Моя Советская Армия 15. Бунт.
«Армия – это школа, в которой как хорошо не учись, всё равно останешься на второй год».
С.Сафонов
Начать эту главу хочется вот с чего – в моей Советской армии было всё: наряду с грубыми отношениями, присутствовала и крепкая мужская дружба, идущая через последующие года; солдаты были самые разные и командиры тоже, но ведь с ними при других обстоятельствах я бы никогда не встретился. За два года службы я научился не только строевому шагу. Мне довелось почувствовать и понять, что из себя представляет «идти единым строем», подчиняться и командовать, испытывать небывалое удовлетворение от успехов и совместно выполненной задачи. Я прошёл через многое и, самое главное – сумел остаться человеком. А значит, относится к армии просто непозволительно с одной только негативной стороны. Но и критиковать буду неустанно, защищая одновременно свою армию-семью от нападок из других стран, но в поучение нашему молодому поколению и разного рода ораторам о «лучших брежневских временах». Ведь правильно говорил наш мичман, что: «Голова у солдата – чтобы думать, а мозги – чтобы соображать».
Да, я иронизирую, не без этого. А куда деваться? Ведь я оглядываюсь глубоко назад вовсе не для того, чтобы скорбно оплакивать безвозвратно ушедшие годы в армии или злостно вытаскивать негативы на поверхность. Наоборот – чтобы улыбнуться, во-первых. Я же не буду проклинать свою первую женитьбу, например, только из-за своей юношеской глупости, мол, чёрт меня дёрнул – предложить хрен знает кому свою сильную руку и нежное сердце. Ведь было же много хорошего, хотя бы взять родившегося ребёнка. И только потому я не смогу сказать, мол, если бы мне была дана возможность заново родиться, то я пошёл бы совершенно другим путём.
Вспомните Мопассана: «нет ничего страшнее тех минут, когда старый человек начинает вспоминать свою молодость». Но я сейчас вызываю в своём воображении картины прошлого, картины далёкой молодости, чтобы высказать недосказанное. Высказать то, что в молодой башке не могло тогда сформироваться и выплеснуться без определённого жизненного образования. Глаза видели, мозг всё это компоновал на полках извилин, но не мог охарактеризовать в полной мере и систематизировать. Вернее – язык не мог вытащить всю эту информацию в надлежащем, понятном для окружающих виде. Да, с сегодняшней взрослой колокольни иногда приходится чуть-чуть приврать, совсем непроизвольно, иначе и не назовёшь, приукрашивая для образности и интересного прочтения, но суть остаётся прежней – честной для истории. Жалею, что ничего не записывал, было бы с чем сравнить. Пытался, но мне казалось, что никому не нужна эта обыденность и повседневность. Сейчас, по прошествии многих лет, оказалось, что нужна. Нужна, хотя бы мне… мне самому.
Будучи в комендантском взводе довелось мне поучаствовать в устранении бунта военных строителей в лесах Переславля-Залесского. Это старинный город, находящийся на полпути из Москвы до Ярославля, в ста сорока километрах от столицы России. Живописный уголок нашей родины, бывший в древности одним из центров Северо-Восточной Руси. Переславль-Залесский является одной из жемчужин ныне популярного маршрута «Золотое кольцо России» и центром паломничества к православным святыням. История сего города окутана удивительными тайнами, невероятными легендами, с ума сводящими преданиями и неразрывно связана с именами великих русских князей, царей, прославленных воинов и знаменитых священнослужителей. Его волшебный дух хранят древние святыни города с белокаменными храмами, где золотые купола и монастыри, каждый из которых непременно заслуживает отдельного посещения.
