такой вопрос?.. А может быть ему стало известно про мою вторую семью, и что у меня есть ещё и внебрачные дети? Вот концерт сегодня – так концерт!.. А я то думал, что он уже всё… старый маразматик! А он что… ещё повоевать решил? Решил таким вот образом, мол, через аморальное поведение, почистить ЦК и Политбюро? Надо каяться пока не поздно!» – И у каждого из «товарищей» скакнуло давление. И каждый из «товарищей» был готов упасть на колени перед «дорогим и горячо любимым» и начать каяться. Что вот: так вот – и так вот, как-то нечаянно получилось, это всё она начала, простите, чёрт попутал… Черненко, ближе всех сидевший к журнальному столику, взял со стола стакан с боржоми и большими, нервными глотками осушил его. Он решил начать первым, решил начать первым каяться, разоружаться перед партией. Ему подумалось, что именно этот факт, что он начнёт первым и убедит Леонида Ильича в его полнейшей искренности. Он встал, собрался с мыслями и уже было открыл рот…И только один из всех присутствующих, а именно пресс-секретарь, знал, что вопрос адресован именно ему. – Да, Леонид Ильич, – с теплотой в голосе ответил Песков, – парень у нас растёт. Дмитрием назвали. Тоже вот хочет космонавтом стать. Хорошо учится… – Отвечал Песков Брежневу, всё это время прикрывая микрофон трубки ладонью. Брежнев, как ему показалось, очень внимательно выслушал его ответ, а потом по-отечески, несколько нравоучительно произнёс: – Ну, в детстве мы все хотим быть космонавтами, а потом работаем там куда Пария пошлёт! Все присутствовавшие товарищи с облегчением выдохнули и закивали головами. А Черненко подумал, что сегодня он, как никогда, был близок к провалу… А потом «товарищи» почти что в один голос заговорили: – Всё правильно, Леонид Ильич, куда партия пошлёт там и надо трудиться! Значит там и есть наше место. После чего Брежнев, на секунду задумавшись, ясно, отчётливо произнёс, обращаясь к Пескову. Чем немало удивил всех присутствующих. Потому что они за этим ясным и чётким голосом уловили полнейшую ясность мозга Леонида Ильича. – Муслим?.. Муслим пусть подождёт. Я ещё раз хочу послушать эту хорошую песню, про этого замечательного человека и выдающегося политического деятеля. – После этих слов довольная улыбка возлегла на уста Леонида Ильича. Песков от его слов пришёл в некоторое недоумение и замешательство: «Что за песня? Песни с таким названием, а тем более с таким длинным названием сегодня, на концерте не объявляли». – Но Брежнев, как всегда, держал всё под контролем. Мельком бросив взгляд на растерянного пресс-секретаря он тут же оценил ситуацию. И несколько вальяжно произнёс в сторону Пескова: – Ну, про меня которая… супермен. Песков тут же, голосом не терпящим возражений, хотя какие тут могли бы быть возражения со стороны министра культуры (?) сказал в микрофон трубки: – Муслим пусть подождёт. Супермена заряжай по второму кругу! – Есть заряжать супермена! – бодро и чётко по военному ответили на другом конце провода. – А может быть… ещё какие ни будь распоряжении будут от Леонида Ильича? – Отважился, выслуживаясь, спросить министр культуры. Песков взглянул на Брежнева, не добавит ли генсек ещё чего ни будь к уже ранее им сказанному? Но Леонид Ильич в эту минуту был занят. Он прикуривал сигарету от огонька которым его любезно и даже подобострастно обеспечил Щёлоков. Песков тут же вспомнил, как мирно и сладко спалось Брежневу под марсианскую песню, и на свой страх и риск сказал в трубку: – Потом Зыкину выпускай! – произнёс он по деловому и положил трубку на место. Ещё некоторое время Брежнев курил, а всем присутствующим лишь оставалось молча наблюдать эту величественную картину. Потом, насытившись никотином, он затушил окурок в пепельнице и обратился к присутствующим: – Ну, всё товарищи. Пойдёмте смотреть концерт, а то, наверное, нас артисты уже заждались. После чего Брежнев попытался встать с кресла. Но ни с первой попытки, ни со второй у него, самостоятельно, этого