72.МОЯ ЖИЗНЬ. ЧАСТЬ 30(4). СОСЕДИ. Далее мне придется описывать события достаточно неординарные, непринятые в мире материальных отношений, вне условностей этого мира, ибо все, что происходило, должно было работать только и исключительно на претворение Воли и Плана Бога касательно написания мною Новых Святых Писаний. Все был скорее еще подготовительный процесс, где все расставлялись по местам более точно, но с тем, чтобы никто не был упущен из-под божественного присмотра, чтобы каждому была оказана его помощь, чтобы никто не пострадал в связи со мной, но получил свои кармические плоды в той мере, чтобы и не пострадала я в плане готовности писать Святые Писания, будучи одновременно и отягощенной материальным миром и в то же время черпающей из него и опыт и знания и понимания, все во благо тому, что имел на меня Бог. Потому, все, что будет еще написано, должно принимать как однозначную и неоспоримую и никак не осуждаемую Волю Бога. Именно так, как и будет описано, должны были идти мои дети и именно так должен был идти Марков, Мама, Лена, все другие люди, которые были вкруг меня и, так или иначе, но должны были себя проявлять, как положительно, так и отрицательно. Повесть есть Святое Писание, есть Воля Бога, доносящая до человека и таким образом знания о Боге и о той, которая должна была полностью выполнить Волю Бога на себя. Поэтому мои поступки, мои желания, мои чувства, мои события, были, по сути, не мои, а Высшее Управление Бога, которое и могло входить в некоторый конфликт с моим материальным пониманием и нет, но преимущественно все было понятно и выбора у меня не было. Коммунальная квартира было отнюдь не то место, где я должна была писать Новые Святые Писания. Здесь, скорее всего, я проходила еще одну практику материального существования, которая была крайне необходима, раздвигала горизонты мышления и понимания, вводила меня в необходимый творческий тонус на будущее и также решала некоторые вопросы моего бытия и моих детей. Перемены впереди еще предусматривались и немалые. А пока мы с Туласи немного пытались обустроить свой быт, нежели задумывались о том, куда мы попали и что с этим делать. Это, все окружающее, уже работало Волей Бога само по себе, автоматически, не требуя от нас каких либо существенных или активных внедрений в ту обстановку, которая была дана, и ее просто надо было принять за данность. Все остальное должно было выстраиваться опять же Волею Бога вокруг нас, но по своей карме, по возрастающей, ибо, пока мы были приняты не очень воодушевленно, но и без агрессии, но с элементом недоумения и недоверия, как и с элементом негласного противостояния. Надо знать, что никогда Бог просто так не ведет человека в ту или иную среду или ситуацию. Вот и мы с Туласи попали в столь обширное соседство далеко не случайно, но каждый должен был извлечь именно свой опыт, свое понимание, свое видение, ибо такие вещи, знание о них, в материальном мире стоят дорого и плата за них неслабая. Мы с Туласи должны были за такой опыт платить, каждый по-своему. Но при всем надо все же понимать, что этот путь, путь избранных, путь тех, на кого посмотрел Бог, кому пора проходить и такую практику, что называется, под полным обозрением чужих людей, в такой практике сформировать и свое понимание и пройти свою толику аскетизма, и усвоить уроки непростого человеческого общения, куда входит и прощение и созерцание и предательство, и помощь… Все в одном флаконе, не выходя далеко за пределы коммуналки. Но кто бы знал, что этот опыт для каждого, проходящего через эти жернова, и может развить те качества высокого материального и духовного порядка, которые в свое время могут открыть двери к Богу, к пути преданного служения через отработку низменных качеств таким образом, что уже будет не миновать подъем на более высокую ступень материального и духовного