«Без венков и рыданий, без речей и процессий, сбросив капельки пота в чуть проросших усах, я обычной лопатой без оркестра в стройбате хоронил свою юность в Переславльских лесах». Висел плакат в Ленинской комнате ветхой казармы военных строителей, приколотый подручными средствами через все окна, неумело написанный – наскоро и прикреплённый. Я, как только его увидел, этот плакат, невероятно поразился, исходя из той самой степени ярого нетерпения к такого рода разборкам в войсках, будучи уверенным в вакханалии происходящего. Но вот эта наивность, выраженная в полуграмотной писанине, ведь кто-то догадался и выбрал время – написал, сразу охладила пыл и заставила задуматься о происшедшем. Но начну с самого начала…
Я уже говорил про круговую поруку в армии, которая создаёт определённую систему, где никто не задаёт вопросов, даже если тебе отдали приказ – пойти с голым пузом на амбразуру. Ты просто обязан выполнить этот приказ и не задумываться ни в коей мере о том, правильный этот приказ или нет, мол, рационально там, где-то или не очень, или даже неминуемая гибель. В армии быстро отучают задавать вопросы и заставляют беспрекословно слушать старшего по званию, подчиняться системе и, кстати, дедовщина – один из самых эффективных инструментов, если без неуставных взаимоотношений. Но это касается армии основной, где даже дедовщина проявляется не в той грубейшей неуставной форме, как это было в строительных войсках. Ведь в них не думали о последствиях и было всё подчинено системе и достижению заданной цели, только бы уложиться в срок и сдать объект в эксплуатацию. А таковая система может и сама себя съедает, но попутно съедает она и тех, кто к ней прикасается.
Однажды мы прибыли из Загорской тюрьмы, будучи там в командировке, в свою часть. На следующий день, должна была ехать другая группа, а наша – на отдыхе. Но рано утром всех подняли по настоящей боевой тревоге. Отдохнуть не дали – пришла срочная телефонограмма, из которой стало ясно, что взбунтовались военные строители одной из частей, расположенной в лесах города Переславля-Залесского. Солдаты азербайджанской национальности, что самое удивительное – вместе с русскими, избили и связали своих командиров. Зачинщики пустились в бега. Все свободные от нарядов и командировок, набралось более десятка солдат, в том числе и ваш покорный слуга, уселись на деревянных лавках ГАЗ-66.
«Мне не нужны все ваши работы!» — орал пьяный прапорщик на военных строителей, которые устанавливали бетонные плиты, возводя каркас будущего штаба новой воинской части. — Мне нужны ваши страдания, черти! Я из вас сделаю настоящих солдат!
Рядом смеялись солдаты-старослужащие, которыми окружили себя местные командиры для подстраховки с поддержкой. Я уже говорил, что зачастую кусками-прапорщиками становились совершенно случайные люди. Например, были даже такие случаи, когда солдат не справлялся с поставленными условиями, ломался, его унижали почти до самого конца службы и тот специально шёл в прапорщики, чтобы потом отыграть себялюбием и быть всевластным до той самой степени собственного удовлетворения самого настоящего маньяка. Конечно, таковых во множественном числе высвечивали вышестоящие командиры, но прапорщиков настолько в армии не хватало, что и такого рода вояки годились для служения родине, хотя бы вот в такой лесной глубинке. Рядом с Москвой находится столько глухих мест, что и медведя порой встретить можно. Я встречал. Вот в такие лесные местечки, окружённые болотами и отправляли неблагонадёжных офицеров с прапорщиками. Потому что в образцово-показательных частях Москвы таковым уж точно не было место. Так-то так… А, вот каково от этого момента простым солдатам? Никто не спрашивал.
