Я не имею ни малейшего права осуждать женщину за то, что она кладет картофельное пюре прямо в борщ, ибо ненароком в криво стриженной челке и отросших корнях ты смотришь на себя спустя три десятка лет. Тело сковало темницей из жировых отложений, по ногам заструился варикоз, ты больше не в состоянии красить сама себе волосы, а ходить в парикмахерскую - некогда непозволительная роскошь, стало простой сказкой и небылицей, поскольку у тебя четверо детей, муж алкоголик и боже мой, Света, какая парикмахерская, тебе бы до постели добраться прежде, чем ты успеешь сомкнуть глаза и повалится замертво. Каждое новое утро валится тебе на плечи неподъемным грузом новых расстройств и разочарований в собственной жизни. Идешь в серой толпе, плотно застегнув поношенный белый халат, с жалкой вышитой эмблемой того ада, в котором ты двенадцать часов горбишься, чтоб просто вечером купить сахар и упаковку майонеза. Единственные минуты свободы отведены для чревоугодия. И ты сидишь, наевшись хлеба с горчицей, медленно попиваешь кислый компот, в который горько скатываются слезы отчаяния. А что ты можешь сделать? Вот скажи мне, Свет, что? Ты ушла из техникума еще на втором курсе, потому что залетела, а дальше не было смысла восстанавливаться, поскольку нужно было зарабатывать деньги на жизнь. Дальше все по накатанной. И вот ты здесь, в окружении кучи жужжащих машин и таких же огрубевших сельских женщин, которые точно также жалеют о том, что в свое время выбрали семью, мужика, работу, а не стремление к освоению профессии и получению хорошего образования. Так вот, Светочка, ебись теперь со всем этим и даже не вздумай пожаловаться какому то случайному прохожему, который решил просто спросить как пройти к поликлинике. Ты увязла в этой паутине и смысла выбираться оттуда нет, потому что дальше тебе светит только смерть и скромные похороны с дешевой водкой. Поэтому я молча доедаю свой суп.