развития. Но, а пока… Все просто были завязаны в процессе этой работы Бога над собой, никто и на пядь не имея возможности заглянуть наперед и понять во всем великий и не дремлющий смысл… Но, а пока, имея небольшие деньги на руках от купли-продажи, мы с Туласи намеревались несколько обустроить свой быт. В те времена очень часто на столбах и не только можно было встретить объявления касательно продажи подержанной мебели, электроприборов, ковров, прочей домашней утвари. Одно из таких объявлений обещало продажу за почти символическую цену кроватей, столов, шкафов, посуды, ковров. Объявление висело на Мечникова по адресу в пяти минутах ходьбы от нашего дома. Таким образом, мы с Туласи приобрели две односпальные кровати и два стола, на кухню и в постирочную. Также, в ближайшем магазине на Халтуринском нам удалось купить новый комплект стола и стульев, и встал вопрос о том, чтобы лишнюю теперь мебель, диван-кровать и старый телевизор, доставшиеся нам от прежних хозяев комнаты, также продать по подходящей цене, дабы ни в чем не терять, и выкидывать было жаль. С этой целью и я написала и развесила объявления, и долго ждать покупателя не пришлось. Буквально через несколько дней пришел и покупатель, мужчина примерно 30-35 лет; вскользь осмотрев диван-кровать и телевизор, он пришел к выводу, что все это пригодно для использования, но сказал, что денег у него при себе нет, но, вот, скоро должна подъехать его жена, и она, дескать, деньги привезет. Прошел час, второй, третий… он все еще сидел в комнате в состоянии ожидания и, кажется, немного нервничал. Было и нам с Туласи не совсем понятно. Я предложила ему поесть. Он с готовностью согласился. Я пошла на кухню, поджарила где-то яиц пять. Туласи сидела в комнате, смотрела телевизор. Поел он мало сказать, что с аппетитом, он ел жадно, ел много хлеба, ел, все время как бы оправдываясь, что вот проголодался и что-то долго едет жена. Ситуация уже складывалась ненормальная. Уже было и понимание, что он чего-то ожидает, выжидает, ноги его просто отказывались покидать эту квартиру. Это чувство мне передал Бог. Это нужно было завершить. Я при нем достала деньги из шкафа, буквально показала ему, где они, т.е. под стопкой белья, и попросила Туласи сходить в магазин на первом этаже купить хлеб. Пока Туласи пошла, я сказала ему, что пойду помою посуду. По возвращении в комнату, я увидела, что он оживился и заторопился уходить, говоря мне, что пошел встречать жену, что, видимо, она заблудилась и не может найти дом. Я не препятствовала. Однако, после его ухода тотчас посмотрев в шкаф, я увидела, что рублей семьсот он украл, однако, так их взял, чтобы было не заметно, т.е. оставив триста рублей нетронутыми, так что при первом взгляде было непонятно, взял он деньги или нет, дабы мы не сразу спохватились. Все было понятно. Я восприняла это, как Волю Бога, как пожертвование Богу за то, что Бог дал нам с Туласи и Светлане по отдельному в некотором смысле жилью, и никогда этого мужчину, оказавшегося честным или совестливым вором, не ругала, ибо неисповедимы пути Бога… Ушел и ушел. Взял и взял. Как бы поделился. Но теперь у меня было основание пойти к Маркову и попросить его начать помогать Туласи, ибо на время сделки он это делать как бы прекратил. Но от дивана-кровати мы все же избавились, кто-то из соседей забрал, также отдали и телевизор и со временем купили черно-белый, поддержанный, но более подходящий. Так постепенно мы с Туласи обустроились так, что зайти в комнату было приятно, чувствовался уют; радовало и расположение комнаты, центр города, откуда было рукой подать и к маме и к Саше, и теперь уже не он, но я могла к нему приходить за деньгами. Как бы все были удовлетворены. Но все же не могла знать, что впереди будут далеко не простые будни, и все же не это было главное. Бог просто обустроил наш быт, немного