Это был даже не батальон, а всего лишь рота, расквартированная в наихудшей, по тем современным меркам, казарме, с ужасной пищей и с антисанитарией под каждой, рядом стоящей ёлкой. А ведь только вдумайтесь: Подмосковье, центр России, расцвет «развитого социализма» и такие условия. Тяжёлая рабская работа изматывала, но она не была первопричиной, как и условия проживания. Основной причиной стали неуставные взаимоотношения. Но вот, что меня ещё больше всего поразило: так называемые дедушки из Азербайджана и несколько русских, имевших судимости до армии, обнаглели до такой степени, что перестали слушаться прапорщиков и офицеров. Те так сдабривали и привечали своих непосредственных помощников, что военным строителям захотелось нечто большего и после очередной пьянки… их понесло! Вечером связали лейтенанта и прапорщика, потому что те сами пили, а другим не давали, заставив всех остальных солдат треснуть им по морде, чтобы были до единого причастны к случившимся событиям. Пили всё, что можно было выпить из спиртного, заставляли писать плакаты, представив себя вдруг революционерами, круша всё вокруг, издеваясь над духами. Некоторым удалось сбежать. С их помощью и прислали телефонограмму. Под утро, те из зачинщиков, кто стоял на ногах и чуть протрезвев, чуя погибель неминучую, пошли в бега по заснеженным дорогам.
Километров пять оставалось до места нашего назначения, когда старшина за очередным поворотом заметил, что от дороги в противоположные друг от друга стороны, дабы разделиться, побежали в сторону леса по полю двое солдат в бушлатах военных строителей. Командир подумал мгновение и прижал сапогами нераскрытый ящик с патронами к полу кабины ещё сильней. Автомобиль подъехал к месту, откуда побежали солдаты, притормозил, и я с напарником, по приказу старшины, выпрыгнули с кузова с привычным кувырком на обочину, бережно держа перед собой карабины. Тут же был примкнут штык-нож и началась погоня. Шишага последовала дальше, чтобы ни на миг более не задерживаться, к месту основного происшествия.
ГАЗ-66 с остальными солдатами на борту уверенно набирал скорость. Тоже самое делал и я, только ногами по довольно внушительным сугробам. Я часто потом, да и в настоящее время прокручивал этот момент в собственной голове, ведь только чудом, а может и нет – остался в живых. Здорово помогла физическая подготовка, когда старшина гонял до упаду, в полном смысле этого слова. Но тогда, всё же не рассчитал собственные силы. Увидел, что убегающий солдат запыхался, что я его догоняю и… прибавил, что есть мочи, в надежде на открытие второго дыхания. Но тяжёлая и неудобная шинель сделала, проклятая, своё дело… Уже добежал почти, кричу:
— Стой, урод!
— Сам урод, — как показалось, ответил беглец из солнечного Азербайджана и уже не бежал, нет, а просто дальше шёл, тяжело дыша и плюясь в снег под ноги.
Прибавил я ещё ходу. Нет бы не торопиться, всё равно бы не ушёл, что ты… И вот – добежал, хватаюсь за воротник бушлата, хоть бы в снег уронить беглеца, а тот поворачивается… «Ах, верзила, громадина…» - только дошло до мозговых извилин. Но было уже поздно. Я до такой степени устал, пока добежал, что почти ничего не смог сделать, запутавшись в снегу, в собственных ногах и шинели. Азербайджанец, вроде как, спокойно повернулся, одной рукой взялся за карабин, а другой резко толкнул в грудь. Я упал плашмя на снег спиной, раскинув руки в сторону. Только хотел рвануть в сторону, а уже лезвие штыка у горла. Хочу крикнуть что-то, но не могу, словно бетоном горло залили. Рот раскрыл до глаз самых, а в них – мамка промелькнула вдруг, да так пронзительно, как бы отводя в сторону этот злополучный штык. В такие минуты обычно говорят, мол, жизнь вся пролетела перед глазами. Нет, ни хрена она не пролетела, только штык стоял в растянувшимся вдруг времени, искря на зимнем солнце страшным лезвием и мамка в нём. Секунда какая-то пролетела, даже миг, а показалось, будто минут пять прошло. Откинул воин в сторону карабин, сел тут же рядом прямо в снег, закрыл глаза руками и… Заплакал он. Да так, что и не поверилось бы никогда.
