Перейти к основному содержанию
Моя Советская Армия 17. Москва
«Войско баранов, возглавляемое львом, всегда одержит победу над войском львов, возглавляемых бараном». Наполеон Первый.
Москва. Красная площадь. Первое, самое запомнившиеся посещение знаменитой площади – когда в малом возрасте я отстоял в очереди в мавзолей, после посещения которого, в моей детской голове верещала одна единственная мысль: «Зачем живые люди мёртвых показывают, это же так страшно!»
Очень долго ваш покорный слуга боялся Ленина. Даже стыдно признаться до какого возраста. Могу сказать наверняка, что когда в школе прикрепляли октябрьскую звёздочку, то боялся ещё точно. В особенности фобии Ленинского проявления на мои мозги, возникали в деревне у бабушки, когда вождь народов всплывал в темноте, застигнув ребёнка, пришедшего по малой нужде. Я, помню, бежал, да нет же – мчался, топоча ногами по коридору, чтобы самому устрашить главного большевика. Всё данное представление происходило только для того, чтобы пулей влететь в комнату и оглушительно хлопнуть дверью за собой, тут же стараясь сдержать дыхание и отвечать на глупые вопросы взрослых, таким образом, чтобы все присутствующие поняли раз и навсегда, что я никого на этом свете не боюсь.
Надев пионерский галстук, а надел я его довольно поздно, одним из последних в классе, получив вместе с ним громаднейшую порцию истинной коммунистической идеологии, я однажды со всего маха вдарил в челюсть одному мальчишке. А всё из-за того, что тот непринуждённо спросил, когда мы разговорились о Москве:
— Вовку сушёного видел? — Какого сушёного? — переспросил, непонимающе я, перебирая в голове, чтобы не показаться не компетентным в данном вопросе, все имеющиеся в мире сухофрукты, плюс – рыбу. — Вовку… — ещё более удивлённо отреагировал тот. — Какого Вовку? — смотрел я на приятеля округлёнными до невероятного размера глазами, дойдя уже в мыслях до вяленого мяса, которыми питались индейцы из книг Фенимора Купера. — Ну… Ты в мавзолее был? — сказало он и стал постепенно отходить на безопасное от меня расстояние, видимо почувствовав что-то неладное.
И не зря. Удар был сильнейшим и сногсшибательным за всех, за нас – пионеров и… за Ленина! Увы, на следующий день с меня сняли галстук цвета нашего пролетарского знамени. Кто-то увидел меня в той драке. Классная руководительница проорала удивительную фразу:
— Вы, только посмотрите на него, — громыхала она рёвом дикой верблюдихи, — это же кошмар, это дикий ужас! У этого поганца на лбу слово «тюрьма» написано! И он будет сидеть в тюрьме, подонок, я вам точно говорю – будет!
Классная оказалась права, где мне только не пришлось побывать, но больше всего понравилось – её выпученные до самого асфальта глаза, после получения мною Университетского образования. После со мной говорил директор школы и сказал моим родителям о том, что разобрался, узнал правду, и что у них самый лучший сын в мире. Он потрепал меня по волосам и уверил папу с мамой, что за такие действия нужно поощрять, но раз уж так сложилось, то, мол, не будем дальше развивать эту тему, чтобы неправильно люди не подумали.
— Пусть примет назад галстук… — говорил, воодушевлённо он, — и учится хорошо, не поддаваясь на провокации, сообщая тихонько обо всех таких инцидентах учителям, а лучше всего – ему, директору.
Таким вот образом, я ещё в семидесятых годах пострадал за «Великого Гения» всех эпох и народов, после посещения столицы СССР и Красную площади. И ещё – на радостях чуть-чуть не стал стукачом.
https://cdn.tvc.ru/pictures/o/196/067.jpg
Второй раз я попал навстречу с Москвой и Красной площадью в аккурат на ноябрьские праздники. Дело было вечером, седьмого ноября. Впервые увидев настоящий салют, я был до такой степени безумия взволнован и потрясён, что, если бы мне вручили в сей момент пулемёт и сказали, будто требуется защитить дружественный, в то неспокойное время, Афганистан, то я бы его защитил прямо с Красной площади, честное благородное слово. На худой конец, пал бы смертью храбрых, награждён был бы двумя звёздами героя и похоронен возле Кремлёвской стены. Вот такое было чувство патриотизма, вызванное обычным, по нынешним меркам, салютом. Я теперь очень даже понимаю, читая книги японских писателей, тех пресловутых камикадзе, готовых отдать свою единственную жизнь за любимого императора.