его облегчил, но потрясения были еще впереди и не слабые. Переезд на Мечникова 120, в коммуналку, состоялся в июне 1999 года. Туласи было уже полных 11 лет. На Северном она успела закончить три класса и речь могла бы идти о том, чтобы устроить ее в близлежащую школу. Но дальнейшее обучение Туласи Бог не разрешил. Но чтобы школа нас не беспокоила, я Волею Бога сделала запрос на документы из сотой школы через школу пятидесятую. На основании этого запроса мне выдали документы из сотой школы, которые я с пятидесятую школу не отнесла. На любопытствующие вопросы в коммуналке, почему ребенок не учится, я ответила, что сама есть учитель и сама занимаюсь со своим ребенком на дому. Более этот вопрос никто Волею Бога не поднимал, и Туласи никогда и никуда не выходила далеко от дома, не делала никакие уроки, не изучала никакие учебники и никогда этот факт не стал достоянием ни Саши и ни мамы. Не их дело. Бог сокрыл от них этот факт и не поставил меня в условия необходимости что-либо им доказывать или объяснять, ибо Воля Бога в материальном мире далеко не всегда объяснима. Это была неукоснительная Воля Бога, решающая два вопроса. Вопрос о том, что ребенок, пока я присматривала Славочку и этим помогала старшей дочери, не был в отсутствии меня подвержен никаким опасностям, был дома, в коммуналке, был как бы присмотрен средой коммуналки, не переходил четыре дороги, которые пришлось бы переходить на пути в пятидесятую школу, и также Бог имел на Туласи и религиозные планы, которые не должны были входить в противоречие с материальными знаниями, и не должны были эти материальные знания увлечь Туласи в материальное преимущественно мышление и желания. Она должна была знать Бога, и ей были намечены в жизни от Бога другие и тоже неслабые университеты жизни, чтобы она не тяготела к материальному преимущественно мышлению и связям, но пошла по достаточно узкому коридору своей судьбы, помогающему Волею Бога извлечь намеченные на нее Богом Уроки жизни и качества, лишний раз не спотыкаясь об условности материального мира через материальные преимущественно знания, которые увлекают человека тоже Волею Бога, но совсем в другую степь. Неисповедимы пути Бога. Однако, случай с Туласи касательно обучения в школе ни есть пример ни для кого, это ее личный путь данный ей Богом в условиях ее положения, как моей дочери, которая должна была быть направлена прежде всего по религиозному пути и пониманию преимущественно, также согласно ее карме. Материальный же мир должен знать свое. Он обязан вести человека через путь материального развития, через материальные науки; также, непременно, Бог обязывает условный материальный мир в этом плане бороться за каждого и никому не попускать. Но кого надо оградить от школы или высшего образования, того Бог оградит, ибо Знает как. Неисповедимы пути Бога. Материальный мир должен знать, что, вращаясь в колесе сансары, человек жизнь за жизнью проходит материальные одни и те же науки многое число раз с некоторыми небольшими изменениями, которые привносятся в науки с течением времени. Все потому достаточно понятливы, все потому на уровне подсознания грамотны и, по сути, готовы воспринимать школьные и (не только) знания на разных уровнях. Но развитие человека далеко не всегда должно опираться только на материальные знания. Иногда Бог закрывает одни практики и дает другие, ибо цель Бога на Свое творение есть его развитие, как материальное, так и духовное. И если Бог закрывает путь изучения материальных наук, перекрывая память и желание человека, то Бог открывает другие врата, которые требуют развитие тех качеств, которые иначе и не развить. Это может быть и физический труд и труд многодетной матери, и труд домохозяйки, и прочее. Но также это может быть и путь духовного развития и тяготения к духовным знаниям и практикам, которые не должны