сделать не получилось. После второй его попытки присутствующие товарищи бросились к нему. По два человека с каждой стороны, и в восемь рук, осторожно приподняли «дорогого и горячо любимого» с кресла и поставили на ноги. Брежнев никого не поблагодарил и даже не подал вида, что он нуждался в их помощи. Потом они с чувством глубокой ответственности выпустили тело генсека из своих объятий. Первым к Брежневу, с одной из сторон, оказался Андропов и он, полушёпотом, спросил генсека: – Леонид Ильич, как ваш новый пресс-секретарь справляется? Может заменить? – Серёга? – переспросил его Брежнев, а потом сказал так чтобы все слышали, – с молодёжью надо работать. Только тогда из них толк получится. Все товарищи Леонида Ильича, в знак одобрения его мудрых слов, тут же закивали головами. Потом Брежнев на какое-то время задумался, а потом обратился к пресс-секретарю. Хотя он и не назвал его по имени но Песков точно понял, что Леонид Ильич обращается именно к нему. – Композитора и поэта не поощрять, – и Песков отметил, про себя, что челюсти генсека в этот раз очень, даже, бойко двигались, – наградить! И опять все одобрительно закивали головами. Хотя: кого наградить? За что нагладить? – навряд ли кто из них сейчас понимал о чём генсек ведёт речь. Потом Брежнев, как мог, заковылял к двери ведущий в его «царскую ложу». А товарищи, всей гурьбой, направились к другой двери, через которую они могли попасть в свои ложи. Песков бросился вперёд Леонида Ильича и открыл перед ним дверь. Уже в проёме двери Брежнев остановился, обернулся и обратился к удаляющимся от него товарищам: – Костя! – Произнёс Леонид Ильич, почти что чётко, обращаясь к Черненко. От чего тот, сам не ожидая от себя такой прыти, ловко развернулся вокруг своей оси и с довольным лицом уставился на генсека. Ему в эту минуту было очень приятно, что из всех «товарищей» Брежнев обратился именно к нему, как бы тем самым выделяя его среди других. – Я знаю, –назидательно продолжил Леонид Ильич, – в войну ты считал, что Сталин у нас самый главный. А у нас, Константин, самой главной была Партия! После этих слов Брежнев развернулся и пошёл в ложу. А Песков, развернувшись чтобы закрыть за ним дверь, мельком бросил свой взгляд на сподвижников Леонида Ильича. И он увидел, что от этих слов генсека Черненко как-то сразу посерел, постарел и осунулся. А остальные товарищи с осуждением смотрели на него. И каждый из них, в эту минуту, думал о том, как он мало… да что там мало?! Плохо, очень плохо знает своего «дорого и горячо любимого» им человека. Оказавшись в ложе Брежнев, в очередной раз, удобно расположился в своём кресле. Я выглянул из ложи. Дети и оркестр были на месте. Дирижёр Напряжённо смотрел в сторону «царской ложи». Я нашёл взглядом нужного мне человека и махнул ему рукой… Через несколько секунд на сцену вышла пара ведущих сегодняшний концерт Ангелина Вовк и Игорь Кирилов. Вовк начала первая: – Уважаемые товарищи, в программе нашего концерта произошли некоторые изменения. – Вовк закончила свою реплику и далее продолжил уже Кирилов: – Сегодня из Большого Театра ведётся прямая трансляция, всесоюзным радио, нашего концерта. И вот, на имя организаторов нашего концерта стали поступать телеграммы, от граждан нашей необъятной страны, с просьбой ещё раз исполнить песню «Супермен». И сейчас мы познакомим вас с одной из этаких телеграмм. Далее слово перешло к Вовк. Она развернула, какой-то листок, который всё время, после выхода на сцену держала в своих руках, и торжественно зачитала текст написанный на нём: – «Уважаемые организаторы и ведущие сегодняшнего концерта, мы, жители и трудящиеся колхоза “Ильич жив” с большой радостью и чувством глубокого удовлетворения прослушали песню “Супермен”. Она нас так воодушевила, что мы тут же, в колхозе, провели собрание на котором приняли единодушное решение: увеличить поголовье крупного и мелкого рогатого скота, а также свиней и птицы. Увеличить надои молока и ещё