Такое количество людей, столпившихся между храмом Василия Блаженного и музеем имени Ленина, я видел впервые. Даже десяти сантиметров не было свободного места между участниками непревзойдённого столпотворения. Когда пошли самые первые залпы, и во всё вечернее небо раскинули разноцветные купола гигантские пушистые одуванчики, поднялся такой рёв тихоокеанских китов, что на миг показалось, будто зашатался ГУМ, и стал естественным громогласным образом переговариваться с огромными кремлёвскими стенами.
— УРРРА! — гремела площадь! — УРРРА! — орал и я во всю свою мальчишескую глотку, мощью голоса переходного периода, при чём не только моего, но и всей великой державы!
Вверх яростно взлетали вязанные и кроличьи шапки, а вместе с ними наши мозги, забитые, казалось тогда, нужными идеями советских руководителей. Метнув в космос своего кролика, я с огромным воодушевлением увидел, как ушанка красиво и безвозвратно улетела туда – в бескрайний мир бушевавшего салюта, в бездну. Долго потом я искал шапку, немного охладев к патриотическим порывам, но так и не нашёл. Вот так я ещё раз пострадал за Москву и за Красную площадь.
Да уж, сделал небольшое отступление от темы, но всё же, думаю, что таковые размышления в данных мемуарах вполне уместны. Продолжаем разговор.
«Москва! Как много в этом звуке!» – звучало и стучало непрестанно музыкальным молоточком невероятного счастья по моим мозговым извилинам, скручивающимися одномоментно в прочный клубок непривычных ощущений и распуская веером щупальца обжигающего удовольствия, аж до самых пяток. Ведь, кто бы мог подумать? Я даже и предположить уже не мог, пустив всю свою службу на самотёк, перебирая все возможные за и против. Но, ведь случилось же! «А что? Что случилось?» – спрашивал я сам себя. «Ведь не знаю даже куда везут, зачем везут? Может в дыру какую-нибудь или в Алёшинские казармы. Чё я радуюсь-то? Только от слова – Москва?»
Какой же человек – дерьмо эгоистическое, если его копнуть поглубже, а? Ведь первая мысль была не о Москве, а о том, что от сидения на гауптвахте чудесным образом, как в кино, избавился. Это, всё равно что вывели декабриста, идущего против системы на расстрел, поставили к стенке, взвели курки и… Бац! Царь отменил внезапно казнь, с последующим повышением по службе.
— Ничё, ничё… — подбадривал, повернувшись с переднего сиденья автомобиля, старшина. — Я ж тебе обещал, мля, что в люди выведу. — А куда мы? — На улицу 1905 года. В приёмной у генерала, дрын-трын, будешь сидеть. И служить у него на посылках, как в той сказке, — засмеялся командир.
На автобус в Москву опоздали, а доставить меня нужно было, с обязательным сопровождением старшего, в расположение главного штаба, именно к утру. Поэтому задействовали армейский автомобиль. Из разговора я понял, что по сложившейся многолетней традиции, с нашего комендантского подразделения выделялся один солдат для прохождения службы при генерале. Таковое незатейливое действо осуществлялось каждый год, чтобы солдат сначала отслужил половину положенного срока и показал себя с наилучшей стороны. «Самоволка, видимо, тут не в счёт.» – смеялся я. Далее – происходила замена. Но только потом я узнал вот какую штуку: оказывается, мне и не светила блатная армейская должность, потому что был уже отправлен другой солдат под Новый Год и он, в это же самое время, что и я, совершил противоправное действо, почему и был отстранён, а на его место, по срочному приказу, должен заступить в беспрекословном порядке я, у которого грубое нарушение воинского устава замяли быстро и бесповоротно. Сказка, да и только, иначе и не назовёшь.
— Забудешь теперь нас, мля, зазнаешься? — спрашивал старшина. — Ага, забудешь вас, — улыбался я, — «Ты, что вояка, такой неровный квадрат нарисовал? Дальтоник, чё ли?» — Да то ж для присказки, дрын-трын, для простоты обращения. — Да понял я, понял… Сами такое вытворяли, что не дай Бог. — Гляди у меня там… Чтоб ни-ни! — Есть – ни-ни! https://cs1.megabaz.ru/135/4ee60d9c2527.jpg
Скоро показалась Москва. Мои впечатлительные глаза с самого начала, как были с тарелку величиной, так таковыми и оставались, только немного глубже. Ехали через всю столицу нашей родины, играющую огнями и принимающую в объятия на многие месяцы дальнейшей службы в моей Советской армии. Старшина сам не знал, куда ехать, хорошо, что опытный водитель был там уже однажды. На улице 1905 года свернули напротив универмага и углубились в старые дворы. Показалось шестиэтажное здание, окружённое высоким забором из красного кирпича с кованными ажурными решётками, поверх его.