быть остановленными знаниями материального порядка и не должны иметь препятствие через тот или иной материальный труд. Поэтому то, что Бог не дал Туласи учиться дальше, не сделало ее глупей своих сверстников и других людей. Ей в свое время хватило ума и любознательности по многим вопросам материальной и духовной жизни, как и понимания купить машину и вторую, и третью, и заняться бизнесом и развить его, и писать стихи, и знать Бога, и правильно понимать людей, и правильно рассуждать, и знать и соблюдать нормы морали и нравственности, знать аскетизм, добродетель, простой образ жизни, уметь терпеть и преодолевать, давать советы людям и помогать им; как и Светлане Бог дал свои высоты, свой ум, свой добродетельные качества, религиозность, терпение, жизненную мудрость, свои и таланты… Быт в коммунальной квартире как-то более-менее налаживался. Туласи сдружилась с Дашей, почти своей ровесницей из комнаты 58, также с некоторой девочкой Сашей из соседнего дома и в основном с ними проводила время. Я же ходила к Светлане почти каждый день смотреть Славочку, ибо Светлана работала. Туласи я оставляла еду и уже более не печалилась о том, что ей нечего одеть в школу, о том, как она переходит дорогу, или о том, сделала ли она домашние задания. Ситуация была безысходная. Необходимо было помогать Светлане и потому надо было оставлять Туласи и одну, порой на целый день, надеясь на Бога. Но одиннадцатилетний ребенок был достаточно самостоятелен, могла подогреть себе еду, могла занять себя своими детскими делами и с нетерпением ожидала моего прихода домой, ставя посреди комнаты мои домашние тапочки, которые символизировали, что я скоро приду домой, и все будет хорошо. Не знаю, где она взяла эту примету. Через некоторое время Светлана помогла нам в нашей коммунальной комнате поставить стационарный телефон, который сделала и себе, и таким образом я могла поддерживать связь с Туласи уже в любое время. На тот период телефон был в коммуналке вещь вожделенная и тот, у кого он был, становился человеком значимым, его уважали, его просили, с ним договаривались, мы становились ни то, чтобы своими, но теми, с кем надо ладить. Это была чрезвычайно удобная вещь для всех, и то, что у нас можно было звонить неограниченно, многих и располагало и к Туласи и ко мне. Это существенно смягчало атмосферу вокруг нас. К нам начинали заходить кому ни лень, в любое время, предупреждая и нет, но всегда с элементом благодарности, ибо у всех были жизненные ситуации, все, так или иначе, решали те или иные свои вопросы, и все нуждались в таком доступе к телефону. Все эти вопросы на самом деле решал только Бог, давая нам и Свою Милость и Свои непроходящие Уроки. Люди в коммуналке шли к нам и позвонить и просто пообщаться. Из всех наиболее заинтересованной в нашей маленькой семье была соседка Лена из 55 комнаты; иногда заходил и Юрий и с упоением рассказывал о своей работе. За ним забегали дети, чаще всего Саша, который уже в который раз выслушивал своего отца о всех преимуществах работы, связанной с пошивом сапог и прочей обуви и давал ему обещание непременно пойти по стопам отца. Далее стучала Лена, входила и звала всех домой… Это было в минуты небольшой семейной идиллии, которая длилась отнюдь недолго. Также, приходила и Ирина, но заглядывала не на долго, чаще всего для того, чтобы посмотреть, как мы тут еще обустроились, что новое появилось, и уходила также легко, как и приходила… Особо у нас никто не засиживался, но постепенно как-то стали к нам привыкать, но, однако, и на особую дружбу не претендуя, ибо, по сути, ни им с нами и ни нам с ними особо говорить не было о чем. Празднование 2000 года было событием здесь ожидаемым, а для нас первым в такой не очень и понятной для нас обстановке. Лена, соседка по кухне и по комнатам, готовила целый день салаты, холодец, какие-то еще