больше пло- щадей засеять озимыми в этом году. А теперь у нас к вам большая просьба: пусть ваш детский хор ещё раз исполнит, для жителей и трудящихся нашего колхоза, эту замечательную песню. Для нас это будет очень важно. С днём рождения вас дорогой, Леонид Ильич! Все жители нашего колхоза шлют вам свой сердечный, пламенный привет! Парторганизация колхоза “Ильич жив”». После того, как Вовк закончила читать это письмо и опять аккуратно сложила листочек в четверо, в зале раздались бурные аплодисменты. Дальше, когда аплодисменты стихли, продолжил уже Кирилов: – Администрация нашего концерта, а также руководство всесоюзного радио и центрального телевидения, с большим удовольствием откликается на просьбу жителей и трудящихся колхоза «Ильич жив», а также и на другие многочисленные просьбы жителей нашей необъятной страны: ещё раз исполнить песню «Супермен». – И так «Супермен». Песню исполняет большой детский хор всесоюзного радио и центрального телевидения. – Подвела итог, этому небольшому действу, Вовк. После чего пара удалилась со сцены, предоставив её в распоряжение артистов. И всё повторилось. Оркестр опять бойко играл, дети весело, задорно исполняли песню и плясали под неё. А Леонид Ильич смотрел на всё это действо, слушал песню и плакал. В этот раз уже никого не стесняясь… Потом, опять, пела Зыкина. Вновь посылая кому-то сигналы своим платочком. Потом был Муслим… потом перед Леонидом Ильичём выступали и другие замечательные наши артисты. Правда я уже не могу однозначно сказать на какой из песен, опять, «отрубился» Брежнев. Заметив это я уже не стал его будить. «Пусть солдаты немного поспят», – опять мне вспомнилась строчка из песни, когда я слушал похрапывание Брежнева. После концерта Леонид Ильич отправился к себе домой, на дачу Заречье-6. Я ему больше не был нужен и он со мной тепло попрощался до завтрашнего дня. Вот так и состоялось наше знакомство. Вот так пошёл мой первый рабочий день в должности пресс-секретаря Леонида Ильича Брежнева. А потом, у меня, было ещё много рабочих дней, в моём статусе, и много интересных историй, связанных с неординарной личностью Брежнева, свидетелем которых мне довилось быть, и о которых я расскажу в следующий раз. Когда, опять, найду время взяться за перо. Эпилог А по прошествии нескольких лет, уже после кончины Леонида Ильича, со мной произошло весьма интересное событие. Судьба меня свела с одной очень замечательной личностью. Я тогда, всей семьёй, отдыхал на юге, в Крыму. И вот как-то вечером, в санатории, за партией в шахматы я и познакомился с этим любопытным человеком. Он мне представился как Симеон Бекбулатович. Я тоже ему представился. Так мы с ним, и подружились. И частенько стали проводить вечера вместе, играя в шахматы и обмениваясь интересными историями из своей жизни. И как потом оказалось, в своё время, он был художественным руководителем того самого детского хора, всесоюзного радио и центрального телевидения. Тогда я ему тоже рассказал, кое-что, о своём трудовом пути. Не забыв упомянуть что, в своё время, мне довелось быть одним из пресс-секретарей Леонида Ильича Брежнева. Так вот: оказалось, что это под его руководством, много лет тому назад, его хору довелось выступать в Большом Театре перед Брежневым на концерте посвящённым его дню рождения. Ему было очень приятно вспомнить какими овациями, в тот день, зал встретил выступление его воспитанников. А особенно песню «Супермен». Тогда я ему сказал, что да, знаю эту песню: слушал её в тот день вместе с Леонидом Ильичём в качестве его пресс-секретаря. И я заметил в ту минуту, после того, как я ему это сообщил, по его лицу, что мои слова его несколько удивили. Но никаких вопросов мне он задавать не стал. А потом он меня огорошил… оказалось, что он являлся автором музыки этой песни! А сам текст песни он взял из, популярного в те времена, детского юмористического журнала «Мурзилка». Который он выписывал, тогда, для своей маленькой дочки. Автора