Глава 11 С той самой пятницы, как приехала Иринка, Миша не раздумывая вновь ушёл в творчество. Проведя несколько концертов, он принялся за спектакль – программы-однодневки не давали уже того удовлетворения, как раньше. А вот свой, самобытный спектакль мог стать той печкой, от которой не стыдно было бы плясать на новый уровень. Во всяком случае, все «гвардейцы» считали, что концерты – уже слишком просто и легко. Ира и Саша помогали ему с продумыванием мизансцен, Антон занялся декорациями. Как только начались репетиции, Воронич не мог уже думать ни о чём другом – нередко на работе он прокручивал в голове те или иные сцены, и уже ближе к концу рабочего дня вспоминал о своих обязанностях. Несмотря на завалы и косяки, начальство его пока терпело. Жанна прикрывала, брала что-то из его заданий на себя – иногда ему казалось, что она влюблена в него, а он этим нагло пользуется, но ничего не мог с собой поделать. Спектакль стал какой-то большой и ощутимой целью, не стремиться к которой было по крайней мере смешно. - Кто она? – спросила как-то Жанночка, когда они сидели, пили чай и болтали. - В смысле? – он даже испугался этого вопроса, подумав одновременно про Иру и Валентину. - У тебя их несколько?! – прыснула коллега, проследив за его взглядом. Удивление и какая-то аура заботы исходили от неё. «Прямо как мама», - со смешанным чувством раздражения и тепла подумал он про неё, хотя знал, что она старше его всего на пять или семь лет. - Ирой её зовут, - переждав прилив веселости, спокойно ответил он. – Иришка, очень хорошая и милая девушка. - Женитесь, наверно скоро. «Мне, кстати, совершенно не интересно, кто она, мне обидно, что ты так киснешь», - всплыло в его мозгу. Что ж, даже версии повторяются?! Неужели сосредоточенность на творчестве, влюблённость и депрессия так похожи? Или – депрессия ещё не прошла?! Наоборот, полным ходом идут репетиции, Антон с Ирой на подхвате занимаются декорациями, костюмами. А ему приходится теперь ещё и пульт звукорежиссёра осваивать. Ф-ффу, голова кругом. - Не переживай, основные объекты мы закрыли, а там, глядишь, вернешься в нашу колею. Ну или другую работу найдёшь. - С меня шоколадка? - Если захочешь, не расплатишься, - отрезала она. Премьера была назначена на середину января. Казалось, они ни за что не успеют все нормально подготовить. Новогодние праздники провели в репетициях, радуясь, что наконец-то могут не отвлекаться на жизненно необходимые пустяки вроде работы и учебы. А потом – была премьера. Точнее, было запланировано три спектакля в разных местах, и все три прошли на «ура». Перед первым спектаклем все были в полушоковом состоянии, но это было только до поднятия занавеса. Очевидно, на репетициях все настолько сыгрались, что даже небольшие заминки старались обыграть как заранее придуманные и продуманные. А после второго и третьего спектакля уже ни у кого не болела голова, никому не снились страшные сны о спектакле перед пустым залом или опоздании к своему выходу, благо им тут же предложили подписаться ещё на три спектакля, а итоговые сборы оказались ну очень приличными. Настолько, что можно было вкладывать их или в аренду помещения, или ещё во что-то серьёзное. Финансы не были коньком Воронича, и тут в авангард вышли Саша с Ирой как руководитель и его помощница по финансам. Театр в Москве, отказавший им в своё время с предоставлением площадки, захотел сотрудничать с недавно прозвучавшим коллективом. Михаил решил было взяться за новые идеи – и не смог. Силы словно куда-то исчезли, мысли путались, сбивались, словно стадо мустангов, не желающее идти за молодым пастухом. Идеи были, а работать над ними не получалось. Просто что-то отключилось то ли в мозгу, то ли где-то в душе. Теперь он целыми часами просиживал в офисе, выполняя то с радостью, то на автомате какую-то обычную работу, или просто пил чай и смотрел в окно. Основные объекты на работе, тянувшиеся еще с осени, были закрыты почти без его в том участия, и наступал период «спячки», скорее всего, до марта, когда пойдут новые заказы. Перед глазами лежала программка их спектакля и радовала глаз. В дверь постучалась и вошла Жанна в дублёнке: - Извини, я на обед хотела бы пойти, а кроме нас с тобой в конторе никого. Ты посидишь на телефоне? - Д-да, конечно. Слушай, а у нас кофе есть? - Есть, Михалыч же без него не может. Вроде ты по чаю специалист. Вон, не допил еще, - она взяла его кружку с симпатичными мышами и огромной коробкой. - Не надо, - он поморщился, как от зубной боли, - я сделаю себе. Конечно, иди, я посижу на аппарате. Мама, как всегда, оказалась права — отношения с Ирой сошли на нет очень легко и непринужденно, причем безо всяких переживаний и заморочек с обеих сторон. Даже слово «перегорели», которое