блюда… Наш стол с Туласи был значительно скромней… Это была кортошка, оливье и еще какой-то салат, к чаю… Пол общежития праздновали Новый Год как обычно, выставив столы прямо в коридоре у окна. Наша половина – по своим комнатам. Но уже где-то к часу ночи начался скандал у Елены, нашей соседки. Это был истеричный крик, долгая перебранка, отборный мат, угрозы и далее их дверь распахнулась, и все, что Лена готовила целый день, стало вылетать за пределы их комнаты в коридор, повыскакивали плачущие дети, сама Лена уже бежала, отмахивалась, как могла от мужа, избитая, немного пораненная, растрепанная, вся в слезах, в порванной одежде. Юра, изрядно пьяный, без шуток кидался за ней с ножом… Никто в коридоре и не подумал встать ей в защиту. Это здесь было не принято, хоть на глазах убили бы… Никто не пытался укрыть ее с детьми в своей комнате, никто не попытался как-то угомонить Юру. Все были, каждый, за себя, всегда за себя, без сомнений и вопросов. Я распахнула свою дверь, и она быстро вбежала с детьми, обливаясь слезами, дрожа всем телом, плача, проклиная Юру, боясь, чтобы я ее не выдала. Эту ночь с детьми она провела у меня. Нашли, где ее положить и чем накормить и позже и на следующий день. Юрий закрылся в своей комнате, по пьяному делу толком не понимая, что происходит, и так пробыл до вечера следующего дня в полном молчании. В коридоре все еще валялась выброшенная им еда. Все это обходили без вопросов, никто не попытался выяснить, чем и что закончилось. Людям было все все-равно. Я пошла на переговоры с Юрой. Вообще, я с ним никогда не конфликтовала; он иногда заходил просто так посидеть, просто так в очередной раз рассказать о своей работе, просто так поругать или похвалить своих детей. Елена просила, чтобы я этого не делала; боясь повторения вчерашней сцены, она еще желала побыть у меня. Но все же у меня были и свои дела и кормить четырех человек я правда не могла. Поговорив с Юрием, попытавшись вразумить его, я увидела, что он уже после вчерашнего обмяк, не столь воинствен, более в поведении вял и уже не готов продолжать никакие баталии. Я сказала Лене, что она может возвращаться, сказала, что надобно бы убрать в коридоре, что Юрий уже перегорел… Я почти указала ей на дверь, ибо видела, что так уже можно. И она с большой опаской, чуть ли ни на носочках отправилась с детьми к себе, с большим нежеланием и опасением покидая нашу комнату. За стеной было затишье. Они мирились. Потом как через щель двери вылез сначала Саша, а потом Сережа и пошли на кухню сидеть, ибо так бывало часто, когда родители ругались или дрались, или мирились, они уходили к своему столу на кухне, в свой закуточек у окна и о чем-то почти не по-детски тихонько говорили, пока Лена их не начинала звать домой. Было и так, что мне приходилось становиться и между дерущимися супругами Гильщанскими, увещевая Сергея и отталкивая Елену, которая буквально сама нарывалась на скандал, бросаясь на него и получая в ответ удары не слабые… Я упрашивала, требовала от нее закрыть рот, ибо удерживать их от драки было уже не просто, ибо это были два тучных идущих на друг друга тела, теряющих всякое понимание, идущих на друг друга в пьяном угаре, готовые на все и любыми средствами… Получалось останавливать драки… Ибо между людьми ставил Сам Бог, и все далее происходило автоматически. И куда девались все те, с кем они дружили и вечно устраивали застолья… Не по воле, а по своей нужде приходила ко мне и Лариса, соседка по комнате слева, та, что жила со своим сыном, можно сказать, непутевым. Она приходила не одна, но с собачкой Джесси, в которой души не чаяла и которую любила, как дитя, всегда разговаривая с ней ласково и всегда свидетельствуя мне о ее уме и привязанности. Заходила Лариса не просто так, но потому, что ее Вова время от времени приводил в комуналку Наташу, свою девушку, и надо