стихов он, к сожалению, не помнит. Да и журнал не сохранился. (Тогда интернета у нас в стране, ещё, не было. А я не стал потом, по своим каналам, разыскивать этот журнал. Тем более что ни года выпуска, ни номера журнала Симеон Бекбулатович уже не помнил). Я ему тогда тоже, кое-что, рассказал о том дне когда Брежнев впервые услышал эту песню. И о его реакции на неё. Честно сказать мой рассказ его очень удивил. И он, в свою очередь, тоже решил мне кое о чём рассказать. – Вы знаете, – начал он, – это был какой-то необычный концерт. Как правило вся программа концертов шла без остановок. Номера исполнялись, что называется, один за одним. А тут вдруг, в середине концерта, перерыв. Да ещё и не на определённое время. Это знаете, как-то, расхолаживает артистов. Снижает, так сказать, их боевой настрой. Но делать нечего. Перерыв так перерыв. Тем более, что программа выступления нашего хора на этом концерте была уже закончена. Я направил участников моего хора по комнатам отдыха. Мальчиков в одну комнату, а девочек в другую. Ну, если что, чтобы они могли привести себя в порядок. Сами понимаете… Там для них были приготовлены чай и бутерброды. Время идёт, значит, и вдруг ко мне подходит главный администратор концерта и говорит, что пришло указание исполнить песню «Супермен» ещё раз. И чтобы я объявил об этом детям и подготовил их к выступлению. Ну я и отправился, значит, исполнять распоряжение главного администратора. Начать решил с мальчиков. Тем более, что их комната отдыха была первая на моём пути. Подхожу я, значит, к комнате и слышу за ней какой-то возбуждённый гомон. Прислушиваюсь и слышу такой вот разговор. Только не подумайте, что это у меня натура такая, подслушивать людей исподтишка. Просто слало любопытно: что там мои воспитанники так жарко обсуждают. Не хотелось им мешать. Кто-то спрашивает: – Генка, расскажи: ну, как он Брежнев? – Гена Зюганов, немного помолчав, тому и отвечает: – Дядя Лёня? Нормальный мужик. Вот сигаретой меня угостил, зажигалку на память подарил. – Наверное он продемонстрировал свой подарок товарищам по хору, я так понял, потому что по комнате пронёсся гул восхищения. Потом он продолжил: – Спрашивает меня: «Кем, Геннадий, ты хочешь быть в дальнейшем? Ну, когда подрастёшь?» – Я ему отвечаю: «Комсомольцем, дядя Лёня!» – Тогда он опять меня спрашивает: «А почему?» – Ну, я ему и говорю, как на духу: «Хочу, дядя Лёня, когда Партия скажет: надо! я бы первым мог ответить: есть!» – Тогда он мне и говорит: «Ты вот что, Геннадий, с комсомолом пока не торопись. Нам такие люди, как ты очень нужны. Мы тебя сразу в партию примем!» На этом он закончил свой рассказ. И у них там тишина в комнате повисла. Наверное, я так решил, что они все были под впечатлением его рассказа. А потом один из наших ребят, я узнал его по голосу, ему говорит: – Генка, давай покурим! – А Зюганов тому удивлённо в ответ: – Вовчик, ты же спортсмену у нас, дзюдо занимаешься. – А Вова ему, это наш альт, в ответ: – Да я не в затяжку. Слышу и другие ребята его поддержали: давай, мол, покурим, зажал что ли? А Зюганов им в ответ: – Да ничего я не зажал, – и даёт кому-то сигарету, – на прикуривай. Ну, тут я чувствую надо вмешаться, нехорошо ведь когда дети курят? А самому любопытно всё это. Думаю: «Вот дети ещё, а уже у них всё по-взрослому». Себя вспомнил… как время быстро летит. Пока я значит предавался размышлениям о жизни, видать, кто-то из них и прикурил сигарету. И тут же закашлялся. Ну, тут я подумал: «Всё, пора». И открыл дверь. Комната ещё не успела наполнится дымом, но запах табака уже отчётливо чувствовался. Я решил не ругать детей. Просто сделал осуждающее, их поступок, лицо. Решил, что потом с ними поговорю на эту тему. В другой день, на репетиции. Ни к чему, перед выступлением, артистам настроение портить… Смотрю, значит, а у Вовы, нашего альта, сигарета зажжённая в руках. Увидев меня он тут же бросил её на пол и затоптал ногой. И все смотрят на меня