— Так, мля, кажись прибыли, — проговорил старшина. — Да, вон пропускной пункт, — показал пальцем водитель на будку с мощной дверью и закурил. — Прекрати курить, — зашипел старшина, — или одно из двух. Вишь, всё закрыто? Надоть тут с мозгами, только не с твоими, к делу подходить… К чему лишний раз себя раскрывать на границе? Старшина неуверенно подошёл к мощной двери и постучал, отбив слегка ритм утреннего подъёма. Открылось окошечко. — Вы это… — заговорил старшина довольно убедительно. — Воина доставили по приказу генерала. — Время половина первого ночи, — раздался голос и высунулась рука с часами в окошко. — Куды ж его, а? — В качель! — засмеялись караульные. — Утром откроется пропускной пункт, выпишите пропуск и тогда вперёд, пожалуйста. — Вот документы наши, ребятушки, — ловко развивал дипломатические действия старшина, — уж, придумайте вы чё-нито. Меня жена к утру ещё пустит, а к обеду прикончит и скажет, что так и было. В окошке приняли и тщательно просмотрели документы, затем открыли дверь. — Мы имеем право только по пропускам дать вам ход свободный, — начал объяснять старший, закинув автомат за спину, в проходе, позади него, стоял ещё один караульный. — Но с той стороны есть место, где забор чуть ниже остального. Сейчас мы ваших ребят предупредим, что на первом этаже караулят, а вы перелезайте… — Есть такое дело, — обрадовался старшина, толкая меня к забору. Он оглянулся по сторонам и подставил мне свою мощную спину. — Не робей! — смеялся старшина. — Ходи, как по асфальту. Я, не думая, шагнул на спину и махнул на ту сторону, попав в кусты. Следом тут же полетели вещи и негромкий голос: — Бывай! Може встретимся. — До встречи! — ответил я. Жаль, конечно, но мы так больше и не встретились. Никогда.
Любой и каждый хотел бы, знаю наверняка, будучи малюсеньким винтиком общей системы, заглянуть в сокровенное и секретное управление всеми и вся – откуда выходили в большом количестве основные приказы, откуда управлялась вся наша Советская Армия. Или хотя бы оказаться в одном из её секретных отделов, чтобы своими глазами посмотреть на удивительные механизмы главного штаба. Я вдруг, совсем не ожидая этого, по воле случая, очутился там.
Солдаты, встретившие меня по ту сторону забора, оказались одного года службы со мной и у нас сразу образовались дружеские отношения, кои и сохранились до конца службы. Даже спали на соседних койках в роте и часто встречались по месту непосредственной службы. Завели они меня на первый этаж, закрыли за собой двери и, не мешкая, заварили ароматный кофе, которого я не пил до того момента никогда. Тут же разогрели на электрической плитке картошку жареную в чугунной сковородке с огромным куском самой настоящей докторской колбасы. Такого приёма не ожидал и с великим наслаждением откусил от Московского колбасного деликатеса.
— Ты это… Давай, укладывайся, если что… Топчан в подсобке имеется, вздремни до утра. — Да нет, вы, чё, ребят! Я так тут с вами посижу. Какой там сон?
Основное солдатское подразделение при главном управлении оказался взводом солдат, призванных в основном из Белоруссии. Было немного русских и, что совсем удивительно, украинцев – только с восточных областей. Я понял потом, почему большинство были белорусами. Оказывается, были все призваны в Оршанский полк, а потом секретным образом прикомандированы сюда – в Москву. А Оршанский полк, я чуть не упал, когда узнал, находился в городе Иваново, откуда я сам родом. Мало того, этот полк устроился напротив центральной проходной Большой Ивановской Мануфактуры. И я часто видел солдат у КПП выходя из ворот фабрики, ещё до призыва.
— Вот это да! — непрерывно восклицал я, принимая очень близко к сердцу все эти – удивительно-интересные, чисто символические известия. — А ещё… Тебе придётся увольняться оттуда. — говорили мне. — Начинаю представлять, — уже мечтал я, как приглашу новых друзей к себе в гости.
Я болтал легко и свободно и мне казалось, что я тут уже давно. Будто отъезжал ненадолго в командировку и вот приехал в ночное время, но к утру поднимусь на четвёртый этаж на свое место службы.