…Он шёл вдоль пустынной автострады, подняв воротник и кутаясь в длинный плащ, развевавшийся на ветру. Под ногами сухо шуршал песок обочины. Он подумал, как много помнит этот песок, и как это бесполезно, ведь песок говорить не умеет. Он было сунул руку в карман, в попытке нашарить сигареты, но вспомнил, что бросил курить. Он шёл уверенно и быстро, спокойно глядя прямо перед собой. А холодное осеннее солнце тщетно пыталось согреть остатками тепла одинокого путника… …Две недели назад к нему обращались на Вы, вокруг, как стервятники крутились журналисты и критики, а друзья, если только их можно было так назвать, вязкой патокой лили лесть в уши. Две недели назад Он жил в двухэтажном пентхаусе с широкими витражами в гостиной с видом на центр города, в котором до него никому не было дела. Ведь Он не был собой. Каждый вечер, стоя с бокалом виски, и глядя на огни большого города он думал об этом. И всё же он лукавил. Он был интересен слишком большому количеству людей, чтобы, положа руку на сердце, мог сказать «я никому не нужен». Он часто повторял эти слова «я никому не нужен», на разные лады, как бы пробуя их на вкус. Но вкуса к жизни эти слова не пробуждали, а лишь подталкивали ещё ближе к бездне отчуждённости и одиночества. Все хотели быть с ним, а Он чурался общества новых знакомых, ссылаясь на любовь к одиночеству, которое на самом деле его так тяготило. Не жаловал, впрочем, и старых друзей, с которыми его связывали скорее годы, пролетевшие со дня первого знакомства, нежели близкие отношения. Он всегда был до крайности вежлив со всеми и, в силу природного обаяния, легко заводил новые знакомства, но быстро терял интерес к людям и снова оставался один. Дожив до тридцати пяти, он мог похвастаться лишь головокружительной карьерой и состоянием, которое она ему принесла. Больше ничего не было. Вообще ничего. Он никогда не был женат, не имел детей и даже, как выяснилось, близких друзей. Женщины в его жизни тоже не задерживались. И хоть количество особей женского пола, желавших переспать с ним, было равно желавшим выйти за него замуж, он чутко стерёг свою постель и покой… …Он вспомнил, как совсем недавно, проголодавшись, он позвонил портье и попросил принести свой заказ из ресторана. Вместо привычного курьера почему-то пришла девушка, видимо официантка. Он встретил её, приветливо улыбнувшись своей грустной улыбкой. Девушка показалась ему не похожей на тех, кто обычно его окружает, и заинтересовавшись Он предложил ей пообедать вместе с ним, или хотя бы выпить кофе. Реакция девушки была крайне неожиданной – она резко вскинулась, начала кричать, зачем-то пытаясь доказать, что она «не такая». «Не какая?» спокойно спросил он, раскладывая приборы на столе. Это взбесило её ещё больше. Она начала бурно жестикулировать и кричать ещё громче, что она «не проститутка», и указывая на его «положение» и «деньги», как на что-то постыдное. Он выслушал девушку до конца, загнав её в тупик неожиданным вопросом – «сколько Вам лет?». «Девятнадцать» – растерянно бросила она. «Я искренне надеюсь, что вам удастся дожить до тридцати пяти, сохранив Вашу энергию и не умерев от инфаркта» – пожелал он. После этих слов официантка (или кем она там была) ушла, напоследок сказав какую-то гадость и хлопнув дверью. Он так и не притронулся к еде. Стоял до самых сумерек с бокалом виски и неприкуренной сигаретой у широкого окна и смотрел на город до тех пор, пока солнце не закатилось за крыши домов, ненадолго оставив на небе рыжее палево. Он вспомнил, как мама в детстве запрещала ему играть с мальчишками во дворе, и всё твердила про какую-то болезнь сердца, название которой Он так и не запомнил. Как таскала его по врачам, и как те