было дать молодым, так сказать, побыть вдвоем. Лариса никогда мне об этом не говорила, объясняя свои посещения одиночеством и тем, что как-то ни с кем в коммуналке у нее не складывается, но хочется просто посидеть, поговорить. Однажды, зная меня, как религиозного человека, она сказала, чтобы я попросила Бога ей помочь. Ибо в ситуации она была далеко не простой. Вова был с матерью достаточно груб, требователен, не работал, выпивал, горланил очень часто по ночам, когда возвращался из загулов, и ничего хорошего ей такая жизнь не обещала, непонятную старость и непонятные дальнейшие отношения с сыном. У нее была также и дочь, которая жила в коммунальной квартире, имела очень большие задолженности за коммунальные услуги, жила с мужчиной, с которым постоянно ссорилась и также была в большой печали за свою судьбу, но маму позвать к себе категорически не желала, ибо это лишало ее хоть малой надежды на то, чтобы как-то устроить свою жизнь. Со стороны жизнь Ларисы казалась беспросветной, где не было видно, что и как здесь можно изменить. Куда деться от коммуналки, от сына, как помочь дочери с ее огромными коммунальными долгами. Все виделась неразрешимым, что и подступиться было не видно с какой стороны. Лариса и прежде обращалась ко мне с просьбой ей помочь, просить у Бога, ибо ее молитвы не доходят, так полагала. Я прямо в ее присутствии встала на колени и стала молиться Богу так, как мне это изнутри Сказал Бог. Я просила Бога помочь Ларисе решить этот далеко не простой вопрос. Далее ситуация стала разворачиваться так, как Лариса не ожидала. В один из дней Вова пришел домой крайне встревоженный и поведал маме о том, что случайно или нет, но встретил человека, который, имея тюремное прошлое, напомнил Владимиру о том, что в свое время тот не отдал ему некий немалый денежный долг и, пригрозив, поставил его на счетчик, предупредив его, что, если он долг не отдаст, то будет убит. Великий страх охватил Ларису за жизнь сына, ибо кое-что из его, сына, прошлого давало ей основание думать, что угрозы могут и исполнить. Таким образом, спасая сына, она решилась на то, что никогда для себя не считала приемлемым. Она стала продавать свое единственное жилье. Далее, большая часть денег были отправлены на оплату этого долга сына, еще одна часть денег пошли на уплату коммунального долга дочери. К этому времени дочь рассталась со своим мужчиной и вследствие сложившихся обстоятельств забрала маму к себе в свою большую комнату в двадцать восемь квадратных метров. Часть денег ушло на то, чтобы из этой комнаты сделать две, где мама и поселилась, по сути, теперь с дочкой. И оставшиеся деньги были отданы Владимиру, ибо он ушел жить в дом к своей девушке и как бы ни с пустыми руками. Так Бог разрешил непросто этот вопрос Ларисы… Однако, эту комнату за номером 57 ждала еще своя не очень простая судьба. Надо знать, что Бог всегда слышит молитвы и просьбы людей. Но помощь бывает такой, какую человек иногда и не ждет, но приходит она неожиданно и действует путями порою насильственными, ставящими человека в ту ситуацию и понуждающую те действия и реакции, которые в итоге и спасительны для души, но что также бывает и не без потерь материальных. Но никогда не бывает так, чтобы помощь Бога была не заслуженной, нет ничего, что бы не было кармически оправданным и строго в свое время. Также, то, что есть помощь, иногда человек понимает или трактует, как наказание. Вова действительно заслуживал того, чтобы с ним поступить круто. Он обижал свою маму, инвалида второй группы, он не считался с людьми, когда горланил по ночам, он также не очень-то и старался работать, хотя разговоры на эту тему были почти постоянными. Он все рвался выучиться на лоцмана, он все порывался уйти в плавание, он все грезил о том, чтобы плавать заграницу… Но Бог ему помог так, как было можно согласно