она употребила, рассказывая тогда про Антона, не подходило. Легко сошлись, легко и расстались. Михаила все это время несколько тяготило то, что Иришке, похоже, этого и вовсе было не надо. Они увлеченно работали над подготовкой к спектаклю, а когда спектакль был отыгран, нового повода для близкого общения так и не нашлось. Они всё реже встречались, все чаще придумывали отговорки, помогая в этом друг другу. Уже в начале февраля Иринка, ни капли не смущаясь, долго рассказывала ему по телефону подробности и детали своего нового романа с молодым преподавателем. Миша даже дал ей пару житейских советов и с облегчением повесил трубку. Тишина наступила и в личной жизни. Даже выходить на улицу не хотелось… Жанна ушла, и он остался в офисе один — все правильно, даже если начальство в разъездах, хоть один вахтенный должен оставаться на месте. Нерешительно протянул руку к телефону. «Главное, это не думать, что сказать, может быть, просто послушать голос, убедиться, что все у нее в порядке…» Рука сама нажимала кнопки на телефоне, набирая городской номер — оказывается, он помнил его наизусть. Трубку подняла женщина. — Здравствуйте. Валентину Анатольевну можно? — Это еще кто такая? — Ильинская. — А, так она уже давно здесь не работает. — Спасибо, извините. Короткие гудки — сплошные короткие гудки... Воронич встал, закурил в форточку, хотя знал, что девчонки будут ругаться. Все произошло неожиданно. Пустота надвинулась на него откуда-то сверху, неотвратимо, она была почти осязаема — темная, густая, непрозрачная туча. Она наваливалась, перекрывая воздух, стало невозможно дышать. Уже в следующую секунду он понял, что с ним происходит, попытался нащупать стул, но в глазах потемнело, и Миша провалился во что-то вязкое, липкое, тошнотворное… *** Когда он очнулся, все вокруг было другим. Свет был тусклым, но дышать стало легче. Кажется, Михаил находился внутри просторного автомобиля. Рядом сидела женщина в белом халате. с грубоватым мужским лицом с черными усами над верхней губой. «Неотложка, наверное, Жанна вызвала, какая чепуха, разве от этого можно уехать…» Женщина, увидев, что он очнулся, произнесла хрипловато-ласковым голосом: — Ну, вот и хорошо. Постарайся не спать, сейчас уже приедем. Однако глаза закрывались сами собой, хотя Мише казалось, что голова его совершенно ясная, она даже ни капельки не болела, как тогда. Он спал, и во сне думал про все так же четко, как если бы бодрствовал. Решал какие-то срочные проблемы. Кажется, опять эта молоденькая актриса путает текст, надо сказать Мудродурову… Да нет, это же Валя, но что же она несет со сцены — полную чушь: «Я выхожу замуж за Пашу, таксиста. У нас уже ребенок есть, ты знаешь…Ты должен быть свидетелем». И смотрит — не в зал, а на него, как будто не репетировали сто раз… Он попытался подсказать ей слова, но губы не открывались, слиплись. Потом сон стал уже совсем непонятным, почему-то привиделась лоснящаяся физиономия Оскара. «Так это и есть новый друг Иришки», — удивился во сне Миша, и опять провалился в черную липкую пустоту… *** — Ты просто переволновался. Всю душу вложил в этот спектакль, — ребята сидели в палате вокруг него. Он засмеялся, и сам испугался своего истерического смеха. Все молчали, не зная, о чем говорить дальше. Ирина посмотрела на него со страхом, потом отвернулась, притворившись, что разглядывает свежевыкрашенный потолок. В палате было уютно, на окошках — веселенькие занавесочки в цветочки. За окном — небольшой парк с заснувшим на зиму фонтанчиком, ребята говорят, здесь даже приличная кафешка, в соседнем корпусе… Никаких тебе белых обшарпанных стен и отвратительного забора. Клиника неврозов в центре Москвы, на Шаболовке, ничем не напоминала ту, другую больницу. Ароматерапия, музыкальная терапия, лечебная физкультура… И все же… Ощущения были те же. Он выпал из реальности в черную дыру, а вот так называемая «гвардия» этого не понимала, не могла понять. Тревожно-изучающе смотрел Сашка, настороженно — Антон. Они были чужды Мишиному состоянию, хотя, по-видимому, догадывались, что он не с ними… Сейчас все воспринималось Михаилом через призму какого-то математического, жесткого тумана, где существуют только «плюс» и «минус», без эмоций. Он смотрел на их лица, и не хотел их видеть, ждал, когда же они уйдут наконец… Ребята пытались сгладить неловкость, шутить и что-то рассказывать, но тревога не исчезала из их взглядов. Впрочем, Вороничу было все равно, и он даже пальцем не пошевельнул, чтобы разрядить ситуацию. Уже выходя из палаты, все столкнулись с его матерью, и Миша автоматически заметил растерянно-извиняющийся взгляд Ирины и излишне холодный мамы. Но даже ее видеть сейчас не хотелось, и особенно потому, что она понимает все