испуганными глазами. Ну, я объявил детям, что пора на сцену: «Опять “супермена” будем исполнять». Они, по ним было видно, обрадовались тому, что я не стал их ругать. И весёлой гурьбой выкатились из комнаты. Последним выходил этот мальчик Вова. Ну, тут я, всё-таки, не сдержался и тормознул его. Взял его за руку и спрашиваю, так… абсолютно вежливо, без наезда, так сказать: – Ты чего? у тебя же голос красивый. Ты ведь можешь ему навредить. А он посмотрел на меня серьёзно так, прямо в глаза. И как-то по взрослому мне отвечает. И не на моё ему замечание, по поводу курения, а видать на те вопросы которые, уже, поставила перед ним жизнь: – Вот Генка молодец! В люди выбился! Человеком стал! А можно я в следующий раз цветы Брежневу понесу? И взгляд его… и вопрос его… ну, пряма рубанули меня по сердцу. И в эту секунду, по его голосу и глазам, я понял, что это очень важно будет для него. Я выпустил его локоть и сказал ему: – Хорошо, Вова, в следующий раз ты, обязательно, понесёшь Леониду Ильичу цветы. А теперь давай, догоняй товарищей. – А потом подумал: «Ты смотри… почти что ребёнок ещё, а о каких серьёзных вещах уже говорит. Уже о жизни свои размышления имеет». Потом я отправился к нашим девочкам. Подхожу я, значит, к их комнате и слышу за ней тоже весёлые, возбуждённые голоса. Хотел было сразу открыть дверь… но любопытство взяло верх. Прислушался, и слышу, как одна из участниц нашего хора и говорит: – Валька, расскажи ещё раз, что тебе там Брежнев сказал. – Ну, тут Валя, я так понял, что в очередной раз, им и выдала: – Он спрашивает меня: «Как зовут тебя девочка?» – «Валентина, смело отвечаю я ему». – А он посмотрел на меня внимательно и говорит: «Красивое имя у тебя Валентина. Эх, Валентина, был бы помоложе… женился бы на тебе, а потом бы в космос тебя запустил, как Терешкову!» Ну, тут мы, с Симеоном Бекбулатовичем, дружно рассмеялись, а потом он продолжил: – Стою я перед дверью… ну, почти что в шоке. Ведь дети ещё, а о чём уже мысли имеют! Думаю: «Да, мы в их возрасте в куклы играли. А у них вот какие, уже, серьёзные мысли. Вот что значит: другое поколение». Ну, за дверью, девчонки тоже смеются. Чувствую: весёлое настроение у всех, как раз какое и нужно для выступления. Потом постучался в дверь, девочки всё-таки, открываю. Гомон сразу стих. Я им сказал, что опять надо на сцену. Опять будем «супермена» исполнять. И они стали выходить из комнаты. Все. вышли… а одна девочка, Света Савицкая, стоит ко мне спиной, в углу и всхлипывает. Ну, я тут же к ней бросился. Думаю: «Что случилось, уж не заболела ли?» Ведь я же в ответе за детей. Подлетел, спрашиваю: «Светочка, что случилось?» – А она мне отвечает, находясь, я бы даже сказал: в глубоком расстройстве: «Вот Валька отнесла цветы Брежневу… так он на ней жениться обещал. И в космос отправить. А я тоже космонавтом стать хочу, тоже хочу в космос полететь. У меня и оценки все хорошие. Все пятёрки…» Стоит и чуть ли не навзрыд плачет. «Что ж за день такой сегодня? – думаю, – и надо же было такому случиться, что бы из за этих цветов дети так расстроились?» – Но делать нечего, надо успокаивать ребёнка. Я ей тогда и говорю: «Светочка, даю тебе слово, что в следующий раз ты Брежневу цветы понесёшь». – После чего взял её за плечи и легонечко, так, приободряющее встряхнул. Смотрю это на неё подействовало. Заулыбалась. Ну, тут у меня на сердце отлегло и я ей говорю: «Ну, давай, догоняй девочек». И она побежала на сцену… – Да уж, кто бы мог подумать, что в детском коллективе кипят такие Шекспировские страсти. – Прокомментировал я услышанный мною рассказ. – Но на этом интересные события этого дня не закончились. – Далее продолжил Симеон Бекбулатович. – И я, тоже, в след за детьми направился на сцену. Не доходя до неё примерно метров шесть – семь вижу: стоит около стены один из наших мальчиков. Вова Жириновский, очень талантливый мальчик, с красивым, звонким голосом. Я частенько давал ему сольные партии. По его виду я сразу догадался, что он меня поджидает. И я не ошибся.