сокрушённо качали головами, о чём-то разговаривая за стеклом с мамой пока Он сидел на банкетке в коридоре, болтая ногами. Вспомнил, как, вопреки увещеваниям матери, Он, счастливый, гонял в футбол с ребятами за школой, и как долго потом болел зад, когда мама узнала… Вспомнил и первую любовь, и крылья, не успев развернуться, оборванные девушкой Светой, которая, согласившись встречаться с ним, как выяснилось, лишь насмехалась… Он много о чём вспомнил тогда, пока смотрел на бесконечные вереницы людей и машины, непрерывно текущие по улицам внизу. Мать умерла, когда ему едва исполнилось семнадцать, за две недели до выпускного. Тёплым июньским утром. Тот день Он запомнил навсегда. Именно в тот момент Он, как никогда, понял, что – один. И что дальше ему предстоит идти одному по жизни. Не просто одному, а совсем одному. Родственников не было. А отца… Он даже не знал его имени. Он поставил цель, и добился её. Впрочем, это оказалось не так сложно, как Он представлял. Он заглянул в зеркало. В отражении был мужчина средних лет, гладко выбритый подбородок, немножко морщин, едва заметных, если не улыбаться, правильные черты лица, прямой нос и невероятно грустные глаза – в них ему самому было тошно смотреть – там тридцать пять лет истории никому не нужной жизни. Он взял бумажник и чёрный плащ, завязал шнурки любимых ботинок, напоследок взглянул в зеркало. Любовь к чёрному появилась в студенческие годы и продлилась до сих пор – перед ним стояла эдакая гламурная смерть в обличии молодого мужчины. Ключ не понадобился – дверь захлопывалась сама – Он, напротив, оставил его в запертой квартире. Первое, что он сделал, выйдя из дома, дал пятьдесят долларов нищему, которого обычно игнорировал, после чего поднял воротник, и слился с толпой… …Он шёл уже две недели, изредка останавливаясь чтобы поесть или украсть у Морфея несколько часов сна в придорожной гостинице. Он не знал, куда идёт и зачем. На вопросы случайных встречных ничего не отвечал, либо загадочно улыбался. Он вообще много улыбался, с тех пор, как ушёл из того места, что он привык называть своим домом. Выглядел он при этом престранно, и не раз ловил на себе удивлённые и непонимающие взгляды, некоторые даже крутили пальцем у виска. Он не чувствовал усталости, для него каждый шаг был освобождением от того, к чему он шёл всю жизнь. Лишь сейчас он осознал свою главную ошибку – он никогда не поступал так, хотел. Жизнь постоянно диктовала свои правила, а Он с ними соглашался. Его не беспокоил почти опустевший бумажник и кредитная карта, внезапно оказавшаяся бесполезной. Он шёл куда глаза глядят, и был счастлив. Утро пятнадцатого дня он встречал на берегу небольшого озера. Оно было маленьким, похожим на блюдце, если смотреть на него сверху, с холма. Он спускался улыбаясь. В пруду (или озере – чёрт его разберёт…) плавали утки! Настоящие утки – живые! Последний раз Он видел уток лет пятнадцать назад, и то – в зоопарке, а тут… живые утки! Ныряют под воду, лапки-ласты кверху – забавно так. Он инстинктивно потянулся за сигаретами в карман, но снова вспомнил, что бросил курить, и сигарет нет. Тогда он сорвал травинку, и, сунув её в рот, ещё с час или два неподвижно сидел, улыбаясь и наблюдая как утки скользят по водной глади. Он встал внезапно, как будто его кто-то позвал, даже неожиданно для самого себя. Дорога звала в путь. В путь с началом, но без конца… Он шагнул прочь от водоёма, напоследок улыбнувшись суетившимся в воде птицам. В глазах, вдруг, потемнело, стало трудно дышать, грудь пронзило острой болью. Он рухнул на траву. Мужчина в чёрном плаще лежал на влажном от росы холме, с травинкой во рту и улыбкой на губах. Вот и конец пути. Он пришёл. Он освободился…