От порыва ветра с грохотом распахнулась балконная дверь и ударилась о сервант, в серванте тонко затренькал хрусталь: "динь-динь". Корина Петровна стояла около серванта, элегантно сжимала чистые руки, её горячее сердце стучало в праведном гневе по поводу неслыханного ослушания дочери, а в холодной голове крутились возможные выходы из создавшейся непростой ситуации. - Что ты собираешься делать? - спросила она. Дина недвижно сидела в кресле. - Ничего. - Что значит "ничего"? Надо же что-то решать, съезди к нему ещё раз! - Я уже ездила, не знаю только, зачем... - Как "зачем"? Свадьба на носу, всё куплено, приготовлено, заказано. Как же так можно?! - Не будет никакой свадьбы. - Кто это решил? - Мы... - Они решили! А то, что ты на сохранении месяц лежала, уже ничего не значит? - Нет... - Это Вадик так сказал? - Да... Дина вжала голову в плечи. Невозможно было рассказать маме всё. Что рассказывать? Как Вадик целовался с Соней? Как спрашивал, почему мать Дины не позаботилась о том, чтобы купить ей новое пальто, чтобы оградить его от послесвадебных трат? О том, что однажды она нечаянно увидела, как Вадим смотрится в зеркало и говорит себе-зеркальному "Ты красив, как бог"? Или о том, как третьего дня она упрекнула его в том, что он не пропускает ни одной юбки, а он, гордо и прямо смотря ей в глаза, ответил, что ему не нужна ревнивая жена, и ушёл, и хлопнул дверью, и Дина побежала за ним извиняться, но он прикрикнул "Уйди!", схватил её за руку и, раздирая ногтями кожу на её запястье, шмякнул спиной о стену и уехал, а Дина стояла в коридоре и тупо смотрела, как с руки на пол капает кровь? Сказать, что только сегодня утром она связала своё свадебное платье в тугой узел и выбросила в дальний мусорный контейнер? В тот момент все мысли как-то выключились, и теперь она не знала, что ответить матери. - Что "да"?! Ты понимаешь, что это значит? - Это значит, что я не выхожу замуж. - Ты хочешь сказать, что моя дочь будет матерью-одиночкой?! Ну, спасибо тебе, дорогая! Отблагодарила за добро! - Что ты хочешь? - Надо делать аборт, вот что! - У меня отрицательный резус-фактор... врач сказал, что... - Диночка, девочка моя дорогая, ты только на третьем курсе! А как же учёба? А мне что же, прикажешь работу бросать и с ребёнком сидеть? Ну ладно, рассорились, но ты ещё встретишь достойного человека, у тебя всё будет хорошо. Зачем же портить себе и другим жизнь?! - Достойный человек моим ребёнком не погнушается. - Господи! Да что ты знаешь о жизни?! Я ведь тебе только добра желаю, пойми! Вон ты зелёная вся от токсикоза, опять в больницу надо, а на носу сессия! - Мам, я всё сдам, не волнуйся, а потом академку возьму... - Какую академку?! Что я людям скажу?! Дина! Какая ты всё-таки чёрствая девочка! Корина Петровна гордо ушла на кухню и долго разговаривала по телефону, потом пила валокордин, а через час приехал дядя Артём Петрович. Он о чём-то посовещался с сестрой в её комнате, и они уже вдвоём стыдили, возмущались, жалели, уговаривали, упрекали, рисовали мрачные картины жизни одинокой матери, опять уговаривали, грозили отлучением от семьи, просили пожалеть бедную маму ("Ей-то за что такое?! Что она на работе будет говорить? Что её дочка в подоле принесла?!"), ставили вопрос ребром, умоляли, плакали, ругали, довели Дину до истерической невменяемости и снова уговаривали, успокаивали, давали валерьянку, и Дина потеряла сопротивляемость. Артём Петрович быстро позвонил по телефону и договорился об аборте на следующую неделю. Дина до больницы в институт не ходила, не разговаривала, не ела, не думала и почти не спала. Когда Дину положили на кресло, врач спросил: - Ну, и как нас зовут? - Дина. - Ди-и-ина, Ди-и-и-иночка, Динь-Динь. Кто же нас в такое положение поставил? - Питер Пэн, - ответила Дина, а врач рассмеялся: - Может быть, может быть... Ей сделали укол в вену, и голова её куда-то запрокинулась, а в ушах хрустально зазвенели колокольчики: "Дин-дон, динь-динь". Дина очнулась в палате, ей принесли лёд, её сильно тошнило, в животе что-то рвалось, жгло и саднило. Пришёл врач: - Ну, как тут наш ребёнок? - Ребёнки все в тазу остались, - зло сказала женщина с соседней кровати. К вечеру приехали мама с дядей и увезли Дину домой. Они хлопотали вокруг неё месяц: фрукты, соки, лекарства, покой. Ещё через месяц Дина сдала сессию и уехала на лето к бабушке на дачу. Постепенно к ней возвращались мысли. Она собирала себя, как рассыпавшуюся мозаику, и уже почти собрала, но на месте одного яркого цветного кусочка была какая-то пустота, зиявшая чёрной непростительно-бездонной дырой. Как-то на берегу пруда дачные подружки завели разговор про "любовь-морковь", и одна веселая девушка сказала: - Представляете, а я-то, дурында, залетела зимой! - И что? - спросила Дина, поёжившись. - Да ничего, матушка моя! Аборт сделала, вот и всё, десять минут в противном кресле, всего и делов-то! - и она радостно и свободно расхохоталась, и заблестела ровными белыми зубами, и тряхнула сияющими локонами, цепочки на её груди позвякивали тонко: "Динь-динь", а Дина смотрела на воду, и в голове её гудело: "Вот и всё... Вот и всё..."