Увидев меня он сразу же подошёл ко мне и таким, знаете ли, взволнованным голосом говорит мне. И я бы даже сказал не «говорит», а выпалил на одном дыхании: – Симеон Бекбулатович, а Зюганов у Брежнева зажигалку украл! Ну, тут надо признаться честно: я остолбенел от его, такого, заявления.И спрашиваю его чтобы уточнить, прояснит вдруг возникшую ситуацию: – Вова, о чём ты говоришь? Про какую зажигалку ты мне говоришь? – Про ту, что он у Брежнева украл! Про заграничную! Он сказал, что ему её Брежнев подарил за то, что Зюганов решил в Партию вступить. – Продолжал, с жаром, Володя. – А сами подумайте: зачем взрослому пионеру зажигалку дарить, да ещё и сигаретой его угощать. Врёт всё Зюганов. Спёр он её у Брежнева! Ну, слушаю я всю эту историю почти что в шоковом состоянии. Даже про то, что надо на сцену идти забыл. Я, конечно же, как руководитель хора, как воспитатель, и раньше замечал, что наши ребята: Зюганов и Жириновский недолюбливали друг друга. Всегда они соперничали между собой. У кого, мол, голос лучше… Но я старался никого из них не выделять. Старался обоим им равное количество сольных партий давать. Да и других детей не обижал. У меня, так сказать, все «звёзды» были… И ещё один непростой вопрос встал передо мной: с одной вот стороны меня, конечно же, подкупала честность и порядочность Жириновского. Ведь прав он, по-своему: и как мальчик и как пионер: воровать – нехорошо. Это всё заслуги нашей советской педагогической системы! Нашего советского образа жизни… А с другой вот стороны: на товарища донёс… А сколько в нашей стране, в прежние времена, из-за этих доносов людей пострадало?.. И как мне быть? На чью сторону встать? Да и не факт ещё, что Зюганов её у Брежнева украл. Это же не мыслимо! Думаю: «Надо будет обязательно с Зюгановым поговорить об этой зажигалке. Украл… И как же он её украл? В карман, что ли, к Брежневу залез?» От одной этой мысли мне сделалось, как-то нехорошо. Прямо, чуть, не стошнило… Но я сумел взять себя в руки. И, всё же, я решил не мудрить, в этой ситуации, и придерживаться наших советских, проверенных временем, так сказать, методов воспитания. – Спасибо, – говорю, – тебе Вова за сигнал. Ты поступил как настоящий пионер. Ну, пряма, как Павлик Морозов. А с Зюгановым я обязательно поговорю на эту тему: откуда у него эта зажигалка? – Ну, ничего лучшего мне, в тот момент, в голову не пришло. А Жириновский посмотрел на меня своими чистыми и ясными глазами, прямо как-то в душу мне посмотрел и говорит: – А можно, в следующий раз, я цветы Брежневу понесу? А я вам таких зажигалок, заграничных, если хотите, могу хоть несколько штук принести. У нас дома есть такие. Сказать, что я, опять, испытал потрясение от услышанного – значит ничего не сказать. Мысли у меня путались. Стою, смотрю на него… думаю: «Вот ребёнок ещё, а уже всё “по- взрослому”. Ты мне – я тебе. Да, мы в их возрасте другими были… “Здравствуй, племя младое, незнакомое!”» И опять не могу нужных слов подыскать. Не могу же я, и в самом деле, каждому обещать, что именно он, в следующий раз, понесёт цветы Брежневу. А с другой стороны ребёнка расстраивать не хочется… И тут я решил применить некий психологический приём, чтобы выйти мне из этой непростой ситуации. Думаю: «Пусть пройдёт время, время всё расставит на свои места. Дети успокоятся из-за этих «цветов» и уже в спокойной обстановке я с ними обо всём и поговорю». Я решил пустить наш разговор, так сказать, по другому руслу, как нас учили в консерватории на лекциях по психологии, и спрашиваю его: – Володя, а откуда ты знаешь, что зажигалка заграничная? – А у нас родственники в Израиле живут. Когда они нам посылку присылают то там всегда такие зажигалки бывают. Принести? – С надеждой в госе ответил мне Жириновский. И тут я слышу меня кличут: «Симеон Бекбулатович, пора на сцену!» – Ну, всё, – говорю, – Володя, пора на сцену. Потом договорим. – Да… а