Моему напарнику больше повезло, он только метров пятьдесят от дороги в поле отбежал и сразу крикнул что есть мочи, хоть и не было патронов: «Стрелять буду!». А мне, мальчишке, даже в голову это с испугу, наверное, не пришло. Убегающий услышал, да и сугробы не давали сильно убежать. Вернулся тот сам и сразу сдался. С полчаса шли по дороге пешком. Я молчал, от нависшей тонны, неведанного ранее состояния. Напарник же спрашивал своего щупленького пленника:
— Ты зачем бежал?
— Бежаль и бежаль…
— Тебя, что? Били? — добивался ясности напарник у звероватого бунтовщика, но всем свои видом показывающего, что он никогда бы не сподобился на злостные деяния, и, что звероватый вид от вида дикого, беспомощного человека.
— Зачем биль? — испуганно тот посматривал на моего беглеца.
— Зачем бежал тогда?
— Дамой хацу…
— Ты в другую сторону бежал, а не домой…
— Да… в другую…
— А зачем бежал?
— Бежаль…
— Зачем?
— Дамой хацу.
У меня и раньше создавалось впечатление, что некоторые военные строители, при призыве в армию, вообще не понимали, где они вдруг очутились поначалу. Жили себе, жили… Пасли коз… Приехал какой-то большой человек на машине, сказал, что военком и… За шкирку, вперёд – на призывной пункт. А потом выдали форму, вручили лопату и говорят, мол, копай! Ты, мол, долг должен перед родиной выполнить. А призывники стоят, не поймут: «Зачем копай, куда копай?» А им: «Два солдата из стройбата заменяют экскаватор!» А тут ещё: «Старшина-шайтан ругается и дерётся, да земляки, только не из аула, а более образованные – из города, вдруг заставляют портки свои стирать. А пойду-ка я отсюда! Только страшно… может потерплю ещё.» Вообще, по известной традиции для выполнения плана военкомы в Средней Азии гребли всех подряд – хромых, глухих, словно в гражданскую войну, обеспечивая ряды армии бесплатной рабской силой. Многих потом, конечно, увольняли, но настолько был этот процесс трудоёмким, чтобы комиссовать – тяжёлым и непростым, в отличие от того, чтобы, наоборот – призвать – в два приёма. Проходил не один месяц на принятие решения об увольнении неспособного вояки. Чаще доходило до того – пока не излупят бедолагу неоднократно в кровь, или он сам не повесится. Я, лично, видел таковых, по роду своей деятельности: с плоскостопием выше средней тяжести, со зрением ужасным, сплошь и рядом с недержанием мочи, с полным незнанием русского языка ввиду психических отклонений и так далее…
Я ничего не рассказал про случай со штыком, молчал и потом. А мой напарник ещё долго задавал разные вопросы, до самой бесконечности – в каменную стену, пока навстречу не показалась машина, ехавшая за нами.
Ещё несколько часов мы находились рядом с машиной около казармы, и тут же стояла толпа кричащих солдат, оправдывающихся в своих действиях. Среди них было большинство таких, которые просто поддались внушению при общей эйфории и сейчас с ужасом думали об ужасных последствиях, которые их ждут. Прибывшие офицеры, всеми силами пытались уговаривать нашего старшину не рапортовать сильно о случившемся, чтобы была дана оценка не соответствующую действительности. К сожалению, присутствующие солдаты больше боялись своих отмороженных на всю голову старослужащих, чем офицеров. И это понятно даже дураку, ведь офицеры бить не будут, а вот свои… Сразу отошли в сторону и замолчали, когда привели из-за угла казармы ещё двоих зачинщиков-старослужащих, бывших уголовников. Всего в кузове шишаги сидело уже около восьми человек. Подъехали ещё другие красначи из ближайшей комендатуры. Когда я помогал сопроводить одного из азербайджанцев, мой уже сидел в кузове. А этот так ошалел от наглого своего присутствия, даже, наверное, от безысходности собственной будущности, что продолжал наводить наглые порядки, показывая окружающим неуёмную силу свою и кажущуюся правоту арестованного:
— Прибурел, черпак красный? — с акцентом рычал он мне. — Давай один на один отойдём, если такой смелый?