лучше других. Ее нужно успокоить, облегчить ее переживания. Ничего этого сделать Миша не мог и не хотел. Как же они не понимают, что никто не может помочь. Леденящий страх сидел под сердцем — в любую секунду черная волна может снова догнать, нахлынуть, и от неё никуда не спрячешься. Он принадлежал этой пустоте, лишь она сейчас имела на него права… *** Через пару недель Михаил стал приходить в себя. Страх больше не поджидал его за каждым поворотом. Зато вернулись мучительные головные боли, впрочем, с ними он знал, как бороться. Как только появились моральные и физические силы, Миша начал делать упражнения по их совместной еще с отцом Владимиром методике. Но тоска не уходила. Как раз сейчас-то и нужен был кто-нибудь из той, нормальной жизни. Ребят он не винил, он прекрасно знал, как они старались быть рядом, и как это было нелегко при полном отторжении с его стороны. Но у них были собственные дела, да и ездить из Старо-Мещанска в Москву было достаточно накладно. Поначалу они навещали его через день, а теперь кто-нибудь заходил раз в неделю. Кто-то иногда звонил на мобильный, задавал отвратительный вопрос: «Как ты себя чувствуешь?» и Миша отвечал скучным голосом: «Да все уже в норме, скоро выйду». Вернулась ясность мыслей, вспомнились заботы — как теперь будет с работой, например, или догадается ли Жанна, что документы он переложил в зеленую папку. И вдруг появился Антон. Пришел и принес с собой кипу бумаг. Он не стал спрашивать про самочувствие, а начал сразу в лоб: — Не надоело отдыхать? Я тут без тебя совершенно зарылся. Помнишь идею с постановкой Пристли? Сашка скинул на меня, ты уж извини, но раз ты придумал, тебе и отдуваться. Антон говорил так, словно у Воронича был легкий насморк. Идея с Пристли… Она и идеей-то еще не была, так, как-то обмолвился при Антоне. Миша прекрасно понимал, что никакой Мудродуров не мог заставить Егорова работать над какой-то мифической, едва названной идеей. Но Антон говорил про это так, как если бы все сто раз обсуждалось. — Здорово. Но я не смогу ничего написать, у меня под рукой ни литературы нет, ни компьютера. Да и просто нет сейчас сил душевных… — Ничего не знаю. Комп я тебе принес, — Антон достал маленький дорогущий ноутбук. — Что касается литературы — заказывай. А я к тебе буду приходить после работы, не возражаешь против совместного труда? Условия тут у тебя замечательные, прямо дворец писателя: твори — не хочу. *** В конце зимы, выйдя из больницы, Воронич взял на работе отпуск и уехал на пару недель в Одессу, в город своей мечты. В Москву он вернулся отдохнувшим и немного удивленным, шо здесь таки не размовляют украиньску мову. Сразу же поехал в Старо-Мещанск, где за один вечер написали пару сценариев к концертам и одну пьесу. И закрутилось по новой — выступления, клубы, «ДэКашки»... Сценарий по рассказу Пристли «Другое место», созданный за время, проведенное в больнице, после выхода из нее был отложен, спрятан в долгий и дальний ящик. Для полноценного сценария, который можно было бы запустить в производство, работа грешила избыточностью чувств, слишком большим надрывом, с которым Миша отнесся к материалу. Но свою роль эта работа сыграла. Трудясь над пьесой, Михаил вывел из своего подсознания все, что старательно пытался замазать в эту зиму новыми красками. Эти нарочито яркие краски ложились на негативный черный фон, перемешивались с ним, становясь грязно-бурыми, но Миша продолжал ничего не замечать, пока, наконец, черный не одержал реванш, завладев всей картиной... Рассказ, который Миша вспомнил в момент расставания с Валей, как нельзя лучше подходил ему для осознания происшедшего. При работе над сценарием особенный акцент он сделал на потере предназначенной герою женщины, несколько оставив в тени духовную линию. А теперь не хотел уже к этому возвращаться, поэтому и попросил Антона ничего не говорить ребятам про готовый сценарий. Миша боялся уговоров, так как в процессе работы Антон был увлечен не меньше его, а результат называл гениальным. Жалко было его разочаровывать, Егоров так сильно старался. Не глядя Антону в глаза, Миша объяснил, что, когда в вещь вкладывается избыток реальных чувств, получается, как ни странно, неестественно. К удивлению Воронича, Антон легко согласился забыть про работу. Кстати, единственным не прописанным местом в пьесе остался эпизод в аэропорту — герой встречает предназначенную ему женщину, но изменить ситуацию уже нельзя, все изначально нарушено, в этом мире она совершенно чужая и принадлежит кому-то другому. Это место рассказа сильно отозвалось в Мишиной душе, но поскольку такая встреча в жизни была совершенно не реальна, он оставил эпизод сырым, набросав лишь пару абзацев. Начинались они так: «Прошло три года…»