договорить нам так и не пришлось… И слово данное Светочке Савицкой я не сдержал. – С грустью, дальше, продолжил свой рассказ мой собеседник, – через некоторое время уволили меня с моей должности, с моего места работы. – А что случилось? – тут же удивлённо задал я ему свой вопрос. – Анонимку, потом, кто-то написал на меня министру культуры. Мол Брежневу так не понравилась моя песня «супермен», что он от расстройства даже плакал слушая её. А у его пресс-секретаря так вообще нервы не выдержали. И он прямо, на концерте, от инсульта и умер. Вот такие дела… Потом вызывает меня к себе министр культуры и вводит меня, значит, в курс этого дела. И так мне говорит: «Я, Симеон Бекбулатович, человек прогрессивных взглядов. Но вы, уж, меня тоже правильно поймите: у меня семья, дети. Не могу я этот сигнал без внимания оставить, с одной вот стороны… с другой же стороны вас жалко. По этому давайте, с вами, поступим так: я вас задним числом уволю… а вы сейчас же в аэропорт. Берите билет до Тюмени… а там и затеряйтесь, где ни будь, на просторах Сибири. В Туруханский край, что ли, поезжайте. Другого выхода спасти вас от тюрьмы я не вижу. Только вы уж, прямо сейчас, о нашем разговоре навсегда забудьте. Ну, с богом!» – Обниматься, на прощание, он со мною не стал и руки своей не подал. Да мне это и не нужно было. И за то спасибо, что шкуру мою спас… Ну, я и рвалул. Решил не мудрить и полностью последовал его совету. Петлял по Сибири, запутывал следы, как мог. Потом устав бегать осел среди оленеводов. А потом Брежнев умер и на душе у меня отлегло. При Андропове и при Черненко я решил ещё в подполье оставаться. А как Горбачёв к власти пришёл и всё то время «застоем» назвали… тут уж я осмелел. Домой вернулся… к семье. Правда моя жена к тому времени замужем уже за другим была. Как я тогда пропал… меня потом в «без вести пропавшие», записали. Ей свидетельство выдали и стала она свободным человеком. И с дочкой не довелось увидеться. Она, как оказалось, в Америку жить уехала. Жена мне моего поступка не смогла простить и адреса дочки не дала. Вот такие дела, – добавил он в заключение. – Невероятная история! – Сказал я ему, отреагировав на его рассказ. – Прямо детективная история. А ведь всё должно было сложиться, в вашей жизни, совсем по-другому. – Что вы имеете в виду? – спросил он меня. – Да, как я вам уже сказал, – начал я своё объяснение, – Брежневу очень понравилась эта песня. И он отдал распоряжение министру культуры, через меня, я был тогда его пресс-секретарём, чтобы композитора и поэта наградили… А анонимка значит сильнее оказалась? – А вы оказывается живы? – в свою очередь спросил он меня, – а кто же тогда умер? – Тот, что был до меня, старый. Он просто от возраста умер. Всё не хотел свой пост, при Брежневе, оставлять… ну вот прямо на рабочем месте, вовремя концерта, и умер. Ваша песня, тут, совсем не при чём. После этих моих слов Симеон Бекбулатович погрузился в раздумья. Я так полагаю над своей жизнью, над своею судьбою. И глядя сейчас, на этого уже не молодого человека, мне стало жалко его. Действительно: чтобы шуточная песенка на простые детские стихи так могла отразиться на жизни человека!?.. Воистину, тот небесный драматург, который сочинил всю эту историю, судьбу этого человека, должен был бы быть по-настоящему креативной личностью! Эта наша, можно сказать, совместная история, как-то, сблизила нас. И мы, до тех пор пока не закончились наши путёвки, ещё не один вечер провели вместе. С удовольствием общаясь друг с другом. А потом… а потом мы разъехались, каждый по своим городам. Я в Москву, преподавать в своём институте, а он пасти своих оленей.. Переписываться мы не договаривались.Так что о его дальнейшей судьбе мне ничего не известно. На этом, мой дорогой читатель, я и поставлю точку. Точку в моём первом рассказе о моей работе на посту пресс-секретаря Леонида Ильича Брежнева. Здоровья тебе, мой читатель. 27. 11. 2021г. golikov_valerii@mail.ru