— На губе отойдём, мля, не переживай! — встрял, подошедший старшина. — Не один раз отойдём, дрын-трын.
Показались разбитые синие лица лейтенанта и прапорщика…
— Мелкие паскудины! — выплёскивал правду-матку от переполненных эмоций русский старший сержант, недоучившийся в институте, тоже, кстати, избитый, и, наверное, единственный нормальный командир в данном подразделении. — Эта дрянь— основан на порочной системе отчётности, как и все, рядом стоящие. Главное достоинство – хорошо отчитываться. А тот, – с особенностью такой скользкого характера, чтобы постоянно находиться в самоутверждении от собственной глупости, тупости и низости. А если честно, сам бы надавал им всем по роже!
— Мда, мля, — только и ответил поначалу старшина, а потом, отходя в сторону проговорил в ноги: — Уверенные во власти люди, мля. Что не надо не заметят, дрын-трын, где нельзя не заметить – настоят на своём.
Вскоре арестованных разделили по машинам и увезли по разным комендатурам. Я пытался узнать о своём подопечном, за которым гнался… Сказали, что получил дисбат. А по бунту – в основном замяли.
После прочтения возникает целое дерево размышлений, а написать нечего. Вопросы такие, что и задавать их надо себе и самому отвечать на них. Вообще то давно вывел : от армии, от медиков, от полиции нужно держаться подальше
Нежуковский
пн, 01/02/2021 - 18:46
Николай, дружище, тогда уж и от соседей))) У меня есть капитан и подполковник - очень хорошие друзья, есть друг хирург первоклассный, и кум тоже хирург, есть очень хороший друг, всю жизнь проработавший в ментовке, сейчас полковник в отставке. Не надо сторониться, надо выбирать, точно также, как и соседа))) Другое дело, когда тебя насильно впихивают в определённые условия, где плохой медик, сволочь мент и тварь командир))) Но после моей писанины, такое ощущение вполне может возникнуть)))
дядя Вова
пн, 01/02/2021 - 19:42
Так ведь не в том дело, что там собрались "нехорошие люди". дело в том, что эти сферы - механизм. Какая нибудь 120 шестерёнка бешено вертится не потому,что ей так хочется, а лишь потому, что шевельнулась первая. Попади под нее таракан - измолотит. При этом - ничего личного.
Если пациент - считай собственность медиков. От случайного дурака (где их нет?) зависит твоя жизнь, а ты не можешь это изменить. В свою очередь, ты самый лучший врач, видишь, что лечить надо так, а лечить приходится, как предписано. Ничего личного... Ничего личного - это, пожалуй, самое не приятное.
Как раз эти мемуары не свалка негативного. Свидетельство очевидца дорого стоит. Люди...
Везде люди. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Нежуковский
вт, 02/02/2021 - 08:29
дядя Вова
вт, 02/02/2021 - 10:36
Какое разнообразие судеб, характеров, поступков, как ярко всё высвечивается. А ведь и в обычной жизни все эти люди проявляют все те же характеры, так же поступают, только этого так сильно не видно.
ЛЕСЯ
вт, 02/02/2021 - 14:38
Тоже так думаю, Лесь... Ведь, не даром же есть такое выражение, типа "с ним в разведку не пойду". А попробуй разберись с кондачка... так часто в истории было, когда начиналась война, а твой любимый сосед вдруг становился полицаем. Армия в большей степени пропускает, словно через сито наши пороки... высвечивая основную систему, в которой жить пытаемся.
дядя Вова
вт, 02/02/2021 - 15:35
Наталья Сафронова
пн, 22/02/2021 - 08:14