Божественному на него Плану. Ни больше и ни меньше и в свое время. Странно. Я немало удивлялась, почему в коммуналке не найдется хоть один человек, кто бы его приструнил. Поскольку он орал за стенкой и включал музыку на всю катушку, то больше всего приходилось терпеть от этой семьи нам. Как-то в одной из таких очередных ситуаций я встала и прямиком пошла в их комнату, молча подошла к магнитофону и выключила его, уселась на кресло, сказав: «Ты в своем уме? Ты разве не видишь, что уже ночь, люди отдыхают, многим завтра на работу. Я выключила эту твою цацку, и ты не посмеешь включить. И я буду здесь сидеть, сколько понадобится, пока ты не угомонишься. Я имею на это право.». Он изумился: «Это почему?». «Потому что ты каждый раз приводишь к себе любимую и маму отправляешь ко мне, и она сидит у меня часами. Или ты думаешь, что это не понятно? Потому я также буду у тебя сидеть, пока ты не прекратишь буйствовать. И буду постоянно к тебе в гости приходить, как только ты будешь устраивать подобные мероприятия, плюя, по сути, на всех.». Он ничего не посмел сказать в ответ. Но более, до самого момента продажи комнаты, это уже не повторялось. И думалось мне. Ну, почему другие не пожелали усмирить этого наглеца, который измывался и плевал на всех, который есть юнец по сравнению с любым, кто здесь живет. Как вообще мыслят люди? Как вообще они понимают жизнь в таких условиях… что это? Трусость, страх за себя, нежелание себя побеспокоить? Но ведь этот вопрос касается нормальной человеческой жизни. Ведь, в коммуналке надо уметь отстаивать и свои права… Непонятно. Как случилось так, что в коммуналке собрались люди, в некоторых вопросах мыслящие абсолютно одинаково? Как замерли там, за дверьми… Чего ждут? Ни в помощь себе, ни в помощь другим… Напротив моей комнаты жила уже далеко не молодая пара, Владимир и Вера, примерно одного возраста, в районе шестидесяти лет или немногим более. Все, что происходило в их комнате, было равнозначно, как если бы происходило в нашей комнате; слышимость была столь велика, что можно было повторить слово в слово, кто кому и что и когда сказал. Это был постоянный мат, это были и постоянные запои, кричала в основном она, обругивая как своего старика, так и все общежитие, включая и меня. Почему то она приревновала своего сожителя ко мне и поносила меня так, как я еще никогда и никем не была обругана. Вот, со всех сторон вокруг моей комнаты были очень непростые отношения людей и между собой и в некоторой мере и относительно меня. Никогда не полагала, что так можно обо мне думать, говорить, обвинять. Откуда люди берут такие слова, откуда в них берется такой мыслительный процесс? От Бога. По ступени материального и духовного развития каждого. А мне для того, чтобы понимала, какие бывают люди, как они живут, что ценят, чем успокаиваются, как строят отношения, как они вообще между собой общаются… Это живые люди, все и каждый имеет свою боль, свое понимание, свои надежды… И Вера тоже была со мной более уважительной, и в комнаты нашу приходила, и чай пили вместе, и говорили о жизни, и она спрашивала, какова у нее фигура и можно ли ее любить… А вот выпила… и все. Понесло ее против меня, и монашкой назвала и стервой, и сукой, и прочими нелицеприятными словами, где она почему-то пыталась донести своему Владимиру, что она меня лучше, достойней, а я не работаю, дочь не учится, я непонятно кто и непонятно откуда… И что ей объяснять. Надо было услышать, проглотить и закрыть в ее сторону дверь. Но Бог распорядился по-другому. Забегая вперед, могу сказать, что Вера заболела раком, умерла. А следом за ней умер и Володя, через два года. Но умер не в коммуналке, ибо дочь Веры ее отсудила. А умер у своей сестры, которая частенько к ним приходила. Потом эта комнатка была куплена Натальей с сыном. О которой есть также, что рассказать. Но позже.